41 глава

Как Ванюшу покинула силушка, и как приняла битву дружинушка.

В ворота тихо-тихо постучали. Посмотрел Бравыр в экран, а снаружи-то никого не было: ни чёрта, ни лешего, ни колёсного, ни пешего.
–Кто там? – спросил чертяка, подойдя к воротам. – Ты что ль, Сильван?
–Да я, я. Отворяй-ка давай! – ответствовал голос лешаков почти шёпотом, – А то тут в воздухе летуны появилися. Меня они не видали, да как-то всёж учуяли. Пришлося попетлять да кругаля от них давать... Открывай, тебе говорят!
Моментально Бравыр воротца отворил и в сторону отступил, после чего стало слышно, как в прихожую некто невидимый ввалился. Только поступь тяжёлых ног свидетельствовала, что зашёл сам Большеног.
Снаружи-то ещё ночь была. По прежнему не видать было почти ни хрена. Лишь на берегу остроё Бравырово зрение усекло какое-то подозрительное шевеление: словно бы там тени сновали и с места на место едва заметно перебегали...
Все же дружиннички тою порою вокруг столпилися и к лешему-невидимке нетерпеливо обратилися:
–А где Яван?
–Он что, поранен?
–Убит?
–Пропал?
–Да не темни ты, Сильван!
–Вот же ещё тоже болван!
–Недотёпа!
–Во-во!..
И тут стало видно, как на стоявшем у стены диване вмятина порядочная образовалась – то диван Яванаво недвижное тело принял. И через короткое время как нарисовался с ни с чего взявшийся Сильваха, по инерции ещё крутящийся и тормознуться стремящийся…Вот он наконец-таки остановился, над диваном быстро наклонился и с Ваниной головы сорвал шапочку-невидимочку. Пригляделися все к возникшему Явану – и ахнули!
Не, Яван-то был, конечно, не мёртвый – он дышал – и не раненый как будто он был, и по прежнему вроде молодой, только...
–Батюшки-светы! – присвистнул поражённый Делиборз, – Да он же весь седой!
–Точно! – поддержали его остальные ротозеи, – Снега он даже белее!
–Белее молока!
–Вроде луня!
–Во, значит, как!
–Как зимою ласка!
–Довели парня, заразы!..
Сгрудились глазеть любители над своим немощным предводителем, осмотрели его внимательно, ощупали, биение сердца послушали, силу пульса оценили, потом встряхнули его слегка, потормосили – и ни фига его не добудилися.
–Бесполезно его ныне будить, – стоявший в сторонке Сильван глухо пробубнил. – Всё равно никто ничего не добьётся. Навряд ли и через день он проснётся...
И добавил, вздохнув, на вопрошающие взгляды отвечая:
–Спит наш Яван богатырским сном. Видать, уморился он где-то чрезвычайно, коли погрузился в такой сон необычайный. Хоть шпарь его теперича, хоть режь – до срока не отверзнет он вежд!
А Бравыр к почивающему Явану подошёл, посмотрел на него суровым взором, но ничего не сказал, лишь рукою махнул огорчённо да сокрушённо главою покачал.
Тем временем Сильван вкратце, как мог, о своей вылазке принялся докладывать: о том, как он до пирамиды тайно добрался, как между дюжины постовых в верхнюю куполину прокрался, как спящего в кресле Явана отыскал, да в обратный путь затем подался. Особенно же он своих преследователей живописал, кои были все в жутких светящихся масках, в блестящих золотых касках и в золотом же сверкавших латах...
–Тож были хваты!.. – перебил лешего слегка опешенно Бравыр. – Отборнейшая наша рать!.. Вот, значит, кому приказано нас порвать. Н-да. Худые, братцы, дела! Я-то думал, что придётся мочить биторванов, а теперь-то нам уж точно хана. Да ещё без Явана...
–А кто такие эти хваты? – вопросил кто-то.
–Самые крутые солдаты, – ответил Бравыр неохотно. – Я ведь и сам хватом был ранее, да переаттестацию вот не прошёл – не выдержал очередные испытания…
И по лбу себя огрел ладонью:
–То-то я гляжу – передислокация какая-то идёт на бережку, а это, выходит, хваты биторванов меняют – лучшие позиции для боя занимают…
Все, конечно, встревожились, расспрашивать принялись старого вояку – чего, мол, да как... Тот же им отвечает:
–Обстоятельства для нас сложились неблагоприятно, так что о том, чтобы победить – мечтать не надо. Противостоять нам будет тыща лучших бойцов – сама ударная борзага́да «Трон Гада»! Каждый из этой кучи головорезов родную маму не смущаясь зарезал бы, коли она бы у него была! Вот такие-то, люди, дела…
Неловкое молчание наступило сперва. А потом скромняга Давгур, пропихнул вперёд свою щуплую, по сравнению с другими, фигуру, товарищей притихших горящим взором обвёл да таку речь и завёл:
–Братья!-- воскликнул он с экзальтацией. – Нам ли, мертвякам грешным, чертей каких-то бояться?! А?.. Не мы ли обещали за брата Явана горой стоять? Не он ли нас из адского вызволил капкана? Паниковать нам ещё рано! Так постоим же в битве нашей последней за Яванов дух и тело, за правое наше дело, за всё святое и лучшее, чего когда-то наша душа хотела! И дадим все последний обет – поборемся до конца за нашу победу! И назовём давайте ватагу нашу – нет! – у чертей борзагада, а у нас... будет боригада – да! – боригада «Бей Гадов»!.. Соединим же ради этого обета наши руки, создадим солнечный необоримый круг!
И, шлёпнув с силою, на стол ладонь свою он положил. А следом за ним и Ужор ко столу подступил.
–Правильно молвил, Давгур! – безапелляционно он заявил. – Врёшь! Нас и с хреном не сожрёшь!
Да тоже сверху по Давгуровой-то ладошке шлёп. А тут за ним и Упой не замешкался...
–Они думали, мы как крысы во все сторны разбежимся! – воскликнул он весьма решительно. – Нет уж, шалишь, ядрёна вошь – нас водой не разольёшь!
И тож свою длань на Ужорову поклал. Далее Делиборзова очередь подошла. И он, обойдя стол вокруг, добавил к тому символическому кругу свою руку.
–Мы им не лохи! – рассмеялся он. – С нами шутки плохи!
Потом и Бравыр со своего боку прибавил лыко в строку:
–За Явана Говяду готов драться хоть со всем адом! Либо недругов побьём – либо все тута умрём! А иному не быть!
–Так тому и быть! – взгремел напоследок Сильван. – Верно Бравыр сказал!
И своею громадною лапою ладонное то соединение покрыл как лопатой.
Разношерстнее трудно представить себе было компанию, коя обет дала драться за Ваню. Но боригада получилася знатная – вратная, не превратная! – и впрямь этакий круг, где каждый каждому стал другом.
Ну а вскоре и утро наступило. Вновь запалило адское с неба светило. И едва только по- настоящему рассвело, как незванного гостенька в Борьянину гостювальню занесло: по мостику эдак ни шатко ни валко приплёлся до них ни кто иной как Ужавл. Выглядел сей прохиндей довольно жалко: грязный он был, мятый да нечищенный, вокруг глаз тёмные дюже были у него кружищи, да вдобавок со скрюченною несколько шёл он фигурою и рожею весьма такою хмурою. Даже его роги посерели, кажись, от броги.
Подойдя же к вратам, он чуток на месте потоптался, быстро вокруг поозирался, а потом кулаком по ним постучал и хриплым голосом прокричал:
–Отворите ворота, подопечные! Впустите горемыку увечного!
Ну, Сильван, конечное дело, Ужавла вовнутрь пустил, а Бравыровы на его и свой счёт ругательства мимо ушей пропустил. Ввалился чёртик в переднюю и первым делом попросил водицы испить. Ох, говорит, дайте поскорее воды, а то я чувствую себя жуть как неважно и поэтому жажду страшно... Воды ему, конечно, дали, так он, каналья, с перезасоху ажно цельный кувшинище взахлёб вылакал и за то спасиба даже не сказал. А напитавшись живительной жидкостью, моментально показал свою швыдкость, обвёл мутными глазёнками окрестности, словно произвёл рекогносцировку на местности, на Бравыра походя метнул ядовитого взора стрелы, да тут же и лежащего на диване Ваню узрел.
–А чего это Яван с утра у вас почивает? – спросил он недоумевающе. – На дворе-то давно день, а он вона – лежит словно пень!
И добавил как бы оправдываясь:
–Меня мои господа послали узнать, как там у него с заданием – думает ли сполнять его Ваня, а?
Сначала подрастерялася вся боригада, не смогла осечь гада, и чего прожиге ответить не нашлась, а потом выручил весельчак Делиборз. Он и стронул с места молчания неловкого воз...
