Старый и молодой.

Из леса показался всадник на лошади. Конь был ослепительно-белой масти. Шерсть его искрилась даже в темноте. Светилась и белая одежда всадника. Я подумала о том, что их будто намазали фосфором. Никогда не стриженные хвост и грива коня стали почти касаться земли, когда всадник пустил лошадь шагом. Конечно, этого коня я бы не спутала ни с кем другим.
Это был Араш, владельцем которого являлся дедушка Анзор. Мы все, не отрываясь, смотрели на приближение седока.
- Это дед Анзор, - спокойно сказал Кармен, подтвердив мою мысль.
- Хорошо, что с нами будет взрослый человек, - сказала насмерть перепуганная Латона, - меня очень огорчил этот взбесившийся табун.
Подъехав к нам ближе, дед Анзор спешился с лошади, и взял Араша под уздцы.
- Привет, молодежь, - сказал он.
- Здравствуй, дедушка Анзор, - хором сказали мы подобно тому, как на новогодних елках хором скандируют "Здравствуй, дедушка Мороз!"

Победа.

Прошло немного времени, и как-то лунной ночью Мари разбудило странное постукиванье, которое, казалось, шло из угла, словно там перебрасывали и катали камешки, а по временам слышался противный визг и писк.
– Ай, мыши, мыши, опять тут мыши! – в испуге закричала Мари и хотела уже разбудить мать, но слова застряли у нее в горле.
Она не могла даже шевельнуться, потому что увидела, как из 'дыры в стене с трудом вылез мышиный король и, сверкая глазами и коронами, принялся шмыгать по всей комнате; вдруг он одним прыжком вскочил на столик, стоявший у самой кроватки Мари.
– Хи-хи-хи! Отдай мне все драже, весь марципан, глупышка, не то я загрызу твоего Щелкунчика, загрызу Щелкунчика! – пищал мышиный король и при этом противно скрипел и скрежетал зубами, а потом быстро скрылся в дырку в стене.

Клинок в ночи.

Пока они готовились ко сну в пригорянском трактире, над Забрендией стояла недобрая ночь: туман вперемешку с мраком. Глухо было в Кроличьей Балке. Толстик Боббер приоткрыл дверь и осторожно высунул нос. Весь день ему было как-то страшновато, а под вечер он даже и лечь не решился. В недвижном воздухе таилась смутная угроза. Он всмотрелся в туманную тьму и увидел, что калитка сама собой беззвучно растворилась – а потом бесшумно закрылась. Ему стало страшно, как никогда в жизни. Он, дрожа, отпрянул и отчаянным усилием стряхнул с себя тяжелое оцепенение. Потом захлопнул дверь и задвинул все засовы.
Ночь становилась все темнее. Послышался глухой перестук копыт: лугом подводили лошадей. У ворот перестук стих, и темноту продырявили три черных пятна: одно приблизилось к двери, два других стерегли углы дома. Пятна притаились, и тишь стала еще глуше; а ночи не было конца. Деревья у дома словно замерли в немом ожидании.

Палантир.

Солнце опускалось за длинный западный хребет, когда Гэндальф со спутниками и конунг с дружиной покинули Изенгард. Мерри сидел позади Гэндальфа, Арагорн взял Пина. Двое вестовых стрелой помчались вперед и вскоре исчезли из виду в долине. Остальные тронулись мерной рысью.
Онты чинно выстроились у ворот, воздев свои длинные руки и замерши как истуканы. Мерри и Пин точно по команде обернулись у поворота извилистой дороги. Небо еще сияло солнечным светом, но серые развалины Изенгарда сокрыла вечерняя тень. Древня пока было видно: он стоял одиноко, словно древесный ствол, и хоббитам припомнилась их первая встреча на залитом солнцем горном уступе близ опушки Фангорна.
Подъехали к столбу с Белой Дланью: столб высился по-прежнему, но изваяние было сшиблено с верхушки его и расколото на куски. Посреди дороги валялся длинный мертвенно-белый указующий перст с кроваво-черным ногтем.

