О том как отпетый один ленивец в великого трудолюбивца вдру гпревратился.

Часика через три и вышли. Ни зги, само собою, было не приметить. И тишина стояла прямо зловещая. Сильван сразу же в одному ему ведомую сторону подался, как на подушках, неслышно ногами ступая да товарищей своих то и дело окликая. Идут, значит, переговариваются, Яван с Буривоем то в колдобины невидимые впотьмах проваливаются, то об каменья подорожные спотыкаются, апосля чего вскрикивают, бурчат да чертыхаются. Ну и тьма же вокруг была, тьма абсолютная! Только они всё одно идут.
Топали долго – всю-то цельную ночь. А под самое утро леший опять какую-то пещеру впереди углядел, а в пещерах, надо заметить, в тех краях недостатку не было. Они туда и завернули, как чуть рассвело. Отдохнуть там, стал быть, чтоб денёк, не жариться чтобы на пекельной этой сковородке… Апосля-то прошлого дня Яваха с Сильваном на сей счёт поумнели.

Как фанатик мутных дел в пекле жутко охладел.

Всю-то ночь длинную Яван Говяда и его, так сказать, команда в беспроглядной темени брели да горюшко мыкали. А места вокруг и впрямь были негостеприимные да дикие – ну совершенно же нехоженные и к путешествию вовсе не гожие: сплошные везде бугры да канавы, овраги да холмы. Тут и при ясном-то свете не каждый идти бы решился – того и гляди шею, сверзившись, свернёшь! Ну, да назад-то не повернёшь...
–Сильван, а Сильван, – обратился однажды Ваня к побратиму громадному, из очередной какой-то ямищи как раз вылезая, – скажи, а как ты видишь в этакой-то несусвети? Нешто у тебя глаза какие-нибудь особенные, не такие как у всех, а?
Хмыкнул удивлённо угрюмый великан и ответил брательнику так:
–Да глаза-то как и глаза. Оно конечно, твоих они позорчее, брат Яван, но я ими тоже ни зги не улавливаю.
–А чем же ты тогда зришь? – превесьма Ваня удивился и аж остановился.

Как постыдный жадный грех человека в пекло вверг.

Проснулся Яван оттого, что его Сильван за плечо тронул. Пора, мол, брат, поспешать, сказал лешак, а то светило подземное меркнуть стало – адская ночь уж почти настала... Потянулся Яваха всласть, глядь – а вокруг все готовы, только Делиборза не видать нигде, да новый их знакомец куда-то делся.
– А Делиборз-то где, а? – Ванюха спрашивает.
–Да здеся он, недалече, – отвечает ему леший. – Вокруг пещеры шарится, всё никак не угомонится. Весь день, понимаешь, его невесть где носило. И как усталь его не подкосила!
–А этот, как его... Давгур иде же?
–Тоже тут, возле входа расселся. Цельный почитай день на солцепёке на самом жарился – и как, не пойму, не упарился!
И в самом деле, едва Яван наружу-то выглянул, как сразу холодуя узрел. Тот на горячем сидел песочке, у скалы гранитной на корточках, весь багровый в свете ярилы угасавшего. Видать, косточки свои перемёрзнувшие прогревал.

Кто споил родной народ – тот мерзавец и урод!

Был я на белом свете, братья, – начал новый знакомец ватаге рассказывать, – жрецом в одном южном государстве, жрецом знающим, влиятельным, хотя и не самым сначала главным. Основною своею задачею поставили мы, жрецы, приобретение для себя материальных благ, несмотря на то что говорили народу обратное: о духовном на словах пеклись, о нетленном, о самом важном... И этак жили мы, значит, поживали и, как говорится, добра наживали, только вот какая закавыка с течением времени образовалася: маловато, итиш твою, добра у нас оказалося!.. Или, может, показалося нашей жреческой братии, что маловато... Кто там счас разберёт! Дело ведь то всем известное и банальное прям до рвоты: сыта хоть свинья, а всё жрёт; богат хоть богач, а всё копит…
А я, жрец Упой, до богачества жаден был очень: и попить любил, и пожрать, так что не по душе мне было в скромности малокормной прозябать. Тогда-то ещё старые порядки не совсем были у нас изведены, и наряду со жрецами водились кой-где и праведы, да знахари всякие с ведунами. А князюшка нашенский не шибко много имел власти, и все вопросы важные решалися на радах, в так сказать народовластии...

