Кума Муравьиха

Жила-была бедная женщина, которая кормилась своим трудом. Приехала она в деревню, где никто ее не знал, сняла там комнатенку на первом этаже и не покладая рук с утра до вечера трудилась: пряла, ткала и шила, кто ей что закажет.
Треть небольших своих доходов она тратила на жизнь, а остальное приберегала. Обходилась она малым: ломтик хлеба, к нему — кусочек сыра или луковка да водицы вдоволь — вот и обед; то же самое на ужин: ломтик хлеба, кусочек сыра или луковка, водицы вволю — и больше ничего.
За это и прозвали ее соседки кумой Муравьихой.
Несмотря на бедность и усталость, кума Му-равьиха всегда была в хорошем настроении.
— Куда же вы деньги деваете, кума Муравьи-ха?
— Скоплю достаточно - сделаю яичницу.
— Неужто деньги едят?
— Положу их под наседку, пусть высиживает.
— Да разве деньги — яйца?
— Ну, тогда... посею их в горшок и буду ждать, пока взойдут.
— Уж будто денежки — цветы!
— Видно будет. Не мешайте прясть. Прядет и напевает:
— Веретено, крутись, скачи — рубашка королевне.
Веретено, скачи, крутись — простынки королевне. Свивайтесь, нити, ловко — кое-кому веревка!
Любопытные соседки вновь с расспросами:
— Куда лее вы деньги деваете, кума Муравьи-ха?
— Соберу достаточно — отдам... тому, кому они не будут нужны.
— Как это?
— Тогда... тому, кто их сумеет взять.
— А вдруг воры нагрянут?
— Я им скажу: давайте ваши, а мои берите.
— Но коль они крадут, так, значит, нет у них своих!
— Видно будет. Не мешайте шить. Шьет и напевает:
— Нитка-ниточка —
рубашка королевне.
Ниточка-нитка —
простыни желанной.
Полотно белое, ниточка крученая —
в приданое подушки получит нареченная.
А соседки, сгорающие от любопытства, все не унимаются:
— Куда же вы деньги деваете, кума Му-равьиха?
— Скоплю достаточно — закажу себе дворец.
— Для себя одной?
— Может, муженька сумею приискать.
— Да вы уже почти старуха!
— Ну... видно будет. Не мешайте ткать. Снует челнок туда-сюда через основу на ткацком станке, а она поет:
— Челночок, летай, летай, ни на миг не замирай. Шелк и серебро по утрам, шелк и золото — по вечерам. Челночок, летай, летай, фату невесте ты сплетай!
Она трудилась с утра до вечера — пряла, ткала, шила, кто ей что закажет, и ее голос разносился по всей улице так чисто и так нежно, что слушать ее было сплошное наслаждение. Но соседки потешались над песнями, что она пела за работой, и говорили ей:
— Кума, да разве грубая такая нитка годится для рубашек королевны, для простыней королевны? Ха! Ха!..
— Так поется в песне, не я ее придумала,
— Это что ж, кума, фата и платье королевны — из небеленого холста? Ха! Ха!..
— Что ж это, кума, стежки такие длинные, нитка-ниточка? Ха! Ха!..
— Так поется в песне, не я ее придумала. Да только вот, соседушки мои, хорошо смеется тот, кто смеется последним. Ха! Ха! Ха!..
Дорого дали бы соседки, чтобы узнать, кто она такая, но на вопрос: «Откуда вы?» — она им отвечала:
— Да из родных моих краев, откуда же еще!
— А где они?
— Туда дорога пролегает через горы, долины и равнины, через реки, через море, вот как их минуешь — там и деревенька.
Н-да, от такого ответа проку мало. Они тогда:
— Как вас звать, кума?
— Зовите как угодно. Мне имя всякое сгодится, вот хоть кума Муравьиха.
— А мать, отец, родные у вас есть?
— Отец мой — король, королева — матушка, а я, их дочка, — бедная старушка.
— Так вы, значит, королевна? Ха! Ха! Ха!..
— Хорошо смеется тот, кто смеется последним, соседушки.
