42 глава

Про то как Ваня наш обессиленный чашу унижения до донца испил.

Долгое ли, короткое времечко прошло, а только обморочное состояние у лишённого силы Вани понемногу всё же ушло. Очнулся он кое-как от дремучей своей бессознательности и незамедлительно весь предался внимательности. Так... Через минуту-другую полученную от притупленных чувств информацию вялым своим сознанием он всёж обработал и допёр с великим недоумением, что находится он в некоем ограниченном помещении. Ничё вроде ему было не понять и с налёту не разобрать: кругом-то непроглядная стояла темень, а сам он расслабленный был да обездвиженный, точно пень... И куда это я попал, думает Ваня с удивлением? Повёл он плечьми своими могучими, да не делал бы он этого лучше, ибо впилися в его кожу безжалостно шипы колючие, и понял богатырь приневоленный, что в своей тесной юдоли он ещё и цепями ошипованными опутан поперёк да вдоль.
–Эй ты там, обалдуй, – каркающий противный голос раздался тут снаружи, – а ну у меня не балуй! Стой смирно, коровье отродье, а то схлопочешь больно по морде!
Возмутился Ванюха, такую брань в отношении себя слухая. Напрягся он мышцою молодецкою да хотел было мощно рвануться, дабы от пут своих ослобонуться, но ничего путного у него от того дела не получилося: подвела усилка на сей раз богатырская его силушка. А шипы-то, шипы так ему в тело его укололи, что Ваньша не захотел шевелиться боле, и ежели бы не небесная броня, данная матерью Ване, то не избежать бы ему обильного кровопускания...
–Ах ты так! – тот же голос зло заорал. – Ну я тебя, бычара, предупреждал!
И такая тут жгучая боль Яваху всего пронзила, что в момент лицо его гримасою страдания исказило. Пришлося даже ему зубы крепко стиснуть, чтобы по-бабьи от муки-то не взвизгнуть...
Так же внезапно, как и накатила, боль адская быстро и отпустила. А голосище верещливый откуда-то со стороны поучающе возвестил:
–Ну чо, бычок, горячо? Более рыпаться, я полагаю, не будешь?
Перевёл Ванюха дух и ответствовал тому извергу не вдруг:
–Да не буду, не буду я, гады… Всё. Стою тихо и смакую лихо...
–Ну то-то же...
«Эге, – констатировал безрадостно наш молодец, – а силушке-то моей похоже звездец!..»
Развесил он тогда свои уши, что кругом него деялось, послушал и смекнул наконец, что находится он в какой-то клетке, и везут эту клетку не иначе как в царский дворец. «Будут, вражьи души, куражиться, что в плен меня взяли, – огорчился богатырь явно, – Обманули они таки меня, канальи…»
И впрямь вскоре услыхал Ваня прегромкий бой барабанов, каких-то визгливых сопелок дудение и шум оживлённого чертячьего говорения. Потом клетку евоную небрежно на пол кинули, черти в нетерпении ожидания призамолкли, и только барабанная дробь ещё усилилась, и несноснее стали сопелок вопли. И вот – настал для пекельного велеможного населения миг торжества и час увеселения: покрывало непроницаемое с клетки кто-то сорвал, и ужасный дотоле для чертей Яван в жалком своём виде пред очами вражин предстал.
Разразилася толпа господская презлораднейшим хохотом идиотским, взорвалася она злого веселия ярым ором, завизжала, засвистала, захрюкала, заулюлюкала, да впридачу ещё и запела хором:

Говяшка Яван оказался болваном!
Он глупо попался в наш хитрый капкан!

Скрутил его туго герой Управор,
Драконолюбимец и Пекельный Вор!

Теперь бунтаря ждёт жестокая кара,
А нам веселиться настала пора!..

