Спокойной ночи, Маленький Водяной!

Дни проходили, всё старше становился год. Листва на деревьях облетела, они стояли голые, без конца лил дождь, друзья Маленького Водяного приходили к пруду всё реже. Да и приходили они теперь в плащах и тёплой одежде.
Всё чаще Маленький Водяной напрасно поджидал их, сидя на старой иве.
В одно прекрасное утро наверху опять засветило солнце.
Маленький Водяной заметил это, выглянув в окно. Вода в пруду опять стала светлой и прозрачной, как этого давно уже не было.
«Сегодня мои друзья непременно придут!» – подумал Маленький Водяной. И он заранее обрадовался предстоящей встрече.

Снова лунный свет.

Маленькое Привидение летело домой над крышами спящего города. Оно пролетело над городской башней, над базаром, а потом над стенами замка.
– До свидания, дорогие жители Ойленберга! – шептало оно. – Я наделало вам много хлопот. Но теперь вы наконец избавились от меня. А это самое главное. Во всяком случае, я больше никогда не прилечу в город. Отныне и во веки веков я останусь там, где родилось.
Ничто не заставит меня снова покинуть замок, даже мое собственное любопытство!
Маленькое Привидение трижды пролетело над стенами замка, над башней и куполом главного зала. Все в замке было таким же, как раньше, хотя Маленькому Привидению показалось, что оно не видело родных мест вечность. «Может быть, пойти и засвидетельствовать мое почтение генералу Торстенсону? – подумало оно.

Про то как Яванову банду десантну чертяка один разжалованный у себя принимал.

Только вот же закавыка ещё сделалась: а как на энтом ковре лететь-то? Сам-то коврище по площади немалый был, широкий; уселись десантники наши на него – а толку! Не летит колдовское изделие, и всё.
–Может, чего сказать надобно: слово там какое-нибудь, заклинание?
–Али подумать?
–А может, дёрнуть надо за что-нибудь?..
Разные такие догадки в порядочном весьма достатке на капитана Явана посыпались. Подумал, подумал он малость, да и решился. Как словно осенило его.
Сверкнул наш витязь очами боевито и рукою махнул.
–Эх! – гаркнул он молодцевато. – Где наша не пропадала! Поехали!!!
И, гляди ты – начали они плавненько эдак вверх подниматься, да… в тот же миг с глаз долой и пропали! Невидимыми вроде как стали. Сами-то они сию метаморфозию в толк не взяли, не сознали её бо, а зато со стороны ежели глядеть, так прямо сгинули они во мгновение ока. Во, значит, кака с ними уявилася-то морока!

Слово Кота-Рыболова.

- Вот что, моя удочка, мне и решать, что с ней делать, - наконец, подал голос тот, из-за которого заварилась вся эта если не каша, то уха.- Дарю я волшебную удочку Киске Белолапке и ее семерым котятам.
- Мур-до, Мур-ре, Мур-ми, Мур-фа, Мур-соль, Мур-ля и Мур-си, - один за другим представились котята собравшемуся обществу. Серые в полоску звались Мур-соль и Мур-си.

Синий «Москвич» находился во дворе красного девятиэтажного дома. Сосредоточенно закусив губу и прищурив правый глаз, Порось занимался восстановлением своего облика, пытаясь поймать свое изображение в зеркале заднего вида. Сделал последний стежок, оборвал нитку, повернул зеркало. Левое ухо было пришито крупными стежками, правда, немного криво. Бес потрогал его, оттянул:
- Пойдёт! - удовлетворённо протянул он.
В машину сел Хрыщ.
- Девка дома, - сообщил он. – Ну-ка, - подёргал ухо подельника. – Как родное.
- Хрыщ, оно и есть родное, - поправил двоюродный брат.
- По-моему, у тебя оно было немного другой формы, - произнёс Хрыщ, вглядываясь в ухо. – Ты где его подобрал?
- На асфальте возле банка, - пожал плечами Пороська. – Там, где мы убивали.

По следам слёз, кажущихся бриллиантами.