Соседки, мучимые любопытством все сильней, решили испытать ее и в шутку говорят:
— Кума Муравьиха, будете класть ваши деньги под квочку — положите и вот эти семь монет."
— Ладно, давайте их сюда.
И они часто заходили к ней — узнать, сидит ли квочка на деньгах.
— Сидит, не сомневайтесь, на днях уж вылупятся.
Они-то думали, веселая старушка над ними посмеется, но в положенное время сколько было денежек, столько вывелось цыплят... Можно было б шуткой счесть и это, но проходит несколько недель, и — поразительное дело — гребешки у тех цыплят выросли по форме и по цвету похожими на сольдо. Семь жирных петушков, уже начавших кукарекать!
Но однажды утром они все разом распростерли крылья, вытянули шеи. «Кукареку!» — и повалились замертво.
— Беда, кума! Нет больше наших петушков! А что же ваши?
— Пришла лиса и сожрала их.
Соседкам захотелось вернуть себе хотя бы деньги. И, вспомнив, что однажды она сказала: «Свои деньги я отдам тому, кому они нужны не будут», они явились к куме Муравьихе:
— Ах, кума! Вы нам хотели вернуть за петушков семь сольдо. Но они нам не нужны!
Последние слова они произнесли многозначительным тоном.
— Я? Даже не подумаю. Кому деньги не нужны, тому я их не дам.
— Но вы когда-то говорили...
— Слова — ветер.
— Что верно, то верно, кума Муравьиха! — процедили сквозь зубы соседки.
И одна из них задумала большое шельмовство. Узнала она от мужа, что в пещере на верху горы укрылась шайка воров.
— Слушай, муженек, нам ничего не стоит разбогатеть. Пойди-ка к воровскому атаману и скажи ему: «Я наведу вас на место, где вас ждет хорошая добыча. Поделим пополам. Хотите?» И покажешь, где живет кума Муравьиха.
— Ты, женушка, должно быть, не в своем уме!
— А уж у тебя-то, муженек, явно ум коротко-ват!
Так и эдак, все же злая женщина принудила беднягу обратиться к воровскому атаману.
— Ладно, только ежели обманешь — берегись! Мы тебя привяжем к этому дереву, а как пойдем назад с добычей — развяжем, и получишь свою долю. Но кто же нам укажет место?
— Моя супруга, Пухлые Губки.
Как раз следующей ночью разбойники собирались обчистить жившего неподалеку богатея, а по дороге решили заглянуть и в домик кумы Му-равьихи.
В полдень постучался к злодейке незнакомый крестьянин.
— Вы — Пухлые Губки?
Плутовка поняла, кто он такой, впустила его в дом и все растолковала.
— Обманете — несдобровать вам!
В то утро кума Муравьиха отбелила пряжу и разложила ее для просушки на крыше, на подоконнике и на ступеньках крыльца.
И вот после полуночи появляются разбойники, нагруженные всякой всячиной: деньгами, серебром, золотом и драгоценностями, награбленными у богача.
Кто в окно, кто с крыши, кто через дверь пытаются они пробраться в дом кумы Муравьихи. Вдруг чувствуют, как что-то обматывается вокруг ног и рук и туго-натуго их связывает, как веревкой. И чем пуще силятся они освободиться, тем больше пряжа обвивает их, ни дать ни взять' живая.
Караулившая поодаль Пухлые Губки не могла во тьме уразуметь, что же сдерживает воров, и тихонько подошла.
— Ах ты, подлая! Продала нас со своим муженьком!
Тут раздался голос кумы Муравьихи:
— Благодарствую, синьоры воры! Но, право, не стоило так утруждать себя, нести мне столько ценностей. Благодарю покорно!
И принялась переносить в свой дом оставленные ворами мешки, битком набитые добычей, а после — вынимать из их карманов золотые монеты, драгоценные камни, украшения и относить к себе, приговаривая:
— Благодарствую, синьоры воры! Разбойники позволяли обирать себя, не смея и
дохнуть: связанные так, что не могли пошевелиться, они страшились худшего — думали, не миновать уж им суда.