–Ты чего это тут разорался? – нимало не смутившись, он к Ужавлу обратился. – А ну-ка – ша, чертячья твоя душа! Дай человеку поспать, а то он гляди – за ночь-то малость умаялся, царёво задание, значит, сполнял, чего ему было надобно достал, вот и подустал. Порешил часок-другой поваляться, новых силушек богатырских поднабраться...
А Ужавлишко до Явана-то шасть... Глазёнками на него зыркнул, как крысёнок с подполья, да пристал ещё более...
–Эге! – удивляется. – Да никак Яван поседел-то? Это от каких дел-то?
Делиборзишко ж ему:
–Где ты видишь седину? Это что ли? Ну-у... Хе, вот же балда! Тож это... белая краска... Ага. Чтобы стать баским. Яваха-то, как с балу явился, всем головы прямо задурил – мочи, говорит, нету, как хочу поменять цвет я, а то черти на гулянье такие все были расфуфыренные, а я один середь них, как словно упырь: до того, значит, бледный, серый да невидный, что даже обидно... Ну и побелился. А чо? И впрямь ведь ничё...
–А-а... – протянул чёртик понимающе. – Тогда мне ясно. А то я аж спугался, может, думаю, случилося чего нехорошее, раз Яван тута лежит огорошенный и снегом будто припорошенный. Ну а коли всё в порядке, то я оченно даже рад. Не будем его будить, хоть и случилось много всяких событий...
И собрав вокруг себя всю компанию, привлёк Ужавл вот каким рассказом их внимание:
–Меня недавно Его Величество приказали разыскать да пред очи его грозные доставить. Ну, сыскать-то меня в городу, как плюнуть врагу на бороду! Легче лёгкого. Куды ж я отселева подеваюсь… Вот, значится, во дворец царский, где ещё бал гремит, я являюсь и вижу – Царь на троне аки лев сидит и рядом с ним Главный Вор Управор стоит. Царь тут меня до себя зовёт и таку речь ведёт: так и так, говорит, обормот, сей же час в Борьянину халупу вертайся и без Явана с его бандой не возвертайся! Дело, мол, у меня до них – зело желаю я видеть всех их... Ну, я конечно во прахе пред ним лежу, как осиновый лист дрожу. Не извольте, заявляю, Ваше Великомогутство, сумлеваться – ужо я не премину для Вас расстараться... А сам-то вокруг успеваю поглядывать. И вижу, что с княжною-то Борьяною чего-то не так: сидит она в кресле от трона по левую сторону недвижнёхонько, словно бы мешком на крючке обвисла, рожею сильно скисла, подозрительно безмолствует да молчит, не телится и не мычит... Эге, смекаю себе, не иначе как княжна сызнова на папаню переть дерзнула – вот он её и тормознул... Я, естественно, ухи-то навострил, по отмашке царя явоный приказ сполнять отползаю, а сам слушаю о чём вокруг-то шушукаются... Там же бал ещё этот треклятый идёт, вот элита, что дерьмом облита, языками и плетёт. И, оказывается, вот что произошло: на Бяшку после Ванькиного ухода словно чего-то нашло, устроила она всем скандал по полной программе, обложила царя-батюшку отборными матюками и потребовала у него себе воли. Я, орала она, тебе не подчиняюся боле, потому как я Явану теперь венчаная жена, а никакая не невеста, пусти, мол, батяня, меня с сего места!.. Царь тут, естественно, осерчал тоже, ибо приказывать владыке ада никому не гоже, и повелел он дочку свою раскураженною утихомирить дворцовой страже. Ох же и началась тута катавасия!.. Борьянка-то известная на всё Пекло забияка, из первых у нас будет в драке, а тут ещё вдобавок распалённая – ну будто львица стала разъярённая! Как начала она бузить да всех кого ни попадя тузить – чуть ли не всю стражу бравую отметелила, даже многим из встрявших, не подумав, гостей по мордасам надавала, а одного охранного истукана так и вовсе к ангелам раздолбала. Насилу-то под конец с нею управились, когда она изрядно эдак приустала и не так буро лягаться стала. Тогда её наконец прихватили, на пол свалили и по царёву повеленью пенною обдолбенью упоили. Насильственно, само собой, не добровольно – воронку в рот ей воткнули да зельица сего отупляющего в утробу ейную и плесканули. Хе-хе! Зело яра была Бяшка, да стала ныне как деревяшка!..
И он по обыкновению своему мухоморному вдарился в умору, крекать стал да похохатывать, только злорадствовать ему особо не дали – зашикали на него, заорали...
Осёкся пройдоха, потом виски себе потёр, поохал, пострелял вокруг хитрым оком, согнал с хари выражение глумления и такое сделал заявление:
–Вы, господа хорошие, на меня не серчайте, а лучше отвечайте – сейчас к Чёрному Царю пойдёте али на потом поход отложите? Как мне во втором случае о вашем отказе доложить?
Тогда боригадцы малёхи помолчали, покумекали, головами покачали, а затем вразнобой вскричали:
–Ни хрена никуда не пойдём!
–С места не сойдём!
–Ишь нашёл дураков!
–Нам и тут неплохо!
–Да пошёл ты кобыле в зад!
–Во выманивает, гад!..
–Достали уже ваши заморочки!
–Здеся будем — и точка!..
Чёртик сначала даже опешил, побледнел да позеленел со страху, видя что дал большого маху, а потом вдруг нашёлся, красными пятнами весь пошёл, распарился, расхрабрился да раздухарился. Развернулся он к столу и как треснет кулаком по нему!
–Правильно! – возопил он в энтузиазме, убирая с рожи гневные миазмы, – Вам к царю идти не след – враз обманет мироед! О-о, он такой... подлюга! – да вам всем каюк, коли попадётесь на его крюк! Ага! Всем вилы – никого не помилует!.. Я вам ещё вот чё раскрою: тут же везде затаилися хваты, только выйдете, а они вас – хвать! И не просто убьют, мрази, а замучают. Тута сидите лучше да из крепости носу не кажите. Сей теремок – крепкий орешек, с налёту его не ухватишь, не по зубам он может статься и хватам... Хе-ге! Мы ещё повоюем! А там видно будет, как там оно будет...
Чёртик тут неожиданно всхлипнул, носом хлюпнул, горючюю слезу из глаза пустил и таку фразу, зараза, изо рта испустил:
–Я и давеча-то за вас болел. Вот ей-ей! Я аж даже употевал, до чего у меня к вам развилась симпатия. Да, да! Ранее-то я не мог вам открыться – медным тазом боялся накрыться... Особливо же за Явана за Говяду я рад – во человек! – покруче любого гада! Да и вы все... такие милые, что... прямо усраться!.. Верьте мне, братцы!
И такую сердоболь на физиономии отобразил, так её исказил, что, глядя на его искреннейшую рожу, не поверить ему было невозможно.
–Ну ладно, ладно, хватит сопли-то распускать! – пробасил сочувственно Сильван.
–Ушивайся давай к такой матери! – добавил бесчувственный Бравыр-атаман. – Скатертью отселя дорожка, братец Ужавлишко!
Тот себя дважды просить не заставил, не долго думая развернулся и к двери было метнулся. Но подойдя к ней, остановился и вот с какой просьбой к силачу Сильвану обратился:
–Нет, получится худо, если я просто так отсюда уйду. Не будешь ли ты любезен, брат Сильван, меня сгрести да из ворот на глазах неприятеля меня вымести. Ну, будто бы я здеся, не жалея живота своего, царский приказ сполнял, да мне тут вы не вняли, после чего моей особе места тута не нашлось, и мне с боем... отступать якобы пришлось...
Чтож, ладно. Сильвану доброе дело содеять не в падлу. Бравыр-то ворота открыл, а лешак сгрёб мелкого охальника одною ручищей за шкварник, а другою за штаны евоные ухватился, размахнулся чёртиком, раскрутился да ка-а-к швыранёт его через проём в водоём!
Сажён двенадцать, отчаянно крича и ногами суча, пролетел по воздуху Ужавл, после чего, тучу брызг подняв, в пучину камнем он канул, а спустя времечко невеликое, поплавком на поверхность выпрыгнул, быстро-быстро до моста доплыл, мгновенно на нём оказался и вприпрыжку восвояси помчался…
Побежал он, подстёгиваемый в спину пронзительным свистом, весьма и весьма быстро. Скоро с глаз боригадцев он совершенно за домом скрылся и тогда только наконец остановился. Но долго отдыхать нашему шустрецу не пришлось – вдруг, откуда ни возьмись, пара золотых воинов тута взялось. Подхватили они растерявшегося от неожиданности чёртика под микитки и припустили вместе с ним бежать. И довольно, надо заметить, прытко... Вскоре они куда им было надо добежали, и завернули в просторный двор, а там, в окружении бравых вояк, восседал на походном сборном кресле сам князь Управор. Сидел он, развалясь, очень вальяжно, с харею дико важной, вытянув ноги вперёд и сцепив руками живот. Всё его могучее тело, точно змеиная чешуя, покрывала огнём переливающая чёрная броня, голову же его и ручищи красного цвета шелом и такого же окраса перчатки украшали, а из шелома толстые рожищи угрожающе торчали, которых гибкие, очевидно, и по виду чёрные с красными концами чехлы защищали...