И взявшись живо за руки, закрутились ликующие черти вокруг клетки с пленником в разнузданном хороводе смерти. И музычка в палатах раздолбанилась дикая… Вот пляшут нечестивцы лихо, перед глазами Явановыми мельтешат, ржут, рожи корчат, гикают, кричат, а он тем временем себя оглядывает. И видит, что прочными шипованными браслетами он по рукам и ногам крепко скован и цепями к прутьям клетки внатяг прикован. Да не как-нибудь абы как, а в вопиющей позе унижения, дабы напомнить всем о его поражении: руки его вперёд были протянуты, локти к потолку вывернуты, шея к полу пригнута, а ноги раскорячены нелепо по сторонам. В общем, стыд и срам!
Поднял Ваня насколько мог свою голову, склонённую долу, и увидал что царский трон впереди него пустовал. «Черняка, видно, тут нету, – машинально он смекнул. – Одни эти скачут, оглоеды...» А те к самой клетке уже приблизились, кто во что горазд закривлялись, на чём свет стоит лихо заругались, да плевать стали витязю без боязни в лицо. Оглядел тот спокойно сих подлецов, и вроде как в глазах у него замутилося. Или, может, от слабости это ему помстилося. Кто его там знает... Только вдруг Ванюха замечает, что красивые и холёные чертячьи физиономии вроде как лёгкой дымкой подёрнулись, очертания этак у них поплыли, поплыли и... совсем другие личины собою явили: подурнели отчего-то, обезобразились, струпьями и бородавками разукрасились, и на месте писаных красавиц и красавцев такие вдруг уроды появилися, что прямо обоссаться...
Узревши сиё разительное и удивительное превращение, не выдержал Яван искушения, рассмеялся он громогласно и такие слова паршивцам этим сказал:
–Вот теперь наконец жуткие ваши морды в точности сооответствуют душонкам вашим прегордым! Какие твари – такие и хари!
И опять расхохотался от души.
Вначале-то его смех раздавался в полнейшей тиши – это там черти прокажённые застыли на миг, словно громом поражённые. А потом такое началось в той зале столпотворение, что Явахе стало прямо на заглядение: забегали зачертанцы изуродованные, точно зайцы по огородам, к зеркалам стенным подскочили, на свои новые личины зенки выпучили, а потом так зло и яростно завыли, что хоть уши затыкай...
Крепко, видать, черти себя любили, коли повели себя так.
И будто лавиной с горы уязвлённые и обозлённые вельможи на Яванову клетку навалилися да напали. Если бы не толстенные пруты, кои на сей раз от разъяренной публики молодца защищали, то на лоскуты наверное злыдни Яваху бы порвали…
–Проклятый колдун! – твари орали.
–Ангелов кудесник!
–Ах ты, паскуда!
–Скоморох!
–Чтоб ты лопнул!
–Чтоб ты, бычара, треснул!
–Чтоб ты сдох!..
Ну а Ванька-то чай не пузырь – чего ему лопать да трескать. Разве что от смеха. Он ведь тут ни при чём. Это гадов, без сомнения, собственная их испорченная натура наказала, и всамделишние ихние личины въяве показала.
–Молчать!!! – рявкнул громко в этот миг чей-то грозный львиный рык.
Моментально все в зале затихли. Как статуи застыли. В струнку вытянулись. И от клетки в стороны потом расступились. И приблизился к узилищу Яванову Главный Пекельный Вор сам Управор окаянный…
Поглядел он на своих подчинённых с презрением, во взоре сквозящим, чего-то ругательное под нос себе пробурчал, головою рогатою покачал и таковы заклинания прокричал:
–Ёсв онтарбо!
–Олыбкак!
–Овиж!..
И не успел ещё голос его зычный затихнуть, как всё возвернулося на свои места. Опять, значит, свинячьих рыл заместо очаровательные мордашки у всех чертей появилися: с лучистыми глазами, пухлыми щёчками и сахарными устами... Управор своим чародейством всё сызнова с ног на голову поставил.
Предела радости обалдевших чертей не было совершенно. И восславили они свово нечаянного избавителя вдохновенно:
–Слава, слава Управору!
–Слава могучему вору!
–Да здраструет победитель Говяды!
–Быть ему Главным Гадом!
–Он достоин трона!
–Дракону – корону!
–Черняка – вон!
–Управору – трон!!!
И начал неожиданно, но очевидно Управорище тут расти... Чем ярее славицы ему орали, тем шире он в плечах раздавался, тем толще и больше телесами наливался, тем становился он зримо выше, точно тянуло его магнитом к крыше...И нескольких минут в прошлое не кануло, как стал он таким же почти великаном, как и Пекельный владыка заглавный. Возрос он над бурлящею толпою этакой верховной сволотою и надменно и горделиво копошащихся горлопанов пылающим взором окинул. А потом со страшною силою ногою он по полу топнул и с решительностью непреклонною изрёк:
–Да, я согласен взять Власть! Дряхлому самодержцу суждено пасть! Он явно потерял силу – он чужаков наглых в сердце ада допустил. А кто, скажите на милость, Явашку, которого Черняк пуще всего боялся, победил?! А?!!
–Ты!!! – в едином порыве сотни глоток самозабвенно выдохнули.
Управор руки на груди сложил гордо.
–И кто тогда самый сильный?
–Ты!!!
–Ха-ха-ха! И кто же я тогда?
–Царь!!!
Тут уж раздухарившемуся Управору не стало никого вроде урезону. Ручищи в экстазе над собою он воздел и старую чертячью песню гортанно затрындел: крах-крах, рах-рах... и всё такое в том же роде – как словно глухарь, жаждой покорять обуянный, затоковал на поляне.
Стал от предвкушения царской власти он как есть пьяный…
И вот, когда буйство самозванного новоявленного царя уже, казалось, перешло все пределы, приключилося вдруг никем не жданное дело: вроде как некто в палатах прокашлялся… И неторопливое то покашливанье отчего-то на весь зал прогремело.
Моментально наступила зловещая звенящая тишина, толпа чертей от входа прочь шарахнулась, по сторонам пугливо раздалась – и оказалось, что закутанный с ног до головы в чёрное одеяние, стоял в одиночестве у дверей не кто иной... как сам Чёрный Царь! И хоть росту на сей раз он был самого обыкновенного, глаза на бледном его лице горели жутко и завораживающе проникновенно…
Как кролики на беспощадного удава, глядели охваченные ужасом подданные на своего грозного царя, а он, не теряя времени зря и по-прежнему ни слова не говоря, тронулся вдруг с места и шагнул слегка. Оглушительным грохотом печатный шаг под сводами дворца раскатился, и Управор возле трона в застывшую статую от того грома превратился. И даже явно ростом он поунизился, а Чёрный Царь, наоборот, на целую голову над собою, только что бывшим, возвысился... А за первым шагом и второй последовал неотвратимо, за ним третий, четвёртый, пятый, шестой... С каждым убийственным шагом самозванец Управор в размерах сокращался, словно был ог доселе величиною дутой, пустой, а настоящий царь, в пику ему, всё возвышался и возвышался, отчего всем присутствовавшим, не исключая и Явана, грознее и грознее казался...
И вот дошёл-таки Владыка Ада до трона, где дрожа как осиновый лист, поджидал его ужавшийся до своего обычного роста и лишившийся полностью гонора, неудачливый претендент на пекельную корону Управорка. Дошёл и остановился. И с верха своего величия на трепещущего пред ним пигмея подивился. Ножки у остолбеневшего Управоришки подкосилися, и рухнул Главный Вор перед истинным хозяином на хладный и пыльный пол, точно никчёмный сор. Тогда царь ступнёю своею гигантской на распластанного негодяя наступил – тот только пискнул, – к оцепеневшей толпе повернул суровое своё лицо и не торопясь обвёл ничего хорошего не сулящим взглядом скопившееся перед ним сборище подлецов.
