12 глава

 

Всё предвещало, что у Кролика опять будет очень занятой день. Едва успев открыть глаза, Кролик почувствовал, что сегодня всё от него зависит, и все на него рассчитывают. Это был как раз такой день, когда надо было, скажем, написать письмо (подпись — Кролик), день, когда следовало всё проверить, всё выяснить, всё разъяснить и, наконец, самое главное — что-то организовать.
В такое утро непременно надо было забежать на минутку к Пуху и сказать: “Ну что ж, отлично, тогда я передам Пятачку”, а затем к Пятачку и сообщить: “Пух считает... Но лучше я сначала загляну к Сове”. Начинался такой, как бы вам сказать, командирский день, когда все говорят: “Да, Кролик”, “Хорошо, Кролик”, “Будет исполнено, Кролик” и вообще ожидают дальнейших распоряжений. Кролик вышел из дому и, принюхиваясь к тёплому весеннему ветру, размышлял о том, с чего начать.
Ближе всех к нему был дом Кенги, а в домике Кенги был Ру, который умел говорить: “Да, Кролик” и “Хорошо, Кролик”, пожалуй, лучше всех в Лесу; но, увы, в последнее время там безотлучно находился ещё один зверь — непослушный и неугомонный Тигра. А он, как известно, был такой Тигра, который всегда сам лучше вас всё знает, и, если вы говорите ему, куда надо идти, он прибегает туда первым, а когда вы туда доберётесь, его и след простыл, и вам даже некому гордо сказать: “Ну вот, мы у цели!”
— Нет, к Кенге не надо,— задумчиво сказал Кролик, подкручивая усики. И, желая окончательно удостовериться в том, что он туда не идёт, он повернул налево и побежал прямёхонько к дому Кристофера Робина.
“Что ни говори,— твердил Кролик про себя,— Кристофер Робин надеется только на меня. Он, конечно, любит Пуха, и Пятачка, и Иа, я — тоже, но у них у всех в голове опилки. Это ясно. Он уважает Сову, потому что нельзя не уважать того, кто умеет написать слово “суббота”, даже если он пишет его неправильно, но правильнописание — это ещё не всё. Бывают такие дни, когда умение написать слово “суббота” просто не считается. А Кенга слишком занята Крошкой Ру, а Крошка Ру слишком маленький, а Тигра слишком непослушный, так что, когда наступает ответственный момент, надеяться можно только на меня. Я пойду и узнаю, в чём ему нужно помочь, и тогда я ему, конечно, помогу. Сегодня как раз день для таких занятий”.
Он весело перескочил на другой берег реки и вскоре оказался в районе, где жили его Родственники и Знакомые; сегодня их было, кажется, ещё больше обыкновенного. Кивнув одному-другому Ежу (поздороваться с ними за руку было, понятно, некогда), небрежно бросив “Доброе утро, доброе утро” ещё кое-кому и снисходительно приветствовав самых маленьких словами: “Ах, это вы”, Кролик махнул им всем лапкой и скрылся. Всё это вызвало такое волнение и восхищение среди Родственников и Знакомых, что некоторые представители семейства Козявок, включая Сашку Букашку, немедленно направились в Дремучий Лес и полезли на деревья, надеясь, что они успеют забраться на верхушку до того, как это — что бы оно, там ни было — случится, и они смогут всё как следует увидеть.
Кролик нёсся по опушке Дремучего Леса, с каждой минутой всё больше чувствуя важность своей задачи, и, наконец, он прибежал к дереву, в котором жил Кристофер Робин.
Он постучал в дверь.
Он раза два окликнул Кристофера Робина.
Потом он отошёл немного назад и, заслонив лапкой глаза от солнца, ещё покричал, глядя на верхушку.
Потом он зашёл с другой стороны и опять покричал: “Эй!” и “Слушай!” и “Это Кролик!”, но ничего не произошло. Тогда он замолчал и прислушался, и всё замолчало и прислушалось вместе с ним, и в освещённом солнцем Лесу стало тихо-тихо, и потом вдруг где-то в невероятной вышине запел жаворонок.
— Обидно, — сказал Кролик, — он ушёл.
Он снова повернулся к зелёной двери, просто так, для порядка, и собирался уже идти, чувствуя, что утро совершенно испорчено, как вдруг заметил на земле листок бумаги. В листке торчала булавка; очевидно, он упал с двери.
— Ага, — сказал Кролик, снова приходя в хорошее настроение. — Мне опять письмо! Вот что там говорилось:
— Ага! — повторил Кролик.— Надо немедленно сообщить остальным.
И он с важным видом двинулся в путь.