Без промедления тогда двое хватов ухваченного ими Ужавла к своему верховному главнокомандующему доставили и в грубой форме на карячки его пред властелином поставили.
–Ну, низподеян надзырь, – чуть шевеля одной лишь нижней губой, Управор процедил, – доложи-ка чего ты в терему-то назырил? И почему, скажи-ка, эту банду наружу не вывел, а?
Хотел было Ужавлишко отрапортовать князю бодро, да от страху перекосило вдруг ему морду, закашлялся он, задохнулся и слюною своею поперхнулся. Тогда один из хватов по заднице ему ногою лягнул, чем в норму прийти чертишке подмогнул.
–Вот провалиться мне в душемолку, – затараторил Ужавл без умолку, – а я тут не виноват, Ваша Ярость! Уж я и так и эдак их охмурить старался, в завлекухах разных рассыпался, с три короба им наврать не поленился – ни в какую, твари, не повелись! Упёрлись прям, так сказать, как ослы – чё им царёвы послы!.. Ух, доложу я, и оскорбительно же эти разбойники об их царском величестве выражались! И об вас тоже, к слову будь молвлено, отзывалися, заразы, всяко-разно... Хе-хе! А под конец они и меня, невзирая на мой статус посла, посмели, суки, поколотить! Да-да, и даже пытали и в озере утопить меня пытались!..
–Хорош базлать, ёж твою холера в душу мать! – рявкнул побуревший Управор свирепо и по подлокотнику кулачищем огрел. – Где Яван, а?! Сколько их там? Чем они, мерзавцы, занимаются: к бою готовятся или дурью маются? Отвечай, несчастный урод, три оглобли тебе в рот! Ну!!!..
–Я-я-я-ва-ва-ван та-та-там, – заикаясь, проблеял надзырка, едя глазами начальство и по сторонам не зыркая. – С-с-спит. Почивает себе на диване. А все прочие вместе с ним. Бодрствуют, поганые рожи. И сей… как его... Бравырка что ли... – с ними он тоже…
–А этот ещё откуда там взялся?! – гневно чёртов князь взорвался. – Грязная тупая скотина! Безмозглый нахал! На самого князя кулачишками своими махал!.. У, проклятые биторваны, никчёмные болваны – ну ничего нельзя им поручить! Даже жалкого предателя не способны словить!..
Потом он ругаться вдруг перестал, выпучил и без того бывшие навыкате свои глаза и... неожиданно расхохотался.
–А впрочем, – заявил он, ещё более в кресле развалясь, – может, это и к лучшему. Все мышки в мышеловке. Теремочек к ангелам раскурочим – и всю эту сволочь в душемолку! Ха, ха! Так, так... – довольно потёр он руки, – Надеюсь, я не умру тут от скуки... Эй, начальник Нахрена́вр – ко мне мухой!
Огромный чертяка, чеканя строевой шаг, вышел в ту же минуту из рядов хватов и, сияя златыми латами, прошествовал к князю, где склонился пред ним ниже грязи.
–Я весь ваш, мой княже!– грубым голосом прохрипел он. – Слушаю и повинуюсь!
Управор тогда поближе его к себе подозвал, за плечи великана обнял и, притянув до самого своего лица, принялся о чём-то шёпотом поучать молодца. Тот же, покивав головою, выпрямился верстою столбовою, чего-то рявкнул, каблуками о мостовую брякнул и споро двинул прочь со двора, завернув в ту сторону, где была гостювальня.
–А ты ещё чего здесь торчишь?! – взгремел грозно главный пекельный вояка, взглянув на пребывавшего на четвереньках Ужавлика. – Тоже мне, идейный нашёлся воин! Да ты, мой, дружок, и чина надзыря по-моему недостоин. Вот же ещё гнусь! Пшёл вон, бестолочь бездельная – я ещё до тебя доберусь!
Подскочил Ужавл, словно ужаленный, страшно растерялся, на месте заметался, а потом опять вдруг князю в ноги бух и воплем истошным привлёк его слух:
–Не велите казнить, ваше злодейство – велите мой язык для произнесения слова важного задействовать!
Князь ажно скривился и на вопящего подчинённого с неохотою покосился...
–Ну-у, – лениво он протянул, – чего ещё у тебя там важного? Небось опять какая-нибудь лажа... Говори!
–Я ж, ваше велико, не всё вам успел доложить-то, – торопясь, Ужавл заблажил, – Про Явана-то Говяду... Он по моему того... не дюже ноне ладен: либо квохлый, либо немоглый, либо совсем почти полудохлый... Должно быть на царёвом задании приустал али надорвался, совсем седой даже стал, а мабуть и с силою своею расстался. Лежит, чуть дышит, а чего вокруг говорят, не слышит...
--Вот!.. – подскочил Управорище с места. – Вот добрая весть! Ну наконец-то! Сиё известие моим ушам лестно. О, дорогой мой Ужавл, надзырь Ужавл... Нет, нет! Ты достоин большего звания за сообщение о немощи Явановой...
И, подойдя скорым шагом к лежавшему пред ним во прахе Ужавлу, он наклонился, поднял чёртика на воздух за плечи и некоторое время с сияющею рожею созерцал его, потерявшего от такой чести дар речи...
–Но... нет, – вдруг, словно чего-то нежданно вспомнив, произнёс, сосклабив извиняющуюся ухмылку, Управор, – Не могу я тебе высший чин присвоить. Увы! Права не имею. Ты же не мой слуга, Ужавл, а братца моего Двавла. Вот пускай он тебя и возвышает. Ха-ха! Жаль. Жаль!.. Ну да ладно, я тебя тоже своей милостью не оставлю. Награждаю я тебя, надзырь Ужавл, от своего лица... княжеской благодарностью!
Да притянув к себе энергично окаменевшего от обиды прохвоста, дважды в самые уста его поцеловал чуть ли не взасос, а потом на ножки чёртика поставил, от себя его скорёшенько развернул и... весьма неслабо ножищей его в зад саданул! Помчался обманутый в лучших надеждах зряка оттуль прочь враскаряку и саженях в десяти впереди на мостовые камни с разбегу шмякнулся, только квакнулся.
А вокруг издевательский хохот громыхнул звучно. То ржали золочёные хваты над унижением свово собрата. Ну а ушибленный шибко Ужавл повалялся чуток, повалялся, кое-как со стонами с мостовой поднялся и поплёлся согбенный прочь, стараясь горькое своё оскорбление в себе превозмочь...
И в это время смех неожиданно перестал, как будто он хватам поперёк горла стал, и послышались позади Ужавла возгласы удивления. Оборотился он туда, глядь – что такое? – поднялося над озером сияние удивительное: разноцветная полукружная дуга!.. Радуга то была, радуга!.. Никто и никогда в сих богом забытых краях её досель не видывал и слыхом даже о таком возможном чуде не слыхивал. А тут, то ли после дождя, то ли ещё по какой загадочной причине, она над Борьяниной гостювальней и взошла. Взошла и воссияла и опешившим от такого зрелища чертям непонятный им знак собою передала…
Всё вдруг понял Ужавл. Появление солнечной гостьи он сразу же связал с Яваном, лежавшем в беспамятстве в «Красном Маке», и увидал в том предостережение чертям не чинить драки, кое было недвусмысленным и явным проявлением божьей воли... А также ещё кристально ясно и во всём своём подлом убожестве осознал Ужавлишко свою предательскую в сём деле роль и... заплакал.
Но ничего уже изменить было невозможно. Предал чёрт Явана, собственною рукою вырвал он из души своей росточки невеликие чего-то нового, светлого, лучшего – уничтожил их в угоду натуре своей сучьей. И поплёлся он к чертям собачьим с серым и мёртвым лицом, ощущая почему-то вдруг с сожалением нежданным распоследнею себя сволочью и конченным совершенно подлецом.


А в это время ровным уверенным шагом к «Красному Маку» приближался вышеописанный начальник Нахренавр, посланный туда бугром Управором для ради важного делового разговора. В деснице своей бравый хват держал ослепительно белый плат, которым он поминутно встряхивал и небрежно этак помахивал, показывая всем своим видом, что хотя он и явился сюда с миром, но роль миротворца до глубины души, и даже глубже, он презирает и на указания вышестоящего начальства, приславшего его сюда, не слишком-то и взирает...
