Повесть о Тадж-аль-Мулуке (продолжение) (ночи 129-137)

Сто двадцать девятая ночь
Когда же настала сто двадцать девятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь Дандан рассказывал Дауаль-Макану: «И, услышав историю юноши, Тадж-аль-Мулук крайне удивился, и в его сердце вспыхнули огни, когда он услышал о прелести Ситт Дунья и узнал, что она вышивает газелей, и его охватила великая страсть и любовь. 
«Клянусь Аллахом, — сказал он юноше, — с тобою случилось дело, подобного которому не случилось ни с кем, кроме тебя, но тебе дана жизнь, и ты должен ее прожить. Я хочу тебя спросить о чем-то». — «О чем?» — спросил Азиз. И Тадж-аль-Мулук молвил: «Расскажи мне, как ты увидел ту женщину, которая сделала эту газель». — «О владыка, — сказал Азиз, — я пришел к ней хитростью, и вот какою: когда я вступил с караваном в ее город, я уходил и гулял по садам — а там было много деревьев, и сторож этих садов был великий старик, далеко зашедший в годах. Я спросил его: «О старец, чей это сад?» И сторож сказал мне: «Он принадлежит царской дочери Ситт Дунья, и мы находимся под ее дворцом. Когда она хочет погулять, она открывает потайную дверь и гуляет в саду и нюхает запах цветов». — «Сделай милость, позволь мне посидеть в этом саду, пока она не придет и не пройдет мимо — быть может, мне посчастливится разок взглянуть на нее?» — попросил я. И старец молвил: «В этом нет беды». И когда он сказал мне это, я дал ему немножко денег и сказал: «Купи нам чего-нибудь поесть». 
И он взял деньги, довольный, и, открыв ворота, вошел и ввел меня вместе с собою, и мы пошли и шли до тех пор, пока не пришли в приятное место, и старик сказал мне: «Посиди здесь, а я схожу и вернусь к тебе и принесу немного плодов». 
И он оставил меня и ушел, и некоторое время его не было, а потом он вернулся с жареным ягненком, и мы ели, пока не насытились, а мое сердце желало увидеть эту девушку. И когда мы сидели так, дверь вдруг распахнулась, и старик сказал мне: «Вставай, спрячься». И я поднялся и спрятался, и вдруг черный евнух просунул голову в калитку и спросил: «Эй» старик, есть с тобою кто-нибудь?» — «Нет», — отвечал старик. «Запри ворота в сад», — сказал тогда евнух, и старец запер ворота сада, и вдруг Ситт Дунья появилась из потайной двери, и когда я увидел ее, я подумал, что луна взошла на горизонте и засияла. И я смотрел на нее некоторое время и почувствовал стремление к ней, подобное стремлению жаждущего к воде, а немного спустя она заперла дверь и ушла. И тогда я вышел из сада и направился домой, и я знал, что мне не достичь ее и что я не из ее мужчин, особенно раз я стал как женщина и у меня нет принадлежности мужчин. Она царская дочь, а я купец, — откуда же мне достичь такой, как она, или еще кого-нибудь? 
И когда мои товарищи собрались, я тоже собрался и поехал с ними. А они направлялись в этот город, и когда мы достигли здешних мест и встретились с тобою, ты спросил меня и я рассказал тебе. Вот моя повесть и то, что со мной случилось, и конец». 
И когда Тадж-аль-Мулук услышал эти речи, его ум и мысли охватила любовь к Ситт Дунья, и он не знал, что ему делать. Он поднялся и сел на коня и, взяв Азиза с собою, вернулся в город своего отца, и отвел Азизу дочь и отправил ему туда все, что нужно из еды, питья и одеяний и, покинув его, удалился в свой дворец, и слезы бежали по его щекам, так как слух заменяет лицезрение и встречу. И Тадж-аль-Мулук оставался в таком состоянии, пока его отец не вошел к нему, и он увидел, что царевич изменился в лице и стал худ телом и глаза его плачут. И царь понял, что его сын огорчен из-за чего-то, что постигло его, и сказал: «О дитя мое, расскажи мне, что с тобою и что такое случилось, что изменился цвет твоего лица и ты похудел телом». И царевич рассказал ему обо всем, что случилось и что он услышал из повести Азиза и повести о Ситт Дунья, и сказал, что он полюбил ее понаслышке, не видав ее глазами. И отец его молвил: «О дитя мое, она дочь царя, и страны его от нас далеко! Брось же это и войди во дворец твоей матери...» 
И Шахерезаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Ночь, дополняющая до ста тридцати
Когда же настала ночь, дополняющая до ста тридцати, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь Дандан рассказывал 
Дау-аль-Макану: «И отец Тадж-аль-Мулука сказал ему: «О дитя мое, ее отец царь, и земли его от нас далеко! Брось же это и войди во дворец твоей матери — там пятьсот невольниц подобных лунам; какая из них тебе понравится, ту и бери. Или же возьмем и сосватаем за тебя какую-нибудь из царских дочерей, которая будет лучше ее». — «О батюшка, — отвечал Тадж-аль-Мулук, — не хочу другую, совсем! Эта вышила газель, которую я видел, и мне не обойтись без нее, а иначе я пойду блуждать по степям и пустыням и убью себя из-за нее». — «Дай срок, пока я пошлю к ее отцу и посватаю ее у него, — сказал ему отец. — Я исполню твое желание, как я сделал для себя с твоей матерью; быть может, Аллах приведет тебя к желаемому, а если ее отец не согласится, я потрясу его царство войском, конец которого будет у меня, а начало у него». 
Потом он позвал юношу Азиза и спросил: «О дитя мое, ты знаешь дорогу?» — «Да», — отвечал Азиз. «Я хочу, чтобы ты поехал с моим везирем», — сказал царь, и Азиз ответил: «Слушаю и повинуюсь, о царь времени!» Потом царь призвал своего везиря и сказал: «Придумай мне план для моего сына, и пусть он будет хорош. Отправляйся на Камфарные острова и сосватай дочь их царя за моего сына». И везирь отвечал: «Слушаю и повинуюсь!» 
А Тадж-аль-Мулук вернулся в свое жилище, и его страсть еще увеличилась, и состояние его ухудшилось, и отсрочка показалась ему долгой, а когда над ним опустилась ночь, он стал плакать, стонать и жаловаться и произнес: 
 
«Ночной уж спустился мрак, и слез велики войска, 
И ярок огонь любви, горящий в душе моей. 
Коль ночи вы спросите, они вам поведают, 
Другим ли я занят был — не грустью тоскливою. 
Ночами я звезд стада пасу от любви моей, 
А слезы с ланит моих бегут, как градинок ряд. 
Один ведь остался я, и нет никого со мной! 
Подобен я любящим без близких и родичей». 
 