Ближе всего отсюда жила Сова, и Кролик направил свои стопы по Дремучему Лесу к дому Совы. Он подошёл к двери, позвонил и постучал; потом снова постучал и опять позвонил. Словом, он звонил и стучал, стучал и звонил до тех пор, пока, наконец, наружу не высунулась голова Совы и не сказала:
— Убирайся, я предаюсь размышлениям,— ах, это ты!
Сова всегда так встречала гостей.
— Сова,— сказал Кролик деловито,— у нас с тобой есть мозги. У остальных — опилки. Если в этом Лесу кто-то должен думать, а когда я говорю “думать”, я имею в виду думать по-настоящему, то это наше с тобой дело.
— Да,— сказала Сова,— я этим и занималась.
— Прочти вот это.
Сова взяла у Кролика записку Кристофера Робина и посмотрела на неё в некотором замешательстве. Она, конечно, умела подписываться — “Сава” и умела написать “Суббота” так, что вы понимали, что это не вторник, и она довольно неплохо умела читать, если только ей не заглядывали через плечо и не спрашивали ежеминутно: “Ну, так что же?” Да, она умела, но...
— Ну, так что же? — спросил Кролик.
— Да,— сказала Сова очень умным голосом.— Я понимаю, что ты имеешь в виду. Несомненно.
— Ну, так что же?
— Совершенно точно,— сказала Сова.— Вот именно.— И после некоторого размышления она добавила: — Если бы ты не зашёл ко мне, я должна была бы сама зайти к тебе.
— Почему? — спросил Кролик.
— По этой самой причине,— сказала Сова, надеясь, что наконец она сумеет что-нибудь выяснить.
— Вчера утром,— торжественно произнёс Кролик,— я навестил Кристофера Робина. Его не было. К его двери была приколота записка.
— Эта самая записка?
— Другая. Но смысл её был тот же самый. Всё это очень странно.
— Поразительно,— сказала Сова, снова уставившись на записку. На минуту ей, неизвестно почему, показалось, что что-то случилось с носом Кристофера Робина.— Что же ты сделал?
— Ничего.
- Это самое лучшее,— ответила мудрая Сова.
Но она с ужасом ожидала нового вопроса. И он не заставил себя долго ждать.
— Ну, так что же? — повторил неумолимый Кролик.
— Конечно, это совершенно неоспоримо,— пробормотала Сова.
С минуту она беспомощно открывала и закрывала рот, не в силах ничего больше придумать. И вдруг её осенило.
— Скажи мне, Кролик,— сказала она,— что говорилось в первой записке? Только точно. Это очень важно. От этого всё зависят. Повтори слово в слово.
— Да то же самое, что и в этой, честное слово!
Сова посмотрела на Кролика, борясь с искушением спихнуть его с дерева, но, сообразив, что это всегда успеется, она ещё раз попыталась выяснить, о чём же всё-таки идёт разговор.
— Прошу повторять точный текст,— сказала она, словно не обратив внимания на то, что сказал Кролик.
— Да там было написано: “Ушол щасвирнус”. То же самое, что и здесь, только здесь ещё добавлено: “Занит щас вирнус”.
Сова с облегчением вздохнула.
— Ну вот,— сказала Сова,— вот теперь наше положение стало яснее.
— Да, но каково положение Кристофера Робина? — сказал Кролик.— Где он сейчас? Вот в чети вопрос!
Сова снова поглядела на записку. Конечно, столь образованной особе ничего не стоило прочитать такую записку: “Ушол щасвирнус. Занит щасвирнус”. А что тут ещё могло быть написано?
— По-моему, дорогой кой Кролик, довольно ясно, что произошло,— сказала она.— Кристофер Робин куда-то ушёл с Щасвирнусом. Он и этот... Щасвирнус сейчас чем-то заняты. Ты за последнее время встречал у нас в Лесу каких-нибудь Щасвирнусов?
— М-м-м,— сказал Кролик,— я как раз хотел у тебя узнать. Как они выглядят?
— Ну,— сказала Сова,— пятнистый или травоядный Щасвирнус — это просто... По крайней мере,— сказала она,— он больше всего похож на... Но, конечно — продолжала она,— это сильно зависит от... Ну...— сказала Сова.— Словом, я плохо представляю себе их внешний вид,— закончила она чистосердечно.
— Большое спасибо,— сказал Кролик.
И он помчался к Винни-Пуху.
Ещё издалека он услышал какой-то загадочный шум. Он остановился и прислушался. Производил этот шум Винни-Пух, а шум был вот какой:

ЗАГАДОЧНЫЙ ШУМ
Опять ничего не могу я понять,
Опилки мои — в беспорядке.
Везде и повсюду, опять и опять
Меня окружают загадки.
Возьмём это самое слово опять.
Зачем мы его произносим,
Когда мы свободно могли бы сказать
“Ошесть”, и “осемь”, и “овосемь”?