–Так-то вы, вельможные гиены, властелину своему законному преданны?!-- зловеще прошипел он, сверкнув очами. – Стоило только нам отлучиться с планеты, как сразу же порядка никакого и нету. Чуть слабину им маленькую дали, а они уж и царя своего продали. И на кого? На кого?!! – и для вящей убедительности он всей тяжестью на попранного им Управора наступил да так, что тот благим матом заорал. – На эту вот мразь?!!. Ну погодите у меня, заразы – я ещё до каждого из вас доберусь! С этим вот сперва разберусь!..
И он перстом оттопыренным на клетку со вздыбленным Яваном указал. Правда, гурьбища чертей между царём и клеткою стояла и властелину собой очи застилала. Раздул тогда Черняк грудь да вдруг на толпу эту багровым пламенем как дунет! До самой почти клетки дуновение огневое достало, и между царём и Яваном пусто вскорости стало. С полсотни чертей, кои взору царскому некстати мешалися, жарким пламенем мгновенно объялися, дикими воплями заголосили, на пол повалилися, закаталися по нему, завалялися, с плотью горящей рассталися, и через минуту-другую лишь груда обгоревших скелетов покрывало сплошь место это. Не сразу спалённые скелеты успокоились, ещё какое-то время они там шевелились, пока с остатками жизни полностью не распростились… А прочие-то велеможные гости ничком на плиты пола все бросились и в ужасе неподдельном завыли, зарыдали, захныкали и заголосили. Поняли они, что с царём, ими списанным, по-прежнему шутки плохие, и что приблизилися для них времена лихие…
Сел жестокий царь, по-прежнему попирая раздавленного Управора, и на сей раз скованный цепями Яван удостоился сполна его монаршего взора.
–Ну что, жалкий человечишко Яван, – грозно он пророкотал, – выполнил ли ты моё последнее третье задание, а?
–А если да, то что тогда? – встречно Яваха вопросил, собравшись для этого с силами.
Осерчал зело Черняк, кулачищем по подлокотнику трона он хлопнул, ножищею недовольно притопнул, да не абы какою, а тою, которою он Управора давил...
–Хоть стоишь ты предо мною криво, а отвечай мне прямо, телок упрямый! – рявкнул он неслабо. – Да или нет – вот каким должен быть ответ!
–Ну да, да, – выдохнул нехотя Яван. – Достал я чего было надо, только, я гляжу, ты, твоё величество, этому не дюже и рад... Или эти цепи мне от тебя награда?
–Хэ! – усмехнулся владыка ада. – А чегож нам радоваться, когда у тебя ничего и нету? Небось, как всегда, врёшь, а за наградой суёшься...
Повёл Яван членами онемевшими, цепями толстыми погремел, да и предлагает царю смело:
–А ты, твоё велико, меня от цепей этих освободи-ка, из клетки сей звериной выпусти, да к себе поближе подпусти – вот я тебе и передам, чего ты не знаешь... Али ты меня, царь, опасаешься?
Закинул Черняк голову назад да как рассмеётся. И его превесёлый хохот раскатился по зале превеликим грохотом, так что лежащие на полу черти приготовились даже к смерти. Ну а потом главный адский пахан смеяться перестал, довольным таким стал и говорит Явану:
–Ну, уморил ты меня, человечишко, признаюсь! Это я-то тебя опасаюсь?! Я, владыка Воролада, тебя, сына коровы какой-то, боюсь?! Э-эх! Уж очень ты, телочек, самонадеян, как я погляжу. А вот гляди-ка, какой фокус-покус я те счас покажу!..
Напрягся тут царь, напружился, точно на очке он сидел и тужился, а глазищи у него осоловели и поокруглялись как плошки... Прошло времени совсем немножко, и вдруг разбилось-разлетелось одно окошко на мелкие стекольные брызги и – что бы вы думали? – палица Яванова влетела в помещение с резким почему-то визгом! Подлетела она скорёшенько к самому трону, но – чудное дело! – царя-упыря не тронула, а возле самого его носа в воздухе лишь повисла. А потом, по велению очевидно царёвой мысли, вокруг трона оружие Ванино осой летать стало, затем кругами да восьмёрками по залу оно полетало, а напоследок у самой буды Ванькиной туда-сюда помельтешилось и... на пол со звоном протяжным свалилось.
–Ну, Яван, как тебе мои кудеса? – вопросил богатыря удовлетворённый царь. – Вижу, не ожидал ты от чёрта чуда такого сорта...
Горько, ох и горько стало Явану, что его испытанное оружие с силою нечистою теперь вроде как дружит, но всёж-таки не поверил он такому трюку до конца. А тут ещё и слабость да бессилие одолели молодца. Последние свои силушки он кое-как собрал и не совсем эдак политкорректно тирану всесильному отвечал:
–Показал бы я тебе чудо, коли б только выбрался отсюда… Поглядели бы мы тогда, кому палица больше верна... Эх, вернулась бы моя силушка пересильная – уж башку бы вероломную тебе точно бы тогда не сносить!
Усмехнулся криво Чёрный Царь.
–Чтож это такое?! – возмутился он притворно. – Такой забавный фокус я тебе показал – великий заклад я за него на преисподней планете отдал! – а тебе не нравится! Ай-яй-яй! Это, скажу я, форменное просто безобразие! Придётся, Яван, предать тебя мучительной казни. А что поделаешь?! – развёл он руками. – Такова уж у меня работа. Поверь – не всегда ведь казнить-то мне охота, но... надо. Надо, дорогой мой Говяда!
И он опять недобро рассмеялся.
–Да, чуть было не забыл, – обратился он потом к узнику. – По нашенской, так сказать, большой дружбе... не желаешь ли какое-нибудь желание перед окончательным нашим расставанием высказать? Давай валяй, Ваня! Слово даю – всё сполню!
Не хотелось Явану далее изверга этого тешить-развлекать, да уж ему-то в его положении нечего было терять...
–Есть! – ответил он сколько можно твёрдо. – Есть одно желание, величество твоё обманное! Не удалось мне давеча на балу подглядеть, как ты на самом деле изволишь выглядеть, всю шоблу чертячью я повидал, а тебя вот... не удосужился. Будь ласка – покажись! Не откажи по дружбе...
Диким разбойным хохотом пекельный владыка тут разразился, и с такою ярою силою дурная энергия изо рта его изошла, что аж ураганная волна по залу прошла, стёкла в окнах задребезжали, и кое-где напрочь даже повылетали, а лежащих чертей по углам дальним разметало, покуда Чёрный Царь хохотал. А потом он мало-помалу веселиться перестал, ужасно злобным на харю стал, ротище раззявил, зубищи оскалил, очами засверкал и вот чего хриплым голосом сказал:
–Ну что же – смотри! Смотри и трепещи! Ты сам этого хотел, уж не взыщи!..
И он медленно-медленно под какую-то музыку вредную с трона поднялся. Встал. Приосанился гордо. Управорово тело мёртвое с под ног к ядрёной фене отшвырнул, чего-то гортанно бормотнул, налево гигантским волчком раскрутился и... в чудовищного трёхголового драконищу превратился!
И взирать на три его жуткие рожи без содрогания душевного не было возможно…
Поразился Яван увиденному. Ах вот, подумал он, какой гад подмял под себя весь ад! Да уж, серьёзный у него был враг, не слабак уж явно и не дурак... Разнообразные оказались и личины у сей крутой сволочины и, что интересно, при всей своей рептильной уродливости, эти его морды не лишены были некоей человекоподобности. Особенно средняя головища впечатляла: предельную гордость и самоуверенность своим надменным выражением она излучала. Огромные пустые глаза глядели перед собою равнодушно и совершенно бездушно – будто леденящий хлад источал средней головы взгляд... С правой стороны и чуть пониже главной сидела на длинной шее головища другая: хищнющая аж жуть и до невозможности злая. И словно опаляющий всё и вся огнь бурлил внутри этой погани... Ну а самою интересною оказалася третья башка, та что слева от первой торчала, потому что это была... женская голова, которая своим хитрющим и колдовским выражением противу других драконьих морд до себя магнетически привечала. И будто дурманящий сладострастный яд сочился незримо из этой гадины...