Бравый снеговик.

Был чудесный зимний день. Небо сияло ясной голубизной. Снег был белым и чистым, как новое полотно. Маленькая Баба-Яга и ворон сидели на краю леса и нежились в солнечных лучах. Вдруг они услышали неподалёку детские голоса и весёлый гам.
Маленькая Баба-Яга попросила ворона слетать и посмотреть, что там происходит.
Вернувшись, Абрахас сказал:
– Ребятишки, лет шести-семи! Лепят Снеговика, вон там, за деревьями...
– На это стоит взглянуть! – сказала Маленькая Баба-Яга.
До поляны было недалеко, и она пошла туда пешком. Когда она пришла, Снеговик уже стоял на поляне совсем законченный. У него был длинный морковный нос и глаза из углей. На голове вместо шляпы старая кастрюля. В правой руке он гордо держал метлу.

Плавучий ящик.

Летом к мельничному пруду почти каждый день приходили люди – взрослые и дети, чтобы в нём искупаться. Карпа Купринуса это вовсе не радовало; лучше бы они оставались дома, считал он.
Но Маленькому Водяному нравилось наблюдать за людьми, спрятавшись где-нибудь в прибрежных кустиках, И плавали они, конечно, так себе, эти люди. Одни по-лягушачьи, другие по-собачьи. И все держали голову над водой. Весёлая это была картина: пыхтящие над поверхностью пруда человеческие головы.
Но ещё смешнее выглядели эти пловцы снизу! Когда Маленький Водяной поворачивался под водой на спину, он видел вверху смешные колеблющиеся тени. Ему нравилось смотреть, как они там вывихивали себе руки и ноги, а сами почти не двигались с места.

Осторожнее, господин бургомистр!

Когда Маленькое Привидение на следующее утро проснулось, оно услышало какой-то разговор. Оно осторожно приоткрыло крышку сундука и выглянуло. Бургомистр сидел за столом в большом красном кожаном кресле и курил сигару. Напротив него, с фуражкой под мышкой, стоял начальник городской полиции, а у окна, скрестив руки, стоял главный сыщик сержант Холцингер. Было совершенно ясно, что бургомистр в ужасном настроении.
– Я повторяю вам еще раз! – сказал он и стукнул кулаком по столу. – Какой-то невероятный наглец непристойным образом разрисовал все плакаты в городском управлении! Я требую найти этого мазилу! И как можно скорее! На карту поставлено доброе имя нашего города. А если вы не в силах этого сделать, уважаемый, – он повернулся к начальнику полиции, – значит, вы не на своем месте!
Начальник полиции густо покраснел.

Не особенные, а те, что под угрозой огромного бедствия воплотили в себе ум и опыт всех змеиных родов и видов, - таков был враг, угрожавший Институту.
Внезапная темнота, последовавшая за падением Фрагосо, разбившего фонарь, послужила нападающим предостережением, напомнив о близкой опасности большого света, который принудит их к большему напряжению сил. И уже проникала снаружи предрассветная сырость, предвещавшая мощное пришествие дня.
- Если мы останемся здесь еще мгновение, - вскричала Крестоноска, - нас отсюда не выпустят. Поспешим!
- Поспешим! Поспешим! - раздался общий клич. И, наталкиваясь одни на других, переползая одни через других, они ринулись прочь. Они мчались беспорядочным скопом, в панике, с замешательством замечая, как вдалеке уже прорывается день.
Уже минут двадцать продолжалось их отступление, когда внезапный лай, отчетливый и громкий, хоть и дальний еще, обрушился на измученную колонну.
- Стойте! - вскрикнула Златозарная. - Проверим, сколько нас, и решим, что в наших силах.

Как наш витязь еле лез через дикий чёртов лес.