Безутешный Гвоздик побежал по всему городу искать Перлину. Его желание найти её было так велико, что второпях на своём пути он опрокидывал автобусы, деревья и прохожих.
— Перлина, вернись! — звал он. — Где ты? Не покидай меня!.. Прости меня!..
При каждом ударе золотого сердца Гвоздик чувствовал, как в нём растут стыд и угрызения совести. Он расспрашивал о Перлине прохожих, полицейских, искал её следы на земле, нюхал воздух. Но куда там! С его железным носом он не почувствовал бы даже запаха лука.
На помощь механическому мальчику пришли как раз те самые мальчишки, с которыми он поссорился, когда вернулся домой. Увидев опечаленного Гвоздика, дети забыли свои обиды, и один из них сказал:
— Ты ищешь плачущую девочку? Я видел её, она пошла вон туда…

Инспектор Дальновидный не видит дальше своего носа.

Вырвавшись от бандитов, Гвоздик вернулся в цирк и по-прежнему занял место укротителя. Мустаккио так и не удалось явиться перед публикой в роли укротителя.
Однако Мустаккио не хотел сдаваться. Как и все злые люди, он был упрям. Глядя на Гвоздика, который под несмолкаемые аплодисменты зрителей выступал на арене, бывший укротитель, снова одетый в скромный костюм униформиста, потрясал кулаками:
— Или он, или я! Я уничтожу его раз и навсегда! А если не добьюсь своего, пусть мне отрежут усы! — Ужасная угроза.
Ведь Мустаккио дорожил своими усами больше, чем самой жизнью. Оп-ля, которая стояла рядом с ним и слышала эти слова, задрожала от страха. Она была не то чтобы злой, а скорее капризной, и теперь раскаивалась в том, что причинила Гвоздику столько горя.

В пещере.

Мальвина и Пьеро сидели на сырой теплой кочке в камышах. Сверху их прикрывала паутиновая сеть, замусоренная стрекозиными крыльями и высосанными комарами.
Маленькие голубые птички, перелетая с камышины на камышину, с веселым изумлением поглядывали на горько плачущую девочку.
Издалека доносились отчаянные вопли и визг, — это Артемон и Буратино, очевидно, дорого продавали свою жизнь.
— Боюсь, боюсь! — повторяла Мальвина и листочком лопуха в отчаянии закрывала мокрое лицо.
Пьеро пытался утешать ее стихами:

Чрез последнюю преграду – в непонятный Пеклоград...


Огляделись лазутчики наши окрест со вниманием – да-а! – тут вам не ерунда... Это было, по всему видно, и впрямь-то сооружение старинное, как бы лабиринт заброшенный. Сводчатый широкий туннель, сложенный из громадных камней, вёл куда-то в тёмную даль. А кругом-то сушь да пыль, да всякие по закоулкам мраки. Бр-р-р! И такая стояла там тишина, что даже была слышна она.
–Нам... э-э-э... вроде туда, господа... – сдавленно просипел чёртик и, озираясь, вперёд потопал. – И давненько же я здесь не бывал-то – с самого детства, можно сказать...
Пошли они, тож потопали, а через недолгое времечко коридор, по которому они двигались, раздвоился, растроился, расчетверился, расширился, сузился, и вскоре из всех этих ходов-вариантов такая путаница завязалася, что мама не горюй. Кривулка в один было проход сунулся – назад вернулся, в другой потом завернул – опять всю ватагу к прежнему месту вернул. И снова нырнул куда-то, проводник неудатый...

Уха по праздникам.