Подойдя по мостику к самой почти площадке, Нахренавр, для себя очевидно неожиданно, упёрся вдруг в невидимую полевую защиту, которую атаман боригады Бравыр уже давно как перед тем врубил…
–Эй вы там, в гостювальне! – нетерпеливо нахрапистый вояка заорал. – Выходи на переговоры! Я есть посланец от князя Управора... Давай выползай, Бравырка! – добавил он с подковыркой. – Я знаю, что ты тут, со швалью этой спутался. Ха-ха-ха! Вылазь, вылазь, не боись, пред очами командира своего бывшего живо явись!
Не стал Бравыр под сенью терема трусливо таиться, двери вскоре он отворил и не замедлил на свет небожий появиться. Подошёл он к раззолочёному чёрту весьма уверенно, руки на груди сложил, не злой, а какой-то сожалеющий взгляд в верзилу вперил и с ног до головы его спокойно измерил.
–Ну? – вопросил он глухо. – Слухаю.
Ухмыльнулся Нахренавр нагло, со свистом в белый платок высморкался, в комок его смял и отшвырнул от себя его подальше, а потом на подчинённого своего бывшего наехал по полной программе:
–Ты, я вижу, безрогий ко́зел, совсем тут без меня оборзел. Как стоишь, бесчинная образина, перед своим господином?! На колени, негодный раб... слабак... безмозглый дурак! Ангелов козопас! А ну-ка живо защиту отключай и мою особу вовнутрь пущай! Ну!!!..
Ни на волос даже атаман не ворохнулся, и ни один мускул на лице его не шевельнулся. Всё так же задумчиво Бравырище на стоявшего перед ним чёрта глядел и видно даже рта открывать для ответа не хотел. Потом, в несвойственном ему находясь спокойствии, неспеша ручищу свою вперёд он поднял и известную всем фигуру из трёх пальцев под носом у оторопевшего начальника образовал. У того даже челюсть – бамс! – отвисла от такого Бравырова хамства, и вроде как язык к нёбу на пару мигов присох. Побурел на морду рыцарь блистательный и не нашёлся даже вначале чего сказать. Потом всё же кое-как он оклемался и в дикой ярости немыслимыми карами угрожать атаману принялся…
После долгого перечня всевозможных пыток и мук, которых, по мнению борзого хвата, Бравыру теперь никак уже было не миновать, он в своей речи оконцовке упомянул торжественно и самою душемолку, где такому гнусному предателю и отщепенцу уж всенепременно предстоит испытать полный и безвозвратный облом... Только, удивительное дело, и сиё дюже гневное вразумление, казалось, ни малейшего впечатления на безрогого воина не возымело. Не моргнув глазом, выслушал он всё ему сказанное, а потом, когда разъяренный чёрт уже не мог и добавить ничё, а только дёргал лицом и пучил буркалы, Бравыр покачал головой и вот чего своему бывшему сослуживцу сказал:
–Слушай, Нахренавр... я ведь с тобою вместе немало повоевал, ты меня знаешь – я не трус и угроз твоих не боюсь. Я лишь душемолку, как и все мы без исключения, ужасался до полного разума помрачения... И вот, не так давно, я наконец попал в её пресловутое преддверие, в клетке для обречённых я оказался по милости твоего Управора заключён. Стоял я там, раздавленный жутью, слушал доходящие до моего слуха чудовищные звуки, и думал... Вся моя жизнь непутёвая передо мною, как на экране, прошла, и ничего-то светлого, доброго отчаявшаяся моя душа в ней не нашла… И ужаснулся я увиденному по-настоящему и даже о душеломке позабыл, дико кричащей. Увидел я страшной массы маховик зла, нами, чертями, на свете раскрученный, и испугался миллионкрат сильнее, чем за судьбу особы своей ничтожной… Вот тогда-то я и покаялся в своём безбожии. И взмолился я к Богу, чуя себя на самом последнем пороге, на краю дикой невозвратной пропасти... Попросил я Его, чтобы не дал он мне бессмысленно пропасть. Я молил Его: «Отче мой, Ра дорогой, дай мне возможность чуток пройти прямою дорогой! Дай силу правде хоть чуть-чуть послужить! Дай время кривду свою немножко хотя б искупить!..» И было мне в сердце моём видение – это только моё видение, никому об этом знать не надо! – и пролился в мою душу обречённую свет неизречённый, и воссияла в ней заря отрады, и явился вскоре Говяда Ваня и освободил меня для искупительной брани... Я более не чёрт, Нахренавр, из-за черты зла я ныне вернулся и к Ра непоколебимо повернулся! Запомни это и пойми... А теперь ступай прочь и передай своему господину, чтобы на нашу сдачу он не рассчитывал – мы будем драться, пока в силах будем сражаться! Это говорю тебе я, Бравыр Козопас, по-вашему конечно дурак, но Ра более не враг!
–А и впрямь ты, Бравырка, дурак-дурачина, неудачник, слюнтяй и... не мужчина! – едва дослушав, наехал Нахренавр бывшему чёрту на уши. – Да ты глянь – на кого ты нашу чертобратию поменял! Тьфу, и сказать-то стыдно! Это же людяшки́, тушки и мешки, посевной народ, навоз, наш огород!.. А мы – черти!!! – и он с достоинством подбоченился и сквасил надменную морду. – Это звучит гордо! Да!..
–Ерунда, – возразил ему Бравыр ровным тоном. – И впрямь горды те уроды, которые из народа делают огороды, да только грай не грай, а будет им и край. Сколь верви не виться, а на конце придётся вам, чертям, на ней удавиться. Хм!..
Непоколебимость бывшего соратника немало уже достала спесивого хвата. Почувствовал Нахренавр себя как-то неуютно, понимая смутно, что в душе Бравыровой произошли некие фундаментальные и грандиозные изменения, из-за чего бесполезно стало ныне с ним вести словопрения. Нет, не дурак обманутый перед чёртом теперь стоял, и не безмозглый какой-нибудь олух, а стойкий и убеждённый в своей правоте воин, в сердце которого пламенел несокрушимо алмазной твёрдости дух...
–Послушай, Бравыр, – свистящим и горячим шёпотом почему-то обратился к бывшему сослуживцу Нахренавр, – да кинь ты эту шайку на... Главное, я чего пришёл-то? А-а... Меня ж Управор просил тебе передать, что он это... тебя прощает, ага. Так что не дури более – возвращайся. Только защиту перед этим отключи – и тикай. С Яваном тебе ведь всё равно в одиночку не совладать. Тут такое счас начнётся – отпад!.. Ну что, Бравырка – га, га! – рад?
Не сразу разомкнул уста Бравыр. По-прежнему с каменным спокойствием глядя на когдатошнего своего начальника, усмехнулся он как-то необычайно, снисходительно эдак и даже печально, да наконец тому и отвечает:
–А я перед этим подлецом на коленях не стою и о пощаде Его Немилость не молю, так что и прощать ему меня не за что. Я ныне по Ра стою, и Он один меня в силах простить, коли я вину свою смогу искупить. А на твоего Управора, да и на всю евоную впридачу рать мне, раб ты позорный, наплевать и насрать!
Тут уж видно терпения у Нахренавра не осталося ни хрена. Всё дерьмо, что у него внутрях явно кипело, враз очевидно наружу изойти захотело. В бессильной злобе заскрипел зубами золотой хват, не нашёлся он более, что в ответ сказать, размахнулся молниеносно да в рожу Бравыру кулаком – хвать!
Только вышел у наглого ту́за немалый конфузец – о защите-то незримой он во злобе позабыл, когда буяна бунташника в ухо-то бил. Вот кулачище свой по глупости он об неё и отбил. Аж от боли неблагим матом чёрт завопил да, схватившись за помятую длань, начал извергать изо рта отборную весьма ругань. И в Бравыра в бешенстве плюнул, ему грозя:
–Ну погоди у меня, козяк! Я сёдни лично башку тебе срублю публично! Погоди, погоди – ещё и душеломка тебя ждёт впереди! Ужо дождёшься у меня, скот, кипятку тебе в мерзкий рот!..
Растеклось чертячье харковинье по полевой стене невидимой, а Бравыр лишь усмехнулся и уж было назад идти повернулся, да тут остановился и вот чего напоследок гаду говорит:
–Эка, нашёл кого пужать! Да мне и так её было не избежать. А покуда я ещё живой, то я вам такую козу устрою, что планы ваши агрессивные нафиг порасстрою. До тех пор я с вами, чертями, буду биться, покуда искра души во мне будет теплиться! Ну – до скорой встречи в последней сечи!
Повернулся он и пошёл степенно в открытые Сильваном двери. А обозлённый донельзя Нахренавр живо от терема прочь отбежал, на мосток плашмя упал и что было силы заорал:
–Огонь! Огонь! Пли! Зажарьте их внутри!