И тут вдруг будто проснулся Яван, и словно некая пелена с глаз его упала. Не сразу само собой, не в миг, и не в минуту даже, бо ещё какое-то время соображалка у Вани функционировать отказывалась, но всё же, как бы там оно ни было, а вскорости очухался он, проморгался чуток, башкою потряс, глядь – а в руках-то у него верная евоная палица! Вот так заноза, он удивляется… И самого себя с любопытством понятным рассматривает.
И что же? Сам-то он, оказывается, не где-нибудь в навном чертоге, а в чистом поле пустом стоит стоймя. Перед ним же вдалеке лес зеленеется, позади пропасть бездонная лентой чернеется, а за пропастью горы громоздятся. И ни тебе избухи нету Навихиной, ни дворца Навьяниного, ни каната туго натянутого. Ну как всё сгинуло! На теле же у Явана шкура львиная, как и прежде, накинута, а за спину перекинута сумень – вот и всё-то его имение – а в голове, понятное дело, полнейшее недоумение... Постоял, постоял там Ваня, словно в прострации некоей находясь, а потом наконец опомнился да первым делом за рожу-то себя – хвать! Ах ты ж, думает, ёжкина мать! На лице-то у него бородища отросла аж до пупа, а на главе власа – чуть не до задницы развеваются… Добро ещё, хоть не красные, а самые обыкновенные для Расиянья – соломенные, значит, как и ранее.

Охота на Белолапку.

Кот Рваное Ухо выхватил у Рыболова недостроганную палку, с треском сломал ее над головой и заорал:
-Тр-р-ревога, тр-р-ревога! Тр-р-р-ебуется поймать Киску Белолапку! Кто ее найдет, будет первым получать уху от уды-волшебницы!

После вечерней трапезы все разошлись почивать по своим кельям.
…Вот уже битый час Саня ворочался на деревянном топчане. Он лежал одетый, кутаясь в тоненькое клетчатое одеяло, и пытаясь согреться. Заснуть никак не удавалось.
Луна посылала мутный свет через маленькое окошечко, без стекла, под потолком, еле-еле освещая нехитрое убранство кельи. Два топчана, стол и пара стульев. Вот и всё, до тошноты просто и незатейливо.
Саня откинул одеяло, сел на лежанке, поёжился, натянул рукава свитера на кисти рук.
- Ну и дубак! Как они здесь живут? – пробормотал Сидоркин, поглядывая на спящего в полутора метрах от него Трифона.

Друзья спасают Гвоздика.

Один нищий, придя на свалку, увидел кусок железа и потянул его к себе. Но представьте ужас этого человека, когда из-под груды отбросов появился неподвижный, заржавленный Гвоздик. Тотчас же вокруг него столпились бедняки и стали с грустью рассматривать почти неузнаваемого механического мальчика.
— Несчастный Гвоздик! Он был нам другом… — сказал один из бедняков. — Это он обнаружил склад с продуктами. Какая печальная участь постигла его! Он умер от ржавчины.
— Он действительно умер? — спросил другой.
— Увы, ничего не поделаешь. Разве ты не видишь, во что он превратился? Теперь это просто старое железо. Я не хочу оскорбить его память, но полагаю, что Гвоздик не отказался бы сослужить нам службу и после смерти.

Гвоздик становится знаменитым, но остаётся печальным.

Для Гвоздика наступили дни головокружительного успеха. У входа в цирк появилась большая афиша, где рядом с огромным портретом железного мальчика красовались слова: «Гвоздик, железный укротитель».
Каждый вечер цирк был до отказа набит зрителями, а на улице стояла длинная очередь людей, — желавших получить билет хотя бы на завтрашнее представление.
Под дробь барабанов и звуки фанфар Гвоздик, в красной куртке, выходил на арену. Вместо хлыста он, словно дирижёр, держал в руке лёгкую деревянную палочку. Этого ему было достаточно, чтобы командовать львами. Они очень боялись Гвоздика, и директор приказал ежедневно для бодрости духа и смелости выдавать им двойную порцию мяса, а перед самым представлением — по стакану виноградного вина.