Уселся странный сей дракон на свой золотой трон, ножищи когтистые расставил, пузище чешуйчатое выставил и всеми шестью выпуклыми глазищами на пленённого богатыря уставился.
–Ну, – важно начала главная харя, к прочим за советом обращаясь, – каковые будут у нас мнения насчёт предстоящего Явашкина погубления? Что с этим наглецом делать, да как нам быть, и каким верным способом его нам погубить?.. Ты, левая, говори первая!
–Ой! – жеманно женская морда смутилася. – А давайте не будем его губить – смилостивимся! Такой симпатичненький парнишечка!.. – и она томно Ваньке улыбнулася и загадочно-обещающе ему подморгнула. – Не, убивать такой экземплярчик... это слишком. Мы его лучше... для научных опытов оставим. Ага. Пускай чуток ещё поживёт – глядишь, и пользу нам принесёт...
–К ангелам собачьим твои разглагольствования! – взорвалася рёвом правая башка, едва своей очереди говорить она дождалася. – Ну какая от этого мерзавца ещё польза, а?! Один же чистый вред! Ни в какую не согласен его в живых оставлять! Я за то, чтобы Явашку примерно наказать – насмерть его надо замучить! Да, да, пытать – и зверски пытать этого ангела!..
Замолчала середняя голова на полминуты, а потом и говорит, как бы в некотором находясь раздумьи:
–Ну что же – пока один – один. Последнее слово остаётся, значит, за мною, и решение моё... будет такое!..
Ещё выше дракон главную головищу свою над остальными вознёс и непреклоннейшим тоном произнёс:
–Явашку по прозвищу Говяда, сына небесной коровы и никчёмного бога Ра, опасного смутьяна и наглого рассиянского богатыря – лютой и немедленной смерти надо предать!.. Откладывать казнь невозможно, ибо от этого пройдохи всего ожидать можно. Ну а чтобы принцип согласия соблюсти, вам, мои дорогие головы, я разрешаю всё, что ни пожелаете, с этим бунтовщиком произвести... Левая – начинай!
Бабья башчища тогда заулыбалася, язвительный воздушный поцелуй Явану послала, томно слегонца покривлялася и, изгаляясь, сказала:
–Ну, я прямо не знаю... Как можно такую душку пытать!.. Это же варварство натуральное какое-то! Ну поглядите же в самом деле: парень красавец, при фигуре, при теле... Уж больно мне малец сей нравится! Ай-яй-яй! Ай-яй-яй! Дико сильно его мне жаль! Так вот… По всему поэтому, мой герой, я перед смертушкой твоей лютой подарю тебе несколько сладчайших, прямо райских минуток! Пускай несчастный сей людяшок тельцем своим молодым чуток побалдеет, и даже душой. Пусть напоследок ему будет хорошо!..
И змеища губищи свои вперёд вытянула и розоватым светящимся туманом на обездвиженного Явана подула. Медленно двинулась ядовитого тумана толстая струя, к клетке подплыла, голову Ванину окутала, и как он задержать дыхание ни старался, но через времечко изрядное всё же сдался: вдохнул-таки в себя колдовской пар, и... нахлынул на него упоительный угар!..
Лишь в нави обманной похоже балдел Ваня, но то было длительное, растянутое во времени обольщение, а здесь было вроде то же, но в форме концентрированного сгущения. Всё плохое оказалось моментально Ваньшей позабыто, тревоги его и печали, казалось, были убиты, и не существовало более для него никакой напасти. Во, значит, какой хлебанул Ваня сласти!.. Была третья драконья голова, без сомнения, великой чародейкой, но в то же время не меньшею она оказалась и злодейкой... Через время-то малое пары того дурмана стали испаряться из сознания Яванова, и чем более они улетучивались, тем сильнее Ванюха мучился. А под конец, когда от сладостной дури не осталось в нём и следа, истая наступила для него беда: все силы душевные как будто у Вани прокисли, и паруса воли его, точно в штиль на море, повисли... Было ранее от той отравы ему сладостнее сладостного, а стало ныне от отсутствия его гадостно-распрегадостно. Совсем почитай Яванушка тут обессилел, в путах своих колючих вяло он обмяк, и почувствовал себя перед мощным драконом как под грубым башмаком жалкий червяк...
Только беда ведь у лиха лишь начало! Тут и вторая голова свои истязания учинять почала. А у измученного богатыря и передышки даже не оказалося, чтобы хоть какая-то силушка в его естестве набралася. Дунула жуткая морда на Явана пламенем бордовым да красным, и принесла огневая струя муки ему ужасные. Вдохнул витязь внутрь себя палящего того огня, и понял он, что все страдания телесные, им доселе испытанные, были просто фигня… Неслыханной нестерпимой болью всё его когда-то могучее тело налилось, и каждая его клеточка жгучим пламенем, казалось, опалилась. Такую муку мучительную испытать Яван никогда не чаял, и страшно он от чудовищной той пытки закричал.
Даже повергнутые ниц черти, кои пластаючись по залу лежали, и те от того крика Яванова содрогнулися и чуть было в плиты пола не вжались.
Долго ли, коротко испытывал ту муку Яван – неизвестно. Показалося даже ему, что вечность... Но вот кончилась сия мнимая бесконечность, и приблизился для нашего героя настоящий конец... Это главная драконья голова в себя воздуху побольше набрала, глазищи выпучила, щёки надула и... струёю пламени кровавого на человека скованного подула! Полетела убийственная страшная струя на истерзанного пытками богатыря и уж почти до самой клетки достала – да вдруг на месте и встала!.. Дул что есть мочи драконище да пыхтел, а евоный лютый огнь через невидимую черту перейти не хотел. От Явана в одном локте он тормозился и словно сам собою гасился…
Перестала главная башка пламя из себя испускать, со своими подбашонками переглянулась недоумённо, да как они все трое рявкнули тут взбешённо:
–Это кто ещё здесь посмел мешать нашему правосудию?! А ну-ка покажись нам, паскуда – всё равно не уйдёшь ведь отсюда!
И в тот же миг проявилася перед железною самою будою таинственная некая фигура: во всё чёрное закутанный чернец, а в руках он держал пред собою... Ловеяров заветный ларец!
Как увидал сей ларчик дракон, то зело он его испугался, назад сколько можно подался и в размерах, кажись, поужался. А три его головы шеями начали извиваться да друг за дружку стали прятаться, чтобы, значит, зрелища губительного для себя ящичка избежать. Хотел было Чёрный Царь даже бежать, да не успел – неизвестный быстрее своё дело сделать поспел: кнопочку на ларчике он нажал и капюшон с головы сорвал.
То был Двавл!
Да, то был он, низложенный царём князь-предстоятель, Яванов «лепший» приятель, который одному ему ведомым способом в Борьянин терем тайно попал и шкатулочку заветную оттуда украл.
В полнейшей наступившей тишине громогласно и язвительно рассмеялся хитроумный идеист и сразу же, как по команде, крышка ларчика резко растворилась и... оттуда малюсенький, очевидно не живой, а механический, в потешной одёже и с развесёлою рожей мужичок-невеличок вдруг появился! Заиграла невероятно смешная и прикольная мелодия, и сия скоморошья пародия хулиганским голоском загорланила распотешные куплеты, этим неожиданным оружием в уши оголоушенного царя метя:

Как у нашего царишки
Вишь-ка, не было умишки
Во ж балбес попался!
Чтоб он обосрался!..

Ай чючи́-чючи-чючи!
Лежит баба на печи
Чешет себе лягу
А мужик дал тягу!
И-и-э-эх!..

Да на пол певец хренов как спрыгнет, ногами как дрыгнет и такие фуртеля пошёл отплясывать, что ёж твою прямо в огород! И от сей лихой джиги, что выкобенивал энтот прожига, ноги у дракона сами собою заходили ходуном… Он их было лапищами попридержать попытался, да только зря старался, бо и сам-то с трона он вдруг вскочил и ножищами живо засучил. А старичишка, что ростом с хренчишко, ещё пуще по залу-то заколбасил и разудалым голоском заголосил:

Как у нашего царя
Денег было три рубля
Тридцать лет он их копил
И в один момент пропил!
Х-ха-а!..

А́ки-ку́ки-лю́ки-бяк!
Как-то я пошёл в кабак
И так я там набрался,
Что в штаны уссался
У-у-ух!..

Тут уж мал-помалу и все прочие черти, кои во прахе на полу валялися и дохлыми притворялися, повскакали на ножки резво и весело рассмеялися. А на их-то глазах драконище танцующий вдруг крутанулся и в прежнего Чёрного Царя обернулся, и видеть, как пляшет грозный досель великан, было дюже забавно... Конечное дело, черти не удержалися и так заржали, что Черняк от их издевательского смеха зримо в размерах сжался: ростом стал явно пониже и к земле на аршин поближе...
А тута и ещё куплетики очередные подоспели от этого затейника:

Ах царь, ты наш царь
Ты нам мозги-то не парь!
Покажи себя ты
Каркадил проклятый!

У́си-пу́си-му́си-тюк!
Как-то мне настал каюк
Я в кувшин забрался
И в землю закопался!
И-й-я-а-а!..

