До нитки мокрая и невозможно злая, вернулась наша егоза назад в свои пенаты дремучие.
–Эк же ты промокла-то, внученька! – покачала головою проснувшаяся недавно Яга, – Нешто не распознала, что идёт-то гроза? Я ж тебя этому учила когда-то…
–Семияр-то траву нашла, проказница? – спросила она опять через времечко, ответа от ведьмочки почему-то не дождавшись.
–Ничего я там не сыскала! – ответствовала ей Мила в запале, – Видать, зайцы траву ту сожрали! А может быть, она сё лето не в урожае!
–О! – воскликнула тогда Яга, по затылку себя притом бабахнув, – А ведь лето скоро уже кончается, а! День рождения у тебя, Милочка, намечается, и не какой-нибудь, а от роду осьмнадцатый! Надобно гостей побольше на праздник сей созвать, и как следует это дело нам справить…

…Вестимо, что правда. А то как же! У нас в деревне Брехалово одни сплошные правдолюбцы проживают, ага. А моя фамилия, ко всему вдобавок, так и вовсе Брехунов оказалася, так что я из всей нашенской шатии-братии самый наипервейший правдознатец… Вот, кстати, попёрся я давеча в лес за грибами. Гляжу – мать честная! – грибов этих самых уродилось, хоть косой их тута коси. На осинах, значит, подосиновики висят вот такие, на берёзах подберёзовики, а на дубах, ясен перец, боровики. Ну а лисички, знамо дело, на лисах произрастают… Тут как раз одна лисица мимо бежала, так я, не будь дурак, за хвост её хвать, да и нарвал с неё грибочков полнёхонькое лукошечко. Ну, чё – иду я себе далее по трещобам тем окаянным. А жара! Снегу везде лежит по самые… эти… как их там… ну, в общем, повыше колена где-то сугробищи. Метелица вовсю метёт, буран жуткий, пурга… Вспотел я страшно, приустал, а тут ещё и ливень ливанул неслабый. Сосульки с неба посыпались, снег, град, головастики всякие, лягухи, жабы…

И так летит она час, летит другой, летит третий… Скоро уже должен и лес её появиться, межмирье то есть заветное, разделяющее свет здешний от света белого…
И тут тревогу великую почуяла вдруг Милолика. Обернулась она назад – мать честная! – а её коршун чёрный почти уже нагоняет! Не иначе как сам Воромир то был обороченный. Очухался, видать, сей гадёныш и кинулся за беглянкою горлицей по небу вдогонку.
Видит Милолика – озеро большое впереди показалось. Озеро это она хорошо знала, ибо располагалось оно от леса Ягихиного недалече. Эх, жалко ведь пропадать, когда вот оно, спасение! Поднатужилась птица-девица, из последних своих силёнок к озеру полетела, и только лишь она черты озёрной достигла, как коршун адский почти что её настиг.
Камнем тогда она вниз спикировала, а как в воду-то с размаху бахнулась, так оборотилась тотчас в колючего ерша и в заросли водные – шасть! Да и поплыла, таясь в них и прячась, к берегу дальнему.

Ох, и тяжело пришлось ей, бедняжке, утра там дожидаться в муках жгучих телесных. Лишь когда петухи первые запели, сделалось ей немного полегче… Она даже в забытьё некое провалилась, как бы в туманный такой полусон…
То что далее с нею произошло, показалось не всамделишним её сознанию, а явленным вроде как понарошку. Её куда-то вели, потом везли в деревянной клетке, словно не человека, а зверя. Ну а под конец доставили якобы преступницу по градским тряским улицам из города наружу. Вся окрестность там народом оказалась запруженной, и лишь мост широкий подъёмный и площадка возле него оказались от людей свободными.
На эту-то площадку ведьму-царевну слуги и доставили, после чего скинули они клетку на мостовую под шум неумолчный и громкий гул.
То шумели зеваки, там собравшиеся, дабы потопление ведьмы ужасной воочию здесь увидать.

басня Кабы нравиться всем – сказке быть наяву!..
Разве что – Большинство улыбнётся ему.
Остальных не ищите – сами объявятся,
Если «кто-то» стал нравиться вдруг … Большинству!

В одном красивом доме, неподалеку от городка Хомбург, жил граф Балдрик; был он человек богатый. Многие дома во Франкфурте принадлежали ему; его замки встречались повсюду. Говорили, что владения графа столь обширны, что не хватит и суток, чтобы выйти за их пределы.
У графа Балдрика было несметное количество слуг и охотничьих собак, но он никогда не прибегал к их услугам. Стол его ломился от обилия яств; но часто граф вставал из-за стола, так ни к чему и не притронувшись.
В погребах Балдрика хранились лучшие рейнские, французские и венгерские вина. Подавались они в золоченых сосудах из серебра. Но нередко он ставил кубок обратно, едва пригубив его содержимое.
А дело было в том, дорогие дети, что этому пресыщенному богатствами человеку недоставало одного: слез. Да-да! Слез! Ибо он совсем не мог плакать!

Червяк, завидуя змее
(Ведь сам он ростом мал),
Вдруг распластавшись по земле,
Вытягиваться стал…

Как только роста он достиг,
Так облегчённо охнул

ЧЕРЕПАХА
Всех смешит,
Потому что не спешит.
Но куда
Спешить тому,
Кто всегда в своем дому?

На свадьбу Зевса не пришла
Чудная черепаха
И в наказанье приняла
(Чтоб не идти на плаху)