— Ну, вот видите, кума Пухлые Губки? Теперь вас можно назвать Надутые Губки.
— Пожалейте нас, бедных воров, кума Му- равьиха!
Лежат они — ни живы ни мертвы. А между тем уже светает. Сжалилась над ними Муравьи-ха.
— Только, не трогайте ее мужа. Он, бедняга, не виноват.
— И пальцем не тронем!
Почувствовав, что руки и ноги у них свободны, воры вскочили и припустили без оглядки, будто на пятках у них выросли крылья. А у соседки Пухлые Губки от досады сделалось во рту так горько, словно пожевала она какой-то ядовитой травы.
Сговорившись с шестью кумушками, замыслила она другую плутню.
И явилась к обкраденному богачу:
— Хотите, чтобы все добро нашлось? Я могу вам указать воровку, но за услугу вам придется хорошенько заплатить.
— Не поскуплюсь. Так кто она?
— Кума Муравьиха.
— Эта нищенка? Быть того не может.
— Шлите хоть сейчас жандармов — все найдется.
Пришли жандармы: ищут, роются, перевернули все вверх дном — и ничего.
— Раз вам это сказала Пухлые Губки, значит, краденое у нее.
Пошли туда жандармы, и даже рыться не пришлось им: в углу увидели они мешки с добром, а в ларе и в ящиках нашли золотые вещи и драгоценные камни.
Схватили они Пухлые Губки и отвели в наручниках в тюрьму, и во рту у нее делалось все горше, будто жевала она что-то ядовитое.
После этого куму Муравьиху оставили в покое. Соседки — в особенности бывшие хозяйки петушков — ее боялись.
— Видать, она колдунья!
А она пряла, шила, ткала и все время весело напевала:
— Веретено, крутись, скачи!.. —
— Нитка-ниточка... —
— Челночок, летай, летай!..
И ее голос разносился по всей улице так чисто-и так нежно, что слушать ее было сплошное наслаждение.
Те соседки, которые козней никаких не строили, тоже любопытствовали:
— А дворец-то вы себе когда закажете, кума Муравьиха?
— Не сегодня завтра утречком и закажу, соседушки.
— А муженька-то, муженька себе уже нашли?
— Не сегодня завтра утром явится, соседушки.
Готов уж чертог, вот-вот придет муженек.
— Все шутите, кума Муравьиха. Ха! Ха!..
— Хорошо смеется тот, кто смеется последним.
Каково же было изумление соседок, когда однажды утром они увидели, что домишко кумы Муравьихи за ночь превратился в восхитительный дворец куда больше и красивей королевского!
Кума же Муравьиха сидела у больших ворот за прялкой с веретеном в руках, как будто ничего и не произошло.
— Веретено, крутись, скачи!
— Кто подарил вам этот дворец, кума Муравьиха?
— Подул ветер, принес камни.
— А дальше?
__Подул ветер, принес песок и известь.
— А дальше?
— Подул ветер, принес воды.
— А дальше?
— Камни, песок, известь, вода... вот и вырос дворец.
— Все шутите, кума Муравьиха!
На другой день кума Муравьиха сидела у ворот как ни в чем не бывало и шила.
— Нитка-ниточка...
— Вы так богаты — и утруждаете себя шитьем?
— Кто не работает — не ест.
— Да не о вас это, кума Муравьиха!
— Видимость обманчива, соседушки.
— А что же муженек?
— Уехал, не сегодня завтра утречком вернется.
— А почему вы плачете?
— Под каждой крышей свои мыши.
— Ах! Бедная кума Муравьиха!
Обходясь краюшкой хлеба, кусочком сыра да водицей, она всегда была в хорошем настроении, а сделавшись владелицей дворца и ожидая мужа, проливает слезы? И впрямь, под каждой крышей свои мыши!
На следующий день кума Муравьиха ткала у ворот, будто ничего не изменилось.
— Челночок, летай, летай...
— Живете вы богато, что же руки не жалеете? — Этот холст, соседушки, последний.
— Почему же, кума Муравьиха?