А окончив свои стихи, он лежал некоторое время без чувств и очнулся только к утру. И пришел слуга его отца, и встал у его изголовья, позвал его к родителю. 
И Тадж-аль-Мулук пошел с ним, и, увидав его, отец юноши нашел, что цвет его лица изменился, и принялся его уговаривать быть стойким и обещал свести его с царевной, а потом он снарядил Азиза и своего везиря и дал им подарки. И они ехали дни и ночи, пока не приблизились к Камфарным островам. И тогда они остановились на берегу реки, и везирь послал от себя гонца к царю, чтобы сообщить ему об их прибытии. И гонец отправился, и прошло не более часу, как придворные царя и его эмиры выехали к ним навстречу на расстояние одного фарсаха: и, встретив их, ехали впереди их, пока не ввели их к царю. И прибывшие поднесли ему подарки и пробыли у него, как гости, три дня. А когда настал четвертый день, везирь вошел к царю и, встав перед ним, рассказал ему о деле, по которому он прибыл. Царь был в недоумении, какой дать ответ, так как его дочь не любила мужчин и не желала брака. Он посидел некоторое время, опустив голову к земле, а потом поднял голову и, призвав одного из евнухов, сказал ему: «Пойди к твоей госпоже Дунья и повтори ей то, что ты слышал, и расскажи, зачем прибыл этот везирь». И евнух поднялся и пошел и ненадолго скрылся, а потом он вернулся к царю и сказал: «О царь времени, когда я пришел и рассказал Ситт Дунья, что слышал, она сильно рассердилась и, поднявшись на меня с палкой, хотела разбить мне голову, и я бегом убежал от нее. И она сказала мне: «Если мой отец заставит меня выйти замуж, я убью того, за кого я выйду». И тогда ее отец сказал везирю и Азизу: «Вы слышали и знаете — расскажите же это царю и передайте ему привет. Моя дочь не любит мужчин и не желает брака...» 
И Шахерезаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Сто тридцать первая ночь
Когда же настала сто тридцать первая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что царь Шахраман сказал везирю и Азизу: «Передайте царю при кет и расскажите ему, как вы слышали, что моя дочь но желает брака». И они ушли назад без всякого проку и ехали до тех пор, пока не прибыли к царю и не рассказали ему, что случилось. 
И тогда царь велел военачальникам кликнуть клич войскам о выступлении на бой и на войну, но везирь сказал ему: «О царь, не делай этого — за тем царем не г вины. Когда его дочь узнала об этом, она прислала сказать: «Если мой отец заставит меня выйти замуж, я убью того, за кого выйду и убью себя после него». Отказ исходит только от нее». 
И, услышав слова везиря, царь испугался за Тадж-альМулука и сказал: «Если я стану воевать с ее отцом и захвачу царевну, а она убьет себя, мне не будет от этого никакой пользы». — И потом царь уведомил своего сына, Тадж-аль-Мулука, и тот, узнав об этом, сказал своему отцу: «О батюшка, мне нет мочи терпеть без нее! Я пойду к ней и буду стараться с ней сблизиться, даже если я умру, я не стану делать ничего другого». — «А как же ты пойдешь к ней?» — спросил его отец. «Я пойду в обличье купца», — ответил Тадж-аль-Мулук. И царь сказал: «Если это неизбежно, то возьми с собою везиря и Азиза». Потом царь вынул для него кое-что из своей казны и приготовил ему на сто тысяч динаров товара. И везирь с Азизом сговорились с царевичем, а когда наступила ночь, Тадж-аль-Мулук и Азиз отправились в дом Азиза и переночевали рту ночь там. А сердце Тадж-аль-Мулука было похищено, и не была ему приятна пища и сон — наоборот, на него налетели думы, и его потрясло томление по любимой. И он прибег к творцу, чтобы тот послал ему встречу с нею, и стал плакать, стонать и произнес: 
 
«Посмотрим, удастся ли сойтись после дали — 
На страсть я вам жалуюсь, и вам говорю я: 
«Тогда вы мне вспомнились, когда беззаботна ночь, 
И отняли сон вы мой, а люди все спали». 
 
А окончив свои стихи, он разразился сильным плачем, и Азиз заплакал вместе с ним, вспоминая дочь своею дяди, и они продолжали так плакать, пока не настало утро. А потом Тадж-аль-Мулук поднялся и пошел к своей матери, одетый в дорожные одежды. И мать спросила его, что с ним, и когда он повторил ей весь рассказ, она дала ему пятьдесят тысяч динаров и простилась с ним, и он ушел от нее, после того как она пожелала ему благополучия и встречи с любимыми. А затем Тадж-альМулук вошел к своему отцу и попросил разрешения выезжать, и отец его позволил и дал ему пятьдесят тысяч динаров, и царевич приказал поставить себе шатер за городом, и ему поставили шатер, где он пробыл два дня, а потом уехал. 
И Тадж-аль-Мулук подружился с Азизом и говорил ему: «О брат мой, я не могу больше расстаться с тобою». И Азиз отвечал: «И я также, и я хотел бы умереть у твоих ног, но только, о брат мой, мое сердце занято мыслью о матери». — «Когда мы достигнем желаемого, будет одно лишь добро», — ответил Тадж-аль-Мулук. И они поехали, и везирь наставлял Тадж-аль-Мулука быть стойким, а Азиз развлекал его сказками, говорил стихи и рассказывал летописи и истории, и они шли быстрым ходом ночью и днем в течение двух полных месяцев. И путь показался Тадж-аль-Мулуку долгим, и огни разгорелись в нем сильнее, и он произнес: 
 
«Путь долог, и велики волненья и горести, 
И в сердце моем любовь великим огнем горит. 
Клянусь, о мечта моя, желаний предел моих, 
Клянусь сотворившим нас из крови сгустившейся, 
Я бремя любви к тебе несу, о желанная, 
И горы высокие снести не могли б его, 
О жизни владычица, убила любовь меня, 
И мертвым я сделался — дыханья уж нет во мне. 
Когда б не влекла меня надежда познать тебя, 
Не мог бы спешить теперь в пути я, стремясь к тебе». 
 
А окончив свои стихи, Тажд-аль-Мулук заплакал, и Азиз заплакал вместе с ним, так как у него было ранено сердце, и сердце везиря размягчилось из-за их плача. «О господин, — сказал он, — успокой свою душу и прохлади глаза — будет тебе только одно добро». А Тадж-альМулук воскликнул: «О везирь, время пути продлилось! Скажи мне, сколько между нами и городом?» — «Осталось лишь немного», — сказал Азиз. И они ехали, пересекая долины и кручи, степи и пустыни. И вот в одну из ночей Тадж-аль-Мулук спал и увидел во сне, что его любимая с ним, и он обнимает ее и прижимает к груди, и он проснулся испуганный и устрашенный, с улетевшим умом, и произнес: 
 
«О други, блуждает ум, и слезы текут струей, 
И страсть велика моя, и вечно со мной любовь. 
Я плачу теперь, как мать, дитя потерявшая; 
Когда наступает ночь, стенаю как голубь я. 
И если подует ветр с земель, где живете вы, 
Прохладу я чувствую, до нас доходящую. 
Привет вам я буду слать, пока летит горлинка 
И дует восточный ветр и голубя слышен стон». 
 