И в тот же самый миг сотни со всех сторон вспыхнули бликов. Быстрее мысли к терему понеслись огненные лучи, да только все как один они натолкнулись на невидимый оборонный щит, и будто пылающим куполом убежище боригадцев вдруг покрылося. Загудело бушующее пламя, дико завыло, сиянием своим адским глаза заслепило, но, как оказалось, разрушить поле защиты не имело оно силы – поле хоть и было глазу незримое, да вовсе оказалося непроходимое.
А Бравырка той порою не стал корчить из себя героя, в ворота он стрелою заскочил и за собою их быстрее быстрого затворил.
–Эй, боригада, – вскричал он зычно, сделавшись, как обычно, энергичным, – а ну таперича не зевай! По местам живее вставай! Да как только огонь погаснет, так мы по ним и хряснем! Целиться точно, стрелять быстро, не жалеть сволочей, не терять выстрел!..
Все тотчас по своим местам разбежалися и за огнемёты приготовленные похваталися. А пламя вокруг погорело-погорело, да и погасло.
На берегу появились золотые фигуры. Это, значит, повысунулись из своих шхер хваты, чтобы узреть пальбы немилосерднейшей результаты...
–Огонь! – рявкнул боригадный командир, и сам первый из огнемёта через бойницу стрелил.
С пронзительным зудением к берегу мгновенная огненная линия метнулась и без промаху в хвата одного неосторожного воткнулась. Показалася красная световая вспышка, и в том месте, где бравый золотой хват торчал, ничего вдруг образовалося: хват пропал!
–Один готов, – пробубнил деловито Бравыр и далее тоже не смолчал, – но это только начало...
Больше, правда, с первого раза никто из боригадцев в цель не попал: не те они ещё были умельцы, не научилися пока точно целиться...
Тут же в ответ на выстрел Бравыров целое море огня на «Красный Мак» накатило! Тонкие огненные лучи с суши и с воздуха с визгом и воем на него налетели, точно вспороть защиту полевую хотели, но защита была хороша, ладно она держалася, хотя от пламени адского немного и поужалася.
–Заметили, откуда стреляют? – заорал во всю мочь атаман. – Туда и пали, как утихнет!
И едва только опять пламя поугасло и сошло на нет, как сразу же получили черти достойный для них ответ: не только Бравыр сызнова в пару врагов стрелы смертоносные ринул, но и Делиборз своей цели не минул, и ещё один хват на поле боя погинул.
–Ура! – шустрец радостно заорал. – Невже же я-т о попал?!
И опять берег огненными иглами ощетинился, и снова всё вокруг яро заполыхало. В терему жарковато даже стало, потому что от ярого того накала жара и сквозь защиту мал-помалу проникала. Трижды черти подряд стреляли и все три раза купол полевой поджигали, но едва лишь они остановилися и на плоды своих ратных трудов подивилися, как врубили наши по ним изо всех стволов, и не досчиталися хваты аж полдюжины бедовых голов...
Так и продолжалася эта перестрелка около примерно часа, и не было чертям от метких выстрелов защитников никакого спасу, хотя они, гады, и прятались, и залегали, и с места на место шустро перебегали, да впридачу к тому с неба ещё палили, и даже с воды. Да нашим-то от того мало было беды: спасал их надёжной защиты невидимый щит, который не плавится и не трещит. Правда, с каждым разом всё ближе и ближе к дому он сжимался, как бы от жару ярого всё же таял...
–Жаль! – глядя на это упущение, воскликнул Бравыр с сожалением. – Силоёмкости не хватает. Ещё часа полтора, и пиши пропало... Как там Яван – ещё не оклемался?
–Нет, – был ему лешачий ответ.
–Послушай, Бравыр, – потный и красный бывший Морозила к чёрту бывшему тут обратился, – вот ты мне объясни-ка...
–Ну чё тебе? – используя передышку малую, обернулся к нему атаман.
–А вот не пойму я никак, чего вы смерти так боитесь, коли после гибели в новую оболочку душа ваша может облачиться? Казалось бы – нападай на нас бесстрашно, – и всем нам хана! А?
–Хм! – ухмыльнулся криво вояка. – Бесстрашно... Если бы так! Ха! Нету у чертей бесстрашия перед смертью, потому что, потеряв тело, некоторые из нас пропадают, а куда – невесть... Такой слух ходит, что прямиком в душемолку, а то и ещё куда похуже. Угу...
–Ах вон оно как! – покачал головой бывший падишах. – Ну тогда ясно. Значит, есть всё же божья кара...
–Эх! – добавил он, чуть помолчав. – А ведь мы там на белом-то свете, тоже, как мне тут представилось, являем из себя род чертей... А что – так ведь оно и есть – черти мы, ей-богу черти! Только вы черти открытые и крутые, а мы скрытые и человекомнимые... Да, пожалуй так оно и есть, ежели те беды, какие мы не только друг другу, но и всему живому несём, скрупулёзно счесть... Ещё и боголюбцами искренно прикидываемся, тварями считаем себя разумными, а сами в лихе и подлости сидим по самое не могу!.. У-у, курвы мы, курвы! Алчные шкуры!..
–Хех! – усмехнулся Бравыр невесело. – Про людей тебе виднее, Давгур. Я про них лучше промолчу. Одно лишь я могу с уверенностью утверждать: Яван ваш – человек настоящий! Жаль, что он стал задание своё треклятое выполнять, очень жаль…
–Да, тут ты прав! – кивнул Давгур с энтузиазмом. – Насчёт Явана-то.
… Ну, значит, как Бравыр и предсказывал, так оно всё и оказалось. Около двух часов ещё наши герои изо всех сил отбивались, жарким потом в немыслимой той бане обливались, но, несмотря ни на что, стойко-престойко на своих рубежах они держались. Наконец сгорели внешней защиты последние, какие были, остатки, и пришлось тогда боригадцам совсем несладко: пали в неравной той битве смертью героев Упой с Ужором! Не сумели они себя уберечь, через лишённые защиты окошки хватам подставились, по лучу вражескому оба получили и на божий свет переставились.
И на том месте, где бойцы только что ещё лежали, рассыпалась по полу прахом одна лишь горячая зола…
В ту же минуту спохватился атаман боригадный Бравыр и все ходы и выходы мощными задвижками перекрыл. Это, значится, дабы черти, чтоб все они пропали, вовнутрь легко бы не попали. Кликнул хриплым голосом клич командир и оставшуюся, хотя и уставшую, боригаду возле себя сплотил. Собрались ватажнички вокруг, потные, грязные, тяжело дышащие и от грохота пламенного бушевания плохо слышащие; стали они командиру своему внимать, а тот вот чего не преминул им сказать:
–Ну, братва, кажись, мы своё пожили! Да и то сказать, сражалися ведь не зря – эвона сколько супостатов положили!.. Ну, ну, ну – хвосты держать трубой! Давать мы не будем отбой. На их вопросы у нас ещё есть ответы. Сейчас пошлём нашенский хватам привет!..
И к экрану обернулся медленно.
А там такая видится картина: огонь палить перестал, черти наглыми враз стали, по мосту не таясь гурьбою к гостювальне подвалили, в ворота долбить чем-то принялись, да ещё с воздуха целая толпа их на крышу приземлилась. Зашуршали они наверху, чем-то загремели – наверное, пробуравить крышу хотели. Ну а Бравыр, глядя на эту борзоту, хитро себе усмехнулся и к пульту такому невеликому приворотному ворохнулся. Я, говорит, им счас устрою чу́чу, по крышам-то их лазить отучу! И в кнопочку красненькую пальчищем тыркнул. В тот же миг звякнула крыша, брякнула и всю осевшую на её поверхности шайку-лейку с себя к ядреней фене шваркнула. Полетели лихие захватчики кто куда – к чёрту на провода! – да кулями в воду и на берег даже попадали. Крепко им досталося: мало кто из доброй полсотни в живых-то остался!
Ну и взлютовали тогда нападавшие. Много их на площадочке возле входа-то набралось, да ещё и на мосту немало скопилося, а впридачу терем с воды и неба они окружили. Со всех, выходит, сторон, проклятые, обложили!..
–Ну вот, пришёл и мой черёд, – промолвил задумчиво Бравыр и к ватажникам решительно лик свой оборотил. – А не осталось ли у вас часом того бутылька́ мово с дурноваром, коий я давеча Явану-то отдал? В самый раз бы дурновар мне сгодился, чтобы я от огня палящего оборонился...
