31 глава

Как в палатах у царя приняли богатыря.

Долго ли али коротко спал Яван в той чудесной опочивальне, то никто не знает, а только через времечко неизвестное он-таки проснулся и духом своим бодрым встрепенулся. Глядит – вроде как утро уже наступило. Светает. Слышит – птички сладкоголосые вокруг распевают, и чует – ласковый такой ветерок с балкона открытого слегка поддувает. Ваня-то глядит, не наглядится – ну будто бы сторонушка родная ему видится... И в самом деле: вот роща берёзовая на горушке светлеет, вот дубрава на равнине зеленеет, а вот и речечка чистоструйная в ольшаннике бежит… А у Вани от этого вида аж сердце в груди щемит, и натурально слеза на глаза наворачивается. Яваха с боку на бок на ложе своём поворачивается, виды эти дивные с умилением обозревает, а потом на ножки резвые привскакивает, быстренько умывается, в шкуру львиную одевается и направляется в общую залу.
Приходит, а там уж Сильван восседает – возбуждённый такой. Ну, братан Яван, говорит с жаром Сильван, в каком чудесном лесу я ночевать изволил – не поверишь! В самой что ни на есть родимой чаще! Никогда, мол, не спал слаще... И смотри ещё -- нету на мне больше ни одного синяка. Как рукою всё сняло! Ага! Место тут, очевидно, целительное, а не токмо, мол, обворожительное…
А в эту где-то минуту и остальные заявилися по одному, тоже до крайности довольные и впечатлениев всяческих полные. Вышли они на балкон все вместе, городу чудовищному подивились, а потом назад вернулись и чаи гонять принялись.
Буривой Явану и говорит:
–Я, Ваня, чего-то в толк не возьму, как такая громадная образина, как Чёрный этот царина, сумел с нашею Зарёю Ясною в нормальные, стало быть, супружеские отношения без помех войтить, да ещё дитё от неё породить… Видали он какой? Во же, право сказать, огромный...
–Да уж, дядя Буривой, – ему Яван отвечает, – у энтих чертей загадок всяких немало, а вернее сказать – навалом. Уж чего-чего, а сии заразы чуде́сить дюже горазды. Наше дело – успевать только рты открывать…
–Но-но-но! Не прибедняйся, Ванюша! Ты меня, старого дурака, лучше послушай... А скажу я вот чего: твоя, Ваня, палица чертям-то не дюже нравится – она ихних фокусов будет поинтереснее и всех здешних чудес куда как чудеснее. Видал, как этот динозавр от неё тягу-то дал? Хэ-ге! Боится. Сила в ней – о-о-о! – неизмеримая! Ему такая, видать, и не снилась…
Взял Яваха оружие своё верное в руки, посмотрел на палицу внимательно, ладонью любовно по железяке погладил и тож хвалить её заладил:
–Эх, палица моя боевая, на помощь твою в этом адском гнезде Ваня уповает! Я-то знаю, что это не железо, а сам Ра мне помогает, Отец наш вездесущий, всех сутей сущий! Спасибо тебе Ра за твои неявные, но главные дела!.. Я вот ещё чего думаю, братцы: с кем угодно готов об заклад биться, на месте даже готов я провалиться – а в палице силы-то прибыло. Ей-ей прибыло! Видно, так и надо – не справится без божьей помощи Говяда…
А тут вскоре и Ужавл пожаловал. Так, мол, и так, говорит, извольте, дескать, богатырь несусветный Яван, к его величеству Чёрному Царю отбыть, поскольку оне, величество то есть, вас к себе на переговоры приглашают и уже, стало быть, во дворце своём вас дожидают…
Ну, Яван чё? Яван с радостью. А как иначе-то? Не всё же тута куковать и в энтих самых эмпиреях витать да реять – пора и делом заняться да к Чёрному Царю с официальным визитом наведаться... Пошли, говорит чёрту Ванька, я-де готовый. Палицу свою хвать – и на выход. Да быстренько вниз и спускаются по подъемнику самодвижущему. А у ворот уж и повозка волшебная стоит – в один миг куда надо домчит...
Сели Ужавл с Яваном в неё да поехали. На улицу боковую свернули и куда-то на окраину города двинули. Едут быстро, аж всё вокруг мелькает, но плавно – ни чуточки даже не качает...Через времечко некороткое попали они на самый край города огромного, и видит Ваня – впереди замок каменный показался. Большой… Стены высокие, ворота, вовнутрь ведущие, неширокие, а вокруг, вместо рва да вала, заросли какие-то небывалые, сплошные сучки да колючки, не лезь – поцарапаешь ручки…
Подъезжают, значит, они к воротам, а там по краям два ужасных истукана красноглазых стоят и жуткими взорами на них глядят. Ужавл тут кнопочку некую на панели нажал, звук мелодичный из самоходки исторг, и великаны механические враз на харю подобрели, в стороны отступили и на въезжающих чуть ли не с умильными выражениями морд глядели, покуда те на полных парах мимо них летели... Въезжают ездоки во двор внутренний, и видит Яван – в глубине дворец стоит красоты неописуемой, и весь золотом да каменьями драгоценнными сверкает – внимание к себе так и привлекает. У крыльца опять же стража истуканная караул несёт, и по двору ещё несколько подобных роботов шастают... Эге, смекает Ваня, видать чёрное величество своим чертям не шибко-то и доверяет, коли охранять себя истуканам этим безмозглым поручает...
Только они к дверям сунулись, а оттуда сановитый чертяка выходит, на Явана со скрытым любопытством глядит, усмехается и слегка ему эдак поклоняется.
–Милости прошу, – говорит, – Яван Говяда! Вам тут беспредельно все рады! Его величество только что отошёл от дел и вас к себе проводить мне велел.
Ужавл было тоже желал за Яваном вослед увязаться, да только этот мажордом так на него глянул, что тот в момент назад отпрянул. А Ванька внутрь подался не мешкая, хотя и без ненужной спешки. Идёт он в сопровождении этого вельможи со спесивой рожей и на красоты внутреннего убранства озирается… Никогда доселе Яван такой богатой роскоши не видал, а уж он-то многое в странствиях своих повидал. И впрямь-то чудеса чудесные, дивеса дивесные… Везде торчат колонны мраморные полированные, россыпи камней в стены вмурованы, картины висят рисованные, как прямо живые. Того и гляди вывихнешь выю, озираючись... Одни палаты были чуть не сплошь изумрудами отделаны, другие янтарём облицованы, третьи сапфирами да диамантами изукрашены. И струи воздушные овевают Ваню эфирами благоуханными... Снаружи-то жарынь-жара, а тут, вишь ты, самая что ни на есть тёплая пора. Да впридачу музыка в каждом зале невесть откуда льётся, а кое-где и песня сладкозвучная поётся. Воистину шик, блеск, красота, да умиление – царским гостям на удивление да остолбенение...