— Займется пламя, разгорится огонь и сожжет мою прялку, веретено и кудель,
— А потом?
— Займется пламя и сожжет простыни и подушки, которые должна я сшить.
— А потом?
— Займется пламя и сожжет фату и платье королевны.
— И вы не плачете, кума Муравьиха?
— Такая моя доля горькая.
— Если можем чем помочь, скажите, кума Муравьиха. Мы хоть и бедны, но сердцем не черствы.
Всю ночь соседки слышали вокруг дворца кумы Муравьихи бурные порывы и завыванье ветра. Ауиии! Ауиии! Казалось, ветер обдувал его со всех сторон, стремясь разрушить или унести. Они не смели выглянуть наружу — поглядеть, что происходит. А то увидели бы, что дворец освещен, все окна — настежь и по комнатам носятся, преследуя одна другую, две тени, будто гонимые неистовым порывом ветра, завывающего:
— Ауиии! Ауиии!
На самом деле это был не ветер, а людоед, который гнался за кумою Муравьихой и никак не мог ее настичь.
К рассвету шум утих.
Людоед удрал в страхе перед солнцем, во дворце вновь сделалось темно, и окна все закрылись.
— Слышали, какой сегодня ночью дул стра- шенный ветер, кума Муравьиха?
— Нет, соседушки, не слыхала ничего.
— Как? Он ваш дворец едва не снес!
— Ничего я не заметила. Я крепко сплю.
— Отчего вы плачете, кума Муравьиха?
— Такая моя доля горькая.
— Вы сегодня не прядете, кума Муравьиха?
— Сгорели моя прялка, веретено и кудель.
— Вы сегодня не шьете, кума Муравьиха?
— Сгорели простыни и подушки, которые должна была я сшить.
— Вы сегодня не ткете, кума Муравьиха?
— Сгорел мой станок, челнок и основа, сгорели и фата, и платье королевны.
А следующей ночью ровно в полночь снова появился людоед:
— Ауиии! Ауиии! Ауиии! Хочешь стать Людо-едшей, да или нет?
— Нет! Нет! Нет!
— Вместо хлеба с сыром или луком ты бы ела нежное мясцо мальчишек и девчонок и пила бы ты не воду, а свеженькую кровь юношей и девушек. Хочешь стать людоедшей, да или нет?
— Нет! Нет! Нет!
— Возьму тебя и проглочу!
Высуни соседки нос, они б увидели, что дворец освещен, все окна — настежь, а по комнатам носятся, преследуя одна другую, две тени, будто гонимые неистовым порывом ветра.
К рассвету шум утих.
— Слышали, кума Муравьиха, какой вой стоял этой ночью?
— Ничего не слышала, я крепко сплю.
— А что вы плачете, кума Муравьиха?
— Такая моя доля горькая!
— После грозы — радуга, после горя — радость. Где радость, тут и горе, где горе, там и радость.
— Может, вы, соседушки, и правы!
— Давайте лучше о приятном: а что же муженек, кума Муравьиха?
— Сперва мне надобно помолодеть.
— Все шутите, несмотря на беды!
— Погодите, увидите.
В общем, ничего нельзя было понять у этой кумы Муравьихи: положит монетки под наседку — вылупляются цыплята, жизнь ведет бедняцкую, а дворец построила больше и красивей, чем у короля, приходят воры, чтобы выкрасть скопленные ею деньги, — она вяжет их и обирает сама, оплакивает свою долю — и тут же шутит. Кто она? Что значат ее слова:
«Отец мой — король, королева — матушка, а я, их дочка, — бедная старушка»?
И почему теперь она сказала: «Сперва мне надобно помолодеть»?
За доброту, за то, что не мешала никому, ее любили, но чего только не отдали бы соседки, чтобы разгадать ее тайну!
А следующей ночью ровно в полночь — ауиии! ауиии! — как ураган примчался людоед.
— Хочешь стать людоедшей? Да или нет?
— Нет!.. Да!.. Нет!..
От ужаса бедняжка сама не понимала, что говорит.
— Да или нет?
— Да, да! Но ты должен дать мне один месяц и один день.