И когда Тадж-аль-Мулук окончил говорить стихи, к нему пошел везирь и сказал: «Радуйся — это хороший знак! Успокой свое сердце и прохлади глаза — ты обязательно достигнешь своей цели». 
И Азиз тоже подошел к нему и стал уговаривать его потерпеть, и развлекал его, разговаривая и рассказывая ему сказки, и они спешили в пути и продолжали ехать « течение дней и ночей, пока не прошло еще два месяца. 
И вот в какой-то день солнце засияло над ними, И им блеснуло вдали что-то белое. Тадж-аль-Мулук спросил Азиза: «Что это там белое?» И Азиз отвечал ему: «О владыка, это белая крепость, а вон город, к которому ты направляешься». И Тадж-аль-Мулук обрадовался, и они ехали до тех пор, пока не приблизились к городу, а когда они подъехали ближе, Тадж-аль-Мулук возвеселился до крайности, и прошли его горести и печали. А затем они вошли в город, будучи в обличий купцов (а царевич был одет как знатный купец), и пришли в одно место, которое называлось жилище купцов, — а это был большой хан. «Здесь помещение купцов?» — спросил Тадж-аль-Мулук Азиза, и тот ответил: «Да, это тот хан, где я стоял», — и они остановились там и, поставив своих животных на колени, сняли с них поклажу и сложили свои пожитки в кладовые. Они провели там четыре дня, чтобы отдохнуть, а потом везирь посоветовал им нанять большой дом, и они согласились на это и сняли себе просторно построенный дом, предназначенный для развлечений. И они поселились там, и везирь с Азизом стали придумывать какой-нибудь способ для Тадж-аль-Мулука, а Тадж-аль-Мулук был растерян и не знал, что делать. И везирь нашел такой способ, чтобы Тадж-аль-Мулук стал купцом на рынке материй. 
И, обратившись к Тадж-аль-Мулуку и Азизу, он сказал: «Знайте, что если мы будем так сидеть здесь, мы не достигнем желаемого и не исполним того, что нам нужно. Мне пришло на ум нечто, и в этом, если захочет Аллах, будет благо». — «Делай, что тебе вздумается, — ответили ему Тадж-аль-Мулук и Азиз, — на старцах лежит благословение, а ты к тому же совершал всякие дела. Скажи же нам, что пришло тебе на ум». И везирь сказал Тадж-аль-Мулуку: «Нам следует нанять для тебя лавку на рынке материй, где ты будешь сидеть и торговать, ибо всякому — и знатному и простому — нужна ткань и кусок материи. Ты будешь находиться в этой лавке и сидеть там, и твое дело устроится, если захочет великий Аллах, тем более что внешность твоя красива. Но только сделай Азиза у себя приказчиком и посади его с собою в лавке, чтобы он подавал тебе отрезки материи». Услышав эти слова, Тадж-аль-Мулук воскликнул: «Поистине, это правильный и хороший план!» И затем он вынул дорогую купеческую одежду, надел ее и пошел, а слуги его шли сзади, и одному из них он дал с собою тысячу динаров, чтобы устроить все нужное в лавке. И они шли до тех пор, пока не достигли рынка материй. 
И когда купцы увидали Тадж-аль-Мулука, посмотрели на его красоту и прелесть, они пришли в недоумение и говорили: «Подлинно, Ридван [185] открыл врата рая и забыл об этом, и этот редкостно красивый юноша вышел оттуда». А другие говорили: «Может быть, он из ангелов». И, подойдя к купцам, они спросили, где лавка старосты, и им указали, и они шли, пока не пришли к старосте, к приветствовали его, и староста и те из купцов, кто был с ним, встали и посадили их и оказали им почтение изза везиря: они увидели, что это человек пожилой и уважаемый, и с ним юный Тадж-аль-Мулук и Азиз. И купцы говорили друг другу: «Этот старик несомненно отец двух этих юношей». — «Кто из вас староста рынка?» — спросил их везирь. И купцы ответили: «Вот он». И тут староста подошел, и везирь, посмотрев на него, увидел что это великий старец, достойный и степенный, обладатель слуг и рабов, белых и черных. 
И староста приветствовал их, как приветствуют любимых, и усердно выказывал им уважение, и, посадив их с собою рядом, спросил: «Есть ли у вас нужда, которую мы были бы счастливы исполнить?» — «Да, — отвечал везирь, — я человек старый, далеко зашедший в годах, и со мной вот эти два юноши. Я путешествовал с ними по всем областям и странам. Вступив в какой-нибудь город, я всегда остаюсь в нем целый год, чтобы они могли осмотреть его и узнать его обитателей. Я прибыл в ваш город и избрал его местопребыванием, и я хочу получить от тебя лавку, и пусть это будет лавка хорошая, из лучших помещений, где я бы мог посадить их, чтобы они поторговали, осмотрели бы этот город, усвоили бы нравы его жителей и научились бы продавать и покупать, брать и отдавать». 
И староста отвечал: «В этом нет беды!» А староста посмотрел на юношей и возрадовался им и полюбил их великой любовью: этот староста увлекался смертоносными взорами, и любовь к сынам превосходила в нем любовь к дочерям, и он был склонен к мужеложству. «Вот прекрасная дичь! Слава тому, кто сотворил их из ничтожной капли и придал им образ!» — подумал он и встал перед ними, прислуживая им, как слуга. А затем он приготовил им лавку, которая находилась посреди крытой галереи, и не было у них на рынке лавки лучше и виднее, так как это была давка разубранная и просторная с полками из слоновой кости и черного дерева. А потом староста отдал ключи везирю, бывшему в обличье старого купца, и сказал ему: «Бери, господин! Да сделает ее Аллах жилищем благословенным для твоих детей!» И везирь взял у него ключи. А затем они отправились в хан, где были сложены их пожитки, и приказали слугам перенести все бывшие у них товары и материи в ту лавку...» 
И Шахерезаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Сто тридцать вторая ночь
Когда же настала сто тридцать вторая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что, взяв ключи от лавки, везирь, и вместе с ним Тадж-аль-Мулук и Азиз, отправились в хан и приказали слугам перенести бывшие у них товары, материи и редкости — а их было много и стоили они целой казны; и все это перенесли, а потом они пошли в лавку, сложили там свои пожитки и проспали эту ночь. Когда же настало утро, везирь взял обоих юношей и свел их в баню, и они искупались и вымылись, надели роскошные одежды, надушились, и насладились баней до конца. А каждый из юношей был блестяще красив и, будучи в бане, оправдывал слова поэта: 
 
О радость прислужнику, чьи руки касаются 
Их тела, рожденного меж влагой и светом. 
Всегда в ремесле своем искусство являет он, 
Когда даже с камфары срывает он мускус [186]. 
 
И потом они вышли из бани. А староста, услышав, что они пошли в баню, сел и стал ожидать их, и вдруг они подошли, подобные газелям: их щеки зарделись, и глаза почернели, а лица их сверкали, и были они, словно пара сияющих лун или две плодоносные ветви. И, увидев их, староста поднялся на ноги и воскликнул: «О дети мои, да будет баня вам всегда приятна!» И Тадж-аль-Мулук ответил ему нежнейшим голосом: «Пошли тебе Аллах приятное, о родитель мой! Почему ты не пришел к нам и не выкупался вместе с нами?» И потом оба склонились к руке старосты и поцеловали ее и шли впереди него, пока не пришли к лавке, из чинности и уважения к нему, так как он был начальником купцов рынка и раньше оказал им милость, отдав им лавку. И когда староста увидел их подрагивающие бедра, в нем поднялась великая страсть, и он стал пыхтеть и храпеть и не мог больше терпеть, и вперил в них глаза и произнес такое двустишие: 
 
«Читает душа главу о боге едином в них [187], 
И негде прочесть ей тут о многих богах главу. 
Не диво, что, тяжкие, дрожат на ходу они, — 
Ведь сколько движения в том своде вертящемся». 
 
И еще он сказал: 
 
«Увидел мой глаз — идут по земле они. 
О, пусть бы прошли они вдвоем по глазам моим!» 
 
Услыхав это, юноши стали заклинать его, чтобы он пошел с ними в баню во второй раз, и староста, едва поверив этому, поспешил в баню, и они вошли с ним, а везирь еще не выходил из бани. И, услышав голос старосты, он вышел и встретил его посреди бани и пригласил его, но староста отказался, и тогда Тадж-аль-Мулук схватил его за руку с одной стороны, а Азиз взял его за руку с другой стороны, и они ввели его в другую комнату. И этот скверный старик подчинился им, и его безумие еще увеличилось, и Тадж-аль-Мулук поклялся, что никто другой не вымоет его, а Азиз поклялся, что никто, кроме пего, не будет поливать его водой. 
И старик отказывался, а сам желал этого, и везирь сказал ему: «Они твои дети, дай им тебя вымыть и выкупать». — «Да сохранит их тебе Аллах! — воскликнул староста, — клянусь Аллахом, благословение и счастье поселились и нашем городе, когда пришли вы и те, кто с вами!» 
И он произнес такие два стиха: 
 
«Явился ты — и вся земля в зелени, 
Цветут цветы перед взором смотрящего. 
Кричит земля и все ее жители: 
«Приют тебе и радость, пришедший к нам!» 
 
И его поблагодарили за это, и Тадж-аль-Мулук все время мыл его, а Азиз поливал его водой. И староста думал, что душа его в раю. А когда они кончили ему прислуживать, он призвал на них благословение и сел рядом с везирем, как будто для того, чтобы поговорить с ним, а сам смотрел на Тадж-аль-Мулука и Азиза. А потом слуги принесли им полотенца, и они вытерлись, надели свое платье и вышли из бани, и тогда везирь обратился к старосте и сказал ему: «О господин, поистине баня — благо жизни!» — «Да сделает ее Аллах здоровой для тебя и для твоих детей и да избавит их от дурного глаза! — воскликнул староста. — Помните ли вы что-нибудь из того, что сказали про баню красноречивые?» — «Я скажу тебе два стиха, — ответил Тадж-аль-Мулук и произнес: 
 
Жизнь в хаммаме [188] поистине всех приятней, 
Только места немного в нем, к сожалению, 
Райский сад там, где долго быть неприятно, 
И геенна, войти куда — наслажденье». 
 
