18 глава

в которой мы оставляем Кристофера Робина и Винни-Пуха в Зачарованном Месте.

 

Кристофер Робин куда-то уходил. Совсем. Никто не знал, почему он уходит; никто не знал, куда он уходит; да, да — никто не знал даже, почему он знает, что Кристофер Робин уходит. Но — по той или по иной причине — все в Лесу чувствовали, что это в конце концов должно случиться. Даже Сашка Букашка, самый крошечный Родственник и Знакомый Кролика, тот, который думал, что видел однажды ногу Кристофера Робина, но был в этом не вполне уверен, потому что он легко мог и ошибиться,— даже С. Б. сказал себе, что Положение Дел меняется, а Рано и Поздно (два других Родственника и Знакомых) сказали друг другу: “Ну, Рано?” и “Ну, Поздно?” — таким безнадёжным голосом, что было ясно — ожидать ответа нет никакого смысла.
И однажды, почувствовав, что он больше ждать не может, Кролик составил Сообщение, и вот что в нём говорилось:
Ему пришлось переписать это раза два-три, пока он сумел заставить “лизорюцию” выглядеть так, как ей полагалось выглядеть с точки зрения Кролика; зато когда, наконец, этот труд был окончен, он обежал всех и всем прочёл своё произведение вслух. Все-все-все сказали, что придут.
— Ну,— сказал Иа-Иа, увидев процессию, направлявшуюся к его дому,— это действительно сюрприз. А я тоже приглашён? Не может быть!
— Не обращай внимания на Иа,— шепнул Кролик Пуху.— Я ему всё рассказал ещё утром.
Все спросили у Иа, как он поживает, и он сказал, что никак, не о чем говорить, и тогда все сели; и как только все уселись, Кролик снова встал.
— Мы все знаем, почему мы собрались,— сказал он,— но я просил моего друга Иа...
— Это я,— сказал Иа.— Звучит неплохо!
— Я просил его предложить лизорюцию. И Кролик сел.
— Ну, давай, Иа,— сказал он.
— Прошу не торопить меня,— сказал Иа-Иа, медленно поднимаясь.— Прошу не нудавайкать.
Он вынул из-за уха свёрнутую трубкой бумагу и, не спеша, развернул её.
— Об этом никто ничего не знает,— продолжал он,— это Сюрприз.
С достоинством откашлявшись, он снова заговорил.
— Словом, в общем и целом, и так далее и тому подобное, прежде чем я начну, или, пожалуй, лучше сказать, прежде чем я кончу, я должен вам прочесть Поэтическое Произведение. Доселе... доселе — это трудное слово, означающее... Ну, вы сейчас узнаете, что оно означает. Доселе, как я уже говорил, доселе вся Поэзия в Лесу создавалась Пухом, медведем с милым характером, но разительным недостатком ума. Однако Поэма, которую я намереваюсь прочесть вам сейчас, была создана Иа-Иа, то есть мною, в часы досуга. Если кто-нибудь отберёт у младенца Ру орехи, а также разбудит Сову, мы все сможем насладиться этим творением. Я называю его даже Стихотворением.

СТИХОТВОРЕНИЕ. СОЧИНИЛ ОСЕЛ ИА-ИА
Кристофер Робин уходит от нас.
По-моему, это факт.
Куда?
Никто не знает.
Но он уходит, увы!
Да, он нас покидает.
(Вот рифма к слову “знает”.)
Мы все огорчены
(Тут рифма к слову “увы”).
Нам всем и правда грустно.
Терпеть всё это трудно.
(Неплохо!)
(Так и нет рифмы к слову “факт”. Досадно!)
(А ведь теперь нужно ещё рифму к слову
“Досадно”. Досадно!)
(Пусть эти два “досадно” рифмуют друг
С другом, ладно?)
Я вижу —
Не так-то легко написать
Очень хорошую строчку,
И лучше бы всё Сначала начать, Но легче
Поставить точку...
Нет!
Кристофер Робин,
Мы все здесь твои
Друзьи...
(Не так!)
Мы все здесь друзья.
(Твоя? Опять не так!)
В общем, Прими на прощанье от всех
Пожеланье успех...
(Не так!)
Прими пожеланье успехов
От всехов!
(Фу ты, вот неуклюжие слова,
Что-нибудь всегда получается не так!)
Словом,
Мы все тебе их желаем,
Ты молодец!
КОНЕЦ