— Месяц, день и час!
— И должен обещать мне, что все это время не прикоснешься к нежному мясцу мальчишек и девчонок, не пригубишь свежей крови юношей и девушек и вообще не прикоснешься к мясу.
— Обещаю.
— Мальчишек и девчонок, юношей и девушек
ты будешь приносить сюда, и... и в день свадьбы мы устроим пир.
— Ах! Славно! Ах, как славно!
Людоед — огромный, безобразный, волосатый, — выражая свою радость, делал всем телом такие странные движения, что кума Муравьиха не могла удержаться от смеха.
Но близился рассвет, и в страхе перед солнцем он поспешил убраться...
— Слышали, кума Муравьиха, какой вой стоял
ночью?
— Ничего не слышала, я крепко сплю.
— А что муженек, кума Муравьиха?
— Сперва мне надобно помолодеть.
— Все шутите, несмотря на беды!
В общем, ничего нельзя было понять у этой кумы Муравьихи. Чего только не отдали б соседки, лишь бы разгадать ее тайну! Стареет — время властно и над ней, — а собирается помолодеть!
И вот в очередную ночь — ауиии! ауиии! — явился людоед с тремя мальчишками, тремя девчонками, юношей и девушкой.
— Откармливай их хорошенько молоком и рисом, через месяц будут — пальчики оближешь.
— Я забыла главное: на свадьбу ты мне должен подарить серебряную прялку и золотое веретено, да золотой игольник, иглу из серебра, да серебряный ткацкий станок и золотой челнок.
— Это я мигом!
И в мгновенье ока — ауиии! ауиии! — он принес все, о чем она просила.
Днем соседки с изумлением увидели, что ку- с ма Муравьиха, как прежде, прядет у ворот '
дворца.
— Чудо что за прялка! Чудо что за веретено!
— Так, соседушки, безделицы! А они опять:
— Игольник — загляденье! Экий чудный челночок!
— Так, соседушки, безделицы!
— У вас в доме гости? Шумят, смеются...
— Кто хочет славного мальчишку или девочку — могу вам подарить.
— Кому нужны лишние рты? Все шутите, кума Муравьиха...
Как! Она детей к тому же дарит? Час от часу не легче! Чего только не отдали б они, чтобы найти разгадку ее тайны!
Наутро кума Муравьиха пряла у ворот и пела:
— Веретено, крутись, скачи...
Собралась вокруг нее детвора, глядят на чудную серебряную прялку, на прекрасное золотое веретено, разинув рты от восхищения.
— Расскажите сказку, кума Муравьиха!
— Будете тихо сидеть — расскажу.
— Тише воды, ниже травы, кума Муравьиха!
— Ну что ж... Жила-была однажды королевна — тщеславная, чванливая, непослушная, ревнивая, злая — бабушкино горе. И ничего-то не желала делать.
— Руки портить неохота!
— Не исправишься — придет людоед и проглотит тебя.
— Пусть приходит, когда вырасту, я стану его женой!
Бабушка была волшебницей — правда, доброй. Зельями и ворожбой она преобразила внучку так, чтобы людоед не смог ее узнать. А людоед, проведав, что болтала ветреница, рад-радехонек
жениться на прекрасной королевне, искал ее повсюду.
— И все?
— На сегодня все.
На следующее утро кума Муравьиха сидела у ворот и шила:
— Нитка-ниточка... —
и снова дети собрались вокруг и, разинув рты от восхищения, глядели на прекрасный золотой наперсток и на иглу из серебра.
— Вы не досказали сказку, кума Муравьиха.
— Тихо будете сидеть — продолжу.
— Тише воды, ниже травы, кума Муравьиха.
— Ну что ж... На чем мы, стало быть, остановились? Ах, да! На том, что людоед, рад-радехонек жениться на прекрасной королевне, искал ее повсюду и не находил. Бабушка решила наказать плохую внучку, сделать так, чтоб та исправилась. Превратив ее в старушку, отправила в далекие края, где никто ее не знал, льстя себя надеждой, что людоед ее там не найдет. И поскольку до конца заслуженного наказания оставались считанные месяцы, бабушка ей приготовила изумительный подарок...