Молчит этажерка, молчит и тахта —
У них не добьёшься ответа,
Зачем это хта — обязательно та,
А жерка, как правило, эта!
“Собака кусается”... Что ж, не беда.
Загадочно то, что собака,
Хотя и кусает ся, но никогда
Себя не кусает, однако...
О, если бы мог я всё это понять,
Опилки пришли бы в порядок!
А то мне — загадочно! — хочется спать
От всех этих Трудных Загадок!

— Здорово, Пух,— сказал Кролик.
— Здравствуй, Кролик,— сказал Пух сонно.
— Это ты сам додумался?
— Да” вроде как сам,— отвечал Пух.— Не то чтобы я умел думать,— продолжал он скромно,— ты ведь сам знаешь, но иногда на меня это находит.
— Угу,— сказал Кролик, который никогда не позволял ничему находить на него, а всегда всё находил и хватал сам.— Так вот, дело вот в чём: ты когда-нибудь видал Пятнистого или Травоядного Щасвирнуса у нас в Лесу?
— Нет,— сказал Пух,— ни-ко... Нет. Вот Тигру я видел сейчас.
— Он нам ни к чему.
— Да,— сказал Пух,— я и сам так думал.
— А Пятачка ты видел?
— Да,— сказал Пух.— Я думаю, он сейчас тоже ни к чему,— продолжал он сонно.
— Ну, это зависит оттого, видел он кого-нибудь или нет.
— Он меня видел,— сказал Пух.
Кролик присел было рядом с Пухом на землю, но, почувствовав, что это умаляет его достоинство, снова встал и сказал:
— Если сформулировать нашу задачу, то её можно изложить так: “Что Кристофер Робин делает теперь по утрам?”
— Что он делает?
— Да, да. Можешь ты мне рассказать, что он делает по утрам в последнее время? Требуются свидетельства очевидца за последние несколько дней.
— Да,— сказал Пух,— мы вчера с ним вместе завтракали. Возле Шести Сосен. Я сделал такую маленькую корзиночку, просто небольшую, но подходящую корзиночку, такую порядочную, солидную корзиночку, полную...
— Да, да,— сказал Кролик,— всё понятно. Но я имею в виду более позднее время. Ты видел его когда-нибудь от одиннадцати до двенадцати часов дня? — Ну,— сказал Пух,— в одиннадцать часов..! в одиннадцать часов, понимаешь, я обычно захожу домой. У меня в это время там кое-какие дела.
— А в четверть двенадцатого?
— Ну...— начал Пух.
— В полдвенадцатого?
— Да,— сказал Пух.— В полдвенадцатого или немножко попозже я обычно вижусь с ним.
И тут, задумавшись об этом, Пух вдруг вспомнил, что он действительно давно не видел Кристофера Робина в это время. После обеда — да, вечером — да, перед завтраком — да, сразу после завтрака — да, а потом, действительно: “Ну, Пух, скоро увидимся”, и Кристофер Робин исчезает на всё утро.
— Вот то-то и оно,— сказал Кролик.— Куда?
— Ну, может быть, он ищет что-нибудь?
— Что? — спросил Кролик.
— Я как раз собирался это сказать,— сказал Пух. Потом он добавил: — Ну, может быть, он ищет этого... этого...
— Пятнистого или Травоядного Щасвирнуса?
— Да,— сказал Пух,— одного из них. Если он не на месте.
Кролик строго посмотрел на Винни-Пуха.
— Кажется, толку от тебя немного,— сказал он.
— Нет,— сказал Пух.— Но я стараюсь,— добавил он смиренно.
Кролик поблагодарил его за старание и сказал, что он должен навестить Иа, и Пух, если хочет, может пойти с ним. Но Пух, который чувствовал, что на него находит новый куплет Шумелки, сказал, что он подождёт Пятачка.
— Всего хорошего, Кролик.
И Кролик ушёл.
Но случилось так, что первым встретил Пятачка как раз Кролик. Пятачок встал в этот день очень-очень рано и решил нарвать себе букетик фиалок, и, когда он нарвал букет и поставил его в вазу посреди своего дома, ему внезапно пришло в голову, что никто ни разу в жизни не нарвал букета фиалок для Аи. И чем больше он думал об этом, тем более он чувствовал, как грустно быть ослом, которому никто никогда в жизни даже не нарвал букета фиалок. И он снова помчался на лужайку, повторяя про себя: “Иа, фиалки”, а потом: “Фиалки, Иа-Иа”, чтобы не забыть.
Пятачок нарвал большой букет и побежал рысцой к тому месту, где обычно пасся Иа, по дороге нюхая фиалки и чувствуя себя необыкновенно счастливым.