Если кто-нибудь намерен аплодировать,— сказал Иа, прочитав всё это,— то время настало. Все захлопали.
— Благодарю вас,— сказал Иа,— я приятно удивлён и тронут, хотя, возможно, аплодисментах и не хватает звучности.
— Эти стихи гораздо лучше моих,— с восторгом сказал Винни-Пух. И он действительно был в этом уверен.
— Что ж,— скромно объяснил Иа.— Так и было задумано.
— Лизорюция,— сказал Кролик,— такая, что мы все это подпишем и отнесём Кристоферу Робину.
И резолюция была подписана: Пух, Сова, Пятачок, Иа, Кролик, Кенга, Большая Клякса (это была подпись Тигры) и Три Маленькие Кляксы (это была подпись Крошки Ру).
И все-все-все отправились к дому Кристофера Робина.
— Здравствуйте, друзья,— сказал Кристофер Робин.— Здравствуй, Пух!
Все они сказали: “Здравствуй”, и вдруг всем стало как-то грустно и не по себе — ведь получалось, что они пришли прощаться, а им очень-очень не хотелось об этом думать. Они беспомощно сбились в кучу, ожидая, чтобы заговорил кто-нибудь другой, и только подталкивали друг друга, шепча: “Ну, давай ты”, и мало-помалу вперёд вытеснили Иа, а все остальные столпились за ним.
— В чём дело, Иа? — спросил Кристофер Робин. Иа помахал хвостом, очевидно желая себя подбодрить, и начал.
— Кристофер Робин,— сказал он,— мы пришли, чтобы сказать, чтобы передать... как это называется... сочинял один... но мы все — потому что мы слышали... я хочу сказать, мы все знаем, ну, ты понимаешь сам... Мы... Ты... Короче, чтобы не тратить много слов, вот! — Он сердито оглянулся на остальных и сказал: — Весь Лес тут собрался! Совершенно нечем дышать! В жизни не видел такой бессмысленной толпы животных, и главное, все не там, где надо. Неужели вы не понимаете, что Кристоферу Робину хочется побыть одному? Я пошёл!
И он поскакал прочь.
Сами хорошенько не понимая почему, остальные тоже начали расходиться, и когда Кристофер Робин закончил чтение Стихотворения и поднял глаза, собираясь сказать “спасибо”, перед ним был один Винни-Пух.
— Это очень трогательно,— сказал Кристофер Робин, складывая бумажку и убирая её в карман.— Пойдём, Пух.— И он быстро зашагал по дороге.
— Куда мы идём? — спросил Пух, стараясь поспеть за ним и одновременно понять, что им предстоит — искпедиция или ещё какое-нибудь Я не знаю что.
— Никуда,— сказал Кристофер Робин. Что ж, они пошли туда, и, после того как они прошли порядочный кусок, Кристофер Робин спросил:
— Пух, что ты любишь делать больше всего на свете?
— Ну,— ответил Пух,— я больше всего люблю...
И тут ему пришлось остановиться и подумать, потому что хотя кушать мёд — очень приятное занятие, но есть такая минутка, как раз перед тем как ты примешься за мёд, когда ещё приятнее, чем потом, когда ты уже ешь, но только Пух не знал, как эта минутка называется. И ещё он подумал, что играть с Кристофером Робином тоже очень приятное дело, и играть с Пятачком — это тоже очень приятное дело, и вот когда он всё это обдумал, он сказал:
— Что я люблю больше всего на всём свете — это когда мы с Пятачком придём к тебе в гости и ты говоришь: “Ну как, не пора ли подкрепиться?”, а я говорю: “Я бы не возражал, а ты как, Пятачок?”, и день такой шумелочный, и все птицы поют. А ты что больше всего любишь делать?
— Это всё я тоже люблю,— сказал Кристофер Робин,— но что больше всего я люблю делать — это...
— Ну, ну?
— Ничего.
— А как ты это делаешь? — спросил Пух после очень продолжительного размышления.
— Ну, вот, спросят, например, тебя, как раз когда ты собираешься это делать: “Что ты собираешься делать, Кристофер Робин?”, а ты говоришь: “Да ничего”, а потом идёшь и делаешь.
— А, понятно! — сказал Пух.
— Вот, например, сейчас мы тоже делаем такое ничевошное дело.
— Понятно! — повторил Пух.
— Например, когда просто гуляешь, слушаешь то, чего никто не слышит, и ни о чём не заботишься.
— А-а! — сказал Пух.
Они шли, думая о Том и о Сём, и постепенно они добрались до Зачарованного Места, которое называлось Капитанский Мостик, потому что оно было на самой вершине холма. Там росло шестьдесят с чем-то деревьев, и Кристофер Робин знал, что это место зачаровано, потому что не мог сосчитать, сколько тут деревьев — шестьдесят три или шестьдесят четыре, даже если он привязывал к каждому сосчитанному дереву кусочек бечёвки.
Как полагается в Зачарованном Месте, и земля тут была другая, не такая, как в Лесу, где росли всякие колючки и папоротники и лежали иголки; здесь она вся заросла ровной-ровной зелёной травкой, гладкой, как газон.
Это было единственное место в Лесу, где можно было сесть спокойно и посидеть, и не надо было почти сразу же вскакивать в поисках чего-нибудь другого. Наверно, потому, что на Капитанском Мостике вы видели всё-всё на свете — во всяком случае, до того самого места, где, нам кажется, небо сходится с землёй.
И вдруг Кристофер Робин начал рассказывать Пуху всякие интересные вещи — про людей, которых называют Королями и Королевами, и про ещё каких-то, которые называются Купцами, и про то место, которое называется Европа, и про потерянный остров посреди моря, куда не приходят корабли, и как сделать Насос (если нужно), и как в Рыцарей посвящали, и какие товары мы получаем из Бразилии. А Винни-Пух, прислонившись спиной к одному из шестидесяти с чем-то деревьев и сложив лапки на животе, говорил: “О-ох”, и “А-а, понятно”, и “Не может быть”, и думал о том, как было бы чудесно, если бы в голове у него были не опилки, а настоящий ум. И мало-помалу Кристофер Робин рассказал всё, что знал, и затих и сидел, глядя с Капитанского Мостика на весь Белый Свет и желая, чтобы так было всегда.
А Пух продолжал размышлять. И вдруг он спросил Кристофера Робина:
— А это очень хорошо, когда тебя посвистят?.. В эти... Ну, как ты говорил?
— Чего? — спросил Кристофер Робин нехотя, словно прислушиваясь к кому-то другому.
— Ну, в эти... на лошадке,— объяснил Пух.
— Посвятят в Рыцари?
— Ах, вот как это называется,— сказал Пух.— А я думал, это посви... Ну ладно. Они не хуже Короля и Купца и всех остальных, про которых ты говорил?
— Ну, поменьше Короля,— сказал Кристофер Робин, и тут же, заметив, что Пух, кажется, огорчён, он поспешно добавил: — Но побольше Купца!
— А медведь тоже может стать им?
— Конечно, может! — сказал Кристофер Робин.— Я тебя сейчас посвящу.
Он взял палочку и, слегка ударив Винни-Пуха по плечу, сказал:
— Встань, сэр Винни-Пух де Медведь, вернейший из моих рыцарей!
Понятно, Пух встал, а потом опять сел и сказал: “Спасибо”, как полагается говорить, когда тебя посвятили в Рыцари. И незаметно он снова задремал, я во сне он и Сэр Насос, и Сэр Остров, и Купцы жили все вместе, и у них была Лошадка, и все они были верными Рыцарями доброго короля Кристофера Робина (все, кроме Купцов, которые смотрели за Лошадкой). Правда, время от времени он качал головой и говорил про себя: “Я что-то перепутал”. А потом он начал думать обо всех вещах, которые Кристофер Робин захочет рассказать ему, когда вернётся оттуда, куда собрался уходить, и как тогда трудно будет бедному медведю с опилками в голове ничего не перепутать.
“И тогда, наверно,— грустно сказал он про себя,— Кристофер Робин не захочет мне ничего больше рассказывать. Интересно, если ты Верный Рыцарь, неужели ты должен быть только верным, и всё, и рассказывать тебе ничего не будут?”
Тут Кристофер Робин, который всё ещё смотрел в пространство, подперев голову рукой, вдруг окликнул его:
— Пух!
— Что? — сказал Пух.
— Когда я буду... Когда... Пух!
— Что, Кристофер Робин?
— Мне теперь не придётся больше делать то, что я больше всего люблю.
— Никогда?
— Ну, может, иногда. Но не все время. Они не позволяют.
Пух ждал продолжения, но Кристофер Робин опять замолчал.
— Что же, Кристофер Робин? — сказал Пух, желая ему помочь.
— Пух, когда я буду... ну, ты знаешь... когда я уже не буду ничего не делать, ты будешь иногда приходить сюда?
— Именно я?
— Да, Пух.
— А ты будешь приходить?
— Да, Пух, обязательно. Обещаю тебе.
— Это хорошо, — сказал Пух.
— Пух, обещай, что ты меня никогда-никогда не забудешь. Никогда-никогда! Даже когда мне будет сто лет.
Пух немного подумал.
— А сколько тогда мне будет?
— Девяносто девять. Винни-Пух кивнул.
— Обещаю, — сказал он.
Всё ещё глядя вдаль, Кристофер Робин протянул руку и пожал лапку Пуха.
— Пух,— серьёзно сказал Кристофер Робин,— если я... если я буду не совсем такой...— Он остановился и попробовал выразиться иначе: — Пух, ну, что бы ни случилось, ты ведь всегда поймёшь. Правда?
— Что пойму?
— Ничего.— Мальчик засмеялся и вскочил на ноги. — Пошли.
— Куда? — спросил Винни-Пух.
— Куда-нибудь,— сказал Кристофер Робин.

-------------------------------------------------------------------------------

И они пошли. Но куда бы они ни пришли, и что бы ни случилось с ними по дороге,— здесь, в Зачарованном Месте на вершине холма в Лесу, маленький мальчик будет всегда, всегда играть со своим медвежонком.