Делиборз тогда, лишку не говоря, в Явановой котомочке пошукал и действительно бутылку с пойлом тем смердячим отыскал. Подаёт он её Бравыру, а тот довольным-предовольным вдруг стал, даже радым. Это, улыбается, как раз то что мне надо. Пробку зубами вытащил вон и, невзирая на явную оттуль шибанувшую вонь, опустошил содержимое до последней капельки. Да и говорит:
–Оп ля! Теперь я для ихнего огня неуязвим! Пришло, други, время мне с мечами чуток порезвиться…
А сам к стеночке-то шасть, где оружия всякого висело прямо страсть, и вытаскивает из ножен тесных два меча на вид чудесных. Ладные были те мечи, соразмерные, боевые, а клинки их не дюже длинные оказалися ярко-голубые. Как почал старый рубака разминаться да мечами теми играться, так от того евоного играния пошло вокруг него голубое сияние...
–Таких мечей и у хватов нету! – воскликнул довольно атаман. – Ну прямо сами летают! Хоп, хоп – ха! И где это Борьяна такие достала?
А кругом него сверкало всё и свистало. Пора сечу учинять ужо настала…
–Отворяй-ка живо ворота! – Сильвану командир приказал. – Да затворяй их за мною сразу, чтобы внутрь не попала ни одна зараза! А я вылазку наружу совершу да хватов хвалёных покрушу. Покажу им, гадам, как воевать надо!
Открыл двери лешак в самом скором режиме, заскочили они в стену точно на пружине, и в тот же миг Бравырище буйным тигром наружу выскочил. Блесканул он своими чудо-мечами зело молниеносно и всю-то кодлу золочёную с площадки и снёс. Не ожидали такого смелого налёта расслабленные хваты, вот как снопы и попадали под ударами воя ярого. Много полегло этих сволочей от волшебных тех голубых мечей, не спасли их и златые доспехи от Бравыровой лютой потехи... Наконец опамятовались обалдевшие вояки и, свои мечи повыхватывав, бросились они тоже в драку. Но только как им было использовать свой перевес, когда Бравыр на узеньком мосту дрался и в гущу врагов не лез? Медленно, но неуклонно на толпившихся на мосту чертей он наступал и, махая мечами усердно, крошил их немилосердно, а у тех-то мечики были словно с изъяном – перерубал их атаман, как деревянные!..
Вскоре не выдержали такой сечи черти, испугалися неминуемой они смерти, и поскакали ближние из них в воду, а те кто подале стоял, на бережок дали ходу. И только мосток тот от лишней чертячьей нагрузки освободился, как в ту же минуту некий рыцарь на него с берега ступил. Был он высокий, могучий и бравый и шагал он навстречу Бравыру смело и прямо...
То был начальник хватов нахал Нахренавр!
Не доходя ещё чуток до своего противника, он два пламенно-красных меча из ножен вынул и тако слово атаману грозному кинул:
–Ну, безрогая гнусь, сей миг я до тебя доберусь! Сейчас подохнешь, козячья сука! Крепи напоследок руку!
Да сходу как пошёл мечами-то своими лупить, что пришлося даже нашему козяку отступить. С великим лязгом красные и голубые мечи сшибалися, но ни те, ни другие от страшных ударов не перерубалися. Воистину нашла коса на камень, и высекался от той сечи из лезвий горючий пламень...
Через минут пять надоело Бравыру, видать, отступать; собрался он помаленьку с силами, упёрся твёрдо да и пошёл неотступно вперёд. Обидно ему стало за народ, который чёрт этот считал своим огородом. И как Нахренавр ни отбивался, а всёж-таки назад он нехотя подался: явно, тать, стал уставать... А тут вдруг козяк изловчился, по мечу красному голубым своим – звяк! – тот и переломился! Ну а с двумя-то мечами не в пример было орудовать ему сподручнее против одного верзилиного: и минуты даже не минуло, как грешная чертячья душа дородное тело своё покинуло. Пронзил Бравыр обоими голубыми мечами тулово бывшего своего спесивого начальника, и рухнул поверженный господин с шумом в воду.
Отомстил-таки ему Бравыр за народ!
Пробежал по берегу, где притаились черти, ропот удивления, и по противнику своему непобедимому из огнемётов они принялись палить через мгновение. Только получилося весьма странное дело: ни одна огненная стрела не задела полуголого Бравырова тела! Причудливым образом смертоносные лучи его огибали и не в него, а все до единого в воду почему-то попадали… От такого мощного нагревания озеро вкруг атамана вскипело, и поднялася над мостиком туча пара, а над тем паром сызнова показалася цветовая дуга, премного пугая и поражая безбожного беззаконного врага...
И когда Бравыр победителем намеревался уже под защиту терема отступить, настала очередь ещё одному супостату на мосток с другой стороны ступить. То мягкой львиной походкой пёр на нашего героя собственной своею персоной Главный Вор Управор!
Не стал Бравыр позорно с поля боя бежать, не стал он и достойно в крепость свою отступать. Порешил он с самим пекельным главнокомандующим встренуться лицом к лицу и вознамерился бой смертный дать этому подлецу…
–Ну что, бывый ярбуй Бравырка, – с угрозою недвусмысленной вскричал громко упырь, – опять ты у меня стоишь на пути? Добро – стакнемся! Да уж теперь-то некому тебя будет спасать – Явашка-то ныне не вояшка!
И вынает он меч из ножен неспеша...
О дьявол, что это был за меч! Удивительный меч! Поразительный меч! Совершенное оружие бранной сечи! Слышать о таком чуде Бравыру не раз доводилось, а вот воочию его узреть ни разу ещё не приходилось. Горел клинок обнажённый пламенем чёрным-пречёрным – это, значит, таким насыщенным был тот чёрный цвет, какого нигде в природе земной вроде нету. Аж глаза дюже слепила чёрной бездны жуткая сила!..
Зажмурился Бравыр, рукою от слепящей черноты заслонился, а Управору-то хоть бы хны: он ведь забралом, гад, прикрылся.
И начался у них поединок...
Первым на козяка упорного напал стервец Управор. Словно камень с гор налетел он на бедного предводителя боригадцев, а тому-то некуда было деваться – только к терему отступать... И не выдержал лютой атаки полуослепший атаман – дал-таки он тягу на попятную. И почти уж до самых ворот в замешательстве добежать он успел, как вдруг на площадке самой остановился и к ворогу грозному оборотился.
Стал на рубеже том мёртво козяк наш зело упёртый!..
А Управор шёл по мосту неспеша, в правой руке меч свой держа. Вот подошёл. Криво усмехнулся. Меч поднял и размахнулся. Да и свистанул им сплеча, на уровне чуть повыше плеча, норовя бунтаря без проволочек обезглавить и душу его в душемолку направить!.. Только и Бравыр лыком был не шит – успел поднять он меч свой на защиту. Лязгнули мечи со страшным звуком, и стал вдруг Бравыров меч плавиться, как свеча, и стекать раскалёнными струями ему на руку... Вскрикнул атаман от дикой боли и, не имея сил сопротивляться боле, назад быстро подался, отчего с головою пока не расстался. Выронил он раскалённое и оплавленное своё оружие из левой руки и другою рукою её, обжаренную металлом, схватил. Боль, видать, он испытывал жгучую... А тут и вот уже она – смертушка его неминучая – в лице гадского князя пред ним стоит и злорадными глазами чрез полупрозрачное забрало на него глядит!..
–Это, предатель, только начало, – злыдень грубо пробурчал, – Тебе ещё не конец, козопас. Я тебе и душемолочку вдобавок припас.
И расхохотался издевательски, к обессиленному врагу отнесясь, видно, наплевательски…
Окаменел лицом Бравыр, затвердел взглядом, желваками на щёках взыграл и, сжав в деснице остатний меч, кинулся, точно раненый барс, на вражину – в последнюю свою сечу бросился он, словно напружиненный! Быстрее молнии блеснул голубой его клинок, целя Управору в открытую глотку, да не достал. С проворством невероятным князь-предстоятель в сторону тут увернулся, и бывший ярбуй мимо него шибанулся. Вжик!.. С тонким свистом пропел свою жуткую песню чёрный меч, и голова козопаса безрогая покатилася со стуком с его плеч. А тело воителя обезглавленное ещё несколько шагов по инерции вперёд пробежало и с плеском в озёрные воды упало.
Поднял отрубленную главу над собою чёртов князь и, воздев вверх колдовской свой меч, толканул незамедлительно хвалебную речь:
–Вот так я всех несогласных со мною урою! Смерть предателю! Смерть изгою! И так будет со всяким, кто пойдёт супротив нашей власти – всем им суждено пропасть! Да здравствует вечно мироправец Световор! Да здравствует наш грозный Чёрный Царь! Да трепещет пред нами подлая тварь!..
А со всех сторон недобитая евоная рать принялася злорадно и громко орать:
–Рах! Рах!
–Крах! Крах!
–Рух! Рух!
–Крух! Крух!
–Слава Управору!
–Слава Главному Вору!
–Управор лучший!
–Он всех нас наикруче!
–Он Главный Злодей!