И вот подходят они наконец к пребольшим резным дверям, возле которых по краям два чудовищных очкастых стража стояло. Как видно, то и была приёмная Чёрного Царя…Только, значит, подошли, а дверь в ту же минуту приоткрылася и навстречь Явану ещё одна важная персона явилася: толстый такой чёрт, пуще первого из себя сановитый и кручёными рогами грозно увитый.
–К Его величеству с оружием не положено! – рявкнул он недружелюбно и на Яванову палицу указал.
Явахе, конечно, такое обращение, а паче того запрещение не по нраву, бо он ведь хоть парень и бравый, а всёж безоружным в самое чертячье логово соваться – так и без головы можно остаться…
–А где ты оружие тут зришь? – удивление прямо неподдельное на лице он изобразил. – Это что ли, а?
И палицу с плеч снимает.
–Так тож это... палочка простая! – Яваха, усмехаясь, восклицает. – Тут, дядя, такое дело, понимаешь, вышло. Мы со своими в колобо́л намедни играли – вот меня нечаянно и «подковали». Так, знаешь, по ноге какой-то прохиндей саданул, что я таперича едва иду. Во...
Вельможа ажно опешил от такого Яванова лицедейства. Не нашёлся даже что сказать. А тот ещё решительнее ему хрень вколбасивает:
–Не, я без палки с места не сдвинусь! Чтож это я, хромым пред очами Его величества предстать должон что ли? Какой же я апосля этого жених, а? Э-ге! Фигушки — макушки! С палкой пойду – и точка!
И на палицу, морщась, опёрся.
А вельможа рожу непонятную скорчил, попятился да в двери назад – шмыг. Через минуту сызнова из дверей появляется, широко Явану улыбается и вход ему широко распахивает...
–Милости просим, Яван Говяда! – гундявит подобострастно. – Его Величество вас до себя незамедлительно приглашают-с. Идите как есть – это для нас большая честь!
Вошёл Яваха и видит, что кругом него просторная весьма зала, вся сплошь не златом, не серебром, и не каменьями самоцветными, а деревом редким разноцветным искусно изукрашенная. Ну всё-всё: и полы, и потолки, и стены, и колонны породами древесными мастерски были отделаны и блестящим лаком оказались облакированы.
А поодаль огромный деревянный же резной трон стоял, и на нём не иначе как сам Чёрный Царь в раслаблении неподвижном восседал. «Ну и дела!..» – подумал Яван и даже затылок себе в недоумении почесал. Он-то гиганта давешнего увидеть ожидал, а царь почему-то обычного роста оказался, не выше его самого, а ранее эвона каким громадным он казался… Ну да Ваня из-за этой неожиданной метаморфозы не растерялся, в залу, опираясь на палицу и нимало не хромая, потопал, до середины дошагал, остановился и царю с достоинством поклонился.
–Поравита тебе, Чёрный Царь, всего пекла властительный государь! – молвил он голосом молодецким. – Прими пожелания благоденствия и крепкого здоровья от меня, от сына Коровьего!
–По Ра, по Ра, – буркнул главный чёрт не шибко ласково и, тяжёлый взгляд в Ваньку вперив, с головы до самых ног его всего измерил. А потом и говорит чванно:
–Ты зачем это, Яван Коровий сын, к нам пожаловал? А?! Ходишь тут, понимаешь, бродишь, дерзишь, колобродишь и ещё ни к месту где ни попадя зубоскалишь! Порядки, видно, наши не уважаешь?.. Хэ, явился, не запылился, не ждан, не зван... Отвечай, Говяда Яван!
А Ванюха, то услышав, улыбнулся, на палицу поудобнее обопнулся да и отвечает:
–Ай-яй-яй-яй-яй! Что же это ты, великий царь?! Радушные хозяева гостей сначала потчуют да угощают, поят их да питают, а уж потом о том да о сём их пытают. А рази ж у вас не так?
У царя даже брови наверх полезли от Явановой неучтивой наглости. Сурово он на человека храброго глянул, а затем усмехнулся криво, поднял руки пред собою лениво и дважды ладонью о ладонь громко хлопнул. И не успели звуки хлопков затихнуть, как боковая дверь вдруг широко распахнулася, и массивный красного дерева стол сам собою по воздуху в залу впорхнул, а за ним три кресла, тоже деревянных, фигурно зело изукрашенных, замысловато весьма увитых и дорогою парчою обитых, плавно этак прилетели, и все сии мебеля без стука и звука посередине палат порасставились.
–Ну чтож, прошу садиться, гостенёк дорогой Яван! – Ещё раз царь усмехнулся и Ване на ближнее к нему креслице указал. – Посидим, побеседуем. Мысли друг у друга поразведаем...
И сам с трона неспеша поднялся и к дальнему от Явана креслу направился. Росту он оказался длинного, на вершок даже Явана превосходил, а телосложение имел крупное, статное, могучее, и всех, доселе Ваней виденных чертей, казался он явно круче. Одежды же на царском величестве были просторные, вроде как даже балахонные, разными тёмными красками они переливали, а волосы вдоль худого и грубого лица его на плечи и грудь спадали и точно вороново крыло отливали, тем самым бледность царских щёк зримо оттеняли... Вот он на кресло своё громадное воссел с величием царственным, ну и Яваха на своё подсел, прислоня к столу слева палицу; Черняк сызнова в ладони жахнул, и тем же макаром из бокового прохода на стол яства различные лёгкие и кувшины хрустальные с какими-то напитками принеслися и аккуратно пред ними уставились.
–Ну что, выпьем что ли за встречу, Яван? – вопросил царь мрачно, чуть ли не насквозь даже Ваню взглядом прожигая.
Взял он кубок сверкающий и пред собою его поднял, а один кувшин, на который царь глаза скосил, сам собою в воздух воспарил и в царский кубок слегонца опрокинулся. Шипя и играя, полилась в сосуд струя розоватая, окружающее пространство ощутимым благоуханием наполняя...
–А что это за напиток, великий царь? – полюбопытствовал Ваня.
–Напиток этот обра́зией зовётся, – помедлив чуток, ответил главный чёрт, – мы им душу себе веселим, настроение упавшее поднимаем и грусть-тоску прочь разгоняем.
–А с каких таких ягодок, спросить тебя позволь, образия сия у вас производится? – не унимается Ванёк в своих вопросах.
–С ягодок? Хэ! Ягодки сии – суть души человеческие, кои в отчаяньи на Земле пребывают да в тоске беспробудной пропадают. Так-то вот... И чем тем гиблым душам горше да безысходнее, тем образия слаще у нас получается да превосходнее…
–Ах вот оно что! – воскликнул тогда наш герой. – Не, благодарствую за угощение, Пекельный царь, а только я такую образию не уваживаю! Я и так пока весел, буйну голову, как видишь, не повесил – а от лишнего, скажу тебе, веселья одна дурь лишь образуется да горькое похмелье.
Черняк же опять недобро так усмехнулся и образию эту выпил, не поперхнулся. Снова кубок свой поднимает, и уже другой кувшинище красную, словно кровь, жидкость в него наливает, и та жидкость густопенная пряный аромат вокруг распространяет...
