Сказки, народные сказки, авторские сказки
 
 
Народные сказки
  • Герцеговинские сказки
 
 
 
 
Народные сказки » Арабские сказки » 1000 и 1 ночь : Сказка о Нур-ад-дине и Мариам-кушачнице (ночи 875—880)
 
Перевод: Михаил Александрович Салье

Сказка о Нур-ад-дине и Мариам-кушачнице (ночи 875—880)



Восемьсот семьдесят пятая ночь.
Когда же настала восемьсот семьдесят пятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Нур-ад-дин с девушкой провели ночь до утра в наслаждении и радости, одетые в одежды объятий с крепкими застёжками, в безопасности от бедствий ночи и дня, и спали они в наилучшем состоянии, не боясь при сближении долгих толков и разговоров, как сказал о них поэт превосходный:

Посещай любимых, и пусть бранят завистники —
Ведь против страсти помочь не может завистливый.
И Аллах не создал прекраснее в мире зрелища,
Чем влюблённые, что в одной постели лежат вдвоём.
Обнялись они, и покров согласья объемлет их,
А подушку им заменяют плечи и кисти рук.
И когда сердца заключат с любовью союз навек,
По холодному люди бьют железу, узнай, тогда.
О хулящие за любовь влюблённых, возможно ли
Поправленье тех, у кого душа испорчена?
И когда дружит хоть один с тобой – он прекрасный друг.
Проводи же жизнь ты с подобным другом и счастлив будь!

А когда наступило утро и засияло светом и заблистало, Нур-ад-дин пробудился от сна и увидел, что девушка уже принесла воду. И они с девушкой умылись, и Нур-ад-дин совершил надлежащие молитвы своему господу, и затем девушка принесла ему то, что было под рукой из съестного и напитков, и Нур-ад-дин поел и попил. А после этого невольница сунула руку под подушку и вытащила зуннар, который она сделала ночью, и подала его Нур-ад-дину, и сказала: «О господин, возьми этот зуннар». – «Откуда этот зуннар? – спросил Нур-аддин. И девушка сказала: „О господин, это тот шёлк, который ты купил вчера за двадцать дирхемов. Поднимайся, иди на рынок персиян и отдай его посреднику, чтобы он покричал о нем, и не продавай его меньше, чем за двадцать динаров чистыми деньгами на руки“. – „О владычица красавиц, – сказал Нур-ад-дин, – разве вещь в двадцать дирхемов, которая продаётся за двадцать динаров, делают в одну ночь?“ – „О господин, – ответила девушка, – ты не знаешь цены этого эуннара. Но пойди на рынок и отдай его посреднику, и, когда посредник покричит о нем, его цена станет тебе ясной“.
И тогда Нур-ад-дин взял у невольницы зуннар и пошёл с ним на рынок персиян. Он отдал зуннар посреднику и велел ему кричать о нем, а сам присел на скамью перед одной из лавок, и посредник скрылся на некоторое время, а потом пришёл к нему и сказал: «О господин, вставай, получи цену твоего зуннара. Она достигла двадцати динаров чистыми деньгами на руки». И Нур-ад-дин, услышав слова посредника, до крайности удивился, и затрясся от восторга, и поднялся, чтобы получить свои двадцать динаров, а сам и верил и не верил. Получив их, он тотчас же пошёл и купил на все деньги разноцветного шёлку, чтобы невольница сделала из него всего зуннары.
И затем он вернулся домой, и отдал девушке шёлк, и сказал ей: «Сделай из него всего зуннары и научи меня также, чтобы я работал вместе с тобой. Я никогда в жизни не видел ни одного ремесла лучше и больше по заработку, чем это ремесло. Клянусь Аллахом, оно лучше торговли в тысячу раз!» И девушка засмеялась его словам и сказала: «О господин мой Нур-ад-дин, пойди к твоему приятелю москательщику и займи у него тридцать дирхемов, а завтра отдай их из платы за зуннар вместе с пятьюдесятью дирхемами, которые ты занял у него раньше».
И Нур-ад-дин поднялся, и пришёл к своему приятелю москательщику, и сказал ему: «О дядюшка, одолжи мне тридцать дирхемов, а завтра, если захочет Аллах, я принесу тебе все восемьдесят дирхемов разом». И старик москательщик отвесил ему тридцать дирхемов, и Нур-аддин взял их, и пошёл на рынок, и купил на них мяса, хлеба, сухих и свежих плодов и цветов, как сделал накануне, и принёс все это девушке; а имя её было Мариамкушачница. И, взяв мясо, она в тот же час и минуту поднялась и приготовила роскошное кушанье и поставила его перед своим господином Нур-ад-дином, и потом она приготовила скатерть с вином и начала пить вместе с юношей. И она стала наливать и поить его, и Нур-аддин наливал и поил её. И когда вино заиграло в их уме, девушке понравилась прекрасная тонкость Нур-ад-дина и нежность его свойств, и она произнесла такое двустишие:

«Спросила стройного, как поднял чашу,
Что пахнет мускусом его дыханья:
«Из щёк ли выжали твоих ту влагу?»
Ответил: «Нет, вино из розы жмут ли?»

