44 глава

Как с женой своей Яван ад обрыдлый покидал.

Княжна Борьяна в воде, известно, плавла как рыбина. Вошла она в озеро по грудь и легко этак в волнах голубых заскользила. А зато Ванюха с палицею со своею сколько ни пытался на плаву хоть чуть-чуть удержаться, да только ничего из дела того у него не получалося: тонул он, словно топор – и всё. Пришлося тогда смекалкой не бедному Ване по дну песчаному с железякой в руках бежать, и получилося у него сиё передвижение придонное весьма спорым. Сажён с двадцать он по ровному дну таким макаром пробежит – вынырнет на поверхность, подышит, – и опять на низ ныряет. И чуть было таким диковинным способом русалку Борьяну не догоняет... А водичка-то в озере, как словно в ванне – от пожара-то прошедшего знамо нагрелася. Между делом, помылся даже неплохо Ваня, покуда так-то в купель эту окунался. Да и побитой Бяше купание явно на пользу пошло: кровь да грязь с тела её смыло безо всякого, значит, мыла. Вот наконец они островка заветного достигли, а там и нету почти ничего, акромя предмета одного, коему Ваня весьма обрадовался, потому что удивительно было, как он в адском огне невредимым остался… Тож евоная сумочка была перемётная, которую, как оказалося, и огонь бушующий даже не берёт! Видать, не с того она была сроблена матерьялу, раз здешнему не поддалася палу. И всё ейное содержимое тоже, само собою, в целости и неприкосновенности сохранилося…
Особливо же Яван, конечно, скатёрке волшебной обрадовался. И то сказать, после всех перипетий страсть как хотелося ему пожрать, живот аж у него весь подтяло и под ложечкою вовсю уже сосало. Вот он скатерушечку живо разостлал, прошение вежливое к силам природным сказал и заказал с голодухи всяческой снеди, дабы апосля трапезы есть более не хотети… Были там, по велению Яваши, щи, борщи и каши, и со сметаною ещё творог, и пампушечки всякие даже, и духмяный фруктовый пирог, а также дары сада и огорода, варенья немало и мёда... Ну и без кувшинчика молочка само собою никуда – тож для коровьего нашего сына номер один еда!
И Борьяна в стороне куковать не осталася, сосудец с живою водою себе заказала и вот чего при этом сказала:
–Вот, Вань, для вас, для парней, собственный вид особого значения не имеет. Один-другой едва получше обезьяны, а мнит себе, что он парубок без изъяну. Зато над нами, девахами, внешняя красота дюже, скажу, довлеет – каргами мы быть не желаем и за дефекты лика зело переживаем…
Получив же вожделённый кувшин в полведра величиною, она перво-наперво умылася тою водою – Яван ей пособил на белые руки полить, – и такою вновь стала красавицей, что Ваня глядел на неё и не мог нарадоваться. А опосля общего омовения на лицо понежневшая княжна вдобавок и тряпицу в воде целительной смочила и ручки-ножки ею себе омочила. Царапин и ран после этого – как не бывало! Напитались живительной святою силою девичьи члены зело красивые. И Явану сияющая красой Борьяна тело израненное протёрла – это когда шипы оков в час лихой ему кожу-то прокололи, – и стал тогда свет наш Ванечка налитой опять, словно яблочко.
–Прошу, милая, к столу! – исцелённые свои запястья потирая, Яван радостно откушать жену приглашает.
А та вдруг ему: ты чё, мол, Говяда – я-де в таком затрапезном виде за праздничную трапезу ни в жисть не сяду! И велела ему отвернуться, а затем заново к ней повернуться.
Глянул Ванюша на жену свою верную и ажно глазам спервоначалу не поверил, бо лохмотья-то истрёпанные, кои тело её ладное едва прикрывали, нафиг куда-то пропали, а одета княжна стала вот как: на плечах её была курточка красная, разноцветными галунами расписанная, на ладных бёдрах красовались панталоны атласные, чёрные с белыми лампасами, а на ножках пламенного цвета напялены были сапожки – да алая ещё лента рдела в косах заплетённых… Глаза же у чародейки юной горели немного безумно – уж очень она стала радая, что порадовала собою Говяду...
Подошёл к прелестной сударыне Яван, за гибкий стан её приобнял, в губы алые жарко поцеловал и, в раздумчивом любовании находясь, погладив Бяшу по блестящим власам, восхищённо сказал:
–Ах, до чего ты, Борьяша, душа моя, прекрасна! Глаза твои – словно бездонные, брови разлётные – как крылья вороновы, носик – точно из мрамора то́чен, губки – дивнорубиновые, а волосы – будто хвост кобылиный! Зато я... поседел, как лунь, как зимою горностай. Вон... волосищи белее снега-то стали…
А Борьяна богатыря по шевелюре его белоснежной погладила зело нежно и ласковым голосом ему возразила:
–Ах ты мой дорогой верзила! Нашёл о чём горевать… Не зря же говорят: чем белее власа – тем святее душа! А мы, между прочим, так-то лучше друг другу подходим – ведь чёрное с белым находятся в цветовой гармонии…
Посмеялись они весело, потом живо за скатёрку-хлебосолку уселись, как следует напились да наелись, помянули павших ватажников, бившихся за дело правое отважно, и порешили на белый свет тут же податься, чтобы в сём месте гнетущем более не оставаться... Ванюха предложил к стеклянным горам зараз пойти, дабы ковёр-самолёт, ими тама спрятанный, найти, на что красавица-княжна несогласно головою покачала и убеждённо сказала, что это дохлое и весьма бесполезное дело, что тот коврик, мол, давно уже моль съела, а у неё зато есть предложение другое – во какое!.. И большой палец под нос Ваньке, смеясь, подносит. Ну а потом дудочку прежнюю достаёт, до сахарных уст ею касается и щемяще-зовущую мелодию из неё исторгает…
И послышались из-за горизонта пустынного топ да гул невообразимые, поднялася вдали туча клубящейся пылищи, и увидал Яван, что это к ним мчится чудо-коней табунище!..
Вот летят к ним кони ярые, мощными прыжками себя вперёд толкают, за один мах с полверсты покрывают, а у самих глаза горят, зубы стучат, да из ноздрей пламень пышет… Всё ближе, значит, и ближе... Домчался адский табун до озера, и кони на воздух взлетели и все до единого на остров перелетели. Да и встали там, как вкопанные, глазами лихими на людей кося да ушами в нетерпении прядая.
–Ну, Ванюша, – воскликнула гордо Борьяна, – вот тебе моё стадо! Не зевай. Конька себе по нраву выбирай!
Очень показались Явану огневые те кони, особливо из них один – весь иссиня-чёрный, как перо воронье. Косится на человека конь, храпит, копытом землю роет – хоть не подходи, а то уроет...
–Я этого выбираю! – Ванька тогда заорал и на вороного скакуна указал. – И по масти он мне подходит, и по норову – ишь какой живой да здоровый!..
–А я вон ту красаву давно взлюбила! – воскликнула в свой черёд Борьяна и на сивую указала кобылу. – Любому в беге она даст фору – даже и твоему здоровому.
Свистнула пронзительно княжна, ручкою белою махнула, и весь табунище дикий в момент с острова упорхнул. А те двое на месте осталися, правда вослед табуну разаржалися. Подошла тогда Бяшка к своей кобыляшке, по холке её и по бокам рукою провела и, откудова ни возьмись – сбруя золотая с седлом на лошади вдруг появилась! Раз! – и наездница уже в седельце сидит и Явахе собою пример явит. Тот тоже глядь – ёж твою в перескачь! – и на его-то вороном серебряная сбруя с седлом уже готовы! Сел он неспеша на конягу и плечами в недоумении пожимает: ты, говорит, Борьяна, не иначе как великая колдунья, ибо стоит тебе лишь дунуть да плюнуть, а всё что надо и есть – моргнуть даже не успеть!..
А та смеётся в ответ:
–Ага, – говорит, – Ванюша, это верно – только не злобная я колдунья, а зело добрая ведунья. Законы природные надобно знать, тогда и рот от удивления не придётся разевать… Правда, из ничего чего-нибудь не берётся, и причандалы сии конские и одёжу свою я волшебством не создала и не сымитировала, а с одной моей неблизкой базы далепортировала. Только и всего. Вот!..
–Ну, Ваня, – вскричала Борьяна возбуждённо, – как полетим: словно вихорь грозный, словно мысль молниеносная, или где-то посерёдке?
–Давай как стремительный ветер, – Яван так ей ответил, – а то, я опасаюсь, мимо царства Далевладова пролетим мы впопыхах. Дюже хочу навестить я старика да проведать как у них там...
–Ну ладно. Ты, Ваня, коногон, а я – конягиня, ты на коне верхом, а я – на кобыле. В путь!..
И взмыли кони чудесные в самые небеса пекельные. Буквально, волшебные звери, как птицы полетели... Не успел Ванёк и башкой повертеть, как довелось им уже над самыми хрустальными горами лететь. И что удивительно – как ни скоро они горячий пустынный воздух собою прорезали, но встречные потоки ветра их почему-то не трепали и не терзали – так, слегонца лишь власа колыхали... Очень скоро они уже над бурным тем горе-морем скользили, через которое их дружную команду Орёл Могол когда-то переносил. Потом пустыня безвидная под ними поплыла неспеша, где зело мытарствовали Ванькины кореша. Затем сплошной стеной пошёл дремучий лес, сквозь коий герой наш едва-то-едва пролез. И наконец чёрною лентою зазмеилась бездонная расселина, возле которой в бытошнее время Навихина избушка стояла, и где Ванюха в нави обманной пропадал... Стали тут кони залётные понемногу снижаться и вскоре копытами они тверди песчаной коснулися и, проскакав ещё немножко вперёд, возле высокой пещеры у крутой скалы тормознулися. Борьяна тогда с кобылы прытко соскочила, под уздцы её крепкой рукой ухватила и в пещеру без излишнего промедления вошла.
–Иди за мною, Ванюша, – мужа она зовёт. – тут недалёко…
Тот ейный маневр в точности повторил, в пещерную глубину стопы направил и вверх по откосу пошёл. И не проплутали они впотьмах и полуминуты, а уж впереди свет глаза резанул. Они – туда. Выходят. Яваха глядь – мать честная! – никак уже островок-то Ловеяров?! Как сиё, думает, возможно – он-то, помнится, с острова в пекло по какой-то трубе мчался вроде предолго, а тут раз – пара шагов, – и всё... Ну да Яван не стал в эти тонкости чародейной относительности вдаваться – эдак ведь и со здравым рассудком можно ненароком расстаться, коли в чертячьих хитростях да закавыках начнёшь не шутя разбираться... Сели они опять верхом, с крутой горки на равнину спустилися, и отметил Яван, зоркостью отличавшийся орлиной, что от Ловеяровой избухи и скотьего загона не осталось даже и помину. Девственный везде был лес, да красный, нетронутый стопою песок, да впереди до горизонта море ещё лиловое...
Сразу было видно, что никто более на сём острове души в сети не ловит…
Не захотел Ваня и лишней минуты на злополучном клочке земли остаться; ударил богатырь конягу своего плетью по ляжке, и помчалися они по-над волнами быстрее прежнего даже. Борьяна, конечно, за Ванюшей тож спешит-поспешает и отставать от своего суженого совсем не желает. И так-то быстро они море тое бурливое пересекли, что вскорости берег пологий впереди показался, и город стольный белоснежными своими стенами издаля заблистал...
Не стал Ваньша зазря народец приближением необычным пужать и, дабы внимания излишнего избежать, повернул он коня вороного в сторону да и приземлился на берегу на пустом. Далее Ваня с Борьяною просто поскакали, как ни в чём ни бывало – словно путники некие медлительные, а не небесные летуны удивительные...
В скором времени они на скакунах своих резвых неблизкий путь до города одолели и в общей толчее в главные ворота въехали.
Как раз полдень случился. Народу туда-сюда-обратно сновало везде во множестве: кто в роскошных и ярких щеголял одёжах, кто был в обычных, а кто пребывал и в убожестве. На пристани стояли большие и малые корабли, и прямо тут, на припортовом торжище, совершался обмен товарами весьма оживлённейший…
Как то Явану ни показалося странным, но на него с Борьяною ни одна живая душа внимания особого почему-то не обращала. Более их шикарные кони любопытствующие взоры к себе привлекали, чем они сами... Перво-наперво Ваня по улицам знакомым проехал: и по проспектам широким они прошествовали, и по обычным улочкам продефилировали, и по переулочкам узеньким протолкалися. На базар центровой они даже заехали, где Яваха для виду к одному-другому товару приценился, из городского фонтана водицы испил и о том да о сём с горожанами переговорил... И вот что его более всего убивало: вроде бы и не так давно он сей город великий оставил, а до чего же сильно тут многое изменилося… Новостройки какие-то незнакомые в большом числе появилися: роскошные дворцы, общественные здания, и фигурные фонтаны; а что-то наоборот – с прежних своих мест пропало и как словно в воду кануло. Да и у людей фасоны одёжные супротив прежних значительно переменилися – и те, и вроде не те, во всей своей обыденности и во всей красоте. Ну а самым-пресамым оказалося удивительным изо всего Ваней там увиденного, так это то, что везде и всюду любопытные статуи были понаставлены, в коих он, хоть и с большим натягом, а узнал-таки... самого себя! Во множестве мест сии монументы стояли и вот какого субъекта на разные лады они изображали: этакий громадный, лысый как шар и суровый видом детина, вооружённый к тому же крючковатой почему-то дубиной, горделиво возвышался над жизненной суетой и тиной...
–Это что ещё за болван? – на ближайшую статую указуя пальцем, у прохожего какого-то спросил Ваня.
–Ну ты, паря, и шутник!.. – тот аж на него вскинулся. – Сам под него вырядился, а ещё спрашиваешь!.. Тож богатырь несравненный, Говяда Яван, наш от выползков адских защитник и великий буян! Он ранее с чудищами воевал, всех их победил, но потом в пекло подался, да там и сгинул. Ага! Сорок лет уж как нас он покинул, верно говорю...
Яваха ажно крякнул, когда сию дату услыхал. С Борьяною улыбающеюся он переглянулся, плечами недоумённо пожал и этого мужичка в оборот взял. Ну, тот ему и порассказал!.. С три короба про похождения Явановы наврал и такого, пройдоха, насочинял, что хоть бери и уши затыкай: мол, герой Ваня не токмо чудов-юдов дубиною ухайда́кал, но и многое множество девок без разбору попереобманывал. Дюже-де охоч до гулевания был этот богатырь самый Ваня-то!..
–Ты чё гонишь тут, прохиндей?! – оборвал Ванёк словоохотливого дуралея. – Ври, ври да не завирайся! Это кого ещё Яван здесь обманывал?..
–Да провалиться мне на этом вот месте! – выпучил мужичок глазёнки. – Всё так и було! С тыщу наверное девок Ванька поперепортил. Побожиться готов!..
Аж побурел Яваха от подобной наглости. Не нашёлся даже чего и ответить, чего с ним никогда вроде и не было...
–А ну!.. – взглянул он на аборигена свирепо. – Ушивайся давай-ка отселева! Я те! У-у!..
И он рукою на опешившего болтуна замахнулся.
Пустобрёх сей, недвусмысленную угрозу в отношении себя наблюдая, долго свою персону уговаривать не заставил и стремительно их компанию оставил. А Борьяна тут как рассмеётся, за бока как возьмётся – аж до того от сцены этой развеселилася, что чуть было с кобылы не свалилася…
–Вот не было этого! Не было и всё! – начал почему-то Яваха оправдываться горячо. – Это он, поганая харя, собачий нахал, всё набрехал! Какие девки?! Ё-моё! Сплошное же враньё! Ну ей богу!..
А та ещё пуще отчего-то хохочет – ну не остановить! – прямо уже и смеяться нету моченьки... Вокруг даже толпа зевак успела собраться и тоже над Яваном на всякий случай начала потешаться. Пришлось нашему витязю второпях за поводья браться да с позором оттуда ретироваться. А Борьяна за ним скачет. Понемногу и угомонилася она, Ваню догнала и спокойненько так ему сказала:
–Да я, Ваня, тебя к этим девкам и не ревную. Подумаешь! У нас в пекле это и вовсе не считалося греховодьем – так, развлечение сладостное, не более...
А Яваха всё успокоиться не может никак...
–Да ты чё, Борьяна, – руками он заразмовлял, – не видишь что ли, что этот брёх всё наврал? Э-э-э! – и он рукою с досадою маханул. – Ишь же загнул, гад – такое про меня придумать! Не, ну ты подумай – на что мне эти дуры-то сдались, когда я никогошеньки из них и не любил-то!..
И он тему порешил срочно переменить:
–Послушай, ты мне вот чего лучше растолкуй: какие ещё сорок лет? Сорок дней может быть прошло – и всё...
Посерьёзнела чуток Борьяна, на раскипятившегося Явана сочувственно глянула и сказала:
–Нет, Ванюшенька, это правда. Действительно сорок лет уже с той поры минуло. Не веришь? Сам скоро всё увидишь...
И порешил тогда Яван к царю Далевладу скорее податься, чтобы на месте с этой загадкою разобраться.
Ладно. Подъезжают спустя времечко они ко дворцу, а там стража грозная с пиками у ворот сгрудилась, не даёт далее ходу-то молодцу. Яваха посмотрел – а никого и вправду среди стражников знакомых-то нету; попросил он их его пропустить, а те в ответ: ты чё, мол, паря – того, с приветом? Куда, дескать, прёшь, наглец этакий, да ещё и в виде таком непотребном?!
Удивился Ванёк, малость огорчился и к начальнику стражников вежливо обратился: не соизволишь-де ты, дружище, царю Далевладу о моём прибытии доложить – я, мол, его знакомец старый, он непременно будет мне рад...
А стражники вдруг как заржут… Какого, орут, ещё царя Далевлада – такого тут отродясь не бывало, а ежели когда-нибудь таковой и царил, то уже и кости евоные наверное в земле сгнили; наш же царь Далевид на весь свет знаменит, и он уж тридцать три года как нами правит! Может, кричат, тебе, шутничок, мозги вправить, а?
Осерчал тады Яваха всерьёз да и речет им с угрозою: ах вы такие-сякие негодные босяки – мне, мол, всё равно, как вашего царишку зовут, а только идите и доложите, что Яван Говяда ждёт его тут!
А те и не думают идти-то, поскольку их ещё больше от угроз сих Явановых смех разбирает – ну буквально они от хохоту помирают...Тогда нашего богатыря бравого не на шутку гнев праведный начинает одолевать. Хватается он за палицу... Ну а возле входа здоровенная такая Говяжья статуя стояла дюже гордая, вот по ней-то сгоряча и стукнул неслабо Ваня, чем в один миг каменного сего истукана и раздолбанил. Видят тогда стражнички распотешные – ёж твою в дребедень! – неладная получается хрень: парниша-то, ярью обуянный, не иначе как богатырь преявный!..
Побежал вовнутрь главный стражник доложить царю о Яване.
Долго довольно ждали. Наконец появляется на балконе у входа сам царь – как есть в халате, не при параде, – видать, от отдыха его только что оторвали. Для Явана незнакомый вроде личиной: лет под шестьдесят на вид пожилой такой мужичина, и явно собою не Далевлад...
Конечное дело, царина был встрече не рад: что такое, он завопил, почему от важных дел по ерунде его отвлекли? А потом в незнакомца повнимательнее он вгляделся, глаза выпучил и заорал:
–Ба-а! Ваня!!! Да неужто это ты и впрямь! Ох ты! Ах ты! Вот так встреча! Гость ты мой дорогой! Страшно же подумать – сорок годов прошло!..
И стражникам наказывает сердито:
–А ну-ка впустить ко мне Явана Говяду незамедлительно! Живо, живо, паразиты! Вот я вас, канальи – всех до единого в дворники разжалую!..
Да и сам-то метнулся назад Явана встречать. В чём был через время недолгое наружу выскочил, и едва Ваньша с Бяшей успели у коновязи коней-то привязать, а царь уж тут как тут нарисовался. Вгляделся он в лицо Яваново с любопытством жадным и в объятия заключил героя с непритворной отрадой. Прослезился от избытка чувств старый даже, мня и хлопая по спиняке Явашу. Потом спрашивает его: а это, мол, кто? Тот отвечает: жена. Царь: да? Поразительная, дескать, красавица!..
Ну, тут Борьяна царскому величеству улыбается, представляется, кланяется, всё такое, этикет... Расчувствовался сильно дед. Платочек вынул, слёзы утёр, сморканулся. Говорит Ванюхе:
–Всё-таки ты вернулся! А мы уж и не чаяли тебя, Ваня, дождаться. Вона, видишь – я ныне стар стал да сед, а ты такой же юный, как и прежде... Хотя нет – и тебе, я гляжу, досталося, – вон чего с твоей шевелюрою сталося!..
Потом очухался царёк наконец. Ведёт пару шикарную во дворец. Чад и домочадцев живо скликает, и Явана живого с его женою обалдевшим людям представляет. И грандиозный пир велит без промедления учредить, дабы гостей дорогих попотчевать да усладить. Ванькины же на сей счёт возражения и слушать не хочет, а плачет лишь да хохочет. Ну вроде как умом чуток обносился…
Яван тогда на царское предложение согласился. А, думает, хрен с ним, с этим Далевидом, а коли сразу уеду, то будет ему обида…Не стал Ваня огорчать из-за фигни добрых сих людей, хотя не терпелося ему белый свет уже увидеть поскорей.
А тут и пир на весь мир загремел. Народу всякого собралось – видимо-невидимо. Со всех краёв любопытствующие приехали, чтобы хотя бы издали взглянуть на ожившую их легенду, на расейского чудо-богатыря…
Яван с Борьяною просто бешеной пользуются популярностью. На улицы им без охраны не стоит и соваться – каждый олух лезет с беспардонной фамильярностью и желает если и не словом с героем перекинуться, то уж хоть бы дотронуться до него или вблизи на его фигуру статную взгляд кинуть. Явану с женой и побыть-то наедине не дают: так везде и толкутся, так, проныры, и снуют...
Называется, медовый месяц молодые проводят: то сражалися плечом к плечу они оба, а то тут за ними целые толпы ходят...
Ну, Ванька это дело терпит – чего уж там. И хотя такая иногда от этих зевак ему делается скроба, но ведь это они из лучших чувств их преследуют, не по злобе... Между прочих развлечений к бычине медному Яваха Бяшу свозил. Собственноручно сеном даже при встрече его покормил, и на им только понятном языке с животиною волшебною поговорил. Тот был рад явно, что опять увидал Явана, богатыря, как оказалось, не забыл – крепко, видать, сына Коровы он полюбил. Дозволил даже Ване по окрестным полям на себе покататься, и даже Борьяну на себе покатать не отказался. Оченно ярый бык довольным казался...
Узнал от Далевида Яван, что царь Далевлад его крепко ждал, а потом, когда годы бесплодные один за другим стали проходить, и надежда из сердца царя испарилася, почал старичина с горя да печали на зелено вино зело налегать. Тут его с пьяного угару и хватил кондратий. А скоро за мужем и царица Милояна в болезни скончалася, тоже Явана ждала она, да не дождалася. Ну а сам-то Далевид расхвастался, что по правде пытается он править: много чего сумел он у них поправить и грешникам здешним невозможную прежде свободу дал – ну, да без крепкой-то руки тута никуда, народишко бо кругом гнилой, сильно попущать им тоже нельзя, а то беда...
Яван, конечно, похвалил Далевида-царя, а потом его и спрашивает: а куда это Прияна подевалася?..
Не сразу ответствовал царь, как-то опечалился, слезу даже уронил и малость размочалился. А затем и отвечает, что царевны Прияны в то же лето, как ушёл Яван, на свете ихнем не стало. В саду она утром гуляла, а тут вдруг, как словно из под земли взялась – чёрная жуткая длинная змея! Набросилась она на Прияну, в ногу её ужалила и стрелою куда-то умчалась. А бедняжка в тот же час в ужасных муках скончалась.
Опечалился и Яван, такую весть среди праздника услыхав. Не иначе, смекает, это подлюга Двавл тут орудовал – его, похоже, штуки-то… Сильно Ване Приянка ведь нравилась, не любил он её, а... нравилась. Жаль, дюже жаль, что безвременно царевна преставилась... Ну, а с другой-то стороны и ладно, ибо на белом теперь свете возродилась мученица Прияна.
Вот. Пожили они там ещё с неделю где-то али чуть поболее, и сильно Ване захотелось вдруг на волю. Надоели ему по горло пиры все эти да в его честь славицы и порешил он незамедлительно за море отправиться. Как его Далевидка ни уговаривал – ни в какую Яваха не соглашался; оставаться здесь, говорит, не могу я, бо дюже я тута тоскую, и чего-то у вас мне неймётся, не естся более и не пьётся, а всё это оттого, что свет белый меня зовёт…
Ну чтож, расставаться, так расставаться. Умный царь понимает, что не век же богатырю расейскому в аду куковать; смирился он с неизбежным и уговоры свои приставучие прекратил.
Преогромнейшая толпа на проводы Ванины собралася. Все жители того чистилища стоят на берегу, плачут, руками да платочками машут – наглядеться не могут на людей уходящих. А те коней своих вывели, народу в пояс поклонились, Яван Далевида напоследок обнял и... они в небо устремились. В Самарово княжество им лететь подошла пора, а народ на берегу тысячеустно закричал героям «Ура!..»
Перелетели они через море быстрёшенько. И то сказать – кони залётные отдохнули ведь добре, так под ними вдаль-то и рвутся, прямо не удержать. А тут и берег уже. Ваня глядь – что такое? Высится середь города прибрежного нечто высоченное этакое и большое. Пригляделся он к сему объекту получше, подлетев слегонца поближе – ёж в твою кочерыжку! – невже опять монументище Говяжий воздвижен?!
А и вправду ведь – он самый-то и есть: каменный торчит исполин Говяда! Как раз на том месте, где когда-то зловещий Самаров замок стоял, из которого Ванька чертей ещё выживал. Да такой-то этот памятник собою охрененный – самое высокое здание в городе ему по колено!..
Не стали супруги летучие, как снег на голову из тучи, на город-то опускаться. Тот же, что и давеча, они маневр совершили: вдали от градских стен приземлилися, кругаля дали и верхами затем прискакали.
А в воротах стоят мордастые такие хари и их вовнутрь города и не думают пущать. Чего, спрашивают, вам там надо?
Ваня им и отвечает: так, мол, и так – хотим князя Самара навестить, или его потомков, – я-де у вас уже был в гостях, давно только. А стражники головами недружелюбно закачали и гостей грубой руганью привечали; к нам, орут, просто так не прут, у нас город на весь мир знаменитый, поскольку его в старину сам бог посетил! А вы, наглецы, с пустыми руками, мол, идёте – как и чем, интересно, идола бога удобрите?
Удивился тогда Яван. Этот что ли бог, спрашивает – сей вон болван?
Как услыхали привратники про кумира свово хуление, так ещё пуще ужесточили к приезжим-то отношение: ворота они моментально прикрыли, мечами да пиками ощетинились, а со стен луки на них натянули – вот-вот, мракобесы огульные, стрельнут!..
Да ещё какой-то мужик невежливый в дорогой и яркой одежде со стены повысунулся. От гнева он аж задрожал, кулачки крепко сжал, ими размахался, и всадникам заугрожал нахально:
–А ну-ка убирайтесь, нечестивые твари, от города нашего вон! Как смеете вы оскорблять бога Явана Великого,Чертокрушителя знаменитого! Живо коней вертайте, да отселя мотайте, а то на себя у меня пеняйте! Кому говорю! Ну!..
–Да как же так, братцы?! – развёл руками Ваня. – Чушь какая-то получается! Я ведь и есть тот самый Яван, который у вас сорок лет назад гостевал и из замка вашего чертей выгонял! Ё-моё! Неужели меня никто не узнаёт?..
Только стражи его речению не поверили, окрысились да ощерились они точно звери. А это мурло начальное прегневно зараспиналось:
–И-ии!.. Да как ты осмелился, юнец, мерзавец, подлый ты самозванец, себя, такую дрянь, за самого бога ещё выдавать! Ах ты кощунец дерзкий, святотать! А ну, молодцы, в этих тварей – стреляй!..
И роище вострых стрел в тот же миг в гостей полетел. Да только чудо-кони среагировать вовремя успели: в небо они стремительней стрел взлетели, и пернатые те прутики мимо цели все пролетели, втуне пропав. Ахнула собравшаяся у ворот враждебная толпа, а Яван с Борьяною уже циклопический сей монумент облетали, будучи на высоте недосягаемой. И действительно, сооружение это было великое, да только не понравилось Ване чего-то в собственном, так сказать, облике, ибо черты холодного застывшего лица излучали величественную надменность, а прегордая кичливая осанка – тупую какую-то степенность...
Нет, что ни говори, а похожести у Вани с этой статуей практически не было.
А внизу, у самого широкого постамента, торговля бойкая вовсю кипела: продавали Говяжьи статуэтки, всевозможные заковыристые амулетки, ворожили жрецы отвязные, жгли в жертвенниках мясо, пили пиво, вино и квас...
Дюже всё это ушлое капище Явану-то не понравилось. Приблизился он, не долго думая, к истуканьей башке, да как хряснет великану каменному по толстенной его шее! Побежала по камню косая трещина, и стала бащчища огромная набок крениться, а потом с треском и скрипом от плеч необъятных она отвалилася и словно нехотя вниз покатилася. Добро, что успел народец споднизу вовремя эвакуироваться, а то бы точно немалое их количество голова бы собою придавила...
Ну да это была уже не Ванькина печаль. Очень уж богатырь с Расиянья вознегодовал, что в его честь какой-то пошлый культ здесь образовался. И представить даже такого он не мог, что из него тут сделают бога... «Да уж, – подумал он, размышляя, – сии рабские души готовы человека даже обожествить – да даже камень! Поэтому наверное в чистилище и обитают, ага...»
Присоединился Яван к летавшей неподалёку Борьяне и вот чего в нетерпении ей сказал:
–Полетели, друг Бяшенька, на белый наш свет, а то моченьки моей больше нету! Далее быть мне в аду невозможно – во как устал я! Тошно!..
–А куда, Ванюш, полетим-то? – она его спрашивает.
–Да на самое то перепутье, где мы с братьями выбирали свой путь, – порешил Яван и добавил. – Двинем давай-ка к бел-горюч-камню, на коем ещё огневые письмена горят!..
Ладно. Туда, так туда. Летучим коням всё равно ведь куда лететь – куда седокам придёт в голову повелеть. И до того сильным было у Вани желание сии места обрыдлые поскорее оставить, что почти мигом их кони доставили до пункта былого братниного расставания. У заветного камня заметного полёт они только и остановили.
Яван с Борьяною на чудный тот камень подивилися, а на нём ни огненных объявлений теперь не было, ни каких-либо отметин о братниных возвращениях. Что тут делать, да как им быть? Без братьёв ведь отселева не дело будет отбыть... Задумал было тогда Яваха Гордяя со Смиряем скакать выручать, но Борьяна уговорила его слегка повременить, утверждая уверенно, что они сами вот-вот должны подойти-то...
Так всё в точности и случилося! Не успели наши путники чаи даже у того распутья погонять, как вдруг глядь – с правой сторонушки царевич Гордяй показался! Да таким-то жирным, рыхлым и упитанным он стал, что Ванята спервогляду насилу-то его узнал. Ажно одёжа на нём от тучности непотребной расползлася, и в прорехи пролезли сальнообильные евоные телеса… А почти одновременно с обрюзгшим Гордяем появился с противоположной стороны и Смиряй, да толечко... боже ж ты мой! – до чего он стал дохлый-то да худой! Яваха сначала не поверил даже своим глазам, потому что от увальня Смиряя и половины пожалуй не осталося – так, обтянутые кожей кости, да чуточку на них мясца, – узнай тут поди былого-то молодца!..
Как увидали братья живого и здорового Явана, так не своими голосами от радости они заорали и что было прыти навстречь ему побежали. А как подбежали, то в объятия его немедленно заключили, превесело засмеялися да пренервно заголосили...
–Братуха! – они вопили...
–Яван!
–Живой!
–Дорогой!
–Вот так Говяда!
–Как я рад!
–А я ещё радее!
–Победил-таки всех злодеев!..
А как восторги эти телячьи малёхи поулеглись, так оба брата, как по команде, на спутницу Яванову, охреневши весьма преявно, уставились. Ажно раскрыв рты на красавицу адскую заглазели, этакие ротозеи. Кто это ещё такая, спрашивают у братана?.. Ну, Ваня им вкратце всё как есть объясняет и жену свою братьям представляет: прошу, говорит, дорогую мою жену Борьяну любить и жаловать, а заодно и к столу, мол, добро пожаловать!..
Расселися они тогда у скатёрки-хлебосолки вчетвером. Смиряй как налёг на обильное угощение, так без всякого явного смущения почитай всю снедь-то и умял – ох, и сильно, видать, паря оголодал! А Гордяй тот вообще есть отказался – говорит, я на месяц вперёд обожрался...
И вот какую историю о своих похождениях он рассказал...

Уважаемый читатель, мы заметили, что Вы зашли как гость. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо зайти на сайт под своим именем.