–Бей подлых людей!..
А Управор тогда свою статную фигуру к терему развернул и, размахнувшись быстро, с силою непредставимою голову Бравырову в ворота метнул. Прямо в центр их умудрился он точно попасть, и от мощного того удара раскололася башка атаманская на мелкие-премелкие части.
–Вперёд, мои бравые хваты! – указал торжествующий Управор на ворота мечом. – Ломайте, бурите скорее дверь! Мне туда надо теперь!..
А сам меч черноогненный в ножны вложил, забрало поднял и, уперев руки в бока, гостювальню осматривать стал пока. Высилось пред ним Борьянино обиталище опалённым, но до конца всё ещё не покорённым. Людишки-то ведь внутри осталися и от борьбы они как-будто не отказалися…
–Живо, живо, канальи – шевелись! – рявкнул князь, негодуя. – На ворота навались! Надо спешить, пока клятый Явашка спит!..
Ну, те и навалились. Прибежала куча немалая хватов с некимим долбёжными и сверлильными агрегатами, приволокли они какие-то резаки, приловчились, чтоб было с руки, к дверям подступили и немедля к работе приступили.
Дело у гадов пошло на лад: и получаса не минуло, как на пять шестых у них задания вперёд уже продвинуло. Осталося совсем чуть-чуть -- и готов в теремочек путь... И в это время, когда Управор совсем уже заждался и в великом нетерпении находясь, возле самых тех ворот топтался, откуда-то сзади, с бережка, пронзительно-разбойный свист достиг вдруг его ушка́. Оглянулся туда князюшка в недоумении и аж даже застыл от удивления: поодаль на горке, вперившись вперёд зорко, стоял себе не кто иной, как сам сияр-бояр Орёл Буривой!.. Новая белоснежная одежда на его теле от слабого ветерка слегка развевалася, седые власа на темени чубом вздымалися, а в руках грозно сверкал верный его Крушир...
Одумался таки наш дебошир!
–Эй, Управор! – поднял витязь ор. – Осади пока свою осаду! Есть разговор. Долбить дверь не надо.
Почитатель драконов уже явно в себя пришёл и до базара с человеком милостиво снизошёл.
–Это как прикажешь тебя понимать, Буривой?! – точно конь, вскинул он головой. – Что ещё за разговоры у тебя с самим Главным Вором?!
–А так и понимай, господин Главный Вор, – ответствовал воин не без уморы, – что забирай-ка ты свою свору, да чеши-ка отселя прочь! Или в этом вам помочь?
–Ха-ха-ха-ха! – рассмеялся насмешливо предстоятель. – Да ты, я гляжу, борзоват, приятель! Как хрен на бугре тут явился, да ещё и права свои качать принялся! Хм! Ты лучше в чужие веси со своими указаниями не лезь! Тута хозяин я, и воля будет моя! Так что единственный раз тебе по-доброму предлагаю: уходи и не мешай! Я тебя покамест прощаю...
Только Буривой уходить никуда не собирался, потому и далее с князем адским нагло запрепирался:
–Коли я сюда пришёл, значит дело здесь нашёл! – крикнул он весьма решительно. – Мне туда вон надо, а вам тама не рады!
–Э-э-э, – всё так же насмешливо скривился гадский князюка. – Хоть ты мне и нравишься, Буривой, но предупреждаю: будешь дерзить – в душемолку отправишься! Правда, ты человек Двавла, не мой, но, клянусь головой, доберусь я до тебя, Буривой!
–Тьфу ты!.. – сплюнул в сердцах бывший Царь царей. – Какого еще, там лепечешь, Двавла?! Я такого не знаю. Не знаю, и знать не желаю! Да!..
Удивился несколько чертище.
–Что это ещё за ерунда?! А по моим разведданным Двавл не далее как вчера тебя завербовал, а? Должность великую тебе дал, и ты сам договор с ним полюбовно подписал... Разве не так?
Задумался чуток Буривой, а потом затряс головой:
–Ничего я ни с кем не подписывал. Пьяный был, балдой и вообще... я страдаю головой: как выпью лишку, так много чего всем обещаю, а как протрезвею, так всё обещанное враз прощаю…
Стал Буривойка господину чёрту помаленьку надоедать, так что тот терпение даже принялся терять...
–Как так?! – вопросил он возмущённо. – А договор кровью разве ж ты не подписывал, старый ты лис?!
–Какой ещё тебе кровью? Ты чё?! – тоже возмутился витязь горячо. – У меня ведь и крови-то нету. Так что сей вопрос закрыт... Ну что ещё не ясно, паразит?
–Ух, мерзавец! – пошипел зло Управор, скрипя зубами. – Скотина тупая! Ну, погоди у меня, я те хвостом-то повиляю!..
Но быстро взявши свой норов в руки, обратился он громко к бывшему правителю как словно друг какой:
–Слышь, Буривой, ты ж в нашу чертовскую компанию кандидат чуть ли не первый!.. Да точно-- первый и есть, клянусь честью! Подумай, и вали к нам – будешь нам братом, счастлив станешь, доволен и рад!..
–Да пошёл ты в свинячий зад! -- перешёл наш ухарь на мат. – Я ему гутарю про дело, а он – мать его холера заела!.. Я, к твоему сведению, сын Ра, а не чёртов засранец! Может я когда-то и жил по-чертячьи, да ныне вот существую иначе. Я теперича таков, что лишён ваших оков…
–Убирайся к ангелам, наглец! – прорвался наконец в чёрте стервец. – Считаю до трёх, хреноправитель ты грёбаный, и если после того с бугра не слиняешь, – на себя пеняй!
–Хе-хе! – развеселился от сих угроз человек. – да считай хоть до скончания века! Я вернулся домой – тама мои други! А ну вон, черти, с округи!
И сам меч повыше приподнял и, сделав шажок вперёд, боевую двуручную стойку принял.
–Стреляйте в него! – взревел Управор яро. – Сожгите дотла негодяя!
Несколько десятков огнемётных стрел в тот же миг в Буривоя смелого полетели, да только и эти стрелы, видать, попасть в него не хотели. Странным непостижимым образом их все до себя Крушир притянул и через лезвия остриё вовнутрь втянул.
Ахнули черти, а предводитель их так и вовсе побледнел как смерть. Наверное, испугался, что залп его испепеляющий не удался. И то сказать – и второй удалец первому оказался под стать: адского огня не боится!.. Диковинная Орёл птица...
А тут и того пуще учинился случай: изошёл с Круширова наконечника огненноблистающий шарик, пошумел, поискрился, потрещал, порезвился, а потом – бах! – взорвался и теми же самыми стрелами в чертей стрелявших разбросался. И все до единого, которые в Буривоя стреляли, без следа и дыма чёрт те куда пропали!
–Не стрелять! Прекратить огонь!.. – спохватился Управор. – Мечами эту сволочь порубать! В клочья искромсать!..
Повыхватывали свои мечи бывшие на берегу хваты и кинулись со всех сторон на старого вояку в атаку. Яро, надо заметить, метнулися, с остервенением, да только вышло ворогам посрамление. Буривой-то спокойненько нападавших дождался и с такой быстротой огненым своим Круширом размахался, что уследить за его выкрутасами было делом совсем напрасным – ничё почти было не видать, как почал белый витязь вражью силу рубать!..
И минуты даже не минуло, как чертячья рать поле боя покинула: кои недобитые, те в панике кто куда бежали, а кои убитые, так те вповалку на бережку лежали... Тогда прошествовал победитель воев лихой меченосец Буривой на мосток, да и пошёл себе к терему понавстречь опешившему гаду, и дотоль белая его одёжа стала красная, как закат.
Шибко такому обороту дела Управорище был не рад. Подручные-то его, что на мосту и на площадке стояли, без промедления все до единого в воду посигали, а князю-то предстоятелю бежать, словно зайцу, было западло́. И оставалось ему тогда одно: показать, что он есть мужчина и принять с грозным воином бой один на один!..
Ну что же, правду сказать, так чего-чего, а смелости адскому вожаку было не занимать, а что касается лютости и самоуверенности, так он и вообще в этом деле сто очков любому вперёд мог дать… Опустил чёрт на глаза стекловидное своё забрало и вынул неспеша из ножен чёрного меча жало. В то же мгновение адских глубин колдовское изделие удалому Буривою очи резануло. Он даже от неожиданности рукою заслонился и в сторону машинально отвернулся...
–Что, бывший царёк, не нравится? – усмехнулся тёмный княжина. – Ничего, глазоньки сейчас болеть перестанут – я тебя полечу: от борзости тебя отучу...
Тогда Буривой покумекал быстренько головой, руку в карман запростал, красный платок оттуда достал и, не теряя времени даром, глаза им себе повязал. Ни слова злыдню в ответ не сказал. Потом головою туда да сюда поводил и стало очевидно, что он таким образом за жгучечёрным Управоровым оружием следил...