И ещё по кривейшей дорожке пошёл куролесить волшебный скоморошек. А царь, что странно -- с совершенно сурьёзною рожею, выкаблучиваясь, чуть из кожи не лез. И – дело удивительное! – чем убойнее он тама плясал, тем менее ростом становился: прямо на глазах съёживался весь да скукоживался... Видно, хохот презрительный его подчинённых, ранее пред ним трепетавших, а теперь не страшась над потерявшим гонор хозяином трона потешавшихся, ещё более его пред ними унижал... Вот великанище за тройку минут невозможно и сократился: в ма-а-а-ленького такого уродливого карлика он под конец превратился. И едва только забавный царёк достиг сего жалкого своего роста, как скоморошек бойкий враз представление своё свернул, назад в ларчик скакнул, живо угомонился и... крышкою накрылся.
Заметался тогда карлик по залу отчаянно, чем непочтенную публику рассмешил необычайно. Вот где черти-то над своим царём, зело уменьшившимся, вволю-то потешились, вот где души свои чёрные-то отвели, лицезрея злоключения печальные власть и силу потерявшего владыки Земли. А царёк-то, царёк – по полу скок да поскок, ножками засучил, глазки повыпучил, и язык ещё изо рта на потеху чертям повывалил. Вроде как даже специально вёл себя дуракаваляльно...
Лишь один из бывших во дворце очевидцев над забавным тем паяцем не смеялся. То был полузамученный бедолага Яван, который после жутчайшей пытки дух свой усталый переводил и потом жарким в клетке железной обливался. Ну а вельможи пекельные те волю смеху на все сто дали: улюлюкали они, свистали, орали да визжали, и как могли не грозного уже для них царя унижали… Даже коварный Двавл в стороне от той травли не остался; тонкие свои губы он в презрительной усмешке скривил и за метаниями шута горохового с видимым удовольствием следил. Ну а сим зрелищем, для себя упоительным, наконец насладившись, он в ладоши трижды хлопнул, на споткнувшегося и потешно упавшего царька указал и вот чего приказал:
–А ну-ка сего фигляра взять, да на цепь его к трону его бывшему, как пса паршивого, привязать! Х-хха!
С хохотом и гоготом как можно лучше исполнили Двавловы подручные задание, им порученное: визжащего и царапающегося царька поймали, в харю ему наплевали, оплеух и тумаков надавали, а потом ошейник на шею ему приладили и цепью к ножке трона привязали. Карлик такому насилию как мог сопротивлялся, дрался он, пихался и кусался, а будучи уже прочно привязанным, как собака на своих обидчиков он бросался...
Противно было на злобного карлу тоже прикованному Явану смотреть. Никакого, как ни странно, он не испытывал удовлетворения, глядя со стороны на сиё жалкое представление. «Да уж, – подумал он удивлённо, – Всё закономерно: кто великим и ужасным себя другим представляет, карликом на самом деле часто является! Вот тебе и гигант, вот тебе и дракон… Воистину, обман – чертовский закон!»
И увидел Яван, как Двавл стопы свои к золотому трону направил. Шёл он с достоинством подчёркнутым, неспеша, посохом магическим пред собою стуча и свою особу к заветному месту приближая. И когда он мимо стоящего на карачках карличка шествовал, тот его злобным рычанием и угрожающим гримасничаньем приветствовал. Только подлый отпрыск не удостоил облажавшегося папашу и каплей внимания – он корону огромную с пола поднял и созерцал сейчас символ земного обладания... Правда, на сём стульчике покрупнее сиживали фигуры, а Двавл ростом был не с дракона – не достать ему было до трона. Тогда он посохом поверхности его коснулся, и трон плавно к обычному размеру вернулся. Ну, он на стул сей присел, держа в руке корону, с башки свалившуюся драконьей, золотое это изделие усмехаясь так и сяк повертел, тяжесть злата монаршего на ладони взвесил и, уменьшив корону до нормальной величины... на спинку трона её повесил. Как словно на плетень горшок...
Для окружающей публики это был шок!
–Ну, Яван Говяда, – оборотился наконец к Ваньке Двавл, – Отчего это, я вижу, твоя милость мне не особо рада? Ведь не кто иной, как я, тебя от смертушки безвременной спас. Ещё бы какая секунда, и твоя душенька – фьють!..
Не быстро Яван хитрому змею ответил. Тяжёлым взглядом исподлобья его он приветил, потом дух свой устало перевёл и таку речь-то повёл:
–А оттого и не рад, что сильнейший из вас больший и гад. Знаю, что на волю ты меня не пустишь и живым и здоровым на белый свет не отпустишь. А коли и посулишь такое сделать чудо, то потребуешь от меня какого-нибудь худа... Али я не прав, Двавл?
Волну смеха довольного вызвали слова Явана о воле, и даже Главный Идеист на особицу не остался – тоже жизнерадостно рассмеялся, а затем, когда угомонился, с таким словами к богатырю обратился:
–Верно, Яван, верно – характер мой, я гляжу, ты познал примерно. Я ведь и впрямь не дурак и ничего никому не даю за так. Но! Я действительно тебя освобожу – слово в том даю! – а словом своим я дорожу, коли ты при всём сём почтенном собрании поклонишься мне в ножки и поклянёшься впредь ступать по моей лишь дорожке! Сделаешь так – будешь мне друг, не враг: властью великой сподобишься наслаждаться, и как сыр в масле будешь кататься. Ну а коли нет, коль опять глупый услышу я ответ – то извини, в последствиях себя лишь вини!..
Тёмная тут тень на лицо змеелюбца адского набежала, и волна шёпота и ропота по толпе чертей пробежала, а потом и она на нет сошла, и гнетущая тишина на дворцовую залу снизошла. Не стал Яван особо в думу даваться, не стал просить за себя да врагу поддаваться. Разомкнул он запёкшиеся кровью уста и удостоил диктатора подлого непреклонным ответом:
–Нет! – промолвил пленённый атлет. – Я своих решений не меняю, и красное наше солнце на ваш блистающий ад не променяю! И повторяю – ежели я освобожусь, то тебя, Двавл, уж точно порешу, так что не тяни с моей казнью, пока я в твоей власти!
Шум и гам удивлённые и возмущённые прокатилися по толпе Двавловых подчинённых, ибо поразилися сановные черти Яванову презрению перед лицом смерти.
Только сам Двавл их общего настроения вроде не разделял...
–Браво, Яван, браво! – он вскричал. – Вот за эту твёрдость духа я тебя и уважаю. Да, да – это правда! Но... мой дорогой, героя ты лучше из себя не строй, ибо знаю я штучку одну, как тебя, бычка упрямого, склонить всё же на нашу сторону...
И он с трона степенно восстал, гордо выпрямился и в стороны стопы свои направил, где, всеми позабытый и позаброшенный, валялся дородный Управоров труп, ногою драконьей зело покрошенный. Приблизился Двавл к убиенному братцу, над ним встал и посох свой колдовской к груди его приставил. Осветился посох в тот же миг фосфоресцирующим сиянием, и пошло в раздавленное тело от Главного Жреца чародейное, видать, влияние... Видно было даже, как поломанные рёбра сами собою в грудной клетке затопорщились, как фигура сплющенная мал-помалу округлялася, новой силою могучей наливалася, как совершил издохший было князь первый вздох, и раздалися в толпе придворных ахи и охи...
Открыл оживший главнокомандующий вновь свои очи и, безусловно, удивился увиденному очень, а потом он, словно лунатик, с места поднялся и вокруг тупо заозирался. Затем себя он медленно ощупал, глянул на улыбающегося ему Двавла да на привязанного к трону карлу – и обо всём, очевидно, догадался, потому что за бока живо взялся и предовольно расхохотался.
–Вот оно, справедливое возмездие! – взгремел он, на пигмея указуя пальцем. – Так-то ты, подлый папанька, меня за пленение Ванькино отблагодарил – ни за что ни про что жизни меня лишил! У-у-у, паскуда!..
