Жил-был мальчик. Никого и ничего-то у него не было, кроме самой обыкновенной фасолины. Есть ему было нечего, поговорить не с кем. И вот однажды взял он фасолину и пошел куда глаза глядят. Шел-шел и видит-стоит у реки дом. Зашел мальчик в него, а там сидит на нарах старушка и шьет халат. Мальчик достал фасолину, протянул ее старушке и говорит:
– Бабушка, спрячь эту фасолину, да подальше положи, чтобы мышь не могла ее достать: ведь фасолина не простая.
А у старушки под замком в железном сундуке сидела мышь. Взяла старушка от мальчика фасолину и положила на главный столб жилища, а сама легла спать.
В полночь мальчик встал, взял со столба фасолину и, тихо приподняв крышку, бросил ее в ящик. Мышка проглотила ее, даже мальчик не заметил этого.

Давным-давно жили в тайге две сестры. Старшая сестра собралась за ягодами и говорит младшей:
– Разведи костер в Юрте, а то Кугомни придет.
Сказала и ушла.
А младшая сестра набрала ракушек на речке, сидит и играет. Совсем забыла про Кугомни и про костер.
А Кугомни ходит по тайге да юрты ищет, в которых костра нет. Боится Кугомни огня и дыма: от огня на нем шерсть горит, а от дыма глаза лопаются. А питается Кугомни кровью; когда сыт бывает, только языки вырывает и в запас откладывает. Зубы у него большие, желтые, язык острый, как шило, на лице шерсть черная, а на руках когти медвежьи. Идет он по тайге и нюхает воздух. Видит Кугомни – юрта стоит, в юрте костра нет. Заходит он в юрту, в юрте младшая сестра ракушками играет.

Это было очень давно. Так давно, что старые вороны не помнят, когда это было. А вороны долго живут на свете. Может быть, двести, а может быть, и триста лет.
В лесном распадке около быстрой горной реки поселилась старая сова. Откуда она взялась? Когда прилетела в эти места? Никто не занл. Да изнать никому не хотелось: живет сова, ну и пусть себе живет...
Сова была нарядная, в пышном оперении. Хотя нигде на ней ни зеленого, ни синего, ни красного пятнышка не было, она была очень хороша. Белые и дычато-серые перья лепились перышко к перышку так густо, что, когда сова взлетала, расправив свои крылья, бесшумная такая и легкая, она была похожа на большой клубок дыма.
Глаза у нее были круглые, желтые, клюв загнут книзу, а когти кривые и цепкие.

Это еще тогда было, когда удэ, на камень глядя, каменного человека видел; на медведя глядя, думал – таежного человека видит; на рыбу глядя, думал – водяного человека видит; на дерево глядя, думал – древесного человека видит. Тогда с людьми всякие вещи случались, каких теперь не бывает. Жили два брата – Соломдига и Индига, в верховьях реки Коппи жили.
Умер у них отец. Перед смертью наказал:
– Друг за друга держитесь. Одному плохо станет – пусть другой поможет. В одну сторону оба глядите. Вот как сказал – делайте!
Умер отец. Братья белую тесьму в косы вплели. Положили отца в гроб. Гроб ногами на восток поставили, чтобы и после смерти отец восход солнца видел. Семь дней отцу пищу носили, душу его кормили.
Потом на охоту пошли.

Раныпе удэгейцев много было. От стойбища до стойбища ребятишки камнем докидывали. От Коппи-реки до Хади-залива по морскому берегу, вдоль всех горных речек по Сихотэ-Алин-ским горам удэ жили. Дым от их очагов тучей к небу поднимался. Белые лебеди пока над стойбищами летели от того дыма черными становились. Жили тогда на Хунгари два брата – Канда и Егда... Отец у них простой человек был. А братья – не знаю в кого уродились: выросли такие, какими с тех пор люди не родятся. Ростом с лиственницу о семидесяти кольцах. Сильные были – где проходили они, там на земле глубокие ямы оставались. Когда Канда с Егдой на лыжах бежали, перелетную птицу обгоняли. Не было среди их сородичей таких охотников, как Канда с Егдой. Они медведей за добычу не считали, руками давили. На ходу тигра ловили. Барса за хвост ловили...
Больше всего любили братья соболиную охоту.

Жил один человек по имени Гээнтэй. Имел он жену. Жена его была беременна. Однажды он сказал жене:
– Пойду-ка я посмотреть на Сэлэмэгэ, питающегося, как говорят, железом. А жена и говорит:
– Ну, если мы так будем жить, нам до того места, где Сэлэмэгэ живет, не дойти, по дороге погибнем.
– Пойду! Я, Гээнтэй, что за человек такой, чтобы мне не дойти. Пойду и дойду! – говорит. Жена говорит:
– Ну, если ты все же хочешь идти к Сэлэмэгэ, приготовь дров. За день семь поленниц поставь.
Только шесть поленниц поставил Гээнтэй, жена и говорит:
– Как же ты пойдешь, если у тебя так вот получается? Брось, не ходи. Как же ты пойдешь, если ты такой слабый?
– Пока не схожу – не успокоюсь. Пойду! – говорит муж. – Сделай мне унты.

Давно тигр жил в тайге. Думал тигр: Сильнее меня нет никого на свете. Я самый сильный . Так ходил-ходил, всех зверей пугал, кругом все его боялись.
Один раз, поймав добычу, тигр наелся и лег отдыхать под деревом. Слышит, кто-то зовет его. На ветке сидела птица Куа. Она говорит ему:
– Ты и в самом деле думаешь, что самый сильный? Сильнее тебя есть!
Тигр сразу вскочил на ноги, вверх поглядел.
– Кто сильнее меня? Говори! Птица говорит:
– Человек сильнее тебя, вот кто!
Так сказала и улетела.

Жили старик со старухой. Плохо они жили: старик стал слабым, на охоте бывал, редко. Был у них сын Нядыга. Мальчик рос очень быстро, быстрее, чем маньчжурский орех. Вырос он и стал просить у родителей лыжи, копье и лук. Старик говорит старухе:
– Найди мои лыжи и лук, отдай сыну.
Сам-то он слабый был, не ходил совсем. Нашла все это старуха и отдала сыну. Встал Нядыга на лы-жи, погнулись лыжи.
– Не по мне эти лыжи, – говорит Нядыга. Натянул он лук, не выдержала тетива – порвалась. Срубил тогда Нядыга большое ореховое дерево, вытесал из него лыжи, семь шагов в длину, приклеил им снизу шкуру сохатого, а из амурской сирени согнул себе лук длиной в две руки и пошел на охоту...