И девушка беседовала с Нур-ад-дином, и он беседовал с нею, и Мариам подавала ему кубок и чашу и требовала, чтобы он ей налил и напоил её тем, от чего приятно дыханье, а когда он касался её рукой, она не давалась из кокетства. И опьянение увеличило её красоту и прелесть, и Нур-ад-дин произнёс такие два стиха:

«Вот стройная – любит пить и милому говорит
В покоях веселья – он страшится наскучить ей.
«Не пустишь коль чашу вкруг и не напоишь меня,
Один будешь ночью спать». И в страхе он налил ей».

И они продолжали пить, пока Нур-ад-дина не одолело опьянение и он не заснул, и тогда Мариам в тот же час и минуту поднялась и начала работать над зуннаром, следуя своему обычаю, а окончив, она почистила зуннар и завернула его в бумагу и, сняв с себя одежду, проспала подле Нурад-дина до утра…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Восемьсот семьдесят шестая ночь.

Когда же настала восемьсот семьдесят шестая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Мариам-кушачница, окончив делать зуннар, почистила его и завернула в бумагу и, сняв с себя одежду, проспала подле Нур-ад-дина до утра, и было между ними из близости то, что было. А потом Нурад-дин поднялся и исполнил свои дела, и Мариам подала ему зуннар и сказала: „Снеси его на рынок и продай за двадцать динаров, как ты продал такой же вчера“. И Нурад-дин взял зуннар, и отнёс его на рынок, и продал за двадцать динаров, а потом он пошёл к москательщику и отдал ему восемьдесят дирхемов, и поблагодарил его за милость, и пожелал ему блага. „О дитя моё, продал ты невольницу?“ – спросил москательщик. И Нур-ад-дин воскликнул: „Ты призываешь на меня зло! Как могу я предать дух из моего тела?“
И он рассказал ему всю историю, с начала до конца, и сообщил ему обо всем, что с ним случилось, и старик москательщик обрадовался сильной радостью, больше которой нет, и воскликнул: «Клянусь Аллахом, о дитя моё, ты меня обрадовал, и если захочет Аллах, тебе всегда будет благо! Я хотел бы для тебя блага из любви к твоему отцу, и чтобы наша дружба с ним сохранилась!»
И затем Нур-ад-дин расстался со старым москательщиком, и в тот же час и минуту пошёл на рынок и, купив, как обычно, мясо, плоды и все необходимое, принёс это девушке.
И Нур-ад-дин с девушкой ели, пили, играли, веселились, и дружили, и развлекались за трапезой целый год. И каждую ночь девушка делала зуннар, а утром Нур-аддин продавал его за двадцать динаров и расходовал часть их на то, что ему было нужно, а остальное отдавал девушке, и та прятала деньги у себя до времени нужды.
А через год девушка сказала: «О господин мой Нурад-дин, когда ты завтра продашь зуннар, возьми мне на часть денег цветного шёлку шести цветов; мне пришло на ум сделать тебе платок, который ты положишь себе на плечо. Не радовались ещё такому платку ни сыновья купцов, ни сыновья царей». И тогда Нур-ад-дин пошёл на рынок, и продал зуннар, и купил цветного шёлку, как говорила ему невольница, и принёс его ей, и Мариамкушачница сидела и работала, вышивая платок, целую неделю (а каждую ночь, окончив зуннар, она работала немного над платком), и наконец окончила его. И она подала платок Нур-ад-дину, и тот положил его на плечо и стал ходить по рынку, и купцы, люди и вельможи города останавливались возле него рядами и смотрели на его красоту и на этот платок, так хорошо сделанный.
И случилось, что Нур-ад-дин спал в одну ночь из ночей и пробудился от сна и увидел, что его невольница плачет сильным плачем и произносит такие стихи:

«Близка уж разлука с милым, близко она!
Увы мне, придёт разлука скоро, увы!
Растерзано моё сердце, горестно мне
Прошедшие вспомнить ночи, радости их!
Завистники непременно взглянут на пас
Злым оком, и все достигнут цели своей.
Вреднее всего нам будет зависть других,
Доносчиков скверных очи, сплетников всех».

И Нур-ад-дин спросил её: «О госпожа моя Мариам, что ты плачешь?» И девушка сказала: «Я плачу от страданий разлуки – моё сердце почуяло её».
«О владычица красавиц, а кто разлучит нас, когда я теперь тебе милей всех людей и сильнее всех в тебя влюблён?» – спросил Нур-ад-дин. И девушка ответила: «У меня любви во много раз больше, чем у тебя, но доверие к ночам ввергает людей в печаль, и отличился поэт, сказавший:

Доволен ты днями был, пока хорошо жилось,
И зла не боялся ты, судьбой приносимого.
Ты в мире с ночами был и дал обмануть себя,
Но в ясную ночь порой случается смутное.
Узнай – в небесах светил так много, что счесть нельзя,
Но солнце и месяц лишь из них затмеваются.
А сколько растений есть зелёных и высохших,
Но камни кидаем мы лишь в те, что плоды несут.
Но видишь ли – в море труп плывёт на поверхности,
А в дальних глубинах дна таятся жемчужины?»