А когда Тадж-аль-Мулук окончил свои стихи, Азиз сказал: «Я тоже помню о бане два стиха». — «Скажи их мне», — молвил старик. И Азиз произнес: 
 
«О дом, где цветы цветут из скал твердокаменных! 
Красив он, когда, светясь, огни вкруг него горят. 
Геенной сочтешь его, хоть райский он, вправду, сад. 
И часто встречаются там солнца и луны». 
 
Когда Азиз окончил свои стихи, староста, которому понравилось то, что он сказал, посмотрел на их красоту и красноречие и воскликнул: «Клянусь Аллахом, вы обладаете всей прелестью и красноречием, но послушайте вы меня!» И он затянул напев и произнес такие стихи: 
 
«Как прекрасно пламя, и пытка им услаждает нас, 
И живит она и тела и души людям! 
Подивись же дому, где счастья цвет всегда цветет, 
Хоть огонь под ним, пламенея ярко, пышет. 
Кто придет туда, в полной радости будет жить всегда, 
И пролились в нем водоемов полных слезы». 
 
И потом он пустил взоры своих глаз пастись на лугах их красоты и произнес такие два стиха: 
 
«Я пришел к жилищу, и вижу я: все привратники 
Мне идут навстречу, и лица их улыбаются. 
И вошел я в рай, и геенну я посетил потом, 
И Ридвану я благодарен был и Малику» [189]. 
 
Услышав это, все удивились таким стихам, а потом староста пригласил их, но они отказались и пошли к себе домой, чтобы отдохнуть от сильной жары в бане. Они отдохнули, поели и выпили и провели всю ночь в своем жилище, как только возможно счастливые и радостные. А когда настало утро, они встали от сна, совершили омовение, сотворили положенные молитвы и выпили утренний кубок. Когда же взошло солнце и открылись лавки и рынки, они поднялись, вышли из дому и, придя на рынок, открыли лавку. А слуги уже убрали ее наилучшим образом: они устлали ее подушками и шелковыми коврами и поставили там две скамеечки, каждая ценою в сто динаров, и накрыли их царским ковром, обшитым кругом золотою каймой, а посреди лавки были превосходные ковры, подходящие для такого места. И Тадж-аль-Мулук сел на одну скамеечку, а Азиз на другую, а везирь сел посреди лавки, и слуги стояли пред ними. И жители города прослышали про них и столпились возле них, и они продали часть товаров и материй, и в городе распространилась молва о Тадж-аль-Мулуке и его красоте и прелести. 
И они провели так несколько дней, и каждый день люди приходили все в большем количестве и спешили к ним. И везирь обратился к Тадж-аль-Мулуку, советуя ему скрывать свою тайну, и поручил его Азизу, и ушел домой, чтобы остаться с собою наедине и придумать дело, которое бы обернулось им на пользу; а Тадж-аль-Мулук с Азизом стали разговаривать, и царевич говорил Азизу: «Может быть, кто-нибудь придет от Ситт Дунья». 
И Тадж-аль-Мулук проводил так дни и ночи, с беспокойной душой, не зная ни сна, ни покоя, и страсть овладела им, и усилились его любовь и безумие, так что оп лишился сна и отказался от питья и пищи, а был он как луна в ночь полнолуния. И вот однажды Тадж-альМулук сидит, и вдруг появляется перед ним женщинастаруха...» 
И Шахерезаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Сто тридцать третья ночь
Когда же настала сто тридцать третья ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь Дандан говорил Дау-аль-Макану: «И вот однажды Тадж-аль-Мулук сидит, и вдруг появляется перед ним старуха. 
Она приблизилась (а за нею шли две невольницы) и шла до тех пор, пока не остановилась у лавки Тадж-альМулука, и, увидав, как он строен станом, прелестен и красив, она изумилась его красоте и налила себе в шальвары. «Слава тому, кто сотворил тебя из ничтожной капли и сделал тебя искушением для смотрящих!» — воскликнула она. А потом, вглядевшись в юношу, сказала: «Это не человек, это не кто иной, как вышний ангел!» 
И она подошла ближе и поздоровалась с Тадж-альМулуком, а он ответил на ее приветствие и встал на ноги, улыбаясь ей в лицо, и все это он сделал по указанию Азиза. Потом он посадил старуху с собою рядом и стал овевать ее опахалом, пока она не отошла и не отдохнула, и тогда старуха обратилась к Тадж-аль-Мулуку и спросила: «О дитя мое, о совершенный по свойствам и качествам, из здешних ли ты земель?» — «Клянусь Аллахом, госпожа, — ответил Тадж-аль-Мулук ясным, нежным и прекрасным голосом, — я в жизни не вступал в эти края прежде этого раза и остался здесь только для развлечения». — «Да будет тебе почет среди прибывших! Простор и уют тебе! — воскликнула старуха. — А какие ты привез с собою материи? Покажи мне что-нибудь красивое; прекрасные ведь привозят только прекрасное». Когда Тадж-аль-Мулук услышал эти слова, его сердце затрепетало, и он не понял смысла ее речей, но Азиз подмигнул ему и сделал знак, и Тадж-аль-Мулук сказал: «У меня все, что ты захочешь, и со мною есть все материи, подходящие только царям и царским дочерям. Расскажи мне, для кого то, что ты хочешь, чтобы я мог показать тебе материи, подходящие для тех, кто будет владеть ими (а говоря это, он хотел понять смысл речей старухи). 
«Я хочу материю для Ситт Дунья, дочери царя Шахрамана», — сказала она. И, услышав имя своей любимой, Тадж-аль-Мулук сильно обрадовался и приказал Азизу: «Принеси мне такую-то кипу!» И когда тот принес кипу и развязал ее перед ним, Тадж-аль-Мулук сказал старухе: «Выбери то, что ей годится, таких тканей не найти ее у других купцов». И старуха выбрала материй на тысячу динаров и спросила: «Почем это?» (а она разговаривала с юношей и чесала ладонью между бедрами), и Таджаль-Мулук сказал ей: «Разве буду я с тобой торговаться об этой ничтожной цене! Слава Аллаху, который дал мне узнать тебя!» — «Имя Аллаха на тебе! — воскликнула старуха. — Прибегаю к господину небосвода от твоего прекрасного лица! Лицо прекрасно и слово ясно! На здоровье той, кто будет спать в твоих объятиях и сжимать твой стан и насладится твоей юностью — особенно если она красива и прелестна, как ты». 
И Тадж-аль-Мулук так засмеялся, что упал навзничь и воскликнул: «О исполняющий нужды через развратных старух! Это они исполняют нужды!» — «О дитя мое, как тебя зовут?» — спросила старуха. «Меня зовут Тадж-аль-Мулук», — отвечал юноша. «Это имя царей и царских детей, а ты в одежде купцов», — сказала она. И Азиз молвил: «Его родители и близкие так любили его и так дорожили им, что назвали его этим именем!» — «Ты прав! — воскликнула старуха, — да избавит вас Аллах от дурного глаза и от зла врагов и завистников, хотя бы красота ваша пронзала сердца!» И потом она взяла материи и пошла, ошеломленная его красотой и прелестью и стройностью его стана. 
И она ушла и пришла к Ситт Дунья и сказала ей: «О госпожа, я принесла тебе красивую материю». — «Покажи ее мне», — сказала царевна, и старуха молвила: «О госпожа, вот она, пощупай ее, глаз мой, и посмотри на нее». И когда Ситт Дунья увидела материю, она изумилась ей и воскликнула: «О нянюшка, это прекрасная материя! Я не видела такой в нашем городе». — «О госпожа, — ответила старуха, — продавец ее еще лучше. Кажется, Ридван открыл ворота рая и забылся и оттуда вышел прекрасный юноша, тот, что продает эти материи. Я хочу, чтобы он сегодня ночью проспал около тебя и был бы между твоих грудей. Он привез в наш город дорогие материи, чтобы повеселиться, и он искушение для тех, кто видит его». 
И Ситт Дунья засмеялась словам старухи и воскликнула: «Да посрамит тебя Аллах, скверная старуха! Ты заговариваешься, и у тебя не осталось больше ума. Дай мне материю, я посмотрю на нее хорошенько», — сказала она потом, и старуха дала ей материю, и, посмотрев на нее второй раз, царевна увидела, что ее мало, а цена ее велика, и материя ей понравилась, так как она в жизни такой не видала. «Клянусь Аллахом, это прекрасная материя!» — воскликнула она, и старуха сказала: «О госпожа, если бы ты видела ее обладателя, ты наверное узнала бы, что он красивей всех на лице земли». — «Ты спрашивала его, нет ли у него нужды? Пусть он осведомит нас о ней, и мы ее исполним», — сказала царевна. И старуха ответила, покачивая головой: «Аллах да сохранит твою проницательность! Клянусь Аллахом, у него поистине есть нужда! Да не потеряешь ты своего знания! А есть ли кто-нибудь, кто свободен и избавлен от нужды!» — «Пойди к нему, — сказала ей Ситт Дунья, — передай ему привет и скажи: «Ты почтил своим приходом нашу землю и наш город, и какие у тебя есть нужды, мы их исполним. На голове и на глазах!» 
И старуха вернулась к Тадж-аль-Мулуку в тот же час, и, когда он увидал ее, его сердце улетело от радости и веселья, и он поднялся ей навстречу и, взяв старуху за руки, посадил ее с собою рядом. И старуха присела и, отдохнув, рассказала ему, что ей говорила Ситт Дунья. И, услышав это, Тадж-аль-Мулук обрадовался до крайней степени, и его грудь расширилась и расправилась, и веселье вошло в его сердце. «Моя нужда исполнена!» — подумал он и сказал старухе: «Может быть, ты возьмешь от меня письмо к ней и принесешь мне ответ». — «Слушаю и повинуюсь», — ответила старуха. И тут царевич приказал Азизу: «Подай мне чернильницу и бумагу и медный калам!» И когда Азиз принес ему эти принадлежности, он взял калам в руки и написал такие стихи: 
 