— Какой же, кума Муравьиха?
— Это я скажу вам в следующий раз. Наутро кума Муравьиха сидела в воротах у
чедесного серебряного ткацкого станка с дивным челноком из золота и ткала:
— Челночок, летай, летай... —
само собою, снова в окружении детей, раскрывших рты от восхищения серебряным станочком и золотым челноком.
— А чем кончилась сказка, кума Муравьиха?
— Конца у моей сказки нет. Итак... На чем лее мы остановились? Ах, да! На изумительном подарке бабушки. По нему-то людоед королевну и узнал... И, возможно, ей придется выйти за него замуж...
— Нет! Нет! Пусть не выходит, кума Муравьиха!
— Но сказку изменить нельзя. Дети — в слезы, голосят:
— Нет! Нет! Пусть не выходит за него, кума Муравьиха!
Дети плачут и кричат, а мамы их смеются:
— Пусть будет, как они хотят, кума Муравьиха!
— Сказку изменить нельзя. Но если вы любите меня, охраняйте ночами мой дворец... и как услышите, что приближается... страшный ветер — ауиии! ауиии! — возьмитесь за руки, встаньте цепочкой от утла до угла и держитесь крепко-крепко... Тогда-то дети останутся довольны: людоед не женится на королевне.
С каждым днем кума Муравьиха делалась все более загадочной, все более непостижимой. Чего только не отдали б соседки, лишь бы узнать, кто же она на самом деле. Старшая из них сказала:
— Могу побиться об заклад, что тщеславная, чванливая, непослушная, ревнивая королевна, бабушкино горе, — она сама и есть.
— Да как лее! Как лее! Старушка, что столько лет не покладала рук с утра до вечера, обходилась хлебом с сыром или с луковкой и простой водой! Не молеет быть! Не может быть!
— Посмотрим!
И ночь за ночью они, бедняжки, взявшись за руки, с полуночи и до рассвета стерегли дворец кумы Муравьихи. И еженощно выл вдали, как
она сказала, страшный ветер. Ауиии! ауиии! — дул он и не смел приблизиться.
Никто не понимал, что значит это «ауиии! ауиии!». Одна только кума Муравьиха слышала не завывание, а слова:
— Верни мне хотя бы мальчишек и девчонок! Уже месяц не ел я человечьего мяса, больше не могу! Верни хотя бы юношу и девушку, целый месяц не пил я человечьей крови, больше не могу, ауиии! Ауиии!
Минул месяц, минул день, оставался час И до того, как он истек, на глазах соседок совершилось чудо. Пребывавшая в хорошем настроении, как прежде, кума Муравьиха, разговаривая с ними, смеясь и их смеша, вдруг стала уменьшаться, съеживаться, покрываться вся морщинами — казалось, ее колеа вот-вот отделится от тела и под ней окажется другое существо. Соседки в ужасе застыли, боясь вмешаться и не в силах закричать, как вдруг одежда и колеа кумы Муравьихи лопнули, и на свет явилась юная красавица — белокурая, голубоглазая, улыбчивая, будто только что очнувшаяся от долгого-предолгого сна. И облику ее, ее манерам были свойственны такая мягкость, доброта и скромность, что невозмолено было заподозрить, будто той тщеславной, спесивой, непослушной, злой, ревнивой королевной — бабушкиным горем, как говорила та старушка, — была именно она и наказание так преобразило ее.
— Так то была она?
Сказка этого не говорит, она здесь обрывается.
Если же охота вам узнать побольше, отправляйтесь в те края, где кума Муравьиха построила себе великолепный дворец, от которого, возможно, что-то и осталось, если только ветер, тогда принесший камни, известь и воду, за столько
времени не смел его с лица земли. Но, быть может, ваше путешествие окажется напрасным... К тому же, дети, быть не в меру любопытными негоже.
Путь долог, сказ о нем — короткий...
И дальше слушайте в охотку.

Уважаемый читатель, мы заметили, что Вы зашли как гость. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо зайти на сайт под своим именем.