«О господин мой Нур-ад-дин, – сказала она потом, – если ты желаешь, чтобы не было разлуки, остерегайся человека из франков, кривого на правый глаз и хромого на левую ногу (это старик с пепельным лицом и густой бородой). Он-то и будет причиной нашей разлуки. Я видела, что он пришёл в наш город, и думаю, он явился только ища меня». – «О владычица красавиц, – сказал Нур-ад-дин, – если мой взгляд упадёт на него, я его убью и изувечу!» И Мариам воскликнула: «О господин мой, не убивай его, не говори с ним, не продавай ему и не покупай у него. Не вступай с ним в сделку, не сиди с ним, не ходи с ним, не беседуй с ним и не давай ему никогда ответа законного. Молю Аллаха, чтобы он избавил нас от его зла и коварства!»
И когда наступило утро. Нур-ад-дин взял зуннар и пошёл с ним на рынок. Он присел на скамью перед одной из лавок и начал разговаривать с сыновьями купцов, и взяла его сонная дремота, и он заснул на скамье перед лавкой. И когда он спал, вдруг прошёл по рынку в это самое время тот франк, и с ним ещё семь франков, и увидел Нур-ад-дина, который спал на скамье перед лавкой, закутав лицо платком и держа его конец в руке. И франк сел подле Нур-ад-дина и, взяв конец платка, стал его вертеть в руке, и вертел его некоторое время. И Нур-ад-дин почувствовал это, и пробудился от сна, и увидел, что тот самый франк, которого описала ему девушка, сидит подле него. И Нур-ад-дин закричал на франка громким криком, который испугал его, и франк спросил: «Почему ты на нас кричишь? Разве мы у тебя что-нибудь взяли?» – «Клянусь Аллахом, о проклятый, – ответил Нур-ад-дин, – если бы ты у меня что-нибудь взял, я бы, наверное, отвёл тебя к вали!» И тогда франк сказал ему: «О мусульманин, заклинаю тебя твоей верой и тем, что ты исповедуешь, расскажи мне, откуда у тебя этот платок». – «Это работа моей матушки», – ответил Нур-ад-дин…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Восемьсот семьдесят седьмая ночь.
Когда же настала восемьсот семьдесят седьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда франк спросил Нур-ад-дина о том, кто сделал платок, Нур-ад-дин ответил: „Этот платок – работа моей матушки, она сделала его для меня своей рукой“. – „Продашь ли ты мне его и возьмёшь ли от меня его цену?“ – спросил франк. И Нур-ад-дин воскликнул: „Клянусь Аллахом, о проклятый, я не продам его ни тебе, ни комунибудь другому! Моя мать сделала его только на моё имя и не станет делать другого“. – „Продай его мне, и я дам тебе его цену сейчас же – пятьсот динаров, и пусть та, кто его сделала, сделает тебе другой, ещё лучше этого“, – сказал франк. „Я никогда не продам его, потому что ему нет подобного в этом городе“, – ответил Нур-аддин, а франк молвил: „О господин мой, а ты не продашь его за шестьсот динаров чистым золотом?“ И он до тех пор прибавлял сотню за сотней, пока не довёл цену до девятисот динаров, но Нур-ад-дин сказал ему: „Аллах поможет мне и без продажи платка! Я никогда не продам его ни за две тысячи динаров, ни за больше!“
И франк продолжал соблазнять Нур-ад-дина деньгами за платок, пока не довёл его цену до тысячи динаров, и тогда некоторые из присутствующих купцов сказали ему: «Мы продали тебе этот платок, давай за него деньги!» И Нур-ад-дин воскликнул: «Я не продам его, клянусь Аллахом!» И один из купцов сказал: «Знай, о дитя моё, что этому платку цена – сто динаров, даже если она станет большой и найдётся на него охотник, а этот франк дал за него тысячу динаров сразу, так что твоя прибыль – девятьсот динаров. Какой же ты хочешь прибыли больше, чем эта? Моё мнение, что тебе следует продать платок и взять тысячу динаров. Скажи той, кто тебе его сделал, чтобы сделала тебе другой или ещё лучше, а сам наживи тысячу динаров с этого проклятого франка, врага веры». И Нур-ад-дину стало стыдно купцов, и он продал франку платок за тысячу динаров, и франк тут же отдал ему деньги. И Нур-ад-дин хотел уйти, чтобы пойти к своей невольнице Мариам и обрадовать её вестью о том, какое было у него дело с франком, но франк сказал: «О собрание купцов, задержите Нур-ад-дина, – вы с ним мои гости сегодня вечером. У меня есть бочонок румийского вина, из выдержанных вин, и жирный барашек, и плоды, свежие и сухие, и цветы, и вы возвеселите нас в сегодняшний вечер. Пусть же ни один из вас не остаётся сзади». – «О Сиди Нур-ад-дин, – сказали купцы, – мы желаем, чтобы ты был с нами в вечер, подобный сегодняшнему, и мы могли бы с тобой побеседовать. Окажи милость и благодеяние и побудь с нами; мы с тобой – гости этого франка, так как он человек благородный».
И потом они стали заклинать Нур-ад-дина разводом, и силой не дали ему уйти домой, и в тот же час и минуту поднялись, и заперли свои лавки, и, взяв Нур-аддина, пошли с франком, и пришли в надушённую просторную комнату с двумя портиками. И франк посадил их в ней, и положил перед ними скатерть, диковинно сработанную и дивно сделанную, на которой было изображение сокрушающего и сокрушённого, любящего и любимого, спрашивающего и спрошенного, и затем поставил на эту скатерть дорогие сосуды из фарфора и хрусталя, и все они были наполнены прекрасными плодами, сухими и свежими, и цветами. А потом франк подал купцам бочонок, полный выдержанного румийского вина, и приказал зарезать жирного барашка и, разведя огонь, начал жарить мясо и кормить купцов и поить их вином, и он подмигивал им, чтобы они приставали к Нур-ад-дину с питьём. И купцы до тех пор поили Нур-ад-дина, пока тот не опьянел и не исчез из мира.
И когда франк увидел, что Нур-ад-дин погружён в опьянение, он сказал: «Ты возвеселил нас, о Сиди Нурад-дин, в сегодняшний вечер – простор тебе и ещё раз простор!» И франк принялся развлекать Нур-ад-дина словами, и затем приблизился к нему, и сел с ним рядом, и некоторое время украдкой смотрел на него, разговаривая, а потом он спросил: «О Сиди Нур-ад-дин, не продашь ли ты мне твою невольницу? Год назад ты купил её в присутствии этих купцов за тысячу динаров, а я теперь дам тебе в уплату за неё пять тысяч динаров, больше на четыре тысячи». И Нур-ад-дин отказался, а франк продолжал его угощать и поить и соблазнял его деньгами, пока не довёл цены за девушку до десяти тысяч динаров, и Нур-ад-дин в своём опьянении сказал перед купцами: «Я продал её тебе, давай десять тысяч динаров!» И франк сильно обрадовался этим словам и призвал купцов в свидетели.
И они провели за едой, питьём и весельем всю ночь до утра, а затем франк крикнул своим слугам: «Принесите деньги!» И ему принесли деньги, и он отсчитал Нур-аддину десять тысяч динаров наличными и сказал ему:
«О Сиди Нур-ад-дин, получи деньги в уплату за твою невольницу, которую ты продал мне вчера вечером в присутствии этих купцов мусульман». – «О проклятый, – воскликнул Нур-ад-дин, – я ничего тебе не продавал, и ты лжёшь на меня, и у меня нет невольниц!» Но франк сказал: «Ты продал мне твою невольницу, и эта купцы свидетельствуют о продаже».
И все купцы тогда сказали: «Да, Нур-ад-дин, ты продал ему свою невольницу перед нами, и мы свидетельствуем, что ты её продал за десять тысяч динаров. Поднимайся, получи деньги и отдай ему твою невольницу. Аллах даст тебе взамен лучшую. Разве не приятно тебе, Нур-ад-дин, что ты купил невольницу за тысячу динаров и вот уже полтора года наслаждаешься её красотой и прелестью и всякий день и ночь услаждаешь себя беседой с нею и её близостью, и после этого ты нажил на этой девушке девять тысяч динаров сверх её первоначальной цены? А она ведь каждый день делала тебе зуннар, который ты продавал за двадцать динаров. И после всего этого ты отрицаешь продажу и считаешь прибыль малой. Какая прибыль больше этой прибыли и какая нажива больше этой наживы? А если ты любишь девушку, то ведь ты насытился ею за этот срок. Получи же деньги и купи другую невольницу, лучше её, или мы женим тебя на одной из наших девушек, за приданое меньше половины этих денег, и девушка будет красивей её, и остальные деньги окажутся у тебя в руках капиталом». И купцы до тех пор говорили с Нур-ад-дином, уговаривая и обнимая его, пока он не взял эти десять тысяч динаров в уплату За невольницу. И тогда франк в тот же час и минуту привёл судей и свидетелей, и они написали ему свидетельство о покупке у Нур-ад-дина девушки, которую зовут Мариам-кушачница.
Вот что было с Нур-ад-дином. Что же касается Мариам-кушачницы, то она просидела, ожидая своего господина, весь день до заката и от заката до полуночи, но её господин к ней не вернулся, и она опечалилась и стала горько плакать. И старик москательщик услышал, что она плачет, и послал к ней свою жену, и та вошла к пей, и увидела её плачущей, и спросила: «О госпожа, почему ты плачешь?» И девушка ответила: «О матушка, я сижу и жду прихода моего господина, Нур-ад-дина, а он до сих пор не пришёл, и я боюсь, что кто-нибудь сделал с ним из-за меня хитрость, чтобы он продал меня, и хитрость вошла к нему, и он продал меня…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Восемьсот семьдесят восьмая ночь.