Как дружину через море перенёс орёл Могол.

Много ли, мало ли времени проходит, а только наши скитальцы на брег моря широкого выходят. Жара пустынная как-то вдруг спала, стало несколько холодать, так что путешествовали они при свете дня. И вот глядят ватажники на преграду неоглядную и невольно в душе поражаются: вода-то в море мутная да тёмная и такая бурная, что прямо страсть... Превеликие волны на берег пологий поочерёдно накатывали и шипя назад себе отливали. Да ветер солёный с морского простору полоскал не шутя. И с виду мрачнейшие тучи по небу угрюмому низко скользили, на жгучую ярилу адскую наползая и полумрак то и дело создавая.
Что тут скажешь-то? Видать, тут непогода — в любое время года...
Пригляделися походники мимоходом, а в глуби вод жизнь, можно заметить, ключом прямо бьёт: какие-то жуткие раки, бяки да всякие там раскаряки натурально кишмя-то кишат. А нет-нет чуть подале и чудище какое-нибудь немалое тенью пугающей пронесётся, или рыбища страшенющая стрелою бревноватою прошвырнётся...

Как на острове запретном избегали наши бед.

С удвоенной энергией ускорил Могол своё продвижение, норовя заветной цели достигнуть быстрее, и вскорости до острова Пекельного он долетел. Вот он под ними уже, объект долгожданный, а видимости-то и нету: туман... Лишь кое-где поодаль хребты гор чёрных над пеленою тумана торчали, ну да орлу-то туда лететь не заказывали. Нырнул он в серую зыбь, махнул пару раз крыльями и на твердь у воды приземлился. Берег был пологий вначале, сплошь усеянный гладкими камнями, и на него волны с ленцой накатывали и так же медленно назад отливали. Десантировалась Яванова рать не дюже ладно, и об каменюки склизкие они все дерябнулись. А Ваня насилу руку правую от орлиной лапищи оторвал, до того вишь судорогой её сильно сжало. Ну да ничего: на песочек у воды самой спрыгнул он удачно и на берег, от волны отступая, отбежал.
Дружинники же его после перелёта стрессового ажно окосели – где попадали, там и сели. И то сказать, удивительного здесь было мало, потому что два верных раза от смертушки неминучей они отбоярились и случайно, можно заметить, осталися живые. Даже Могол Могучий ничем людей был не лучше: к земле он в бессильи припал и крылья во всю ширь распластал. Больше всех же пернатый устал…

Про то как Яванову банду десантну чертяка один разжалованный у себя принимал.

Только вот же закавыка ещё сделалась: а как на энтом ковре лететь-то? Сам-то коврище по площади немалый был, широкий; уселись десантники наши на него – а толку! Не летит колдовское изделие, и всё.
–Может, чего сказать надобно: слово там какое-нибудь, заклинание?
–Али подумать?
–А может, дёрнуть надо за что-нибудь?..
Разные такие догадки в порядочном весьма достатке на капитана Явана посыпались. Подумал, подумал он малость, да и решился. Как словно осенило его.
Сверкнул наш витязь очами боевито и рукою махнул.
–Эх! – гаркнул он молодцевато. – Где наша не пропадала! Поехали!!!
И, гляди ты – начали они плавненько эдак вверх подниматься, да… в тот же миг с глаз долой и пропали! Невидимыми вроде как стали. Сами-то они сию метаморфозию в толк не взяли, не сознали её бо, а зато со стороны ежели глядеть, так прямо сгинули они во мгновение ока. Во, значит, кака с ними уявилася-то морока!

Чрез последнюю преграду – в непонятный Пеклоград...