Прошел день, другой, третий, и Кот-Рыболов затосковал. Пруд в Королевском парке стал ему блюдцем мелким казаться, да и что это за улов –форель да форель. Никакого навару! То ли дело у моря, из каких только чудищ морских там похлебка не стряпалась! От тоски Кот-Рыболов даже забыл о своих придворных обязанностях, и в тот день король остался без ухи. А вечером вышел в парк погулять. Видит Кот-Рыболов сидит пригорюнился, лапы на удочку сложил.
Король сел возле него и спрашивает:
- Что ты, серый кот невесел, что головушку повесил?
Вздохнул Кот-Рыболов:

Антиквар Соломон стоял посреди кабинета и, мурлыкая под нос заунывную мелодию, продавал старинные часы маленькому толстому покупателю с заплывшими глазками и тройным подбородком, одетому в чёрный кожаный плащ.
Всех важных посетителей Соломон предпочитал принимать исключительно в своем кабинете. А важными дядя Соломон считал всех, кто появлялся в его лавке и имел какие-никакие средства. Стоило посетителю проявить чуть более пристальный интерес к какому-нибудь экспонату и пройти негласную проверку Соломона на платежеспособность, как он тут же оказывался в кабинете антиквара. И тут начиналось волшебство…
- Ведь это первая четверть девятнадцатого века, - говорил антиквар, стоя у стены и держа в руках часы. – Принадлежали семье поэта Жуковского, воспитателя Александра второго.

Гвоздик, скрываясь от Дальновидного, заболевает. Перлина старается вылечить своего друга и тоже сильно заболевает.

Как мы уже сказали, неся Перлину на плечах, Гвоздик шагал по грудь в воде. Он прошёл несколько километров по акведуку и когда, наконец, выбрался из него через железный люк, то был уже далеко за пределами города, среди полей. Поблизости лежала деревня, где вместо домов стояли какие-то странные лачужки.
— Пойдём туда, — сказала Перлина, беспокоясь за своего друга. — Там я найду тряпки, чтобы протереть тебя, и масло, чтобы смазать тебя… иначе ты заржавеешь!
Лачужки, построенные из картона, жестянок и тростника, держались каким-то чудом; чтобы ветер не повалил стен, жители привязали их верёвками к деревянным колышкам.

Несмотря ни на что, Буратино решает выведать у Карабаса Барабаса тайну золотого ключика.

Карабас Барабас и Дуремар медленно прошли мимо пещеры.
Во время боя на равнине продавец лечебных пиявок в страхе сидел за кустом. Когда все кончилось, он подождал, покуда Артемон и Буратино не скроются в густой траве, и тогда только с большими трудностями отодрал от ствола итальянской сосны бороду Карабаса Барабаса.
— Ну и отделал же вас мальчишка! — сказал Дуремар. — Придется вам приставить к затылку две дюжины самых лучших пиявок...
Карабас Барабас заревел:
— Сто тысяч чертей! Живо в погоню за негодяями!..

Как Яваха на турнире жениховский ранг добыл.

Впереди, между зданиями несколько измельчавшими, но блеску отнюдь не потерявшими, показалася большущая квадратной формы площадь. Яван, Бравыр и вся честная компания на ту сторону середь народного скопища пробралися и видят такую вот картину знатную, для себя весьма приятную: вокруг площадки с песком, специально видно для боёв приготовленной, видимо-невидимо разношёрстной публики собралось. Черти и чертовки на табуретках кучно сидели, шумно зело галдели и зрелища нетерпеливо дожидалися. А на самой площадке и возле неё большая гурьба здоровенных сгрудилась бугаёв, не иначе как бойцов, бравых видом и рослых молодцов.
–Ну и женихов понаехало! – возмутился громко Бравыр. – Ишь, бездельники, понапёрли! Хэт! Как прямо мухи на мёд. Да что ни харя – то конченный урод!..
Подойдя ещё поближе и распихав зевак, сплошной стеной вокруг площадки стоявших, они наконец к месту сборному пробились и на площадке той очутились.

На следующее утро после ухода вора монахи собрались в церкви. Они молча стояли посреди храма, вперив взгляды в иконостас. Из царских врат вышел настоятель, с грустным лицом, и спросил:
- Все собрались?
- Почти! - откликнулся монах, заросший до самых ушей бородой. Тот самый, который давеча доказывал Сидоркину, что в монастыре секретов нет. – Брат Антоний на дежурстве возле ворот, брат Дормидонт сидит в туалете уже полтора часа, а брат Трифон принимает роды у Пеструшки…
- Хорошо, у них уважительные причины…
Игумен спустился по двум ступенькам, остановился возле амвона и проникновенно произнёс: