38 глава

Про то как Ваня Ужавла в дому его навещал.

Без каких-либо приключений и быстро весьма долетел Ваня до места обитания своей компании, на балкон плавненько опустился и в гостиную заявился. Шустрила Делиборз уже не спал и по комнате хлопотал, битую посуду и стулья сломанные в отдельную гору убирая. И пока остальные дружинники расчухивались да на завтрак собирались, поведал Делиборзка Явану, как Буривой вдругорядь-то напился пьяный, после чего, само собой, он разбуянился, мечом, скотина этакая, размахался и всю их шатию-братию поразогнал кого куда. Ну а после этой сцены некрасивой витязь гневливый порешил отселева удалиться и злачные места в городе навестить. Лучшего времени для сил своих применения не нашёл. Взял меч и ушёл. И по сию пору носа сюда более не казал.
Ну, Делиборз свой рассказ невесёлый дорассказал, а Яван его выслушал, не перебивая. Ничего он на это не ответил и после чаепития скучноватого наказал дружинушке собираться, ибо в «Красный мак» порешил перебраться, куда его Борьяна звала. И в это как раз времечко заявился туда к ним Ужавл. Во всём облике посланца царского сквозила странность, и не доставало ему явно обычной его наглости. Харя у хмыря посыльного была прямо крысья, а выражение блуждало на ней аж кислее кислого…
Спрашивает его Ванька, чего да как, а тот в ответ: так, мол, и так, господа постояльцы – беда-де у нас случилася невероятная: погорел, мол, вчистую сам князь Двавл!..
–Ох, Яван, – возбуждённо он добавил, – в голову у меня такое не вмещается! На самого Чёрного Царя покуситься-то Двавлишка тщился, да ни хрена у него не вышло, рог ему в дышло – всё раскрылося и наружу вышло! Теперь главного идеиста повсюду ловят да ищут, но он, собака, куда-то успел сбежать. Зато схвачено несколько властителей и предстоятелей, евоных ближайших подельников и приятелей! Теперя не отвертятся, ангелы!.. На моей, Ваня, памяти таких событий никогда не бывало – ну, чтоб обнаружился такой великий заговор… Надо же – на самого державного государя князёк какой-то жалкий бочку вздумал катить! Власть высшую, змей искусительный, вздумал захватить! Ой, что делать-то счас? Как быть? И какая морда конторою нашей будет отныне руководить? Да-а, дела!..
–Э-э-э! – возразил чёрту Яван. – Нашёл о чём горевать да голосить! Ну, одного прохвоста удалось разоблачить. Что толку? На его место встанет другой – в точности, может, прохвост же такой, а то и похитрее гораздо. Найдутся охотники порулить да власти перехватить бразды. Ведь как свинья без грязи, так государство без князя обойтись не может. Это уж точно!
–Нет, Яван, – озабоченно покачал головою Ужавл, – чую я задницей, что на сей-то раз дело простой заменой не обернётся! Не такой этот Двавл дурак, чтобы сдатьтся вот так! Драться он будет, факт! И чья ещё в оконцовке возьмёт-то – тут сам ангел даже не разберёт! Как бы не было у нас расколу. И тут крепко надо раскинуть мозгой, чтобы сдуру не прогадать и на верную сторону вовремя встать. Так-то вот!
–Сочувствую тебе Ужавл! – усмехнулся Яваха. – Смотри, брат, не дай маху, а то и впрямь загремишь на плаху! Вернее, в душемолку эту вашу окаянную.
–Смейся, смейся, Яван! – огрызнулся чертяка ехидно. – Мне не обидно. Только в силе хитрости Двавловской я не сомневаюся, ибо убеждался я в ней не однажды. Вот кстати, сей вот ночью как раз, до всех этих ещё событий нехороших, встретился он в городу́ как бы ненароком с долбанным этим вашим Буривоем – а тот был в немалом подпитии – да на нашу сторону его и переманил!
–Врёшь! – воскликнул в негодовании Яван. – Быть того не может!
Да и все прочие не поверили брехливой этой сволочи, закричали они на него, заорали и доказательств от чёрта потребовали.
–Побожись, гад!– стукнул по столу кулаком Яваха.
–Ну вот ей-бо... Тьфу! – Ужавл аж скривился. – Да мы ж не божимся! А только чего мне врать-то зазря? Пользы мне ведь от этого – ни ху-ху! Говорю как на духу! Так вот, этот ̀̀самый ваш герой завалился с мечом огненным в одну ближнюю отсель колобродню, порасшугал тама всех, выпивки, девок себе потребовал, столы да стулья во гневе пораскидал... Короче, скандал! А я Двавлу как раз об вас всё подробно докладывал... э-э... хм... ну да – он у меня, то есть, об вас всё выпытывал... Моментально ему о происшедшем доложили, и мы живо в ту колобродню покатили. Заходим. Двавл выражение на харе приветливое изобразил и аж радостью весь засквозил. Умеет он это делать, паразит! О, говорит, какой мы чести сподобились – сам-де сияр Буривой своим посещением нас удостоил, величайший, мол, воин изо всех воев! Кровару нам, орёт, живо!.. Да дурака этого и подпоил пуще прежнего. Тот как хлебанул кружку кровару, так вмиг с катушек и слетел напрочь: тебя, Яван, стал ругать да власти великой принялся домогаться... Ох, доложу, и мастер же он ругаться! Отродясь я таковских коленец не слыхивал – превосходная, надо сказать, ругня! Хм!.. Завидует он тебе, Ваня. Ты его и моложе, и сильнее, и ведёшь себя ты вольнее. Да и вообще – ты парень сердешный, а Буривойка этот – обыкновеннейший грешник. Ну, допустим, был он царём, а на шее-то – страстей ярём...
–Хватит о нём! – отрезал решительным тоном Яван. – Я Буривою не судья. Пускай его Бог судит, коль посчитает нужным! А только, ежели он с мечом в руке против правого нашего дела встанет, то уважаемым для меня быть перестанет. Нам враги не дорог̀и!
–Правильно, Ваня! – поддержал Явана Сильван.
–Во-во!
–Так его!
Это уже другие голос подали.
–Пущай держится от нас подалее!
–Кхе-кхе! – закашлял сторожко Ужавл. – Всё это конечно правильно, но я-то пришёл к вам не просто так. Мне ж вас, господин Яван, на большой царский бал пригласить велено. Поближе к вечеру он состоится, и вашей милости обязательно надо туда явиться, ибо будет вам дадено последнее и окончательное задание. А пока княжна Борьяна меня тайком попросила, чтобы я вас в её домик переместил. Царь-то ввиду Двавловских возможных козней за её жизнь очень опасается и никуда её от себя не отпускает.
Ну чтож, никто был не против, а даже напротив. Вывел вскоре Ваня всю компанию из роскошной той Двавловой гостювальни, и поехали они на Ужавловой колымаге в Борьянину островную домягу... Подъехали. С самоходки сошли. К домику расписному по мостику неширокому подошли. А Ужавл из кармана перстень-печатку вынимает и к воротам его приставляет. Это, говорит, ключ заговорённый мне княжна передала, а то иначе в терем-теремок и не попасть. И вправду – воротца те растворилися, и Ужавл компанию внутрь войти попросил, после чего перстенёк Ване кинул и до обеда его покинул.
Ванькиным сотоварищам новое их жилище дюже понравилось. Ближе, видать, пришлось по душе – уютно, как в шалаше. Разобрали они себе по комнатёнке глянувшейся, а потом в большой палате вместе собралися и стали время до обеда коротать: что да как с ними было, обсудили и ничего пока не делать порешили. Стали отдыхать да песни спивать.
А где-то после обеда и даже ближе к вечеру сызнова в гости к ним Ужавл заявился и первым делом на Явана оценивающе воззрился.
–Прошу у вас прощеньица, господин Яван, – кривляясь и ухмыляясь он заблеял, – но в таком вашем виде идти на бал будет предосудительно. Вам, как бы это сказать... платье надобно поменять, а то в отрепье этом диковатом неудобно как-то на балу щеголять... Ну, в самом-то деле: этакая статная фигура – и в какой-то омерзительной шкуре!..
А Яваха посмотрел на чертяку сердито и отрезал ему деловито:
–Знать ничего не желаю! Я в шкуре этой хожу, а не щеголяю. Так что: или я в ней на бал этот ваш заявлюсь – или здеся остаюсь! Ежели я, по вашему мнению, выгляжу лоховато, то мне и тута неплоховато.
Пришлось Ужавлу кое-как смириться. Он тогда и говорит:
–Хорошо, хорошо, Яван – как пожелаете, так себе и поступайте! Как говорится, кто как хочет, тот так и скочет. Только лично я приодеться буду не прочь, так что давайте поедемте и в товарню по дороге заедемте – товары-то за счёт конторы. Хе-хе! Опять же, масочку и вам надеть придётся – тож бал будет маскарадный, а не просто какой парадный…
И поехали они в центр города вдвоём. Остановилися там на широкой площади, в шикарную одну домину зашли и преогромнейшую залу тама нашли. Народу местного в ней было – как словно в муравейнике мурашей. Черти, и в особенности чертовки, между небольшими разноцветными кабинками прытко бегали, сновали, вопили, ссорились и ругались. То в одну, то в другую кабину они заходили и тама какое-то время проводили, а на выходе или пакет или сумку с собою несли, а то и вместительный ящик волоком волокли...
–Вот, Яван, гляди, – гордо Ужавл возвестил, – это и есть наша главная отоварня! Тут по видеологу можно чего хочешь заказать и купить. Ну всё-превсё есть – только плати!
А в это время из ближайшей к ним кабины какой-то толсторожий чертяка вывалился и, ругаясь себе под нос, мимо них прошествовал да восвояси и удалился. А Ужавл быстренько к кабинке подскочил и, отпихнув некоего чёртика, собиравшегося уже туда сунуться, с гордым видом к Явану оборотился и его позвал:
–Прошу пожаловать, господин Говяда! В этом заведении вам завсегда рады!
Произнёс он это нарочито громко, поскольку с появлением там Явахи вокруг стали собираться зеваки, кои зело живого человека увидеть хотели и во все глаза на него таращились. Ванька же, как ни в чём ни бывало, сквозь собравшуюся толпу пробрался и в открытую чёртом дверь шастнул.
Зашёл, значит, смотрит, а там два кресельца мягких стоят, а перед ними небольшой столик виднеется, на котором аппарат аккуратненький был приделан с такими как бы окулярами для глаз. Обстановка же в кабинке не была особенно изысканною: и стены, и пол, и потолок выложены оказались разноцветными плитками. А внимание Яваново змейка золотая привлекла, навроде как статуэтка. Сиё украшение адское рядышком с аппаратом стояло на столе, рубиновыми глазами вошедших меря и пасть хищную в оскале щеря.
–Присаживайся, Яван, сюда, – вежливо предложил Ужавл. – Посиди пока, а я тем временем выберу подходящий себе нарядец на вечерний наш маскарадец. Хе-хе!
Сам в кресло уселся, к аппарату придвинулся, глазами к окулярам приник и стал в них глядеть внимательно, точно увидел там что-то занимательное.
–Ага, вот! – воскликнул он вскорости и чётким голосом произнёс: Заказ номер три шесть пять – два шесть семь восемь! На габариты надзыря Ужавла, код личности два – три – И – шесть – пять – ноль – УЖО!
И в кресельце расслабленно откинувшись и ногу на ногу закинув, принялся он мотивчик какой-то разухабистый насвистывать с видом превесьма деловым. На вопрос же Ванин, каким образом происходит тут процесс отоваривания, он лишь усмехался да отвечал, чтоб Ваня не гоношился да маленечко погодил: счас, мол, сам, говорил он, увидишь... И точно. Пары даже минут не минуло, как в полу за ними люк плавно открылся и из него пакет какой-то появился. Ну, Ужавл пакет этот хвать, разворачивает его живо, а тама преяркое, украшенное драгоценностями одеяние находилося. В один момент чёртик из своей одёжи выпростался, оставшись в одних цветастых трусах, а потом, не долго думая, балахон сей свободный на себя и напялил. Хо! Приосанился Ужавл гордо, начванился мордою, и аж до неприличия в этом новом своём обличии упыжился изобразить величие. Прошёлся он туда да сюда, перед зеркалом стенным повертелся, на расфранченную свою особу вдоволь насмотрелся да и спрашивает в большом самомнении:
–Ну как, Ваня, впечатление?
А тот усмехается:
–Клёво! Ни дать ни взять красаве́ц! Нутром, правда, тот же подлец...
И Ужавл захихикал да заржал:
–Это ничё, что подлец, Яван – для меня это преимущество, а не изъян! Уж лучше быть хищным мерзавцем, чем сожранным добрым зайцем!
–Ну что же, – добавил он с довольною рожей, – заказ беру. Нам с тобою осталося масочки покрасочнее подыскать. Давай вон смотри в окуляры и чего хочешь, то и представляй, ну а потом уж и я подберу личину себе по чину…
Придвинулся Яван к аппарату, за ручки гладкие взялся и глазами к окулярам прижался. Смотрит, а там вроде совсем пустое объёмное пространство обозначилось, подсвеченное лишь слегка сиреневым окрасом... Ну чё Ване выбирать-то, какую ещё такую маску? И втемяшилось ему вдруг в башку бычью морду пожелать заказать. А что? И по сути, глядишь, верно – и по форме не скверно! Яваха ж действительно коровий сын-то и есть – к чему ему бо́льшая нужна честь? И только он в воображении своём примерный масочный образ замыслил, как тотчас в сумраке том пустоватом разные бычьи хари словно из ниоткуда появилися и ярким светом со всех сторон осветилися, при том ещё и поворачиваться стали вокруг своей оси... Выбрал Яван одну бычью личину, коя пуще всех ему показалася охоча, номер её вслух пробурчал, и всё это видение сразу пропало, будто и вовсе там не бывало. Тогда и Ужавл глаза к окулярам прижал. Выбирал он долго – всё вроде без толку. А потом, весьма уже рассердившись, на какой-то экземпляр он всёж согласился, и через времечко неуказанное получают они оба по маске: Яваха, как и было заказано, бычачью, с прорезями широкими для глаз, круторогую и с выражением наглости на свирепой морде; а Ужавл – чертячью, слащавую такую, мятую, видом зело порочную и по виду брезгливо гордую. Примерили они их и остались в общем-то довольны, в особенности Ужавл, поскольку его маска как никакая другая к одеянию евоному попугайскому приставала.
Пришла пора расплачиваться...
–Вот не люблю я это дело, хоть плачь! – чёрт раскудахтался. – Хотя в данном конкретном случае расстраиваться мне вроде не надо – все наши покупки за счёт Пеклограда будут оплачены…
Скривился он, будто лимона кусанул, на пол сплюнул и, подошед к столу, в отверстую пасть золотой гадюки большой палец правой руки засунул. Сначала неприятное металлическое шипение послышалось, потом звоночек звякнул серебристо, а Ужавл палец от пасти отнял и Явану ладонь свою раскрытую показал. Глянул на ладонь Ваня, а там как бы такое яркое засветилось оконце, в коем, точно живые, цифирки бойко замельтешили. Потом вся эта циферная чехарда остановилася, и в окошечке ладонном окончательная цифра засветилася: что-то там за шесть сотен чего-то... Затем всё быстро померкло, и ладонь Ужавлова стала прежней: узенькой, гладенькой, хилой и нежной.
–Что это ещё за хрень? – вопросил Яваха с недоумением.
–А это мы так расчёты производим, – ответил чёрт. – У каждого из нас – имеется в виду горожан, а не зазаборных лихоманцев – в большой палец ведюлька особая вставлена, подобная мельчайшей занозе, в которой счёт личный заводится централизованно. При взаимных друг с другом расчётах нам достаточно совершить рукопожатие, произнесть кодовую фразу и мысленно согласованную сумму цифр один другому передать. Ну, или как сейчас – в специальную считалку палец засунуть. В тот же миг нужная сумма с одного счёта на другой и переходит. Это очень, очень удобно!
–А что у вас служит единицей расчёта? – любопытство Ванюху взяло ещё то. – Наверное золото?
–Хм! – усмехнулся Ужавл высокомерно. – Золото!.. Нет, конечно! Золото, вестимо, сильно, да ведь условно оно. Сила в нём не прямая – воображаемая. А у нас чистая имеется силушка, единственная и неподражаемая. То самый что ни на есть силоёмкий товар – живой и мощный кровар! Представляет он из себя и силу могучую, и питание наилучшее, а измеряем мы его в чпоках – это нечто вроде напёрстка такая ёмкость…
И Ужавл далее Явану рассказал, что у него на счету более шести тысяч чпоков этих самых имеется, так что он чёрт далеко не бедный, само собой разумеется и, как зело усердный в служении, занимает подобающее ему высокое положение... Хотя, добавил он явно ревниво, властители и предстоятели богаче его неизмеримо, бо им миллионы принадлежат, и в сравнении с их богатствами неисчислимыми все нижестоящие черти пред ними в пыли лежат…
Ладно. Взяли они каждый свои покупки. Ужавл сразу с места-то подхватился и на выход заторопился. Вышли они из кабины, сквозь толпу густую зевак кой-как пробрались, на площади опять оказались и в драндулет самоходный забрались.
–А куда нам спешить-то, а? – Яван чёрту вопрос кидает. – До вечера ещё время достаточно, а я первым на бал ваш не желаю являться.Чем будем заниматься, Ужавл?
–А ведь и верно, Ваня, – скумекал чертяка, – действительно ещё рановато. Хм...
–Во!.. – воскликнул, подумав, он. – А давай... ко мне в гости смотаемся? Я обитаю тут недалече. Скоротаем время до вечера...
Яваха на его предложение вполоборота согласился, и экипажик их самоходный по улице покатился. Проехали они не дюже много по гладкой и ровной градской дороге и подъехали вскорости к немалюсенькому дому, змеевидной лепкой украшенному и собою на вид квадратному и довольно большому, коий был выкрашен в жёлтое.
–Вот где мои хоромы! – воскликнул Ужавл гордо и смямлил надменную морду. – Тута одни надзыри живут. Очень, замечу, удобно тут…
–А отчего дом такой жёлтый? – выразил Ваня недоумение.
–Потому что это нашего чина цвет, – был ему ответ. – Ну, Ваня, пошли. Милости прошу к нашему шалашу! Хе-хе!
Выбрались они из самоходки и вперёд двинулись неспешной походкой. И только, значит, в колонную переднюю они зашли, как Ваня сразу двух роботов-стражей заприметил, стоявших посредине: они по бокам прохода узкого стояли и всех входящих – а их было немало – красными своими глазами словно бы просвещали. И, проходя мимо сих истуканов, шумливые и говорливые обычно местные обитатели как-то сникали и замолкали.
–Это они для порядка тут поставлены, – объяснил Ужавл шёпотом при подходе к стражам, – дом вишь стерегут и всяку шелупонь низкочинную отсеивают. Да и вообще – мало ли...
Договорить ему не дали.
–Стоять! – рявкнула вдруг одна махина и на Явана засверкала буркалами рябиновыми.
–Назад! – ещё более грозно рыкнул второй агрегат и для пущего эффекту устрашения произвёл тела своего шевеление.
Яван-то чтож, остановился и на Ужавла поглядел, усмехнувшись миролюбиво. А тот отчего-то растерялся, замялся, припотел и не шибко-то уверенным голосом загалдел:
–Э-э-э... Пропустите нас, мерзавцы! Вы что, не видите? Это же я, шестьсот шестого номера постоялец! А это со мной посетитель... Кому сказал, пропустите!
А эти адские создания на вопли Ужавловы – ноль внимания. Первый истуканище строгим голосом лишь сказал, что они-де руководствуются приказом и в этот режимный дом бесчинникам всяким вход заказан.
Ужавл тогда попытался ещё большее изобразить негодование, но второй стражник, ни слова не говоря, огнемёт невеликий из-за спины выхватил и направил его на Явана.
–Считаю до пяти! – он отчеканил и перстом указал на Ваню. – У тебя, шелупонь бесчинная, есть ещё возможность, чтобы уйти. Раз!..
«Вот тебе и зашёл в гости! – озадаченно подумал Ванёк. – А не ходи к чертям на огонёк!»
–Два-а!.. – протянул страж.
Ужавлишка, видимо усекая, что дело приняло худой оборот, и что сей тупой обормот и впрямь сей миг-то пальнёт, по-бабьи вдруг взвизгнул и пулей в сторону сбрызнул. Зато Ваня ваньку далее ломать не стал и подставляться под огнемёт перестал: колобом по полу он катнулся, рысью вверх потом взметнулся, ухватился за стволину огнемётную, руки чуток напружил и... в полмига стража обезоружил. Да без лишнего промедления как огреет истукана огнемётом по темени! Тот только ухнул да на пол рухнул и чего-то в башке безмозглой у него заклинило: по телу железному мелкая трясца волною прошла, и бормотня какая-то непонятная из отверстия ротового прерывисто изошла:
–Про-хо-хо-хо-ход за-за-за-прещ-прещ-прещ... низ-зя-низ-зя-низ-зя...Уй! Ай!..
А пока долбанутый робот-обормот таким вот образом бормотал, Яваха и другому стражу ладонями своими крушеярыми по ушам от души вдарил. Стебанул даже первого раза пуще – аж башчищу ему приплющил. От такого мощного удара железоголовый герой тут же вышел из строя, на оба колена пал, и глазищи красные у него погасли.
–Ну что, ваше неблагородие, – Ужавлу Ванюха орёт, – навроде проход нам свободен, а?
А Ужавл лишь башкою очумело кивает да меж недвижными стражами вперёд шныряет.
–Вот так вот, чертяка! – поучает чёрта Яван. – Хозяином себя считать тебе тут пока рано, раз в твоём же дому тобою командует охрана…
А тот оправдывается:
–А чё я-то? Чё я? Это Управоровы мордовороты! Кому хошь, обормоты, дадут укорот! Ума-то в них ни грамма – одни чертограммы...
Да быстренько Ваню берёт за локоток и волокёт его скоренько в дальний уголок, где двери подъёмников виднелися в количестве немалом. Испугался, видать, за Ванькину роботома́хию, поскольку начавшая собираться толпа, глазея на повреждённых изрядно роботов, стала помаленьку поднимать ропот...
Вот идут Яван с Ужавлом, от проходной удаляются, а чертишка, подлец, назад озирается и канючит, зануда:
–Зря ты, Яван, с ними так круто обошёлся всёж! Невже по-другому как-то не нашёлся? Э-э-э! Мало мне не покажется, ежели Управор о случившемся дознается! Имей в виду – ты мне никто, Ванята и если что – сам будешь отвечать!
–Ну чтож, изволь, – усмехаясь, кивает Ванька головой. – И отвечу. А то с тебя ответу, как со свиньи проку: визгу много, а шерсти вона скока!..
И он дулю ему под самый нос сунул.
Ужавл на кукиш вытаращился, от злости весь побурел и в открывшуюся дверь подъёмника чуть не влетел. Подъехали они скороподъёмно на верхние очевидно этажи, где на богато украшенной площадке вскорости очутилися. Тута за углом, в одном из отдельных апартаментов их невысоконеблагородие господин надзырь Ужавл и ютились. А если без смеху, то жилище у этого мерзоблюстителя действительно оказалось весьма вместительным, разукрашенным прямо безбожно и почти что роскошным. Не чета, правда, Двавловской «Чёрной лилии», да ведь в той-то обители не какие-нибудь шестёрки-надзыри, а всякие властители и предстоятели жили…
Первым делом Ужавл Явану всю энту свою обитальню до последнего закоулка показал, гордости за своё имущество при том не скрывая. Была там и большущая ванная, и навная уютная спальня, и какая-то игральня, а также гостиная, туалет и несколько рабочих кабинетов... Яван-то и не такие хоромы на своём веку повидал, так что опытным оком находил везде изъяны, но виду из вежливости не подавал. Например, ни одной досочки в Ужавловой хоромине не было деревянной, но это наверное оттого, что хозяину дерево было не по карману. Поэтому всюду, куда ни глянь, была эта искусственная дрянь – по-теперешнему, значит, пластмасса. Никчёмная, надо сказать, была то украса: по форме невыразительная, а по цвету ни то, ни сё, или раздражительная.
Не мудрено, что первыми эту хрень изобрели черти – уж хотите верьте, а хотите проверьте...
Надоело Ваньке обиталище чертячье обозревать. Вот он хозяина и пытает:
–А чего это у тебя, Ужавл, как-то пустовато? Жена у тебя есть ли аль нету?
Тот же аж ржёт в ответ:
–Да какая ещё, к ангелам собачьим, жена! Таковая мне и на фиг даже не нужна!
–Ой ли так-то? А не скушно тебе здесь одному? Тоска не нападает?
Хмыкнул чёрт высокомерно, чего-то хотел сказать, а потом к столику махонькому подбежал и чего-то на нём нажал. И в тот же самый миг на стене экран большой возник, а на нём – боже ты мой! – засветился чертовок всевозможнейших цельный рой… Экран-то на небольшие квадратики оказался разбит, с вершок величиной каждый, и в тех квадратиках рогатые и безрогие бабёнки то жеманились томно, то подмигивали истомно, то пальцы на руке сладострастно сосали, а то задницами лихо крутили, живо вертелись да плясали... Все собою они были расфуфыренные, ярко раскрашенные, многие в роскошные одеяния разряженные, а некоторые буквально в чём мать родила, а вернее – в чём вылупились они из своего яйца. Вот такая лапцадрипцагопцаца...
–Мало? – довольно осклабился Ужавл. – Счас добавим...
И опять панельку на столе давит. И побежала по стене лента нескончаемая с местными сими красавицами, покуда чертяка видом самочьего изобилия не насладился и мельтешащую круговерть не остановил.
–Вона их, Вань, сколько! – воздел он вверх руки, потрясаемые от избытка чувств. – Правда, не жёны они мне, не жёны... так, потаскухи разряжённые. По нашему называются лярвы... К сожалению, обходятся они недаром.
–Как так?
–А вот. Любую из этих тварей выбирай, по дальновизору вызывай, о цене случки договаривайся и в постель заваливайся. Просто и удобно – прямо бесподобно! Только чем выше чином бабу завалишь – тем больше чпоков за эту шлюху отвалишь. Хотя бывает и наоборот: это когда некая чмымра тебя самого захочет взять в оборот. Хе-хе! Тут уж не зевай – цену набивай!.. Вот глянь-ка!
И он пальцем ткнул в один из квадратов. Моментально из него полуголая какая-то лярва выделилась, а вернее не она сама, а изображение её полупрозрачное и даже объёмное, которое в воздухе перед Ужавлом замаячилось. Приблизил чёртик руки к голой сей играмме и как бы начал её растягивать. И ух ты – через секунды какие-то узрел Яван женщину ростом в аршин, коя с виду совсем была натуральная: она улыбалася завлекательно, в воздухе вися, и плавно изгибалась...
–Сколько? – спросил у играммы Ужавл, брезгливо её оглядывая.
–Тринадцать чпоков! – воскликнула резким голоском навная чертовка и захохотала.
–Чё?! – нешутейно возмутился тот. – Да ты что, охренела совсем что ли? За третий долбанный чин тринадцать чпоков? Уй же и наглота!.. К ангелам пошла!
И он смял голоиграмму руками, после чего она пропала. Ужавл и экран убрал, кнопочку нажав, а затем к Явану оборотился и с негодованием сказал:
–Не, ты видал? Тринадцать чпоков за такую мразь?! Каково, а?..
–Хм! Видал – как не видать! – усмехнулся Яван. – Я то вижу, что грешная эта любовь особой радости тебе не доставляет, али не так?
–Пфу!.. – скривился любострадатель. – Да какая там радость! Надоели все эти шавки мне уже во как!.. – и он под рогами у себя провёл ладонью. – Тупые же все падлы! А-а!.. Я, Вань... о высокочинной госпоже уже давно мечтаю, ага. Прямо какая-то у меня стала мания. Не поверишь – стакан кровару готов я даже отдать, лишь бы с какой-нибудь главыршей или даже с начальницей переспать. О да! Но это всего лишь мечта...
–Маета это, Ужавл, а не мечта, – промолвил насмешливо Ваня. – Что толку – низко-или высокопородная у тебя будет наложница? Дело ведь это всё равно небогоугодное, а потому и бесплодное…
–О! О! О! О! – прищуря глаз, полез в бутылку усталый ловелас. – А то у вас, можно подумать, не так! Хм! Ври больше.Что я, по-твоему не знаю?..
–Значит, не знаешь, коли возмущаешься. У нас, Ужавл, любовь другая...
–Ну и какая она у вас, какая?
–Хм... – Ваня плечами пожал. – У нас в Расиянье влюблённые пары венчаются, свадьбы играют да от своей любви потомство доброе получить чают. А ежели пустоблудием да тряхомудием вашим заниматься, то пустоцветом можно навсегда остаться…
–Ну вы и уроды! – скривился презрительно чёрт. – Точно – недоумки! Это надо же такую бодягу придумать: с одной-единственной бабой, словно волы впряжённые, совместную упряжку волочь, да одну и ту же воду в ступе обрыдлой толочь! До самого, значит, конца никуда из под венца? И никакого тебе разнообразия? Фу – безобразие!..
Яваха даже рассмеялся, на прохиндея этого мудрствующего глядючи.
–Ну, чертячья душа, – спокойненько так потом он сказал, – ты, я вижу, нашей жизни и впрямь не знаешь, потому такие высказывания себе и позволяешь... А вот, предположим, пришёл ты в богатый сад, а там какие только плоды не висят; не знаешь даже с чего начинать – аж глаза разбегаются. Так ты чтож, один сладкий плод куснёшь да тут же в кусты его швырнёшь, чтобы уже другой сорвать жадно?.. Нет же ведь, правда? Плод добрый нужно до конца доедать, а не всё подряд хватать да надкусывать. Может статься, ты и одним плодом сыт останешься и за другим уже не потянешься. Ну а ежели ещё есть охота, так бери и другой. На здоровье! Только умей сказать себе хватит, а то, не дай бог, понос прохватит… Да вдобавок и по морде ещё сподобишься схлопотать, ежели начнёшь плоды воровать, ветки ломать да недозрелое кусать. Слушайся, брат, живота своего и не надейся на завидущий глаз... Так и у нас! В наших краях люди сходятся, чтобы радость да добро друг другу нести, а не чтоб один другого с кнутом пасти. Бывает, что и любовь без остатка проходит, а может... и не было её никогда. Так что же, прикажешь – с нелюбимым век вековать да горе горевать? Тот ведь не мужчина, кто пьёт кручину, и та не женщина, кто с тоскою обвенчана... Ищи себе другую пару, не теряй времени даром! У нас ведь муж да жена детьми навек не связаны, потому что потомство расийское более община учит да воспитывает, чем родители. Всяко может случиться, бывает, что не по духу дитё у вас родится, так чему ты его научишь-то? Скорее сам измучишься да и потомство изведёшь тоже... А есть ведь такие умельцы, которые по своей природе к делу воспитания зело пригодны. Так что же – их дару зря пропадать? Нет уж, у нас в Расиянье детки, можно сказать, общее достояние и какому нибудь, умом и нравом не гораздому, сыновей да дочерей никто калечить не даст. А посему люди наши в выборе себе пары очень вольные, поэтому и жизнью они довольные. И страна наша сильна, потому что на правде да воле стоит она...
–Не знаю, не знаю, – нахмурился Ужавл, – в твоей стране я не бывал и в ваших садах плодов не едал.
–Как?! – удивился Ваня. – Неужто ты и о Расиянье ничего не слыхал? Странно...
–А чего странного-то? У нас, у чертей, существует строгая специализация, и когда я в последний раз новое, чину моему полагаемое тело получал, я прошёл ненужной памяти стерилизацию. Я ныне по внутренним делам узкий специалист, а вовсе не по внешним, и чем больше я на своём деле сконцентрируюсь, тем более в нём буду успешным…
Дюже любопытно стало Явану, каким таким важным делом знакомец его заправляет. Вот он его так прямо в лоб и спрашивает: чем, мол, ты в пекле, дорогой, занимаешься и каким способом в местных внутренностях ты копаешься? Небось, прибавил, дурью какою маешься?
А Ужавлишка губы чванливо поджал, грудёнку выпятил гордо и заявляет с гонором:
–Мы, надзыри, за поведением нижестоящих по чину догляд ведём и всяческим вольностям спуску не даём. Следим, понимаешь, и день и ночь, чтобы не взбрыкнула какая-нибудь сволочь. А я, к твоему сведению, Яван, ещё являюсь специалистом по всяким стихам...
–Да неужели?! – Ваньку аж смех берёт.
–Ещё какой! – Ужавл орёт. – Я, между прочим, всепекельное состязание стихоконструкторов как-то выиграл. Немалый кроварный приз получил от имени царя. Ага! Ну и должность мою теперешнюю до кучи, как в своей области один из лучших. Да, Ваня, не ухмыляйся, а только я теперь по стихам разным – старший зряка.
–Чего, чего? – аж пырснул со смеху Ванька. – Какая ещё там зряка? Это значит, зря хлебушек тутошний что ли хаваешь? А что – и впрямь похоже.
–Тьфу ты! Почему сразу зря? Вовсе ж и не так.
–А как?
–Ну, как бы тебе то сказать... надзор за стихоплётами я веду, базар ихний отслеживаю и всяку хреновину отцеживаю. В общем, за поэтическим творчеством зорко зрю. Обзираю, короче...
–О! Так я и думал! – Яван по плечу черта огрел, так что тот аж в стенку влетел. – Обсираешь всё-таки. Ну-ну. Вот теперя я верю, что ты зряка-обсирака по званию – в самую точку название!
–Да не, ну... хэт!.. – растерялся чертяка, озлившись явно. – Всё тебе, Яван, твои подковырки! Э-э-э! Одно слово – поэт!..
–А чё, Ужавл, чем тебе поэты не по нраву? Ты ж и сам вроде как... того... этого самого...
–Э, не-ет! – замахал рукою тот несогласно. – Я дело другое. Я стихоконструктор, а не пустомельный брехун! Моя поэзия не виршегнусь какая-нибудь и тем паче не проза: она мощная, грохочущая, величественная и грозная! Короче – первейший сорт! От генерального направления мудрейшего царского правления она ни на палец не уклоняется, а даже наоборот – самозабвенно пред нею преклоняется. А эти гниды – поэты – ы-м-м-м!.. – смутьяны сплошь ангеловы! То им, видите ли, не так, да и это не эдак! Брехуны! Хулители! Проклятые скоморохи!.. Ну да ничего – подождите у меня трохи! – я ещё до вас доберусь! Вот с тобою только разберусь, и доберусь...
Усмехнулся Яваха, Ужавлову выслушав тираду, приблизился к нему как бы невзначай да – хвать охальника ручищей за шкварник! На воздух вздёрнул его он чуток и как тряханёт сей чертячий помёт...
–А ну признавайся, негодяй, – гаркнул он голосом неслабым, – тебя специально за мною прислали подглядывать? А?!! Стихобрёх козлорогий!..
А чёрт как завопит, как взмолится:
–Ой, не трогай меня, Яван, ради твоего бога не трогай! Пожалей ты мою душеньку! Всё как есть тебе расскажу, ничегошеньки не утаю-то! Это всё Двавл, всё Двавл! Он, он меня подослал! Сказал, что у тебя душа-де поэта и это... ты того, мол... с приветом! А поэтому задумки поэта только такой же идиот и разберёт. Вот!..
Расхохотался от души Яван. Не стал он далее этого татя на весу, как щенка, держать – отпустил. А потом вот о чём его попросил:
–А ну-ка, старшой этот как его... зряка – из виршей своих чего-нибудь мне почитай-ка! А я послухаю да со своей стороны их оценю. Тоже зрякой чуток побуду. От тебя, чай, не убудет…
Ну, Ужавл конечно, стесняться не стал. Ни слова ни говоря, плечами он передёрнул, одеяние своё одёрнул, край балахона через руку перекинул, голову гордо откинул и, откашлявшись степенно, провозгласил надменно:
–Песнь о Великом Царе!
Яваха же на кресельце опустился, поудобнее в нём развалился и, ноги вытянув вперёд, воззрился с немалым вниманием на этого дуроплёта. Черт же, надувшись индючине подобно, вопя и подпуская холуйскую ноту, загундел самозабвенно свою хвалебную оду:

О, кто это, подобный туче,
Навис горой?
Он всех властительней, всех круче!
Он наш герой!
Бесстрашный, мудрый и дерзновенный!
Могуче – нет!
Со всей бескрайней слепой вселенной
Стяжал он свет!
Да, это ты, наш бравый рыцарь,
Кровавый Царь!
Любой храбрец тебя страшится,
Трепещет тварь!
Своей крушащей стальной рукою
Врагов ты мнёшь!
Никто не ведает нигде покою –
Ни князь, ни вошь!
Из под пяты твоей давящей
Сочится кал!
И самый дерзкий, ко славе вящей,
Во прах упал!
Так царствуй же, тиран державный,
Круша и рвя!
Лишь Световору ты в силе равный,
В выси паря!
Да здравствуй вечно и вдохновенно
И всех терзай!
И правь жестоко и всенадменно,
О Чёрный Царь!!!

Закончил Ужавл стебаться со своей декламацией, на Явана глаза скосил и, довольный, его вопросил:
–Ну что, Яван Говяда, правда получилось у меня здорово и складно, а?
–Хм, складно, да не ладно, – усмехнулся наш зубоскал и репу себе в некоей задумчивости почесал. – А ну-ка тихо – сейчас и я сочиню стих...
А сам перст вверх задрал, глаза сощурил и начал выводить пред собою какие-то фигуры...
–Ага, вот, – наконец он сказал и Ужавлу на висевшие поодаль гусельцы указал. – Дай-ка, Ужавл, мне сю баловайку: ужо я тебя счас уважу, кой-чего-то изображу…
Тот подал. А Ванька их взял да стал слегонца струнцы пощипывать и какую-то скоморошью мелодийку на них наигрывать. Правда, звук от гуслей пеклоградских исходил неважный: стонущий такой, режущий, зудящий да гудящий... Ну, да тут-то в аду и музыкальные струменты дюже лядащие – чай не под солнышком нашим красным, где любая дудка звучит прекрасно…
Вот выбрал Ванюха себе мелодию да задорным голосом и спел свою пародию:

Ты, Ужавл, не обижайся
И враньём не занимайся!
Только эту твою лажу
Не хочу я слышать даже!

Видно, царь не больно крут,
Коли врали складно врут.
Эти врали траливалят
И всегда кривую гнут!

Я уверен – сей подлец
Уж давно не молодец!
И свой царственный венец
Он уронит наконец!

Ужавл же от этих стихов, Яваном шутя пропетых, ажно остолбенел весь-превесь. А потом он оклемался, руками быстро замахал и негодующе заорал:
–Замолчи, замолчи, Яван! Да тише ты, тише! А вдруг как кто крамолу твою услышал? Тебе-то хоть бы хны, а мне вот точно не сносить головы! Ы-ы-ы-ы!..
А Яваха в ответ любу давит и чёртика как может успокаивает...
–Да носи ты башку свою на здоровье, – сказал он с невозмутимостью чисто коровьей. – Если что, вали всё на меня – мне до фонаря! Мы, поэты, не даём обетов, и для нас нет запретов. У нас голова от холуйских потуг не болит, бо поём мы о том, о чём душа велит. Так-то вот, господин стихоплёт...
Не стал Ужавл с Яваном в спор ввязываться да свою особую точку зрения на сей счёт выказывать, а только чего-то себе под нос хмыкнул, глазёнками исподлобья зыркнул и произнёс некую витиеватую фразу, хитрая зараза:
–Оно конечно, может быть, где-то в чём-то, так сказать, и действительно, таким вот образом, в самом деле, имеет место быть, но... не пора ли нам, дорогой Яван, уже и на бал-то отбыть?..
И едва только успел он эту чепуху добалакать, как вдруг властный чей-то глас словно бы у них над головами неожиданно раздался:
–Внимание! Внимание! Всем жильцам, а также их гостям немедленно приказываю покинуть здание! Дюжина минут на выполнение приказания! Время пошло!..
Едва Ужавл приказ сей услыхал, как вскочил и начал бегать заполошенно, словно его услышанное огорошило.
–Уй! – воскликнул он, хватаясь за башку и присовокупил ещё кой-чего про матушку и про батюшку. – Мы пропали! Тож проклятые биторваны дом шмонают! Ой, узнают нас, ой узнают! Заложут соседушки с потрохами, ангельские хамы! А всё ты, Яван, с выходками своими хулиганскими, всё ты!..
–Хорош скулить, Ужавл! – Ванька чёрта оборвал. – Нечего тут орать да раньше срока загибаться! Давай надеваем маски и айда вперёд без опаски!
Сказал это Яваха и к выходу шагнул гренадёрским шагом.
Вот выходят они вдвоём на площадку, а тама уже чертей сновало порядком. Понапихались они в ближайший подъёмник – и вниз. На первый ставец спускаются, глядь – мама родная! – народу местного собралась целая кодла. А возле проходной внушительная шайка громадных биторванов стояла и всех жильцов в колонну по одному мимо себя пропускала... Яваха, как ни в чём ни бывало, в очередь на проход встал и виду даже не подал, что этих держиморд как-то он опасается. Зато Ужавлик весь сжался, за Ванькиной широкой спиной схоронился и наверное своему Световору уже молился...
–Вот они! Вот они, голубчики, спрятались!.. – завизжал вдруг один вредный на морду чертяка, как видно стукач, поскольку он возле биторванов ошивался и в каждого мимо проходящего глазами прямо впивался. – Вона, вона босой-то в драной шкуре паря, который с бычьей-то харей, а за ним тот хлыщ в попугайской одёже! Ишь попрятались, наглые рожи, думали, я не узнаю! Хе-ге! Врёшь! От меня-то не уйдёшь!..
Огромный толстый биторван, очевидно из ихней банды главный, руку бревноватую вперёд приподнял, на опознанных грозно указал и грубым голосом рявкнул:
–Взять!!!
Моментально вокруг Явана и Ужавла пустынное пространство образовалося, поскольку чертячья вся орава в стороны подалася, а двое великанов-биторванов подскочили с двух сторон к Явану и за руки его крепко ухватили. Самый же высоченный цепной пёс над оцепеневшим Ужавлом навис горой, обернул его вниз головой и, ухватив чертишку за ноги одною рукою, на воздух его взметнул, точно трепыхавшегося курёнка.
–Унести и увести! – приказал старшой и в сторну выхода мотнул головой.
Ущерепились громадные биторваны за Явана и уж хотели было его, сволочи, прочь волочить, да только вышла у них заминка – Яван-то и на палец даже не сдвинулся. Тогда они покрепче стиснули ему руки и куда как сильнее в старании своём напучились. Здорово, надо заметить, рванули-то, да только ага – как бы не так! Яваха, упрямец, согнутые руки в бока упёр да ноженькой одной чуток подпёрся и ни в какую-то не повёлся... Ухватились тогда стражники за Ванькины ручищи со всей своей дурищи, поднапружились что было сил, дёрнули – один с перенапрягу даже пёрднул – да дали сызнова маху: неуволакиваемым оказался для них Яваха! Легче им, наверное, было бы бульдозер оттуда унести, чем расейского богатыря из равновесия вывести...
–Да вы что там, болваны, – взорвался вожак на своих биторванов, – совсем охренели что ли?! Ваньку валять у меня тут вздумали?!
В самую точку ведь попал, тать, да только чтобы им Ваньку нашего повалять, пупки наверное надо было им надорвать…
–Эй вы, все, – осатанел вожачина совсем, – а ну-ка бейте этого ангелова быка! Намните как следует ему бока!
Да только в это самое время словно бы поросячий визг шум и гам поднявшиеся прорезал. А это, оказывается, Ужавлишко, к едреней фене уносимый, возопил что было его сил:
–Господин главырь, господин главырь, не велите меня с глаз долой уносить! Велите мне слово вам молвить! Государственной ваги сообщение! Не допустите упущения!.. Я на ушко вам всё доложу, втихомолку, а то как бы дело для нас душемолкой не кончилось!..
С искажённою злобою харей повернулся биторваний главарь к верещащему Ужавлу, послухал его чуток, подумал малёхи, потом глазищами бешено завращал и раздражённо заскрежещал:
–А ну живо его сюда! Ну! Кому говорю!..
Громадина-биторван, на месте круто развернувшись и печатными шагами к старшому возвернувшись, ещё повыше несомого Ужавла задрал, так что его несуразная в маске головёнка как раз на уровне главырёвой башки оказалася и возле самого его уха на весу закачалася...
Недолго Ужавл производил передачу информации из своего мыслительного аппарата в вышестоящий. Что-то важное он главырю всёж ляпнул, ибо того будто кувалдой по кумполу тяпнули. Энтот, значит, амбал в один миг перестал быть нахалом, подурнел заметно на харю да как вдруг заорёт:
–Отпустите, отпустите его, уроды! Живо, говорю, отклещились! Чего уставились, как бараны? А ну толпу к ангелам разогнать, мать вашу в квашню перемать!..
И аж ножищами затоптал на своих остолопов.
Те враз приказ принялись исполнять и остервенело на толпу накинулись, а главырь этот подбежал к Явану с видом почтительным и стал с львиной евоной шкуры пылиночки сдувать да складочки кой-где поправлять, при том любезно ему улыбаясь и извинительно чего-то мыча...
–Эй, а как же я?! – возмущенно заверещал Ужавл, который по прежнему висел висьмя́ и злобою зело наливался.
–И этого отпусти, болван! – рявкнул главный биторван, а затем к Явану опять повернулся и умильно ему улыбнулся.
Громила, естественно, приказ тут же выполнил и Ужавловы ноги отпустил, после чего тот шмякнулся на пол мешком и брякнулся сильно башкой.
Вскочил чёртик на ноги и принялся биторванов ругмя ругать да им угрожать:
–Ну погодите у меня, племя собачье! Ужо я вас достану! Вот получу я от царя награду за Явана этого, за Говяду, может быть стану и начальником – тогда, олухи вы беспечальные, пожалеете ещё отчаянно, что со мною связались и так невежливо себя вели! Я вас всех повелю за город удалить, будете тогда, твари безрогие, знать, как на дороге у меня стоять!..
Подскочил он в запале, точно осой ужаленный, к старшому биторвану и завопил, маску с себя сорвав, что он этого вопиющего безобразия так не оставит, что пожалуется сейчас же самому... этому... как его... ну, неважно, мол, кому, найдутся-де вельможи у него тут, которые и на Управорову банду управу найдут... Главырь же на вопли его истошные никак не реагировал: лишь презрительно губу он оттопырил, мину надменную изобразил на роже и взирал на жалобщика абсолютно толстокоже, словно на насекомое какое неядовитое, перед тем как его раздавить...
–А ты, Яван, почему не встрял, когда меня уволакивал тот вон амбал? – уже и на Ваню взъярённый чёртик накинулся. – Разве ж ты не видел, как меня тут унизили?
–А ты ж не просил, – пожал плечами Ваня, тоже сняв с себя маску. – Мне даже показалося, что тебе это нравится, и что такое перевёрнутое положение доставляет тебе наслаждение. Ага! Вдруг это у вас уважения большого проявление, а?..
–Ах, значит, так? – озлился Ужавл и даже осип. – Говоришь, не просил? Ну ладно. Тогда я тебя сейчас попрошу о небольшом для меня одолжении: будь, дорогой Яван, так любезен и сделайся малость мне полезен, влепив за меня по пятачине этому вот нахальному сволочине, а то мне сиё удовольствие, к сожалению, не положено по чину!
И на главыря ухмыляющегося глазами указал.
Ну, Ваня себя уговаривать не заставил, плечами слегка лишь пожал—мол, как скажешь, Ужавл – да без всякого замаху плюх чертяке этому по ряхе! Ноги у того от пола оторвалися, и отправился обормот в недолгий полёт, да прямиком по пути лёта на верзилу наскочил удивлённого, сшибил его с ног, точно кеглю гигантскую, и укатились они оба чёрт те куда.
–Вот это, я понимаю, да! – обрадовался моментально Ужавл. – Благодарствую, Ваня! Классный удар!.. Ну чё, погнали таперя на бал?
И с сего места неспешно свалив, во дворец они с ветерком покатили.

Уважаемый читатель, мы заметили, что Вы зашли как гость. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо зайти на сайт под своим именем.