Когда же настала восемьсот семьдесят восьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Мариам-кушачница сказала жене москательщика: „Боюсь, что кто-нибудь сделал с моим господином из-за меня хитрость, чтобы он продал меня, и хитрость вошла к нему, и он продал меня“. И жена москательщика сказала: „О госпожа моя Мариам, если бы твоему господину дали за тебя всю эту комнату, полную золота, он бы тебя не продал! Я ведь знаю его любовь к тебе. Но может быть, о госпожа моя Мариам, пришли люди из города Каира от его родителей, и он устроил им пир, в том помещении, где они стоят, и постыдился привести их в эту комнату, так как она не вместит их, или потому, что их степень мала для того, чтобы приводить их в дом. Или же он захотел скрыть от них твоё дело и остался у них на ночь до утра, а завтра, если захочет великий Аллах, он придёт к тебе в благополучии. Не обременяй же свою душу ни заботой, ни горем, о госпожа. Вот в чем причина его отсутствия сегодня ночью. Я останусь у тебя на сегодняшнюю ночь и буду тебя развлекать, пока не придёт к тебе твой господин“.
И жена москательщика забавляла и развлекала Мариам разговором, пока не прошла вся ночь, а когда наступило утро, Мариам увидела, что её господин Нур-аддин входит с переулка, и тот франк идёт сзади него, окружённый толпой купцов. И когда Мариам увидела их, у неё затряслись поджилки, и пожелтел цвет её лица, и она начала дрожать, точно корабль посреди моря при сильном ветре. И, увидав это, жена москательщика спросила: «О госпожа моя Мариам, почему это, я вижу, ты изменилась, и пожелтело твоё лицо, и стало оно ещё худее?» И девушка ответила: «О госпожа, клянусь Аллахом, моё сердце почуяло разлуку и отдалённость встречи». И затем она начала охать, испуская глубокие вздохи, и произнесла такие стихи:

«Не доверяйся разлуке ты —
Горька ведь, право, на вкус она.
Лик солнца в час заката, знай,
Желтеет от разлуки мук.
И также в час восхода, знай,
Белеет он, встрече радуясь».

И потом Мариам-кушачница заплакала сильным плачем, больше которого нет, и уверилась в разлуке, и сказала жене москательщика: «О госпожа, не говорила ли я тебе, что с моим господином Нур-ад-дином устроили хитрость, чтобы меня продать! Я не сомневаюсь, что он продал меня сегодня ночью этому франку, хотя я его от него предостерегала. Но не поможет осторожность против судьбы, и ясна тебе стала правдивость моих слов».
И когда они с женой москательщика разговаривали, вдруг вошёл к ней в ту самую минуту её господин Нурад-дин, и девушка посмотрела на него и увидела, что цвет его лица изменился, и у него дрожат поджилки, и видны на его лице следы печали и раскаяния. И она сказала ему: «О господин мой Нур-ад-дин, ты, кажется, продал меня?» И Нур-ад-дин заплакал сильным плачем, и заохал, и, глубоко вздохнув, произнёс такие стихи:

«Таков уж рок, и пользы нет беречься нам,
И если я ошибся – не ошибся рок,
Когда Аллах захочет сделать что-нибудь
С разумным мужем, видящим и слышащим,
Он ослепит его и уши оглушит
Ему, и ум его, как волос, вырвет он.
Когда ж исполнит он над ним свой приговор,
Он ум ему вернёт, чтоб поучался он.
Не спрашивай о том, что было «почему?» —
Все так бывает, как судьба и рок велит».

И потом Нур-ад-дин стал просить у девушки прощения и сказал ей: «Клянусь Аллахом, о госпожа моя Мариам, пробежал калам с тем, что судил Аллах, и люди сделали со мной хитрость, чтобы я тебя продал, и хитрость вошла ко мне, и я продал тебя и пренебрёг тобой с величайшим небрежением. Но, может быть, тот, кто сулил разлуку, пошлёт нам встречу». – «Я предостерегала тебя от этого, и было у меня такое предчувствие», – сказала девушка. И потом она прижала его к груди, и поцеловала между глаз, и произнесла такие стихи:

«Клянусь моей страстью, не забуду я дружбы к вам,
Хотя бы погиб мой дух от страсти и от тоски.
Рыдаю и плачу я и день и ночь каждую,
Как горлинка плачет в кустах средь песков степей.
Испортилась жизнь моя, как нет вас, любимые,
Когда вы исчезли, мне встречать больше некого».

И когда они были в таком состоянии, вдруг вошёл к ним тот франк и подошёл, чтобы поцеловать руки Ситт Мариам, и она ударила его рукою по щеке и воскликнула: «Удались, о проклятый! Ты неотступно ходил за мной, пока не обманул моего господина! Но только, о проклятый, если захочет великий Аллах, будет одно лишь благо!» И франк засмеялся словам невольницы, и удивился её поступку, и попросил у неё прощения, и сказал: «О госпожа моя Мариам, а мой-то в чем грех? это твой господин Нур-ад-дин продал тебя с своего согласия и со спокойным сердцем, и, клянусь Мессией, если бы он тебя любил, он бы не пренебрёг тобою. Когда бы его желание обладать тобой не истощилось, Нурад-дин тебя не продал бы, и сказал кто-то из поэтов:

Кто наскучил мне, тот уходит пусть решительно!
Коль о нем я вспомню, не буду я рассудительным.
И тесен мир ещё ведь мне не сделался,
Чтобы видел ты, что желаю я нехотящего».

А эта невольница была дочерью царя Афранджи [632] (это город, распространённый во все стороны, где много ремесл, диковин и растений, и он похож на город аль-Кустантынию), и причиною её ухода из города её отца была дивная история и удивительное дело, рассказ о котором мы поведём по порядку, чтобы возрадовался слышащий и возвеселился…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Восемьсот семьдесят девятая ночь.

Когда же настала восемьсот семьдесят девятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что причиной ухода Мариам-кушачницы от её отца и матери было удивительное обстоятельство и диковинное дело. Вот оно.
Воспитывалась Мариам у отца и матери в великой изнеженности и научилась красноречию, письму и счёту, наездничеству и доблести и изучила все ремесла, как, например, вышиванье, шитьё, тканьё, выделывание зуннаров, обшивание галуном, золочение серебра и серебрение золота. И она изучила все ремесла мужчин и женщин, так что стала единственной в своё время и бесподобной в свой век и столетие. И Аллах (велик он и славен!) даровал ей такую красоту и прелесть, изящество и совершенство, что она превзошла всех людей своего века. И к ней сватались у её отца властители островов, и за всякого, кто к ней сватался, он отказывался выдать её замуж, так как он любил свою дочь великой любовью и не мог с ней расстаться ни на один час. И не было у него дочери, кроме неё, а детей мужеского пола у него было множество, но он был охвачен к ней большей любовью, чем к ним.
И случилось, что царевна заболела в каком-то году сильной болезнью, так что приблизилась к гибели, и тогда она дала обет, если выздоровеет от этой болезни, посетить такой-то монастырь, находящийся на таком-то острове. А этот монастырь считался у них великим, и они приносили ему, по обету, дары и получали в нем благодать. И когда Мариам выздоровела от болезни, она захотела исполнить обет, который дала, и её отец, царь Афранджи, послал её в этот монастырь на маленьком корабле и послал вместе с ней нескольких дочерей вельмож города, а также патрициев, чтобы прислуживать ей.
И когда Мариам приблизилась к монастырю, вышел корабль из кораблей мусульман, сражающихся на пути Аллаха, и они захватили всех, кто был на корабле из патрициев и девушек, и деньги, и редкости и продали свою добычу в городе Кайраване. И Мариам попала в руки одного человека – персиянина, купца среди купцов, а этот персиянин был бессильный и не сходился с женщинами, и не обнажалась над женщиною его срамота, и он назначил Мариам для услуг. И заболел этот персиянин сильной болезнью, так что приблизился к гибели, и продлилась над ним болезнь несколько месяцев, и Мариам прислуживала ему и старалась, прислуживая, пока Аллах не исцелил персиянина от его болезни. И персиянин вспомнил ласку Мариам и её участие, заботы и услуги, и захотел вознаградить её за добро, которое она ему сделала, и сказал ей: «Попроси у меня чего-нибудь, о Мариам!» И Мариам сказала: «О господин, я прошу тебя, чтобы ты продал меня лишь тому, кому я захочу и пожелаю». – «Хорошо, это тебе от меня будет, – ответил персиянин. – Клянусь Аллахом, о Мариам, я продам тебя только тому, кому ты захочешь, и я вложил продажу в твои руки».
И Мариам обрадовалась сильной радостью. А персиянин предложил ей ислам, и она стала мусульманкой, и он стал учить её правилам благочестия, и Мариам научилась у персиянина за этот срок делам веры и тому, что для неё обязательно, и он заставил её выучить Коран и то, что легко даётся из наук законоведения и преданий о пророке. И когда персиянин вступил с ней в город Искандарию, он продал её, кому она пожелала, и оставил дело продажи в её руках, как мы упоминали. И её взял Али Нур-ад-дин, как мы рассказали, и вот то, что было причиной ухода Мариам из её страны.
Что же касается её отца, царя Афранджи, то когда до него дошло известие о захвате его дочери и тех, кто был с нею, поднялся перед ним день воскресенья, и царь послал за дочерью корабли с патрициями, витязями, мужами и богатырями, но они не напали на весть о ней, после розысков на островах мусульман, и возвратились к её отцу, крича о горе и гибели и делах великих. И отец Мариам опечалился сильной печалью и послал за ней того кривого на правый глаз и хромого на левую ногу, так как он был величайшим из его везирей, и был это непокорный притеснитель, обладатель хитростей и обмана. И царь велел ему искать Мариам во всех землях мусульман и купить её хотя бы за полный корабль золота, и этот проклятый искал девушку на морских островах и во всех городах, но не напал на весть о ней, пока не достиг города Искандарии. И он спросил про неё и напал на весть о том, что она у Нур-ад-дина Али каирского. И случилось у него с Нур-ад-дином то, что случилось, и он устроил с ним хитрость и купил у него девушку, как мы упоминали, после того как ему указал на неё платок, которого не умел делать никто, кроме неё.
А этот франк научил купцов и сговорился с ними, что добудет девушку хитростью.
И Мариам, оказавшись у франка, проводила все время в плаче и стенаниях, и франк сказал ей: «О госпожа моя Мариам, оставь эту печаль и плач и поедем со мной в город твоего отца и место твоего царства, где обитель твоей славы и родина, чтобы была ты среди твоих слуг и прислужников. Оставь это унижение и пребывание па чужбине, довольно того, что пришлось мне из-за тебя утомляться, путешествовать и тратить деньги, а я ведь путешествую, утомляюсь и трачу деньги почти полтора года. А твой отец велел мне тебя купить хотя бы за полный корабль золота». И потом везирь царя Афранджи начал целовать девушке ноги и унижаться перед нею и все время возвращался к целованию её рук и ног, и гнев Мариам все увеличивался, когда он делал это с нею из вежества, и она говорила: «О проклятый, да не приведёт тебя великий Аллах к тому, в чем твоё желанье!»
А затем слуги тотчас подвели мула с расшитым седлом и посадили на него Мариам и подняли над её головой шёлковый намёт на золотых и серебряных столбах, и франки пошли, окружая девушку, и вышли с нею из Морских Ворот. И они посадили её в маленькую лодку и начали грести, и подплыли к большому кораблю, и поместили на нем девушку, и тогда кривой везирь встал и крикнул матросам корабля: «Поднимите мачту!» И в тот же час и минуту мачту подняли, и распустили паруса и флаги, и растянули ткани из хлопка и льна, и заработали вёслами, и корабль поплыл. А Мариам, при всем этом, смотрела в сторону Искандарии, пока город не скрылся из глаз, и горько плакала потихоньку…»
И Шахразаду застигло утро, я она прекратила дозволенные речи.

Ночь, дополняющая до восьмисот восьмидесяти.
Когда же настала ночь, дополняющая до восьмисот восьмидесяти, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда поплыл корабль везиря даря Афранджи, на котором была Мариам-кушачница, девушка смотрела в сторону Искандарии, пока город не скрылся из глаз, и тогда Мариам заплакала, и зарыдала, и пролила слезы, и произнесла такие стихи:

«О милых жилище, возвратишься ли снова к нам?
Неведомо мне совсем, что ныне Аллах свершит.
Увозят нас корабли разлуки, спешат они,
И глаз мой изранен – его стёрли потоки слез
В разлуке с любимым, что пределом желаний был
И мой исцелял недуг и горести прогонял.
Господь мой, преемником моим для него ты будь —
Порученное тебе вовеки не пропадёт».

И Мариам всякий раз, как вспоминала Нур-ад-дина, все время рыдала и плакала, и подошли к ней патриции и стали её уговаривать, но она не принимала их слов, и отвлекал её призыв любви и страсти. И она заплакала, застонала и зажаловалась и произнесла такие стихи:

«Язык моей страсти, знай, в душе говорит с тобой —
Вещает он обо мне, что страстно тебя люблю.
И печень моя углями страсти расплавлена,
А сердце трепещет и разлукой изранено.
Доколе скрывать мне страсть, которой расплавлен я?
Болят мои веки, и струятся потоки слез».

И Мариам все время была в таком состоянии, и не утверждался в ней покой, и не слушалась её стойкость в течение всего путешествия, и вот то, что было у неё с кривым и хромым везирем.
Что же касается Али Нур-ад-дина каирского, сына купца Тадж-ад-дина, то, после того как Мариам села на корабль и уехала, земля стала для него тесна, и не утверждался в нем покой, и не слушалась его стойкость. И он пошёл в комнату, в которой жил с Мариам, и увидел её, перед лицом своим, чёрной и мрачной, и увидел он станок, на котором Мариам ткала зуннары, и одежды, что были у неё на теле, и прижал их к груди, и заплакал, и полились из-под его век слезы, и он произнёс такие стихи:

«Узнать ли, вернётся ль близость после разлуки вновь
И после печали и оглядок в их сторону?
Далеко минувшее, оно не вернётся вновь!
Узнать бы, достанется ль мне близость с любимою.
Узнать бы, соединит ли снова нас с ней Аллах,
И вспомнят ли милые любовь мою прежнюю.
Любовь, сохрани ты ту, кого неразумно так
Сгубил я, и мой обет и дружбу ты сохрани!
Поистине, я мертвец, когда далеко они.
Но разве любимые согласны, чтоб я погиб?
О горе, когда печаль полезна моя другим!
Растаял я от тоски и горя великого.
Пропало то время, когда близок я с нею был.
Узнать бы, исполнит ли желанье моё судьба?
О сердце, горюй сильней, о глаз мой, пролей поток
Ты слез, и не оставляй слезы ты в глазах моих.
Далеко любимые, и стойкость утрачена,
И мало помощников, беда велика моя!
И господа я миров прошу, чтоб послал он мне
Опять возвращенье милой с близостью прежнею».

И Нур-ад-дин заплакал сильным плачем, больше которого нет, и посмотрел он на уголки комнаты и произнёс такие стихи:

«Я таю с тоски, увидя следы любимых
На родине их, потоками лью я слезы,
Прошу я того, кто с ними судил расстаться,
Чтоб мне даровал когда-нибудь он свиданье».

И потом Нур-ад-дин в тот же час и минуту поднялся, запер ворота дома и бегом побежал к морю и стал смотреть, где находится корабль, который увёз Мариам. И он начал плакать и испускать вздохи и произнёс такие стихи:

«Привет вам! Без вас теперь не в силах я обойтись,
И где бы ни были – вблизи или далеко,
Влечёт меня к вам, друзья, всегда, каждый час и миг,
И так же я к вам стремлюсь, как жаждущие к воде.
Всегда подле вас мой слух и сердце моё и взор,
И мысль о вас сладостнее мёда мне кажется.
О горе, когда ушёл от стана ваш караван,
И с вами ушёл корабль от мест, куда я стремлюсь!»

И Нур-ад-дин зарыдал, заплакал, застонал, взволновался и засетовал и вскрикнул: «О Мариам, о Мариам, довелось ли тебе увидеть меня во сне или в сплетениях грёз?» А когда усилилась его печаль, он произнёс такие стихи:

«Увидит ли после дали этой опять вас глаз,
Услышу ли из жилища близкого голос ваш?
Сведёт ли нас вновь тот дом, который привык уж к нам,
Желанное получу ль, получите ль вы его?
Возьмите, куда б ни шли, носилки костям моим,
И где остановитесь, заройте их подле вас.
Имей я два сердца, я бы жил лишь с одним из них,
А сердце, что любит вас так страстно, оставил бы.
И если б спросили: «От Аллаха чего б желал?»
Сказал бы: «Прощенья ар-Рахмана и вашего»

И когда Нур-ад-дин был в таком состоянии, и плакал, и говорил: «О Мариам, о Мариам!», – вдруг какой-то старик вышел из лодки, и подошёл к нему, и увидел, что он плачет, и произнёс такое двустишие:

«О Марьям красавица, вернись – ведь глаза мои,
Как облако дождевое, влагу струят свою.
Спроси ты хулителей моих прежде всех людей,
Увидишь, что тонут веки глаза в воде белков»

И старик сказал ему: «О дитя моё, ты, кажется, плачешь о невольнице, которая уехала вчера с франком?» И когда Нур-ад-дин услышал старика, он упал без сознания и пролежал час времени, а потом он очнулся и заплакал сильным плачем, больше которого нет, и произнёс такие стихи:

«Надеяться ль после дали вновь на сближенье с ней,
И дружбы услада возвратится ли полностью?
Поистине, в моем сердце страсть и волненье,
И толки доносчиков тревожат и речи их.
Весь день пребываю я смущённым, растерянным,
А ночью надеюсь я, что призрак её придёт.
Аллахом клянусь, ко мне любви не забуду я!
И как же, когда душе наскучили сплетники?
Нежна она членами и впалы бока её,
И глаз её в моё сердце стрелы метнул свои.
Напомнит нам ивы ветвь в саду её тонкий стан,
А прелесть красы её свет солнца смутит совсем.
Когда б не боязнь Аллаха (слава славна его!),
Сказал бы я столь прекрасной: «Слава славна её!»

И когда старик посмотрел на Нур-ад-дина и увидал его красоту, и стройность, и соразмерность, и ясность его языка, и тонкость его, и разнообразие, его сердце опечалилось о юноше, и он сжалился, увидя его состояние. А этот старик был капитаном корабля, шедшего в город той невольницы, и было на его корабле сто купцов из придворных мусульман. И он сказал Нур-ад-дину: «Терпи и будет одно лишь благо, и если захочет Аллах – величие ему и слава! – я доставлю тебя к ней…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.


Следующая сказка ->
Уважаемый читатель, мы заметили, что Вы зашли как гость. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо зайти на сайт под своим именем.


Другие сказки из этого раздела:

 
 
 
Опубликовал: La Princesse | Дата: 20 ноября 2009 | Просмотров: 4060
 (голосов: 0)

 
 
Авторские сказки
  • Варгины Виктория и Алексей
  • Лем Станислав
  • Распэ Рудольф Эрих
  • Седов Сергей Анатольевич
  • Сент-Экзюпери Антуан де
  • Тэрбер Джеймс
  • Энде Михаэль
  • Ямада Шитоси
 
 
Главная страница  |   Письмо  |   Карта сайта  |   Статистика | Казино с быстрым выводом денег на карту
При копировании материалов указывайте источник - fairy-tales.su