Огляделись лазутчики наши окрест со вниманием – да-а! – тут вам не ерунда... Это было, по всему видно, и впрямь-то сооружение старинное, как бы лабиринт заброшенный. Сводчатый широкий туннель, сложенный из громадных камней, вёл куда-то в тёмную даль. А кругом-то сушь да пыль, да всякие по закоулкам мраки. Бр-р-р! И такая стояла там тишина, что даже была слышна она.
–Нам... э-э-э... вроде туда, господа... – сдавленно просипел чёртик и, озираясь, вперёд потопал. – И давненько же я здесь не бывал-то – с самого детства, можно сказать...
Пошли они, тож потопали, а через недолгое времечко коридор, по которому они двигались, раздвоился, растроился, расчетверился, расширился, сузился, и вскоре из всех этих ходов-вариантов такая путаница завязалася, что мама не горюй. Кривулка в один было проход сунулся – назад вернулся, в другой потом завернул – опять всю ватагу к прежнему месту вернул. И снова нырнул куда-то, проводник неудатый...

Как Яваха на турнире жениховский ранг добыл.

Впереди, между зданиями несколько измельчавшими, но блеску отнюдь не потерявшими, показалася большущая квадратной формы площадь. Яван, Бравыр и вся честная компания на ту сторону середь народного скопища пробралися и видят такую вот картину знатную, для себя весьма приятную: вокруг площадки с песком, специально видно для боёв приготовленной, видимо-невидимо разношёрстной публики собралось. Черти и чертовки на табуретках кучно сидели, шумно зело галдели и зрелища нетерпеливо дожидалися. А на самой площадке и возле неё большая гурьба здоровенных сгрудилась бугаёв, не иначе как бойцов, бравых видом и рослых молодцов.
–Ну и женихов понаехало! – возмутился громко Бравыр. – Ишь, бездельники, понапёрли! Хэт! Как прямо мухи на мёд. Да что ни харя – то конченный урод!..
Подойдя ещё поближе и распихав зевак, сплошной стеной вокруг площадки стоявших, они наконец к месту сборному пробились и на площадке той очутились.

Как Ваня в чертячьей бане попарился, и как Упой с Ужором попили вволю да пожрали.

Яван и сподвижники его ратные остались на арене одни стоять. Никого из публики или участников недавних боёв на площади вскоре не осталось – даже те, кому крепко досталось, и те куда-то пропали, как словно там вовсе и не бывали. Яванцы тогда живо в круг собралися и о дальнейшем бытии засовещалися, как вдруг позади них тихое покашливание раздалось. Яваха назад оглянулся, а это тот самый гибкий чёрт, оказывается, кашлял, который до того возле Борьяны ошивался и её информированием занимался.
–К вашим услугам, господин Яван! – вежливо герою нашему поклонившись скособоченно, запел он медовеньким голосочком. – Меня, для вашего высокого сведения, Ужавлом зовут! Надзырь Ужавл, если хотите… Можете мною, по вашему усмотрению располагать – от меня не убудет: ни в чём отказу вам не будет. Хе-хе-хе…

Как впервой коварный Двавл Ваньку сходу охмурял.

–Ну дела-а! – воскликнул Буривой, в каком-то изнеможении даже в кресло опускаясь. – И нагнал же на меня страху этот гадский царь! Упаси боже какой крутой-то! Я уж было думал, что каюк нам пришёл – ан нет, ещё повоюем...
–Пустяки, дядя Буривой, – ему Ваня отвечает. –Бывает. Смелый хоть и боится, а всё равно в дело годится. У меня у самого по спине холодом сквозануло, когда его величество в мою сторону молнии свои метнул. Умеет, тать, себя преподать – и впрямь ведь велик, нечего сказать. Ну, да слава те Ра, и твоей, Батя, силе – Ра ведь сила и не таких крутых косила!
–А-а!.. – махнув рукою, Ванька добавил. – Чего-то я вдруг оголодал. Это меня наверное Черняк напугал. Пожрать хоцца – прямо неймётся!

Чрез последнюю преграду – в непонятный Пеклоград...