«Пишу я тебе, надежда моя, посланье 
О том, как страдать в разлуке с тобою я должен, 
И в первой строке: огонь разгорелся в сердце. 
Вторая строка: о страсти моей и чувстве. 
А в третьей строке: я жизнь потерял и стойкость, 
В четвертой строке: а страсть целиком осталась. 
А в пятой строке: когда вас увидит глаз мой? 
В шестой же строке: когда же придет день встречи?» 
 
А под этим он подписал: «Это письмо от пленен и в тюрьме томления заточен, быть из нее освобожден, если встречи и дит он, после того как в разлуке был разлукою с милыми терзаем и пыткою любви пытаем». И он пролил слезы из глаз и написал такие два стиха: 

«Пишу я тебе, и слезы мои струятся, 
И нету конца слезам моих глаз вовеки, 
На милость творца надежду пока храню я — 
Быть может, с тобой и встретимся мы однажды». 
 
Потом он свернул письмо и, запечатав его, отдал старухе и сказал ей: «Доставь его Ситт Дунья!» И она отвечала: «Слушаю и повинуюсь!» А затем Тадж-аль-Мулук дал ей тысячу динаров и сказал: «О матушка, прими это от меня в подарок, в знак любви», — и она взяла их от него и призвала на него милость и ушла. И она шла до тех пор, пока не пришла к Ситт Дунья, и та, увидав ее, спросила: «О нянюшка, о каких нуждах он просит, мы исполним их». — «О госпожа, — ответила старуха, — он прислал со мною это письмо, и я не знаю, что в нем». И царевна взяла письмо, прочитала его и, поняв его смысл, воскликнула: «Откуда это и до чего я дошла, если этот купец посылает мне письма и просит встречи со мною!» И она стала бить себя по лицу и воскликнула: «Откуда мы явились, что дошли до торговцев! Ах, ах! Клянусь Аллахом, — воскликнула она, — если бы я не боялась Аллаха, я бы наверное убила его и распяла бы на дверях его лавки». — «А что такого в этом письме, что оно так встревожило тебе сердце и расстроило твой ум? — спросила старуха. — Глянь-ка, жалобы ли там на обиду или требование платы за материю?» — «Горе тебе, там не то: там только слова любви и страсти! — воскликнула царевна. — Все это из-за тебя, а иначе откуда этот сатана узнал бы меня». — «О госпожа, — ответила старуха, — ты сидишь в своем высоком дворце, и не достигнет тебя никто, даже летящая птица. Да будешь ты невредима, и да будет твоя юность свободна от упреков и укоризны. Что тебе от лая собак, когда ты госпожа, дочь господина? Не взыщи же с меня за то, что я принесла тебе ее письмо, не зная, что есть в нем. Тебе лучше будет, однако, дать ему ответ и пригрозить ему убийством. Запрети ему так болтать — он с этим покончит и не вернется ни к чему подобному». — «Я боюсь, что, если я напишу ему, он позарится на меня», — сказала Ситт Дунья. По старуха молвила: «Когда он услышит угрозы и застращивание, он отступится от того, что начал». — «Подать чернильницу, бумагу и медный калам!» — крикнула тогда царевна, и, когда ей подали эти принадлежности, она написала такие стихи: 
 
«О ты, утверждающий, что любишь и сна лишен 
И муки любви узнал и думы тяжелые 
Ты просишь, обманутый, сближенья у месяца; 
Добьется ли кто-нибудь желанного с месяцем? 
Тебе я ответ даю о том, чего ищешь ты. 
Будь скромен! Опасности ты этим подверг себя. 
А если вернешься ты ко прежним речам твоим, 
Придет от меня к тебе мученье великое. 
Клянусь сотворившим нас из крови сгустившейся 
У солнцу и месяцу подавшим блестящий свет, — 
Поистине, коль опять вернешься к речам твоим, 
Я, право, распну тебя на пальмовом дереве» 
 
Потом она свернула письмо, дала его старухе и сказала: «Отдай это ему и скажи: «Прекрати такие речи!» И старуха ответила: «Слушаю и повинуюсь! « И она взяла письмо, радостная, и пошла к себе домой и переночевала дома, а когда настало утро, она отправилась в лавку Тадж-аль-Мулука и нашла его ожидающим. И при виде ее он едва не улетел от радости, а когда она приблизилась, он поднялся ей навстречу и посадил ее рядом с собой. И старуха вынула листок и подала его юноше, со словами: «Прочитай, что тут есть! — и прибавила: — когда Ситт Дунья прочла твое письмо, она рассердилась, то я уговорила ее и шутила с ней, пока не рассмешила ее, и она смягчилась к тебе и дала тебе ответ!» И Таджаль-Мулук поблагодарил ее за это и велел Азизу дать ей тысячу динаров, а затем он прочитал письмо и, поняв его, разразился сильным плачем, и сердце старухи размягчилось, и ей стало тяжко слышать его плач и сетования. «О дитя мое, что в этом листке заставило тебя плакать?» — спросила она, и юноша отвечал: «Она грозит мне, что убьет и распнет меня, и запрещает мне посылать ей письма, а если я не буду писать — смерть будет для меня лучше, чем жизнь. Возьми же ответ на ее письмо, и пусть она делает, что хочет». — «Да будет жива твоя молодость! — воскликнула старуха. — Я непременно подвергнусь опасности вместе с тобою, но исполню твое желание и приведу тебя к тому, что у тебя на уме». — «За все, что ты сделаешь, я вознагражу тебя, и ты найдешь это на весах моих поступков, — ответил Тадж-аль-Мулук. — Ты опытна в обращении с людьми и знаешь все нечистые способы. Все трудное для тебя легко, а Аллах властен над всякой вещью». 
И потом он взял листочек и написал на нем такие стихи: 
 
«Она угрожает мне убийством, — о смерть моя, 
Но гибель мне отдых даст, а смерть суждена мне. 
Смерть слаще влюбленному, чем жизнь, что влачится так, 
Коль горем подавлен он и милой отвергнут. 
Аллахом прошу я вас, придите к любимому — 
Лишен он защитников, он раб ваш, плененный, 
Владыки, смягчитесь же за то, что люблю я вас! 
Кто любит свободного, всегда невиновен». 
 
Потом он глубоко вздохнул и так заплакал, что старуха тоже заплакала. А затем она взяла у него листок и сказала: «Успокой твою душу и прохлади глаза! Я непременно приведу тебя к твоей цели...» 
И Шахерезаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Сто тридцать четвертая ночь
Когда же настала сто тридцать четвертая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Тадж-аль-Мулук заплакал, старуха сказала ему: «Успокой свою душу и прохлади глаза, — я непременно приведу тебя к твоей цели». А потом она поднялась и, оставив его на огне, отправилась к Ситт Дунья и увидала, что у той изменился цвет лица от гнева из-за письма Тадж-аль-Мулука. И старуха подала ей письмо, а она еще более разгневалась и сказала: «Не говорила ли я тебе, что он будет желать нас!» — «А что такое эта собака, чтобы ему желать тебя?» — воскликнула старуха. И Ситт Дунья сказала ей: «Пойди и скажи ему: «Если ты будешь впредь посылать мне письма, я отрублю тебе голову!» — «Напиши ему эти слова в письме, а я возьму письмо с собою, чтобы стал сильнее его страх», — сказала старуха. И Ситт Дунья взяла листок и написала на нем такие стихи: 
 
«О ты, кто небрежен был к превратности случая 
И близости с милыми достигнуть бессилен был» 
Ты хочешь обманутый, достигнуть Медведицы, 
Но светлого месяца не мог ты достичь еще, 
Так как же надеешься и хочешь быть близок к нам 
И жаждешь счастливым быть, сжимая наш тонкий стаи? 
Забудь же ты эту цель, страшась моей ярости 
В день мрачный, когда глава седою становится». 
 
Потом она свернула письмо и подала его старухе, а старуха взяла его и пошла к Тадж-аль-Мулуку. И юноша, увидев ее, поднялся на ноги и воскликнул: «Да не лишит меня Аллах благословения твоего прихода!» — «Возьми ответ на твое письмо», — сказала старуха. И юноша взял листок и, прочитав его, горько заплакал и воскликнул: «Я хотел бы, чтобы кто-нибудь убил меня теперь, и я бы отдохнул! Поистине, смерть для меня легче, чем то, что теперь со мною!» И он взял чернильницу, калам и бумагу и написал письмо, где вывел такие стихи: 
 
«Желанная! Не стремись далекой и грубой быть! 
Приди же к любимому, в любви утонувшему. 
Не думай, что жить могу, когда ты сурова так, 
И дух мой с любимыми покинуть готов меня». 
 
Потом юноша свернул письмо и отдал его старухе и сказал ей: «Не взыщи с меня, — я утомил тебя без пользы». И он велел Азизу дать старухе тысячу динаров и молвил: «О матушка, за этим письмом последует или полное сближение, или полный разрыв». А старуха ответила: «О дитя мое, я хочу для тебя только добра и желаю, чтобы она была у тебя, ибо ты месяц, сияющий ярким светом, а она восходящее солнце. Если я не соединю вас, нет пользы от моей жизни. Я провела жизнь в коварстве и обмане и достигла девяноста лет. Так неужели же не хватит у меня сил свести двоих для запретною дела?» И она попрощалась с ним, успокоив его сердце, и ушла, и шла до тех пор, пока не пришла к Ситт Дунья, а листок она спрятала в волосах. И усевшись подле нее, она почесала голову и сказала: «О госпожа, может быть, ты поищешь у меня в волосах, я давно не ходила в баню». И Ситт Дунья обнажила руки до локтей, распустила волосы старухи и принялась искать у нее в голове, и листок выпал из ее волос. И Ситт Дунья увидела его и спросила: «Что это за листок?», и старуха ответила: «Наверное, когда я сидела в лавке того купца, эта бумажка прицепилась ко мне. Дай мне ее, я ее отнесу ему: может быть, там счет, который ему нужен». И Ситт Дунья развернула листок, и прочла его и поняла его содержание, и сказала старухе: «Это хитрость из твоих хитростей. Если бы ты не была моей воспитательницей, я бы сейчас ударила тебя. Аллах наслал на меня этого купца, и все, что со мной случилось, из твоей головы. Не знаю, из каких земель пришел к нам этот купец, но никто, кроме него, не может отважиться на такое. Я боюсь, что мое дело раскроется, тем более что это человек не моей породы и не ровня мне». И старуха приблизилась к ней и сказала: «Никто не может говорить такие слова из страха перед твоей яростью и уважения к твоему отцу. Не будет беды, если ты ему ответишь». — «О нянюшка, — воскликнула царевна, — как осмелился этот сатана на такие речи, не боясь ярости султана? Не знаю, что с ним делать: если я прикажу его убить — это будет несправедливо, а если я оставлю его — он сделается еще более дерзким». — «Напиши ему письмо, может быть, он отступится», — сказала старуха. И тогда царевна потребовала листок бумаги, чернильницу и калам и написала такие стихи: 
 
«Продлился упреков ряд, и дурь тебя гонит, 
И долго ль рукой своей в стихах запрещать мне? 
Запретил желание твое лишь усилили, 
И будешь доволен ты, коль тайну я скрою. 
Скрывай же любовь свою, открыть не дерзай ее, 
А слово промолвишь ты, я слушать не буду. 
А если вернешься ты ко прежним речам своим, 
То птица-разлучница, найдет тебя с криком. 
И смерть к тебе ринется уж скоро, жестокая; 
Приют под землей тогда найдешь ты навеки. 
И близких оставил ты, обманутый, в горести, 
В разлуке с тобой они весь век свой проплачут». 
 
Потом она свернула письмо и отдала его старухе, и та взяла его и пошла к Тадж-аль-Мулуку и отдала ему письмо. И юноша, прочтя письмо, понял, что у царевны жестокое сердце и что он не достигнет ее. И он пожаловался на это везирю и потребовал от него хорошего плана, и везирь сказал ему: «Знай, что тебе будет полезно с нею только одно: напиши ей письмо и призови на нее гнев Аллаха». — «О брат мой, о Азиз, напиши ей за меня, как ты знаешь», — сказал юноша. И Азиз взял листок и написал такие стихи: 
 
«Господь! — пятью старцами молю я — спаси меня 
И ту, кем испытан я, заставь горевать по мне! 
Ты знаешь, что пламенем весь воздух мне кажется, — 
Любимый жесток ко мне, не знающий жалости. 
Доколь буду нежен с ней в моем испытании? 
Довольно терзать меня дано ей, бессильного? 
Блуждаю в мученьях я, конца тем мученьям нет, 
Не вижу помощника; господь, ты поможешь мне 
Доколе стараться мне забыть, что люблю ее, 
И как мне забыть ее, раз стойкость ушла в любви? 
О ты, что мешаешь мне усладу познать в любви, 
Тебе не опасна ли беда и превратности? 
Ведь радостна жизнь твоя, а я за тобой ушел 
От близких и родины и ныне в краю чужом». 
 
Потом Азиз свернул письмо и подал его Тадж-аль-Мулуку, и когда тот прочел письмо, оно ему понравилось, и он отдал его старухе, а та пошла с ним и, войдя к Ситт Дунья, подала ей письмо. И царевна, прочтя письмо и поняв содержание, сильно разгневалась и воскликнула: «Все, что случилось со мной, вышло из головы этой скверной старухи!» И она кликнула невольниц и евнухов и сказала им: «Схватите эту проклятую, коварную старуху и побейте ее сандалиями!» И они били ее сандалиями, пока она не обеспамятела, а когда старуха очнулась, царевна сказала ей: «О скверная старуха, если бы я не боялась Аллаха великого, я бы, право, убила тебя! Побейте ее еще раз», — сказала она потом, и старуху били, пока она не лишилась чувств, а затем царевна велела тащить ее по земле и выбросить за ворота. И старуху поволокли, лицом вниз, и бросили перед воротами, а очнувшись, она пошла, то идя, то садясь, и дошла до своего жилища. 
И она подождала до утра, а потом поднялась и пошла к Тадж-аль-Мулуку и рассказала ему обо всем, что случилось с нею, и царевич, которому стало тяжко от этого, сказал ей: «Нам тягостно, о матушка, то, что случилось с тобою, но все суждено и предопределено». А старуха молвила: «Успокой свою душу и прохлади глаза! Я не перестану стараться, пока не сведу тебя с ней и не приведу тебя к этой распутнице, которая сожгла меня побоями». — «Расскажите мне, почему она ненавидит мужчин», — сказал Тадж-аль-Мулук. «Потому что она видела сон, который вызвал эту ненависть», — ответила старуха. «А какой это сон?» — спросил Тадж-аль-Мулук. И старуха сказала: «Как-то ночью она спала и увидела, что охотник поставил на земле сети и насыпал вокруг них пшеницы, а сам сел поблизости, и не осталось птицы, которая бы не подлетела к этим сетям. А среди этих птиц она увидела двух голубков, самца и самку. И царевна смотри г на сети и видит, что нога самца завязла в сетях, и оп начал биться, и все птицы разлетелись от него и умчались, по его жена вернулась к нему, покружилась над ним, опустилась и подошла к сети (а охотник не замечал ее). И она стала клевать то колечко, в котором завязла нога самца, и тянула его клювом, пока не освободила ногу голубка из сетей, и они оба улетели. И после этого пришел охотник и исправил сети и сел поодаль. И прошло не более часа, как птицы прилетели, и в сетях завязла самка. И все птицы улетели от нее, и среди них самец, и он не вернулся к своей самке, и пришел охотник и захватил самку и зарезал ее. И царевна пробудилась от сна, испуганная, и воскликнула: «Все самцы таковы, как этот: в них нет добра — и во всех мужчинах нет добра для женщин!» 
И когда она кончила рассказывать, Тадж-аль-Мулук сказал ей: «О матушка, я хочу на нее посмотреть один разок, хотя бы была мне от этого смерть! Придумай же хитрость, чтобы мне увидеть ее». — «Знай, — сказала старуха, — что у нее есть сад, под дворцом, для ее прогулок, и она выходит туда один раз каждый месяц, из потайной двери. Через десять дней настанет ей время выйти на прогулку. И когда она захочет выйти, я приду и уведомлю тебя, чтобы ты пошел и встретился с нею. Постарайся не покидать сада: может быть, когда она увидит твою красоту и прелесть, к ее сердцу привяжется любовь к тебе. Ведь любовь-главная причина единения». И Тадж-аль-Мулук отвечал: «Слушаю и повинуюсь!» А затем он, вместе с Азизом, поднялся и вышел из лавки, и взял с собой старуху, и они пошли к своему жилищу и показали его старухе. И Тадж-аль-Мулук сказал Азизу: «О брат мой, нет мне надобности в лавке! То, что мне было от нее нужно, уже сделано, и я дарю тебе ее со всем, что есть в ней, так как ты ушел со мною на чужбину и оставил твою страну». И Азиз принял от него это. А потом они сидели и разговаривали, и Тадж-аль-Мулук стал расспрашивать Азиза о его диковинном положении и о том, что случилось с ним. И Азиз рассказывал, что ему довелось испытать, а затем они пришли к везирю и сообщили ему, что решил Тадж-аль-Мулук. «Как поступить?» — спросили они его, и он сказал: «Идемте в сад», — и тогда каждый из них надел лучшее, что у него было, и они вышли, а сзади них шли три невольника, и они отправились в сад и увидели, что там много деревьев и полноводные каналы, и увидали садовника, который сидел у ворот. И они приветствовали садовника, и тот ответил на их приветствие, и тогда везирь протянул ему сто динаров и сказал: «Я хочу, чтобы ты взял это на расходы и купил нам чего-нибудь поесть. Мы чужеземцы, и со мной эти юноши, и мне захотелось с ними прогуляться». Садовник взял деньги и сказал: «Входите и гуляйте — сад весь ваше владение. Посидите, пока я вам принесу чего-нибудь поесть». 
Потом он отправился на рынок, а везирь с Тадж-альМулуком и Азизом, когда садовник ушел на рынок, вошли внутрь сада, и через часок садовник вернулся с жареным ягненком и хлебом, точно хлопок, и сложил это перед ними, и они поели и попили, а затем садовник принес им сладостей, и они полакомились и вымыли руки и сидели, разговаривая. «Расскажи мне про этот сад: твои ли он, или ты его нанимаешь?» — спросил везирь. «Он не мой, он принадлежит царской дочери, Ситт Дунья», — ответил старик. «А сколько тебе платят каждый месяц?» — спросил везирь, и садовник отвечал: «Один динар, не больше». И везирь оглядел сад и увидел там высокий дворец, но только он был ветхий. «О старец, — сказал он, — я хочу сделать здесь добро, за которое ты будешь меня вспоминать». — «А какое ты хочешь сделать добро?» — спросил старик, и везирь, сказал: «Возьми эти триста динаров». И, услышав упоминанье о золоте, садовник воскликнул: «О господин, что хочешь, то и делай, а везирь дал ему денег и сказал: «Если захочет Аллах великий, мы сделаем добро в этом месте». И затем они вышли от него и пришли в свое жилище и проспали эту ночь, а назавтра везирь призвал белильщика и рисовальщика и хорошего золотых дел мастера, принес им все, какие было нужно, инструменты и, приведя их в сад, приказал им выбелить этот дворец и разукрасить его всякими рисунками. А затем он велел принести золота и лазури и сказал рисовальщику: «Нарисуй посредине этой стены образ человека-охотника, и как будто он расставил сети и туда попали птицы и голубка, которая завязла клювом в сетях». 
И когда рисовальщик разрисовал одну сторону и кончил рисовать, везирь сказал ему: «Сделай на другой стороне то же, что на этой, и нарисуй образ одной только голубки в сетях и охотника, который взял ее и приложил нож к ее шее, а с другой стороны нарисуй большую хищную птицу, которая поймала самца-голубя и вонзила в него когти». И рисовальщик сделал это, и когда они покончили со всем тем, о чем упоминал везирь, тот отдал им плату, и они ушли, а везирь и те, кто был с ним, тоже удалились, и, попрощавшись с садовником, отправились в свое жилище. И они сидели за беседой, и Тадж-аль-Мулук сказал Азизу: «О брат мой, скажи мне какие-нибудь стихи, может быть моя грудь расправится и покинут меня эти думы и охладеет пламя огня в моем сердце». И тогда Азиз затянул напев и произнес такие стихи: 
 
«Все то, что влюбленные сказали о горестях, 
Я все испытал один, и стойкость слаба моя. 
А если слезой моей захочешь напиться ты, — 
Обильны моря тех слез для жаждой томящихся. 
Когда же захочешь ты взглянуть, что наделала 
С влюбленным рука любви, на тело взгляни мое». 
 
Потом он пролил слезы и произнес такие стихи: 
 
«Кто гибких не любит шей и глаз поражающих, 
И мнит, что знал радости он в жизни, — ошибся тот. 
В любви заключается смысл высший, и знать его 
Средь тварей лишь тем дано, кто сам испытал любовь. 
Аллах не сними с души любви ко любимому 
И век не лиши моих бессонницы сладостной!» 
 
А после он затянул напев и произнес: 
 
«Говорит в «Основах» Ибн Сина нам, что влюбленные 
Исцеление обретут себе в напевах 
И во близости с тем, кто милым равен и близок к ним, 
И помочь должны и плоды, и сад, и вина. 
Попытался раз исцеление я с другим найти, 
Помогали мне и судьба моя и случай, 
Но узнал я лишь, что любви болезнь убивает нас 
И лечение, что Ибн Сина дал, — лишь бредни». 
 
А когда Азиз окончил свои стихи, Тадж-аль-Мулук удивился, как он красноречиво и хорошо их произнес, и воскликнул: «Ты рассеял часть моей заботы!» А везирь сказал: «Древним выпадало на долю то, что изумляет слушающих». — «Если тебе пришло на ум что-нибудь в таком роде, дай мне услышать, что помнишь, из этих нежных стихов, и продли беседу», — сказал Тадж-аль-Мулук. И везирь затянул напев и произнес: 
 
«Раньше думал я, что любовь твоя покупается 
Иль подарками, иль красою лиц прекрасных. 
И считал, глупец, что любовь твою мне легко добыть, 
Хоть не мало душ извела она высоких, 
Но увидел я, что любимого одаряешь ты, 
Раз избрав его, драгоценными дарами. 
И узнал тогда, что уловками не добыть тебя, 
И накрыл главу я крылом своим уныло. 
И гнездо любви для жилья с тех пор я избрал себе, 
А наутро там и под вечер там я вечно». 
 