Наконец пришло время для дела. Сошлись единоборцы посередь моста, не размыкая более свои уста, совершенно неподвижно друг против друга постояли, что казалося даже со стороны, будто они тама заснули – и вдруг разом мечами своими полоснули! Белый огонь с чёрным сшибилися, словно в вечном поединке встретились Свет и Тьма, и потряс в тот же миг окрестности неслыханного грома удар!
Снопище пламенных искр высекся из скрещённых мечей, являя собою зрелище не для беззащитных очей; воздушный смерч над бойцами взвился, с безоблачного неба огненный дождь пролился, а озёрный водоём весь волнами ходячими покрылся... И пошли противнички что было мочи рубать. Никто не хотел и пяди ристалища уступать...
Долго они там билися и посечь супостата стремилися, а всё ни чья сторона не одолевала: равные соперники попалися... Управор-то явно Буривоя был посильнее, да тот-то князя мощного не в пример оказался половчее, сноровкой берёт, не наскоком, а со сноровкой-то поболее проку...
Час бьются они, другой и вот, через времечко изрядное, стал наш герой-вояка наседать на этого хряка, а тот, приуставши, шаг за шагом назад стал подаваться и к терему спиною приближаться. А над ними уже буря настоящая ревела да клокотала, пенная волна на самый мосток, шипя, набегала...
Вот Управор в который уже раз назад-то отшагнул, да прямо в воду-то чуть было и не ступнул. Поскользнулся он, зашатался, равновесие на мгновение потерял, а наш-то Буривой мужичок был удалой, как даст упырю по мечу, тот вжик – из рук швырк и в волну юрк! Потонул, погинул, хозяина на произвол судьбы покинул. Шлёпнулся чёртов гад на зад и уж к смертушке своей приготовился неминучей, да помог ему тут случай: и Буривоеву ногу волна крутая окатила да на пятую точку и его посадила. А пока он на резвые ножки скорёшенько поднимался, Управор во всё горло вопить принялся, да странные-то какие слова:
–ХАРК!
–АХУРЗАР!
–ЕИНЕШУРК!
–ЕИНЕШУРЗАР!
И едва лишь он сиё чародейское заклятие проорал, как ударила в остриё Крушира чудовищная молния, прямо из ярилы адской исторгнутая! Страшенющий раздался гром! И в месте том, где только что стоял герой Буривой, серая его фигура лишь застыла, прогоревшая насквозь словно головня. И даже огненный меч его не спас, а тоже сгорел и погас.
Тут же буря ярая вмиг шуметь перестала, крутая волна утихомириваться стала, и раздался в наступившей тишине громогласный хохот чёрта уцелевшего. Он всё ещё на заднице сиднем сидел и на испепелённого своего противника вытаращившись глядел. А как он вволю насмеялся, то воздуху тогда в грудь широкую поболе набрал, да ка-а-к дунет на статую! От того дуновения рассыпалась Буривоева фигура пыльным прахом, и тот прах по-над озером тучкою полетел, где вскоре на воду и осел.
–И так будет с каждым, кто на меня переть отважится! – назидательно возгласил победитель. – И от самого Явашки останутся лишь какашки! Ха-ха-ха-ха!
А затем на ноги он быстро восстал, оставшихся недобитыми хватов до себя громко призвал и незамедлительно двери в гостювальню им доламывать приказал. Да повелел ещё в воду слугам нырять, дабы мечик свой утерянный со дна озера достать.
Ух же взбешенный князь и ругался, когда эдак-то распоряжался! Ведь как он там ни петушился, а всёж унизила его сия прошедшая коллизия: подчинённые-то не дурни, видели, что их предводитель в честном бою дал слабину и ежели бы не вмешательство могучих сил, хрен бы он там, мудак, победил...Но, как бы там оно ни было, хоть чертей супротив начала осталася лишь третья где-то часть, но именно им ведь выпала победная уча́сть: они терем-теремок осадили, они же и лучших её защитников поубили. А через несколько минут открылся им и вовнутрь беспрепятственный путь: ворота прочные упали и ограждать засевших внутри людей перестали.
–Вперёд! – рявкнул главный мордоворот. – Всех в капусту мне там порубать, а Явашку Коровяшку живым взять!
А сам в сторонку отступил на всякий, так сказать, случай, посчитав тактику этакую для себя наилучшей…
Ринулась группа хватов для произведения приказанного им захвата, вломились они через проём в дом, а там-то их уже ждали – Давгур с Делиборзом на первой линии обороны с огнемётами в руках стояли! Неча сказать, встренули вражью силу они достойно, отличились, показали, что немалому они тут научились, и не один хват покинул сей ад, да только как они ни старались, как метко ни стреляли, а всё же не сдюжили с оравой чертей они вскоре и пали под ударами мечей смертью героев.
И, казалось бы вот она, победа, у захватчиков уже вроде в кармане, вот он, беспомощный сонный Ваня, лежит там на диване, да тут вдруг из-за угла-то шасть – Сильван! – а в ручищах его не финифлюшка какая-нибудь, а -- палица Яванова!
–Куда прёшь?!! – громовым басом богатырь взорвался – А ну Явана не трожь!!!
Да ка-а-к маханёт палицею изо всех своих сил – вмиг с полдюжины золочёных гадов и загасил. Насели хваты тогда яро на лесового бояра, мечиками своими тырк-тырк, швырк-швырк... Поранили его, конечно, умелые мрази, но не прикончили, к счастью, сразу...
–Ах вы так, заразы! – взревел Сильванище пуще прежнего. – Ну, держитесь у меня, невежды!..
И хоть палица была для него тяжеловата, стал он таки методично хватов хвалёных из дому выметать. Не помогли чертям ни мечи вострые, ни ухватка, и пришлося им с потерями немалыми из терема-то тягу давать. Всех до единого рассвирепевший лешак их из прихожей повымел, на открытый проём шкаф кинул и им рёк:
–Будет вам, несносным чертям, урок! А и поделом – не суйтеся, куда вам не надо, где почивает Яван сам Говяда!
И тут огромный шкафина от двери отскочил, как словно мячик. А это его Управор с той стороны ножищею захренячил. Да с аспидным своим мечищем в руках в прихожую сделал решительный шаг. И видит он – стоит лешак-богатырь, весь почитай что в крови, а в ручищах у него чудо-палица, от которой все черти валятся...
–Уйди с дороги, образина! – повелительно и осторожно одновременно заорал княжина. – Убирайся в свой вонючий лес, обезьяна облезлая! Ну!..
Но только не на того он, нахал, напал. Сильван палицу повыше над головою поднял и вот чего ворогу отвечал:
–Только через мой труп! Яван мне брат и лучший друг! Сам, паразит, уходи, а то у меня гляди!
И уж отвёл своё оружие для ударища могучего, да Управор ждать-то не стал, меч он стремительно вперёд бросил и пронзил богатырскую грудь насквозь. А после выдернул клинок назад спешно и произнёс с усмешкой:
–Через труп, так через труп! Окажу я такую услугу для Явашкина лепшего друга...
Постоял ещё мёртвый уже Сильван на ногах, покачался, назад медленно подался да, палицей тяжёлой влекомый, на спину и рухнул. Аж всё вокруг ухнуло. А его убивец, то видя, опять насмешливо расхохотался и даже за бока от смеха взялся... Только ядовитый его хохот у него вскоре поперёк горла стал, когда вдруг он увидал, как из-за павшего Сильвана сам Яван медленно и плавно восстал. А это, оказывается, палица евоная боевая, из рук погибшего лешего выпадая, по груди его неслабо саданула, чем от мёртвого сна к жизни снова его вернула.
То узрев, Управор аж назад в растерянности шатнулся да, зацепившись за Давгурово тело, неуклюже упал и на полу растянулся.
–А-а-а-а!.. – только и выдавил он из себя.
А Яван постоял-постоял, пошатался-пошатался, мутным взором на лежащего чёрта взглянул, безразлично икнул и опять на диван в беспамятстве завалился – видно, последних сил он лишился.
–Ха-ха... – нервно хохотнул уже было простившийся с жизнью чертяка. – Ха-ха-ха-ха! Ах-ха-ха-ха-ха!..
Возликовал удаче своей гад...
А потом смеяться он резко перестал, на ноги живёхонько встал и принялся нетерпеливо орать:
–Эй, сюда! Этих убрать! А Явашку в неразрывные цепи заковать и во дворец сей же час доставить в железной буде! Я, князь-предстоятель Управор, Наиглавнейший Пекельный Вор, триумф свой там праздновать буду!
И сызнова расхохотался, ублюдок.

Уважаемый читатель, мы заметили, что Вы зашли как гость. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо зайти на сайт под своим именем.