Огляделись лазутчики наши окрест со вниманием – да-а! – тут вам не ерунда... Это было, по всему видно, и впрямь-то сооружение старинное, как бы лабиринт заброшенный. Сводчатый широкий туннель, сложенный из громадных камней, вёл куда-то в тёмную даль. А кругом-то сушь да пыль, да всякие по закоулкам мраки. Бр-р-р! И такая стояла там тишина, что даже была слышна она.
–Нам... э-э-э... вроде туда, господа... – сдавленно просипел чёртик и, озираясь, вперёд потопал. – И давненько же я здесь не бывал-то – с самого детства, можно сказать...
Пошли они, тож потопали, а через недолгое времечко коридор, по которому они двигались, раздвоился, растроился, расчетверился, расширился, сузился, и вскоре из всех этих ходов-вариантов такая путаница завязалася, что мама не горюй. Кривулка в один было проход сунулся – назад вернулся, в другой потом завернул – опять всю ватагу к прежнему месту вернул. И снова нырнул куда-то, проводник неудатый...

Как Яваха на турнире жениховский ранг добыл.

Впереди, между зданиями несколько измельчавшими, но блеску отнюдь не потерявшими, показалася большущая квадратной формы площадь. Яван, Бравыр и вся честная компания на ту сторону середь народного скопища пробралися и видят такую вот картину знатную, для себя весьма приятную: вокруг площадки с песком, специально видно для боёв приготовленной, видимо-невидимо разношёрстной публики собралось. Черти и чертовки на табуретках кучно сидели, шумно зело галдели и зрелища нетерпеливо дожидалися. А на самой площадке и возле неё большая гурьба здоровенных сгрудилась бугаёв, не иначе как бойцов, бравых видом и рослых молодцов.
–Ну и женихов понаехало! – возмутился громко Бравыр. – Ишь, бездельники, понапёрли! Хэт! Как прямо мухи на мёд. Да что ни харя – то конченный урод!..
Подойдя ещё поближе и распихав зевак, сплошной стеной вокруг площадки стоявших, они наконец к месту сборному пробились и на площадке той очутились.

Как Ваня в чертячьей бане попарился, и как Упой с Ужором попили вволю да пожрали.

Яван и сподвижники его ратные остались на арене одни стоять. Никого из публики или участников недавних боёв на площади вскоре не осталось – даже те, кому крепко досталось, и те куда-то пропали, как словно там вовсе и не бывали. Яванцы тогда живо в круг собралися и о дальнейшем бытии засовещалися, как вдруг позади них тихое покашливание раздалось. Яваха назад оглянулся, а это тот самый гибкий чёрт, оказывается, кашлял, который до того возле Борьяны ошивался и её информированием занимался.
–К вашим услугам, господин Яван! – вежливо герою нашему поклонившись скособоченно, запел он медовеньким голосочком. – Меня, для вашего высокого сведения, Ужавлом зовут! Надзырь Ужавл, если хотите… Можете мною, по вашему усмотрению располагать – от меня не убудет: ни в чём отказу вам не будет. Хе-хе-хе…

Как впервой коварный Двавл Ваньку сходу охмурял.

–Ну дела-а! – воскликнул Буривой, в каком-то изнеможении даже в кресло опускаясь. – И нагнал же на меня страху этот гадский царь! Упаси боже какой крутой-то! Я уж было думал, что каюк нам пришёл – ан нет, ещё повоюем...
–Пустяки, дядя Буривой, – ему Ваня отвечает. –Бывает. Смелый хоть и боится, а всё равно в дело годится. У меня у самого по спине холодом сквозануло, когда его величество в мою сторону молнии свои метнул. Умеет, тать, себя преподать – и впрямь ведь велик, нечего сказать. Ну, да слава те Ра, и твоей, Батя, силе – Ра ведь сила и не таких крутых косила!
–А-а!.. – махнув рукою, Ванька добавил. – Чего-то я вдруг оголодал. Это меня наверное Черняк напугал. Пожрать хоцца – прямо неймётся!
Да за столик усаживавется и, невзирая на пылищу осаживающуюся, за кашу недоеденную принимается. Другие тоже вкруг стола сели, кой-чего со скатёрки хлебосольной поели, а Упой с Ужором – странное дело! – отказываются...