Вот что было с этими, а что до старухи, то она уединилась в своем доме. И царевне захотелось прогуляться в саду (а она выходила только со старухой), и, послав за нею, она помирилась с ней и успокоила ее и сказала: «Я хочу выйти в сад и взглянуть на деревья и плоды, чтобы моя грудь расширилась от запаха цветов». И старуха ответила: «Слушаю и повинуюсь! Но я хочу пойти домой и надеть одежду, а потом приду к тебе». — «Иди домой и не мешкай», — отвечала царевна. И старуха вышла от нее и направилась к Тадж-аль-Мулуку и сказала: «Собирайся, надень твои лучшие одежды и ступай в сад. Иди к садовнику, поздоровайся с ним и спрячься в саду». — «Слушаю и повинуюсь!» — сказал царевич, и старуха условилась с ним, какой она подаст ему знак. 
Потом она пошла к Ситт Дунья, и после ее ухода, везирь и Азиз одели Тадж-аль-Мулука в платье из роскошнейших царских одежд, стоившее пять тысяч динаров, и повязали ему стан золотым поясом, украшенным дорогими камнями и драгоценностями, а потом они пошли в сад, и, придя к воротам, увидели, что садовник сидит там. И, увидя царевича, садовник встал на ноги и встретил его с уважением и почетом и, открыв ему ворота, сказал: «Войди, погуляй в саду». Но не знал он, что царская дочь придет в этот день в сад. 
И Тадж-аль-Мулук вошел в сад и провел там не больше часа; и вдруг он услышал шум, и не успел он очнуться, как евнухи и невольницы вышли из потайной двери. И садовник, увидя их, пошел к Тадж-аль-Мулуку и сообщил ему о приходе царевны и сказал: «О владыка, как быть? Пришла царевна, Ситт Дунья». — «С тобой не будет беды, я спрячусь где-нибудь в саду», — ответил царевич. И садовник посоветовал ему спрятаться как можно лучше. А потом он оставил его и ушел. И когда царевна с невольницами и старухой вошла в сад, старуха сказала себе: «Пока евнухи с нами, мы не достигнем цели!»«О госпожа, — обратилась она к царевне, — я скажу тебе что-то, в чем будет отдых для твоего сердца». — «Говори, что у тебя есть», — отвечала царевна, и старуха сказала: «О госпожа, эти евнухи сейчас тебе не нужны, и твоя грудь не расправится, пока они будут с нами. Отошли их от нас». — «Твоя правда», — ответила Ситт Дунья и отослала евнухов. А спустя немного она пошла по саду, и Тадж-аль-Мулук стал смотреть на нее и на ее красоту и прелесть, а она не знала об этом. И, взглядывая на нее, он всякий раз терял сознание при виде ее редкой красоты, а старуха потихоньку уводила царевну, беседуя с ней, пока не привела ее ко дворцу, который везирь велел разрисовать. И царевна подошла к дворцу и поглядела на рисунки и, увидев птиц, охотника и голубей, воскликнула: «Слава Аллаху! Это как раз то, что я видела во сне!» И она стала рассматривать изображения птиц, охотника и сетей, дивясь им, и сказала: «О нянюшка, я порицала мужчин и питала к ним ненависть, но посмотри, как охотник зарезал самку, а самец освободился и хотел вернуться к ней и выручить ее, но ему повстречался хищник и растерзал его». А старуха прикидывалась незнающей и отвлекала царевну разговором, пока они не приблизились к тому месту, где спрятался Тадж-аль-Мулук. И тогда она показала ему знаком, чтобы он вышел под окна дворца. А Ситт Дунья в это время бросила взгляд и заметила юношу и увидела его красоту и стройность стана. «О нянюшка, — воскликнула она, — откуда этот прекрасный юноша?» И старуха ответила: «Не знаю, но только я думаю, что это сын великого царя, так как он достиг пределов красоты и обладает крайнею прелестью». 
И Ситт Дунья обезумела от любви к нему, и распались цепи сковывавших ее чар, и ум ее был ошеломлен красотой и прелестью юноши и стройностью его стана. И зашевелилась в ней страсть, и она сказала старухе: «О нянюшка, право, этот юноша красив!» И старуха ответила: «Твоя правда, госпожа!» И потом старуха сделала знак царевичу, чтобы он шел домой. А в нем уже запылал огонь страсти, и охватили его любовь и безумие. И он шел, не останавливаясь, и, простившись с садовником, отправился домой, и стремленье к любимой взволновалось в нем, но он не стал перечить приказу старухи. Он рассказал везирю и Азизу, что старуха сделала ему знак идти домой, и оба стали уговаривать его потерпеть и говорили: «Если бы старуха не знала, что от твоего возвращения будет благо, она не указала бы тебе так сделать». 
Вот что было с Тадж-аль-Мулуком, везирем и Азизом. Что же касается царской дочери, Ситт Дунья, то ее одолела страсть, и велики стали ее любовь и безумие, и она сказала старухе: «Я знаю, что свести меня с этим юношей можешь только ты». — «К Аллаху прибегаю от сатаны, побитого камнями!» — воскликнула старуха. «Ты не хотела мужчин, так как же постигло тебя бедствие от любви к нему? Но клянусь Аллахом, никто не годится для твоей юности, кроме него». — «О нянюшка, — сказала Ситт Дунья, — пособи мне и помоги сойтись с ним, и у меня будет для тебя тысяча динаров, и одежда в тысячу динаров, а если ты не поможешь мне сблизиться с ним, я умру несомненно». — «Иди к себе во дворец, а я постараюсь свести вас и пожертвую своей душою, чтобы вас удовлетворить», — сказала старуха. И тогда Ситт Дунья пошла во дворец, а старуха отправилась к Таджаль-Мулуку, и царевич, увидя ее, поднялся и встретил ее с уважением и почетом. Он посадил старуху с собою рядом, и она сказала ему: «Хитрость удалась!» И поведала, что произошло у нее с Ситт Дунья. 
«Когда же будет встреча?» — спросил царевич, и она отвечала: «Завтра», — и Тадж-аль-Мулук дал ей тысячу динаров и одежду в тысячу динаров, и она взяла это и ушла. 
И она шла, пока не пришла к Ситт Дунья, и царевна спросила: «О нянюшка, какие у тебя вести о любимом?» И старуха сказала ей: «Я узнала, где он живет, и завтра я буду с ним у тебя». И Ситт Дунья обрадовалась и дала ей тысячу динаров и платье в тысячу динаров, и старуха взяла их и ушла к себе домой и проспала там до утра. А потом она вышла и, направившись к Тадж-аль-Мулуку, одела его в женскую одежду и сказала: «Ступай за мной и шагай покачиваясь, но иди не торопясь и не оборачивайся к тем, кто будет с тобою говорить». И, дав Таджаль-Мулуку такое наставление, старуха вышла, и он вышел за нею, одетый, как женщина, и она стала его учить и подбадривать его в дороге, чтобы он не боялся. И она шла, а царевич за нею, пока они не пришли к воротам. И тут старуха вошла, а царевич за ней, и прошли они через двери и проходы, пока не миновали семь дверей. А подойдя к седьмой двери, она сказала Тадж-аль-Мулуку: «Укрепи свое сердце, и когда я крикну тебя и скажу: «Эй, девушка, проходи!» — иди, не медля, и поторопись, а как войдешь в проход, посмотри налево — и увидишь помещение со множеством дверей. Отсчитай пять дверей и войди в шестую: то, что ты желаешь, находится там». — «А ты куда идешь?» — спросил Тадж-аль-Мулук, и старуха сказала: «Я никуда не иду, но, может быть, я опоздаю к тебе, и меня задержит старший евнух, и я заговорю с ним». 
И она пошла, а царевич за нею, и достигла тех дверей, у кот

Уважаемый читатель, мы заметили, что Вы зашли как гость. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо зайти на сайт под своим именем.