— Здравствуй, Иа, — начал Пятачок немного нерешительно, потому что Иа был чем-то занят.
Иа поднял ногу и помахал Пятачку, чтобы он уходил.
— Завтра,— сказал Иа,— или послезавтра.
Пятачок подошёл поближе посмотреть, в чём дело. Перед Иа на земле лежали три палочки, на которые он внимательно смотрел. Две палочки соприкасались концами, а третья палочка лежала поперёк них. Пятачок подумал, что, наверно, это какая-нибудь Западня.
— Ой, Иа,— снова начал он,— я как раз...
— Это маленький Пятачок? — сказал Иа, не отрывая взора от своих палочек.
— Да, Иа, и я...
— Ты знаешь, что это такое?
— Нет,— сказал Пятачок.
— Это “А”.
— О! О! — сказал Пятачок.
— Какое “О”? Это “А”! — строго сказал Иа.— Ты что, не слышишь? Или ты думаешь, что ты образованнее Кристофера Робина?
— Да,— сказал Пятачок.— Нет,— быстренько поправился он и подошёл ещё поближе.
— Кристофер Робин сказал, что это “А”,— значит, это и будет “А”. Во всяком случае, пока кто-нибудь на него не наступит,— добавил Иа сурово.
Пятачок поспешно отскочил назад и понюхал свои фиалки.
— А ты знаешь, что означает “А”, маленький Пятачок?
— Нет, Иа, не знаю.
— Оно означает Учение, оно означает Образование, Науки и тому подобные вещи, о которых ни Пух, ни ты не имеете понятия. Вот что означает “А”!
— О! — снова сказал Пятачок.— Я хотел сказать “Да ну?” — поспешно пояснил он,
— Слушай меня, маленький Пятачок. В этом Лесу толчётся масса всякого народа, и все они говорят: “Ну, Иа — это всего лишь Иа, он не считается”. Они разгуливают тут взад и вперёд и говорят: “Ха-ха!” Но что они знают про букву “А”? Ничего. Для них это просто три палочки. Но для Образованных, заметь себе это, маленький Пятачок, для Образованных — я не говорю о Пухах и Пятачках — это знаменитая и могучая буква “А”. Да, это тебе не такая вещь,— добавил он,— про которую каждый знает, чем это пахнет!
Пятачок смущённо спрятал за спину фиалки и оглянулся в поисках помощи.
— А вот и Кролик,— сказал он радостно.— Здравствуй, Кролик.
Кролик с важным видом подошёл поближе, кивнул Пятачку и сказал: “Привет, Иа”, тоном, ясно говорившим, что спустя не более двух минут он скажет: “Всего хорошего”.
— Иа, у меня к тебе только один вопрос. Что это делает Кристофер Робин в последнее время по утрам?
— Что я сейчас вижу перед собой? — сказал Иа, не поднимая глаз.
— Три палочки, — не задумываясь, ответил Кролик.
— Вот видишь? — сказал Иа Пятачку. Потом он повернулся к Кролику. — Теперь я отвечу на твой вопрос, — торжественно сказал он.
— Спасибо, — сказал Кролик.
— Что делает Кристофер Робин по утрам? Он учится. Он получает образование. Он обалдевает — по-моему, он употребил именно это слово, но, может быть, я и заблуждаюсь, — он обалдевает знаниями. В меру своих скромных сил я также — если я правильно усвоил это слово — обал... делаю то же, что и он. Вот это, например, буква...
— Буква “А”, — сказал Кролик, — но не очень удачная. Ну ладно, я должен идти и сообщить остальным.
Иа посмотрел на свои палочки, а потом на Пятачка.
— Как сказал Кролик? Что это такое? — спросил он.
— “А”, — сказал Пятачок.
— Это ты ему сказал?
— Нет, Иа, я не говорил. Я думаю, он сам знает.
— Он знает? Ты хочешь сказать, что какой-то Кролик знает букву “А”?
— Да, Иа. Он очень умный, Кролик-то.
— Умный!.. — сказал Иа с презрением, изо всех сил наступив копытом на свои три палочки.
— Образование!.. — с горечью сказал Иа, прыгая на своих палочках (их стало уже шесть).
— Что такое наука? — спросил Иа, лягая палочки (их было уже двенадцать), так что они взлетели в воздух. — Какой-то Кролик всё это знает. Ха!..
— Я думаю...— начал Пятачок робко.
— Не надо! — сказал Иа-Иа.
— Я думаю, фиалки довольно милые, — сказал Пятачок. Он положил перед Иа свой букет и умчался.
На следующее утро записка на двери Кристофера Робина гласила:
Вот почему все обитатели Леса — за исключением, конечно, Пятнистого или Травоядного Щасвирнуса — отныне знают, чем Кристофер Робин занимается по утрам.