И он на дёрнувшегося от страха карлика замахнулся остервенело да хотел было уже к нему с расправою бежать, только Двавл того ему не дал, успев за шкварник вздорного охальника удержать.
–Братуха!.. – обернулся тогда к идеисту главный вояка, всхлипнул даже невзначай и далее завякал. – Спаситель! Брат! Как я, понимаешь, это... рад, что ты меня сызнова к жизни вернул! Всем я тебе ныне обязан. Что хошь для тебя сделаю – только приказывай!..
И уж было ножки полез ему пообнять, но комбинатор великий Двавл порешил сиё коленопреклонение не допускать. Согнувшегося перед ним Управора он перехватил, живенько его разогнул и таку речь на весь зал толкнул:
–О дорогой брат мой, герой Управор – не тебе предо мною спину гнуть полагается, а совсем наоборот! Пусть ведает весь наш народ: не я, а ты достоин быть владыкой сей планеты, не мне, а тебе суждена честь великая эта! Ты, брат, крут, ты брав – так бери Воролад и правь!
У изумлённого Главного Вора даже челюсть от неожиданности отвисла, и все мысли в буйной его голове на какое-то время зависли. Посмотрел он очумело по сторонам, судорожно сглотнул, по-совьи буркалами моргнул, и громко икнул. Никак не мог он сразу уразуметь, как ему теперь быть и чё ему делать…
А хитрюга Двавл меж тем далее витийствовать продолжал:
–Но! Братуха – но!.. Лишь я, Верховный Жрец Световора, по древнему нашему закону и свыше дарованным мне правом тебя, из всех чертей достойнейшего и наибравого, короновать сподоблен на царство! Лишь мне, мне одному, а более никому, дана в нашем государстве такая власть – устанавливать даже царскую власть! И я выполню свой, не побоюсь этого слова – священный долг! Осталось тебе, брат, ждать недолго...
Раздались оглушительные овации, и претендент на царство с медвежьей грацией принялся во все стороны кланяться, ножищами шаркать и ладонями по груди себя шваркать. Никак видать не ожидал, нахал, такой удачи – научен не был он вести себя иначе…
А той порою ушлый Двавл уж к трону за короною сгонял. Вот он сей символ власти приподнял, воздел его над Управоровой главою и... вдруг остановился, и к братцу вот с какою просьбой обратился:
–О Управор, мой дорогой, пока ещё не царь ты, одно сейчас мне обещанье дай ты! Таков ведь стародавний наш обычай: кто повышение из нашей братьи получает, тот просьбу выполнить любую обещает!..
Надменно усмехнулся коронуемый и снисходительно просителю кивнул:
–Всё что захочешь, что желаешь, брат, я для тебя содеять буду рад!
–Ну что же, ладно. То слышать мне из уст твоих отрадно. Так обещай мне: что захочешь взять – сегодня принуждён ты будешь мне отдать! А я с той штукой волен поступать, как знаю, и делать вправе буду то, что пожелаю!..
Очевидно, терпние Управорово к концу тут уже подошло...
–Даю, даю такое обещанье! – на весь зал он рявкнул. – Что хошь бери в обмен коронованья!..
Усмехнулся тогда Верховный Жрец и на нервах первый игрец этак криво, Ванюхе подмигнул как-то игриво, а потом корону над башкою Управоровой возвысил и торжественным голосом провозгласил:
–Именем Владыки Вселенной Световора провозглашаю князя-предстоятеля Управора Царём Пекла, Владыкой Ада и Государём всего Воролада! – и он чуть ли не по самые уши братцу корону вожделенную нахлобучил, после чего заорал по-новой: Славу, славу великому новому Царю поём!..
И вся там присутсвовавшая публика громко и яро его в славословиии поддержала:
–Царю Управору – слава!
–Слава Царю разудалому!
–Управору-царю – виват!
–Да здравствует Главный Гад!
–Он ныне – Главный Дракон!
–Он теперь Власть и Закон!
–Он самый сильный и рьяный!
–Он – победитель Явана!
–Нету его тут круче!
–Управор – Царь могучий!..
И, слушая такие лестные про себя восклицания, возгордился новоявленный царь несказанно: взирал он на всех тузом, повыпятил грудь колесом, харю спесивую сквасил и ухмылкою предовольною её разукрасил. Прям стал не чёрт, а натурально индюк-индючина, новый стал быть пекельный властелин без чина. А вокруг него черти в пляс пошли, музыка заиграла бравурная да торжественная, и веселие вновь забурлило чисто бешеное...
Лишь Яван по поводу этой оргии не выражал никакого восторга, весь прочными путами туго перекрученный – да бывший царь, а ныне карлик, словно пёс, прикованный к трону, но от него же отлучённый, фыркал на колобродню эту яростно, да злобно на сынков глазёнки пучил... Не буйствовал и Двавл. И хотя на харе своей пластичной он искреннейшее довольство на общее обозрение явил, но, если присмотреться, губами при этом едва заметно шевелил. И ежели бы слышал его царь Управор Великий, то удивился бы он, наверное, дико, ибо вот какие словеса испускали змеиные уста коварного братца: «Радуйся, радуйся, великий новый гад! И царствуй! Но не думай, что будешь властвовать! Ты – глупая голова, а я – мудрая шея, и править отныне будет тот, кто умнее! Ха! Лишь мне дана великая власть сажать угодного мне на трон царский!..»
Между тем, когда вал вопиющей лести и блеск снующей угодливо прелести достигли, казалось, своего апогея, за копошившегося у его ног карлу зацепилися походя очи первого злодея. Увидал коронованный сынок, что папаша его величию не радуется, и гневу нешуточному он тогда предался...
–Это кто тут ещё перед моим троном царским ползает?! – взгремел Управорище грозно. – Неужели сам великий Черняк?! Хм! А мне показалося, что это мелкий червяк. Ха-га-га-га-га!..
И все остальные его тут же поддержали, зауморилися, заржали да задухарилися. Зело они были рады тому, как Новый Гад унижает Старого Гада… И ещё пуще разгорелось веселье, когда новоявленный царь карлика за цепь подтянул до себя, а потом ногу на хребет ему грубо установил и неслабо папашу к полу-то придавил.
Завопил уродец от боли, заверещал, а Управор его при всём народе поучал:
–Али забыл ты, козлина, как меня давил? А?! Ныне очередь давить пришла моя. На! На! На!..
И чуть было в пол твёрдый не втоптал он визжащего урода. А затем ножищу со спины его он снял, перед рожей уродовой её поставил и такое условие былому тирану поставил:
–А ну целуй мою ногу, царская морда! Коли оближешь её со тщанием, то я пред всей публикой велеможной обещаю: все твои прегрешения в отношении меня прощу и за город восвояси тебя отпущу!.. Даже повышение тебе дам. Ты же у нас был бесчинный, а тут дорастёшь аж до первого чина. Я ж ведь дюже добрый, хнырь ты велегорбый! Ха-га-га-га!..
И так, скотина, зареготал, что аж за пузо взялся. Ну и грянули за ним все прочие, до чертячьих забав охочие; а когда уродец и впрямь ногу Управорову полез лобызать, так многие от хохоту даже на пол начали сползать...
И вдруг ярое рычание нового царя оборвало враз беснование того веселья. А это, оказывается, Черняк узурпатору борзому в ногу, точно бульдог, впился да так сильно, что тот на всю округу заматерился:
–Ы-ы-ы!.. – он вопил. – В три коряги ядрёный рак тебя перережь, проклятый клещ! Ух же и припиявился, паскуда! А-а-а! Убрать эту пакость от меня! У-у-у! Уволоките его отсюда! Ай!..
А сам по чём попало упыря колотит, от себя его отрывает, да только ничего у него не получается... Ну, тут подручные со всех сторон набежали, глотку карлику зубастому пережали и только тогда его от царской ноженьки оторвали.
–Бейте его! – вскричал Управор и скривился, пока на приступок у трона садился.
Оголил он незамедлительно свою голень, глядь – а там кусочище кожи с мясом от тела-то напрочь оторваны, и кровища из раны бежмя бежит...
–Кто мне плоть-то заживит? – нетерпеливо взорвался раненый царь. – А ну живо, твари!..
Подбежал к нему тогда некий чёрт – видно легка́рь, здоровье ворачивающий, – и колдовать над вавою царёвою начал: руками вокруг голени уязвлённой поводил, зелёным сиянием, из ладоней исходящим, ногу увечную осветил, дунул на неё, плюнул, потом руки от ноги отнял – а раны-то как и не бывало! За ручки тогда подручные на ноженьки царя подняли, а другие послухи совсем уже почти Черняка ногами-то добивали. Не выл он больше, не стонал, не кричал, а остатки сознания утерял и мешком на полу лежал.
–Прекратите эту гниду колотить! – повелел спустя минуту Управор. – А то раньше срока отдаст концы. Так… В предбанник душеломки его, молодцы! Пускай, каналья, музыкой жутких сфер насладится, перед тем как сам в этой яме очутится. Уволочь эту сволочь!
Пара слуг тогда цепь от ножки трона быстро отсоединили, недвижное тельце уродца крючьями вострыми подцепили и с глаз долой его уволокли, а новый тиран на заключённого Явана обратил наконец своё монаршее внимание...
–Ага! – он сказал. – А вот и мой трофей! Что мне с ним сделать посоветуешь, Великий Змей?
Это он к Двавлу за вразумлением обратился.
Ну, тот конечно не смутился, за словом в карман не полез и вот чего, подлец, посоветовал:
–Я так полагаю, ваше величество, что нам качество более надобно, чем количество. Изрядный экземплярец, этот Яван, редкий... Я считаю, что его на нашу сторону надо бы привлечь... Ну а нет, так и голову с плеч да в душемолку на помол – вот и весь с упрямцем разговор!
–Ну... ну... – задумчиво Управор протянул. – И я, без сомнения, того же самого мнения... Только ведь и впрямь сей телок-то упрям. Может, сразу его того... в расход? Вместях с тем уродом?
–Хе-хе! – ехидно усмехнулся Змей. – Попытка не пытка, зато пытка – попытка. А пыточки у нас завсегда в запасе есть про Явашкину стал быть честь. Да и не только про евоную – сего добра достанет и на любого другого…
И Двавл в ладоши хлопнул два раза и усмехнулся весьма загадочно, зараза.
Новая тута муторная музыка заиграла, и откуда-то сверху зала, извиваючись в путах как змея, появилась… связанная по рукам и ногам Борьяна! Она на железном бревне вертикальном висела, будучи к нему привязанной и повёрнутой спиною. Руки у неё вывернуты были назад, ноги внизу стянуты прочно, зато голова оставалась свободною как нарочно, только кожаный ремень перетягивал открытый её рот, чтобы наверное ни одно слово членораздельное не вырвалось бы из ейной глотки…
Сердце у Явана ухнуло в яму, когда он увидел свою Борьяну в столь жалком и возмутительном положении, ибо не ожидал он никак, что и она потерпит поражение. А в том что ей крепко от врагов досталося, никакого сомнения у Вани не оставалося: оба глаза у красавицы оказались подбиты, алые её губки в кровь были разбиты, и всё-то её тело ладное, лохмотьями жалкими едва прикрытое, синяками и ссадинами сплошь было покрыто. По всему было видать, что бесстрашно ввязалась Борьяна в драку, но с ворогами своими не совладала и, как и Яван, в плен унизительный попала.
–О, моя милая княжна, что я вижу, какая досада! – воскликнул сочувственно Управор, едва Борьяну в таком виде увидал. – Ай-яй-яй! Ай-яй-яй!
Подпрыгнул он проворно с трона, к спущенной на пол пленнице подошёл, качая головой и цокая языком вокруг неё обошёл и добавил весьма повелительно:
–А ну-ка освободить главыршу Борьяну незамедлительно! Что за дела, а?!. Хэ! Нашли время и место мучить мою невесту!..
Да только Двавл тут вверх руку поднял, исполнительных холуёв остановил и решительным тоном с братцем заговорил:
–Погодите, ваше величество, не спешите! Вспомните про крепкое ваше слово, кое было воцарения вашего условием: мне то отдать, что захотите вы себе взять!.. Вот я и заявляю: мне ныне необходима княжна Борьяна, чтобы подействовать её посредством на Явана! Авось и поумнеет сей злодей, кое-что с её участием лицезрея...
Морда Управорова от гнева аж побурела, глазищи его повыпучились и кровью густо налились, но повеление властное, уже было готовое через его пасть наружу попасть, он усилием воли необычайным на устах запечатал... А всё это потому, что царская высшая власть дороже ему была во сто крат, чем любое влечение, радость и страсть. Для чертовского ведь племени обладание властью – высшее побуждение, для них эта фишка – бог, и никто почти из них чарующему сему идолу противостоять не желал и не мог...
–Хм!.. – новый царь наконец ухмыльнулся и с немалым трудом к прежнему своему вальяжному настроению вернулся. – Как говорится, всё к лучшему лишь творится. Увы, увы...
И он воздушный поцелуй послал желаемой своей невесте, словно извинение ей принося за своё бездействие.
–Да не переживайте вы так, государь! – царя Двавл стал утешать. – Ибо, доложу я вам, эта тварь с Яваном тайно уже обвенчалась, так что со статусом чьей-либо невесты она распрощалась.
–Ах, та-а-к!.. Ну, это меняет дело, – посуровел сразу тот. – И к столбу позорному эту ведьму привязали за дело. Ишь нашла себе ещё мужа, жаба ты в вонючей луже!..
А Двавл уже царя оставил и прямиком к Явану стопы направил. Туда подойдя же, чёртов княже в стальные Явановы очи поглядел и старую свою песню ему запел:
–Ну что, Говяда – может, ты передумал? Новому государю присягу давать будем? Учти – я наипоследнейший раз тебе великую власть вот так предлагаю, и ежели и на сей раз не согласишься, то пеняй на себя! Я руки тогда умываю... Итак, считаю до трёх... Раз!..
Сузился Яванов глаз...
–Два!..
Нулевая его реакция...
–Три!!!
Ага, жди!..
–Ну, смотри!..
И Двавл к Борьяне резко повернулся, посохом на неё указал и громким голосом приказал:
–Повелеваю!.. Содрать с этой красотки, для нас уже не гожей, нежную её атласную кожу, затем жаровню сюда принести и огонь живо тут развести! Будем эту тварь на медленном огоньке жарить, ну а потом жертву сию с аппетитом сожрём и плоды мести своей в отношении этой предательницы пожнём!..
Ропот ужаса сначала по толпе окружающей прокатился, впрочем рукоплесканиями, свистом и оживлёнными восклицаниями он тут же сменился. Лишь на роже Управоровой ни один мускул не дрогнул: гордо он на троне своём восседал и величие несправедливой власти собою являл…
Двавл же к Явану расслабленно обернулся, руки в стороны развёл картинно и заплёл вновь лживых слов паутину:
–А что делать, Ваня, прикажешь, что делать! Ничего, дух мой ясный, тут не поделаешь – тебя ж ведь не переделаешь!.. Поглядишь напоследок на наши чертовские развлечения, бо страсть как любим мы всякие мучения. Ну а коли тебе глядеть будет невмоготу на предельную подруги твоей наготу, то ты, милок, не стесняйся – скажи, что, мол, хватит, что де согласен нам служить, а мы – чай не звери какие! – тут же скомандуем муки княжны отложить...
Взрыв хохота безудержного потряс своды зала, когда тёмный князь свои издевательские слова досказал. И только один Яван в бессильной ярости в цепях колючих рванулся, да вмиг буянить-то и тормознулся: острейшие шипы впервые бронь небесную на нём пронзили, и казалось, последние Ваню в этот миг покинули силы… А там впереди дорогое для него существо в путах стягивающих отчаянно забилось, замычала княжна, вырваться попыталась, а к ней уже с крючьями страшными и ножами безжалостные палачи бежали, и приблизилась уже великая для обоих их мука – зрелище весёлое для этих сук...

Уважаемый читатель, мы заметили, что Вы зашли как гость. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо зайти на сайт под своим именем.