–Тогда, Яван Коровий сын, – процедил, сверкнув очами, владыка ада, – может, этот напиток изволишь испить? Аль снова побрезгуешь?
–Чё за напиток-то?
–А-а-а... Это всем напиткам голова и царь, наших великих предков чудесный нам дар, силу и волю дающий крова́р! Кто его пьёт – тот мощь в себя льёт! Хм... И он, как ты догадываешься, не на ягодках настоянный, а... на людских душах самых достойных. Коли мы сопротивление человека ломаем и его волю во прах растираем, то из души его попранной кровар в изобилии сочится, и по жилушкам нашим с крутостью неукротимою мчится. Так что пей, Яван, пей – не робей!
Задело нашего Коровича чертячье самодовольство. Посмотрел он тёмному царю прямо в очи, точно прицелился в него, слегка прищурившись, а потом и говорит, слегка усмехнувшись:
–А чего мне робеть-то? Я, твоё велико, не из пугливых. Просто... не нужна мне ваша сила ворованная, когда у меня своя имеется – Богом дарованная!
Р-р-р-р!.. Бешенство неукротимое лицо царя исказило, лютейшая ярость из чернейших его очей засквозила; засопел он грозно, задышал часто, а потом прошипел шёпотом свистящим, перекосив узкий рот:
–Да как ты смеешь, жалкий урод, мне, самому Чёрному Царю, всего Ворола́да владыке, дерзким образом тут перечить и нести свои глупые речи! Я тебя... на ладонь посажу, а другой прихлопну – пылиночки даже не останется!..
И как даст по столешине ладонью! Аж вся посуда волшебная зазвенела и на воздух, точно стая ворон, подлетела. А Яванова-то палица от удара яростного не устояла, по краю стола поехала и об пол – ба-бах! И до того грозным гулом она от падения загудела, будто стопудовый колокол там запел. И аж все стены вокруг сотряслися!
И долго ещё звуки громовые из поверженной палицы неслися…
Глянул Ваня на царя, а тот вмиг всю спесь свою потерял, буквально ни жив ни мёртв сидит и в ужасе неописуемом на палицу упавшую глядит. Всё-то евоное тело будто закаменело, а лицо ажно всё посерело... Вот такое-то, значит, дело… Н-да. Короче, случилася с Чёрным Царём оказия, и не помогли ему ни кровар его, ни образия. И покуда Черняк в прострации некоей пребывал, Яваха из сумки перемётной скатёрку скорёшенько выпростал, на краю стола её расстелил, всю хрень ядовитую прочь отодвинув, и кувшинчик молочка для себя попросил, а наливши молока, за кубок рукою схватился и весело к царю обратился:
–Хэ-гей! Брось, твоё величество, не горячись! Как говорится, нервы не верви – их беречь надо. А будешь норову своему во всём потакать, так, того и гляди, и беды не миновать... Ну, владыка мощный, – добавил он, – твоё здоровье!..
И добрую толику своей, значит, образии отпил. Да и Черняк, тупо на Ваньку уставившись, машинально из кубка своего пригубил: подупавшее настроение, видать, поднять норовил...
–А можа это... святой водицы отведать пожелаешь? – Ваньша царю предлагает. – Так я...
Царина буркалы тут выпучил, на Явана непередаваемым взглядом воззрился, а потом образией этой самой и подавился – как ею пырснет, да кулаком по столу как тырснет!
–Ну уж это нет! – прогремел он в ответ и, прокашлявшись, добавил по деловому: Вот что, сокол – давай-ка без обиняков, чисто этак конкретно потолкуем, без энтих самых... шуточек твоих плоских да подковырочек… Ты, я гляжу, парень ушлый зело, хитёр-мудёр да на язык востёр! Ничё – договоримся! Ты ноне купец, а я – товара имец. Желаешь Борьяну мою заполучить – изволь цену за неё достойную заплатить! Дороже её у меня никого нету, так что гони, женишок, монету!
–Чтож! – Яваха себя по колену шлёпнул. – Вот это уже дело другое! Энто по нашему! Согласен, твоё величество, платить, только это... нету у меня монеты, – и он руками развёл, гримасу смешную состроив, – пять золотых всего и есть-то. Пойдёт?
Черняк от возмущения аж весь вздёрнулся.
–Да ты чё, Яваха, Львиная ты рубаха – совсем что ли дурной и на голову больной, а?! За царскую дочку – и пять всего монет?! Хэ!.. Мой ответ – нет!
Яван тогда голову в раздумии почесал, винтиками мозговыми чуток повращал да папане и возвещает:
–Да уж, княжна Борьяна и впрямь хороша, и лежит к ней моя душа... а у меня более и нет ни шиша! Хм. М-да. Эвона!.. А давай-ка я за неё тебе отработаю! Сделаю чего те надо, вот и будет мне награда. Да и ты, царь, останешься радый…
–Отработаешь?
–Отработаю.
–За Борьяну?
–За Борьяну.
–Хм...
Тут уж и пекельный государь в задумчивость впал и долгонько себе репу чесал...
–Э-э! – говорит он наконец, рукою махнув. – Чего там время зазря терять да работой себе пупок надрывать – давай-ка лучше меняться! Я тебе, так и быть, отдаю в жёны Борьянку, а ты мне... палицу свою даришь, да ещё впридачу шкатулку, коя у тебя лежит в сумке, отваливаешь! И куда хошь, туда себе и сваливаешь. А?..
Явана даже в смех от сего предложения кидануло.
–Эк, куда заганул! – заявил он царю. – Ну уж это дулю! Так, твоё велико, дело-то не пойдёт! Или, думаешь, я полный идиот?
–А чего тебе, Ванюша, бояться? Невже ж я тебя обману?
–Хе! А то нет! Вам, чертям, только слабину дай – враз обманете и глаз на жопу натянете! Хе-хе!
Чёрный Царь в момент тут посуровел, насупился личностью и с такой речью к Ванюхе обратился:
–Ну ты там, Явашка Коровья Какашка, ты что это о себе возомнил? И впрямь что ли хочешь нас победить, а? Вот же, право слово, дурак! Ты ж один сюда припёрся, кучка бездельников с тобою – не в счёт, а нас, чертей – на миллионы счёт! Массой ежели все двинем – не останется от тебя и помину!
Только Яваха царёвы угрозы в толк не берёт.
–А мне до фени ядрёной все эти ваши миллионы! – отвечает он дерзко царю. – Шкатулочка-то Ловеярова хитро придумана: она не про миллионы, а про тебя одного думана! Миллионы твои может и останутся, а что лично с тобою станется -- вопрос...
Черняк тогда сызнова окосел и мешком в своём кресле осел да, взопревши явно, пот со лба утирать принялся... Поставил-таки Ванька его в тупик – его величество к таковскому-то обращению не привык... И вот сидел он так сидел, думал чего-то думал, и наконец вроде что-то придумал...
–Ладно, – махнул он рукою устало, – коли уж и впрямь ты такая перекатная голь, то так и быть – невесту отработать изволь! Ра единым мне поклянись, что выполнишь ты три моих задачи, и ежели выпадет тебе удача, то и Борьяну с собой возьмёшь и сам невредимым отсель уйдёшь. Ну а если тебе не повезёт, то придётся твоей милости несолоно хлебавши идти на все четыре как есть пути. По рукам?..
Яван губу закусил, торбу свою потормосил, а потом тряхнул башкою да и махнул рукою.
–Согласен! – говорит он царю с энтузиазмом. – Твоя воля – условия выдвигать, а моя – выполнять! Только вот Ра клясться я прав не имею, поскольку Ра я не владею, а вот своею жизнью поклянусь, что за данную работу я возьмусь... но с одним условием...
–Каким ещё там условием?
–А вот каким… Сии задания противу принципов моих не должны идти! В русле прямого али нейтрального они должны быть пути! И ещё... И ты обещай, Пекельный царь, что по выполнении всех заданий вместе со своей чертячьей компанией от меня вы отстанете и чинить мне препятствий более не станете!
Царь тож подумал и головою кивнул. Встали они тогда, через стол перегнулись, по рукам вдарили, а потом кубки свои подняли и в ознаменование заключённого договора их со звоном сдвинули, а содержимое в рот себе опрокинули. После того каждый на своё место уселся, оба с видом предовольным.
Посмотрел Чёрный Царь на Ваню с ехидцей в глазах да ему и говорит:
–Да, забыл тебя предупредить, женишок Яван... Борьянка у меня девка балованная, в поступках весьма своевольная, и моё согласие, по большому счёту, ещё ничего не значит. Коли захочет она за тебя пойти, то пойдёт, а уж коли не захочет, так переубеждать её у меня ни желания нету, ни мочи. Уж тогда сам как-нибудь улещивай её да уламывай. Ха-ха-ха-ха!.. А, кстати, – перестав ржать, он добавил, – она сюда вскоре подойти должна. Чего-то, правда, запаздывает... норов свой, как всегда, выказывает...
Посидели они ещё чуток, о несущественном о чём-то покалякали. Яваха у царя и принялся выпытывать, какова, дескать, у него идейная платформа, и каким образом соотносится у них, у чертей, содержание и форма... Яван-то в богословии был подкован, прошёл он праведов расейских школу и всех их как есть превзошёл, пострел, поскольку уже по рождению понятия высокие в душе он имел.
–Вот ты тут, великий государь, – обратился он к хозяину ада, – Ра единым назвал. И мы таковым Его почитаем! Тогда почему твои черти Ра олухом каким-то считают, всячески на словах Его поносят и в глубине сердца Его не носят?
Усмехнулся Чернячина самодовольно:
–А это потому, что им знать всего не положено. Великое знание неуязвимость да силу даёт, а на кой ляд мне, скажи, такие всезнайки? Трон-то ведь один, а охотников его занять – много, вот пусть и шкандыбают окольной дорогой! Хе-хе!
–Ладно. Понял. Ты, величество, видать по-своему мировой порядок-то понимаешь, от своих холуёв чуть отлично. Но ведь врать-то царю неприлично…
–Хэ! Экий же ты, Яван, дурачина! – скривил царь харю и на Ваньку посмотрел с сожалением явным. – Босяк! Как есть босяк да голяк, уж извини!.. Ну, на себя-то взгляни! У твоей милости штанов даже в наличности нету, пять монеток всего в суме, да пустая дурь вдобавок в уме, а подишь ты – меня жить ещё учишь и какую-то чушь там ещё канючишь! Хэ!.. Власть!!! – и он сжал кулак и сжал его пред собою. – Вот истая радость и сласть!.. Ты думаешь, Ра иной? Эх, наивный ты простак... в мире всё не так, как ты считаешь! В облаках ты, Корович, витаешь... А я скажу вот какую штуку – тебе, более никому, так что мотай на ум: Ра – первый творец и властитель вселенной! Он когда-то, когда был молод и смел, силою необоримою кусок Ничто захватил и по своей воле всё мироздание закрутил. С мироздания сего он и питается. Когда существо погибает и разрушается, то сила его прямо в рот Ра течёт. Тем он и живёт да радуется... Он величайший в мире деспот! Главнейший во вселенной тиран! Никогда и никому с ним не сравняться – нечего и стараться! Бесполезно и бессмысленно… Между им и нами – граница непроходимая, и то есть тайна тайн неисповедимая... По Ра замыслу большее, на что существо любое способно, так это к престолу его пробраться, всецельно уничижаясь, и там вечно пред ним пресмыкаться, хвалу и славу ему напевая...
Царище тут призамолк, гордо в кресле откинулся, кровару из кубка хлебанул и продолжал излагать свои мысли:
–Но такая карьера – не для чертей! Пускай ангелы туповатые восхвалением бога занимаются, а мы – сами себе боги! Достойные Ра подражатели! Он – эгоист величайший, и мы в эгоизме упражняемся; он всех и вся гнёт под себя – и мы поступаем так же, ни на йоту не отступая от его программы. Так-то вот!.. Первым сию Ра слабость ещё Световор понял, вселенский мятежный вождь, а за ним и другие во множестве, кто не захотел пребывать в убожестве. Ра стал стар, и ему за всеми не угнаться; теоретически возможно свою вселенную создать и от папаши навсегда отпочковаться...
–Ну-ну, – сказал Яван. – Ну, ну...
–Погляди, Говяда, как я живу!.. – голосом раскатистым царь взгремел. – Каким богатством я владею! Какие дела великие дею! Каких женщин всегда имею!.. Здесь всё моё! Я тут и бог, и царь, и мне покорна каждая тварь! А ежели ещё более умение жить изощрить, то такое положение можно будет продлить бесконечно. Вечно!..
Позакончил оратор свою выспренную речь и с выражением превосходства на Явана воззрился. А тот сидел и перечить ему не торопился. Подумал он чутку, подумал, а потом свой вопросец величеству и киданул:
–А вот скажи-ка, царь, ты утверждаешь, что между нами, существами, и Ра... граница непролазная залегла. Так?
–Так.
–А тогда как ты знаешь, что Ра именно такой, а не другой? Наверняка ж ты то ведать не можешь, а утверждать свою версию не стесняешься. А может статься, ты как раз и заблуждаешься, а?
Черняк ажно слегка растерялся. Заёрзал он в кресле, засопел, что-то возразить вроде захотел, да сразу-то не нашёлся. Встал он тогда и туда-сюда прошёлся, потом ход свой неторопливый остановил и вот чего Явану заявил:
–Ты, хитрый витязь, меня на слове-то не лови. Чего говорю, я знаю, и чего надо, то и утверждаю. Понял?.. По бытию сущего мы помыслы божьи узнать можем. А сущее ведь в тиши и мире не живё-ё-ё-т! – Всяк ближнего своего на части рвёт!.. Вот и получается, что эдак только жить и надо, и свой кусок у другого урвать и есть единственная в сём мире отрада... Ну, что, любомудр, съел?
–Да нет, величество, какое там съел, – отмахнулся Ваньша, – не всё можно есть, что на свете есть! И как бы твоя эта отрада не оказалася в конце концов отравою. Сам будешь не рад, что нахапал столько отрад... Ты погляди, царь-государь на себя, со стороны как бы погляди! Вот ты здеся самый вроде главный, и нету тебе тут равного – и что?! А ничего хорошего – одинок ты, как словно хорёк, в замок свой забился, за высокие стены укрылся, а от себя-то прочь не убежи-и-шь… Вот ты от страха и дрожишь, и радости никакой истой тебе от власти твоей нету, поэтому ты волшебную «радость» в себя и льёшь, а всё одно этаким хмырём-то живёшь. И вечности тебе уж точно – не ви-да-ть. Это уж как пить дать! Силы твои слабеют, а враги, битые тобою и униженные – мудреют. Придёт срок – за всё твоё угнетение щедро ты расплатишься и с высокой горки на самый низ покатишься. Что – али не так?
Гневом престрашным буркалы царские полыхнули; высверкнулися из них огненные лучи и было к Явану уж метнулися, но на полдороге вдруг тормознулися и медленно-медленно назад втянулися. Совладал с собою владыка ада, не дал воли своему своеволию; вернулся он на место, в кресло сел и с прежней невозмутимостью на собеседника посмотрел.
–Хм! Да-а... Ну, ладно, – пробормотал он и к Явану обратился как ни в чём ни бывало.-- А как ты, Яван, Ра себе тогда представляешь?
–Как, как... Как сам живу, таким и Его представляю: необходимым лишь обхожусь, себя не стыжусь, слабым да униженным помогаю и под гнётом чужим не изнемогаю... По большому счёту об Отце нашем нельзя говорить, что Он, мол, где-то там, у чёрта на куличках или у Ничто на пятках обитает и встреч с творениями своими избегает. Он ведь везде и нигде, во мне и даже в тебе... Его даже «Он» называть нежелательно, ну да мы уж для простоты Папаню так величаем, поскольку понимаем далёкость пути к единству. Многовато в душах наших ещё свинства. Ну а в твоём, царь, изложении немало обнаруживается несуразицы: какое-то непонятное Ничто у тебя появляется, а у нас это Ничто – Божья ипостась, и буквою «А» оно обозначается, тогда как активное начало буквою «Р» мы обозначаем, но говорим и думаем не раздельно, а слитно: не «Р» и «А» – а «РА». Вот такие-то дела...
–Глупые и вредные мечты, – покачал головою, в раздумьи некоем побывав, главный упырь. – О чепухе толкуешь ты! Отец, отец!.. Какой ещё тебе, к лешему, отец?! Тогда и волк отец для тельцов и для овец. Хэ! Ра действительно один да един, но он – великий вселенский господин! Понял, нет? Хм! Боговед...
–Ладно, пусть будет господин, – поднял ладонь Яван, – а Ничто тогда что? Ни то, ни сё? Пустышка? Презренная никчёмная никудышка?.. О каком единстве тогда речь? Э-э! Голова у вселенной штоль без плеч?.. Теперь мне понятно, почему вы Природу, сиречь нашу Мать, материю так называемую, эдак-то не уважаете: плюёте на неё, её хаете и делами мерзкими обижаете – это всё потому, что у вас, у чертей, в самой душе единства никакого нету: у вас и в Абсолюте распря да Раздор заложены… Вы ведь духовно и душевно разложены. Немудрено, что в умах да в сердцах ваших не Ра-Отец Вседержитель, а прям разбойник какой-то окопался или разделитель. Естественно, что вы и в явной жизни также развязно да несуразно поступаете, коли свою извращённую идею высшей истиной полагаете. Факт!
Царь спокойненько вроде так посиживал и смотрел надменно на Явана, а потом сузил глаза и вот что ему сказал:
–Чушь. Бред. Ерунда. Ишь каким добреньким вы Ра представляете! А зачем, скажи, страдания тогда, муки? Для какой такой ещё науки?
–А вот!.. – воскликнул Ваня и воздел кверху руки. – То Ра Игра. Иго то есть Ра. Научись в неё играть, и не будешь так страдать, а ежели ты всёж страдаешь, то плоховато, брат, пока играешь. Ра-Отца зря не хай, не вопи и не мекай – а лучше рассуди да покумекай! Всем нам пораиграммы надо понять, и чертограммами их не след заменять… Ра иго ведь легко, и обычно оно тварям по силам – лишь бы к чертям игра не заносила… Да Ра и сам в нас страдает, когда в Игру Свою через нас играет! Вы же, черти безконные, приёмы запрещённые в Божьей Игре применяете. Что, правила что ли не знаете?
–Хэ! Правила… – презрительно скривился чертище. – Победителей не судят: кто смел – тот и съел!
–Да и подавился! – Ванька тут слегка озлился. – Уж ты, владыка Пекла, не взыщи – а всё-таки ты неверующий...
–Это как так?
–Да вот так! Веры в тебе нету. Того, что в Ра ведёт то есть. Сердце твоё гордостью окружено да ложью опутано, и посему величие твоё – дутое! И я тебе вот чего напоследок скажу: по беспутью идти – в тупик прийти, и сколько ни развращаться, а придётся таки возвращаться!..
Посмотрел Яван царю прямёхонько в очи его тёмные и увидел в глубине их тени тоски бездонной. Но это недолго продлилося – лютое бешенство в царских очах воспалилося...
–Хорош мне тут перечить! – взревел он, сатанея. – И слышать больше не хочу крамольные речи! Я сказал! Всё! Точка!
Да по столу ладонью опять -- ляп. Посуда на воздух сызнова – скок. А на Ване не дрогнул даже волосок. Он лишь рожу скорчил по-скоморошьи, палец к губам приложил – мол, величество, не блажи! – и палицу упавшую с пола поднял да аккуратно эдак к столу приставил, чем моментально царя на место поставил.
И в это самое время двери позади бесшумно раскрываются и за спиной у Явана шаги чьи-то слышатся, да так-то вишь звонко: цок-цок-цок-цок! Обернулся машинально Ванёк – ах тиж мамочка! – тож фланирует по паркету его Борьяночка! И такая она ему расфуфыристая показалася, что ни вздумать, ни взгадать, ни малеванцу намалевать! Ну, да мы всёж попробуем её описать... Итак, платье на ней было длинное, с красным блескучим отливом, плечи повыше груди обнажённые, а руки в перчатки чёрные по локоть аж облачённые; на ножках же туфельки были золоченые на высо-о-оком каблучке – они-то и цокают, а у Вани в груди в такт каблучкам сердце ёкает... Ещё у Борьяны причёска была странная: роскошная её грива чёрная сложным образом была скручена и завита и в высокую копну сбита, так что мило торчали славные такие ушки, а вдоль них – забавные висели завитушки...
Яван, конечно, с места живо вскочил, на невесту свою уставился, а потом сделался очень весел и поклонец княжне отвесил. И та с ними поздоровалась звонким голосом: здравствуй, сказала, отец, и ты тож, Яван-молодец!
Подошла она к царю, его приобняла, в щёку бледную папаню поцеловала, а потом на кресельце свободное присела, в Явана озорными глазами стрельнула, жемчужною улыбкою улыбнулася и спрашивает:
–А чем вы здесь, интересно, занимаетесь? О чём речь без меня ведёте?
Ну, Черняк ей и отвечает: так, мол, и так, дочка, мы с этим человечком танцуем от самой печки, о Ра судим да рядим и соглашаться друг с другом не хотим…
–А-а-а... О Ра... – Борьяна равнодушно протянула. – Я в этих делах дура. На начальницу ведь я не потянула, экзамен не сдала, а там сплошной был Ра. Ну, да я не особо и жалею – подумаешь... Философия дело мужчин – ругаться лишняя причина.
И смехом весёлым залилась, точно колокольчиками серебрянными раскатилась.
А потом к Явану оборотилась:
–А знаешь, Яван, как нас в школе когда-то про Ра учили?
–Как?
–А вот как… Он же двойственный. Во-первых, значит, вот такой: р-р-р-р-р-р!!!
И она хищно-прехищно оскалилась, пальцы на руках скрючила и словно дикая пантера зарычала.
–Это чтобы пугать! Р-р-р-р!
–Страшно, – усмехается Ваня.
–Во-вторых же Ра такой: а-а-а-а-а-а!!!
И Борьяна до того натурально испуг изобразила – всем телом затряслась, глаза закатила -- что Яван сразу понял, что перед ним актриса ещё та.
–Очень забавно, – он сказал.
А тут и Чёрный Царь в разговор встрял:
–Слушай, дочь Борьяна, своего отца и будь мне послушна, как овца! Как ни крути, а этот вот субъект – твой жених, и нам сего факта прискорбного никак не обойти. Жених! Твою!..
И он руками развёл в стороны.
–Но!.. – продолжал царь, воздев палец. – пущай он о себе много не мнит, а поскорее три моих задания сполнять норовит. Выполнит их как нельзя лучше – тебя – увы, получит; ну а не выполнит – может тогда отдыхать, бо ему тебя как своих ушей не видать!
Борьяна, очевидно, таким заявлением осталась довольна, на Явана она зорко зыркнула и ему говорит:
–Ну чтож, дорогой мой жених, нелёгкое это будет дело меня заполучить. Как бы тебе, свет Яванушка, не осрамиться, да ни с чем домой не воротиться!
И опять, значит, засмеялась задорным смехом, точно доставила себе какую утеху.
–А это мы ещё поглядим, – Яваха в свой черёд крале говорит, – в каком виде суждено мне домой возвратиться! Если вдосталь помучиться, то авось чего и получится. Я парень неотступчивый, азартный – глядишь, и поможет фарт мне…
Царь тут опять в ладоши вдарил, и появился там откудова ни возьмись пирог знатный, пахнущий зело ароматно, с какими-то фруктами испечёный, с румяными боками позолочеными: прилетел – и на серёдку стола сел.
–Изволь, жених Яван, пирога отведать нашего! – предложил Черняк Ване.
А тот замялся:
–Да не, величество, благодарствую! Я как-то вашу пищу адскую есть не решаюся – животом, понимаешь, апосля маюся...
–Что, думаешь, отравим? Хе-хе! Сей пирожок сама Борьяна для тебя испекла, не боись – всё натуральное, с белого свету лично ею доставленное…
Страсть как захотелося Ване пирога Борьяниного отведать, но всёж он за себя опасался, ибо помнил наказ дерева волшебного о пище адской. Нравы-то здесь не людские, а гадские: накормят черти какой-нибудь дрянью – и нету Вани. Порешил он тогда как-то от пирога сего поотвлечь внимание.
–А что это у тебя, твоё величество, за знак такой на груди висит? – у царя он вопросил.
А у того на груди два скрещённых меча, змеиным как водится ободом окружённых, висели на золотой цепи: цацка такая приметная, сиявшая прямо несусветно.
Усмехнулся владыка пекла, мечи рукою потрогал и отвечает гордо:
–Это символ нашенский древний, знак огня, крест! Когда мечи волшебные сшибаются, из них ведь снопы искр вышибаются...
Берёт он нож большой со стола, над пирогом его поднимает и... крест-накрест пирог разрезает...
–Видишь? – спрашивает Явана. – Это как бы наш мир, противоположными стремлениями на части разделяемый и лишь в центре, в невидимой точке пустой вроде как виртуально соединяемый. Понимаешь?
Посмотрел Яван на разрезанный пирог повнимательней и заметил раздумчиво:
–А можно ведь и по другому рассудить... Части креста не расходятся из единой точки, а наоборот – сходятся в ней. И как бы ни были велики противоречия имеющиеся, а всёж-таки надлежит им в единое течь… Так что, твоё злодейство, ежели мечи эти на палки простые заменить, да змею эту ненасытную, хвост свой жрущую, убрать к чертям, то сей символ для добрых дел возможно будет приспособить.
–Ха! – воскликнул Черняк важно. – Не нашёлся ещё человек, который бы у нас наш символ бы отобрал!
А Яваха ему:
–Ну, не нашёлся, так найдётся – дай срок!
–Ладно, – произнёс царь сурово, – вы тут посидите, а мне недосуг. Дела государственные меня ждут. Ты же, Яван Говяда, в гостювальню потом возвращайся и от меня посыльного дожидайся – с первым моим заданием. Завтра поутру и приступим к испытаниям – чего кота за хвост-то тянуть! Надеюсь, ты уже успел отдохнуть?
Сказал, встал и ушёл не прощаясь.
Осталися Яван с Борьяной вдвоём в том зале.
–Послушай, Ваня, – спрашивает княжна у богатыря, – а почему у вас в Рассиянии люди такие придурковатые, а? Такие, ну... ну вроде тебя?
–А в чём эта дурость выражается? – Ванюха улыбается.
–В чём, в чём... – Во всём! Ты думаешь, я ничего не знаю и просто так болтаю? О, не беспокойся – я почти всю Землю облетала и всякого народу повидала. Вот в других странах люди как люди: у них тебе и храмы пышные для моления, и святые места для поклонения, и обряды всякие строгие, и символы разные от бога... А у вас поди и нет ничего: где ни попадя когда хотите собираетесь и дурью какой-то маетесь. Бога вы ни о чём ни просите, жертв ему никаких не приносите – знай себе шумите, как дети малые, да играете и прям комедию какую-то ломаете. И что это, не пойму, вам даёт?.. Может, вы идиоты?
Яваха тут как заржёт. За живот он схватился и так со смеху покатился, что аж прослезился...
–А ты думала, мы умные? – наконец-таки он остановился. – Не-а. И впрямь сложноли́хие творить мы не умеем и даже уметь не пытаемся. Просто так жить стараемся! Нет у нас ни каменных домов высоких, ни мощёных дорог широких, а стоят в лесах дремучих – у-у-у! – избушки на курьих ножках, и пролегают меж ними узкие такие дорожки. Так что мы дикари... зато не гнём спину от зари до зари. Работаем, Борьян, для пропитания и кой-какого ещё одеяния…
–Э-э, Яван, – покачала пальчиком Борьяна, – что-то ты от меня скрываешь! Не договариваешь. Признайся – видно есть у вас тайна вековечная, чтобы жить-поживать беспечно?
–Да нет, Борьяна, нечего мне от тебя скрывать, потому что никаких сокровищ, в вашем понимании, мы не имеем. У нас всё открыто: и дома, и души. Тот поймёт, кто имеет уши...
–Ну, это и я знаю, что вы бедняки распоследние! – воскликнула княжна высокомерно. – Песни поёте, а в лачугах жалких живёте…
–А вот и нет! – Яван ей в ответ. – Мы богатые! Беду мы не мыкаем и почём зря не хныкаем. А всё потому, что Бога живого ни в лишний хлам, ни в мёртвый храм не заключаем! Мы Ра в душе носим, поэтому ни у неба, ни у земли ничего не просим, ибо они и так нам принадлежит, а мы – им! На том стояли и стоим! Надеюсь, и стоять будем, коли и далее в Ра пребудем. А святые места... Так у нас всё священное – и холмы, и долы... У нас везде дом. Можно спать и под кустом. Мы люди крепкие, закалённые: в снегах рождённые, дождями сечёные, ветрами сушёные, солнцем опалённые... Вот выйдешь бывало на луг, а он тебе – лучший друг! Ветерок слегка поддувает, бабочки да стрекозы летают, пчёлки звенят, шмели гудят, а цветочки неброские до того живительный аромат источают, что любой рассиянин несказанную радость получает… И каждая на поле ромашка живым символом Ра бескорыстно служит, самая невзрачная букашка буйную жизнь славит, а самый слабый человек свою душу по Ра правит. И не страшны людям расейским никакие враги, покуда им края свои дорог̀и!.. Вот и весь тебе, свет Борьянушка, мой ответ, только вот не знаю – поймёшь ты, али нет...
И в эту самую минуту княжна притихшая глазами вдруг повела, руку вверх себя молниеносно выбросила, точно незримую муху ловя, и действительно – что-то как будто поймала! Прямо у неё в руке проворной появился, будто из ничего, шаричек этакий кругленький, не дюже собою большенький – ну чисто собою глаз, сверкающий как алмаз...
Нахмурилась Борьяна, гневно брови собольи сдвинула и с негодованием непритворным воскликнула:
–Ах так?! Ну, братец, держись! Я давеча тебя предупреждала, чтобы не смел за мною подглядывать? – Предупреждала. Говорила тебе, что в глаз получишь? – Говорила. Вот и не обессудь, хитрый ты лис – на, лови!
И как запустит кругляшку в стенку ближайшую! Ударилось волшебное око об дубовую доску, с писком пронзительным назад отскочило, огоньком красным блиснуло, на пол упало, да и пропало, точно и вовсе там не бывало.
–Что это было, Борьяна? – спрашивает Ваня.
А та ему:
–Да так, пустяки. Наши с братцем разборки. Шутим... Ты внимания, Ваня, на сии фокусы не обращай – давай угощайся!
А Ваньша, хоть ему пирога вкусить зело и неймётся, а всёж-таки мнётся. Борьяна тогда большущий кусочину пирога ему на тарелку положила и с вызовом в голосе заявила:
–Ежели моей выпечки не отведаешь – обижусь, так и знай!
А-а, думает Яваха – была-не была! Семи ведь смертям не бывать, а одной и так не миновать! Ежели сия чертовочка прекрасная сей час его тут отравить задумала, то кто ей помешает попозже это сделать? Любимым надо ведь доверять... Отломил он себе кусочек махонький и с улыбкою в рот его отправил. М-м-м! Вкус – восхитительный! Никогда ещё слаще пирожка Яваша не едал-то…
–Ва-а! -- восхищённо воскликнул Ваня. – Да ты, Борьяна, я гляжу и стряпать великая мастерица, не токмо собою красавица!
А та довольная такая восседает. Пришлася Яванова похвала ей по нраву. Ваня же видно запамятовал и про возможную отраву, знай себе за обе щеки вкуснятину уплетает. Прямо на глазах пирожище тает...
–А сама отчего ты не кушаешь? – поинтересовался Яван, с аппетитом кусок жуя.
А Борьяна ему с усмешечкой:
–Я, Вань, на диете. Неполезны мне пироги эти. Знаешь, как говорится: не ешь много теста, а то на боках не будет места. А я ведь не дура – фигуру свою блюду.
И рассмеялася весело.
Ваньке тоже смешно стало; он аж поперхнулся с пересмеху, закашлялся, но шустрая княжна не дала ему подавиться, с кресельца быстро привстав и по спине ему ладонью ударив. Отхлебнул Ваня молочка, на невесту свою посмотрел благодарно, да и заявляет в волнении преявном:
–Ты, Борьяна, на мой если мерить взгляд, девушка почти без изъяна! По глазам вижу, что умная, по делам знаю, что смелая, да вдобавок ещё и кухарить умелая... И характер у тебя весёлый и живой – похожий чем-то на мой... Люба ты мне не передать как, с самой речки Смородины образ твой мне в душу запал; совсем без тебя я пропал, на других девушек гляжу, а их не вижу – ну нету тебя мне ближе! Да ради тебя, черноокая, я даже горы готов свернуть, лишь бы твою душеньку на свет наш белый вернуть! Только... без твоего на то согласия я увозить тебя не стану. Не приемлет моя душа ни насилия в деле любви, ни обману. Так что... коли я тебе совсем не люб, коли таишь на меня обиду али точишь зуб – сразу вот так прямо и скажи, правду в сердце не держи!
Посмотрела княжна прекрасная на Явана взором проницательным, усмехнулася загадочно да и говорит шутейным гласом:
–Ну что же, друг Ванечка, хоть и речешь ты не дюже складно, а слышать такое, не скрою, мне приятно. Впервой ведь я слышу, чтобы кто-то искренно в любви мне признавался, до сих пор меня только купить да покорить пыталися. Хм!.. Неужели, Ваня, ты и взаправду мою особу так любишь?
–Люблю!.. – Яван по груди себя вдарил. – Вот с места, княжна, не сойти! Да провалиться мне сквозь землю... хотя и проваливаться вроде больше некуда!..
–Ой ли, Ванюша? Так ли уж тебе я люба? Что-то не особо верится... А вспомни-ка... на калёном-то мосту... чуть было ведь меня не пристукнул, а? И прибил бы, ей-ей прибил бы, бугай этакий, ежели бы я не исхитрилася и мёртвою не притворилася. Ха-ха-ха-ха!
Яван было взгорячился, возражать ей принялся, путаясь в словах и доказывая страстно, что это он-де на рыцаря адского зол был ужасно, а с ней бы, милушкой, он даже бы и не сражался... А Борьяна меж тем усмехнулася, перчатки атласные с белых ручек стянула, пальчики на правой руке гибко извернула и принялася что-то на них рассматривать. Пригляделся невзначай Яван – батюшки-светы! – тож перстенёчек Праведов у Борьянки на большой палец был надетый! Голову Ваня дал бы на отсечение – тот самый перстенёк-то, его неяркое свечение!..
–Ага!.. – воскликнул богатырь поражённо. – Так вот у кого перстенёк, мне дарованный! Откуда он у тебя, Борьяна?
–А вот не скажу, – пришло на ум ей повредничать. – Купила, нашла, едва ушла, хотела отдать, да не смогли догнать…
И сняв перстень с пальца, с преувеличенным тщанием стала его рассматривать.
–И на что тебе, Ваня, такая дешёвка? – спросила она недоумённо. – Перстенёк-то – тьфу! – бросовый. В приличном обществе такой и на палец стыдно надеть...
–Прошу тебя, Борьяна, – перебил насмешницу Яван, – отдай перстенёк! Дорог он мне – и всё.
–А вот не отдам!
–Отдай!
–Не-а.
–Добром прошу...
–О-о-о! И что ты мне сделаешь, коли не отдам, а? – ещё пуще чертовочка изгаляется.
–Ах так!.. – нашёлся наконец Яваха. – Я же тебе серёгу твою заветную отдал, не пожадничал, а ты видно такая скупая, что на простой кусочек металла позарилась... Что, Борьяна – чертовское нутро взыграло? У вас, у чертей, и так всё есть, а вам вишь ты – всё мало!
Не без умысла тайного Ванька дочку царскую эдак подначил-то, ибо захотелось ему её испытать, червоточинку адскую в ейной душе выявить. И что же? Удалось. Ещё как удалось-то! Полыхнула вдруг в прекрасных очах красавицы злоба лютая огнедышащая, и всё лицо её некрасиво исказилося, будто сама душа в ней преобразилася. Приосанилась она гордо, Явана презрительным взором смерила, перстенёк в воздух высоко подкинула, поймала его ловко, да и говорит ехидно:
–Ну чтож, женишок любименький – бери свой перстень незавидный! Мне такого барахла и даром не надо, противный ты Яваха Говяда! Но! С одним условием я верну его. Я безделушку твою в кулаке зажму, и ежели ты его разожмёшь, то перстенёк возьмёшь, ну а ежели нет – то навсегда привет!..
Стиснула она перстень в кулаке загорелом и чуть ли не под самый нос Явахе его подносит...
Чтож, делать нечего. Как тут откажешься? Взялся Яван за Борьянин кулачишко левой своей ручищей, а правою попытался шутя пальчики на нём разогнуть. Да только что это? Ну и дела! Как словно клещи оказалася у нежной с виду девушки длань!
Четверть тогда силы Яваха приложил – оказалося мало сил. Пол-своей силы он прилагает – княжна атлету нашему не уступает. Три четверти богатырской силы ситуация попросила – начала чёртова кукла слегонца уступать: пальчики стали у неё дрожать... Чтож, пришлось тогда нашему витязю на силушку более не скупиться, и на полную катушку в сём деле приложиться. Разогнул он всё-таки кулачок девичий, хоть чуток и попотел. Перстенёк у неё забрал и на мизинчик себе надел. А невестушка посрамлённая как подскочит тут на резвые ножки, а в глазищах её бездонных ярь растревоженная полыхнула, будто у дикой кошки...
–Ах ты так! Ах ты так значит!.. – чуть не рыком она зарычала. – Ы-ы-ы! Ы-ы-х!..
А Ваньку смех неудержимый разбирает, глядя как чертовочку злоба неукротимая распирает. Крепился он, крепился, а потом как закатился... Борьяна тогда кувшин хрустальный со стола – хвать! Размахнулася она угрожающе, намереваясь, без сомнения, в Явана его запустить, а потом видно передумала внезапно да как шваркнет посудину об пол со всего маху! Сама же повернулася в негодовании и прочь устремилась от Вани.
Неэстетично, надо заметить, двинулась, только эдак: тыц-тыц-тыц-тыц! По паркету, значится, полированному. А одна-то каблучина на туфельке золочёной у неё – раз! – и подломилася. Чуть было её княжеское высочество на пол не завалилися.Не стала Борьяна далее ковылять, сорвала она туфельку попорченную с ноженьки, рожу ярую скорчила и на сей-то раз с превеликою, как видно, охотою обувкою в женишка-пересмешника запустила... Попала! И точно-то как! Яваха едва-то-едва отвернуться успел, как ему в спиняку подарочек от невестушки споренько прилетел. Аккурат попромеж-то лопаток. А вслед за первым и второй туфель не замедлился. Хорошо ещё, что шкура львиная Яванов тыл оберегала, а так бы быть бы в том месте синякам – как пить дать быть бы!
Чертовка же фыркнула, очами напоследок зыркнула и вон босиком выскочила. А Яван вскорости смеяться завязал, туфельку золочёную с пола взял, отделке изумительной подивился, понюхал её даже – не, не пахла – и вот какая забота ему на ум тут запала... Ну, допустим, он рассуждал, выведу я девицу сию красную с ада – и какая мне с того будет радость? Сила притяжения у красавицы княжны действительно превеликая, но с другой-то стороны и сила отторжения у энтой стервозы поболее чем у козы. Как тут поступить, чтобы не сглупить? Хм... И до чего же всё же у Ваниной невесты характерец был нелестный – ну дальше некуда противоречивый! То тебе она нежная да учтивая, умная да сладкоречивая, а то такая склочная да бранчливая, что не приведи боже с нею какие положим шашни водить: в такую яму можешь угодить, что и не выберешься... Да уж! В любом случае хлопот с этою чертовкою не оберёшься, коли всерьёз с такою прожигою поведёшься… Не, думает Ваня, с сими метаморфозами что-то делать надо, а то попал ты, Яван Говяда! Этож и сам будешь не рад, коли в семье не лад. Как говорится, не спеши, паря, жениться – не пришлось бы с горя топиться!..
Посидел Ваньша ещё трошки, покумекал над этой незадачей немножко, а потом молочко допил, крякнул, скатёрку забрал да и дал оттудова тягу... А, махнул он рукою, была не была... И покруче бывали дела! Разберёмся! Главное в сих местах – Прави во всём держаться, не будет тогда повода и жалиться. Весело надобно жить, припеваючи, и задумки свои свершать – играючи.
И словно думам своим в подтверждение, оставил Ваня свои рассуждения, затянул песню бравую и на выход себе зашагал.

Уважаемый читатель, мы заметили, что Вы зашли как гость. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо зайти на сайт под своим именем.