Богатырь с кедровой речки

Жили в одном стойбище охотники. На берегу таежной реки в зарослях леса поставили несколько юрт и жили.
Как-то раз к ним из-за перевала явился еще один охотник Тибеула. Он с морского побережья пришел. Не молодой и не старый, так себе, средних лет человек, сам собой невидный, но шустрый и удачливый, с одного места на другое летал, как стриж, нигде не задерживался. Имя такое ему дали не зря... Тибеу – это ведь стриж. Пришел он невесту искать.
Ну вот... Был он сам-то маленький ростом, на коротких ногах и ходил вприпрыжку, а жену взял себе молодую, красивую. По древним лесным законам девушку не спрашивали, нравится ли ей тот, за кого она замуж выходит, любит ли она его. Если и не любит, все равно отдавали. Родители жениха и невесты договаривались между собой заранее; парень еще с игрушечной острогой на речку бегал, а у него уже невеста была, где-то там в люльке качалась... За нее потом, когда она подрастет, отец потребует от жениха новый котел, соболиные шкурки, разный мех и деньги – тоже. Вот такой дикий закон был!
Тибеула первый раз так и женился, сколько-то лет кочевал с женой по тихим рекам, потом на морское побережье подался и там овдовел. Детей у них не было. А на охоте ему везло. И решил он снова жениться. Выменял у купцов на пушнину железный котел, набрал товару всякого, так что не с: пустыми руками пришел к своим сородичам на таежную речку. Тут он и увидел красивую девушку Летигу и отдал за нее большой выкуп.
Но в стойбище жить ему не хотелось. Куда бы он ни собрался, люди спрашивают: зачем и надолго ли? Откуда бы ни пришел, интересно им, где был? Люди кругом, везде люди! Мясо принес из тайги – знают. Рыбу поймал – тоже знают. С женой поругался – ничего не скроешь от них... И еще стал он замечать, что на Летигу молодые охотники заглядываются. Где она пройдет, там парни громче петь начинают. Заговорит она, все умолкнут и смотрят, какие у нее круглые ямочки на щеках, а она глаза свои прячет под длинными ресницами... Красивая была Летига. Все это знали. Про него же говорили так: Вон канда-мафа идет . Это старый муж значит. Хотя он и не старик вовсе. Но для нее он был, конечно, канда-мафа ... Так его и прозвали в стойбище.
Тибеула сердился. Но ничего не поделаешь, вот только надо бы от беды уберечься , – думал он и не велел жене ходить без него на берег. Боялся: вдруг какой-нибудь ловкий парень уговорит Летигу бежать с ним? Бывали такие случаи, бывали...
– Послушай, жена, – сказал он как-то вечером, когда они с Летигой сидели в своем летнем балагане, ужинали. – Думал я, думал и решил вот что: давай уйдем от людей подальше, на другую речку, там жить будем. Никто нам не помешает.
Жена не стала перечить, как муж говорит, так и надо делать – этому ее старшие учили. Согласилась она, хотя украдкой вытерла слезы: жаль было расставаться с матерью, со старенькой бабушкой и отцом. Надо бы сказать им! Но Канда-мафа не велел.
– Утром простимся, я знаю, они будут отговаривать...
Утром, чуть свет, пока в стойбище все спали, Канда-мафа и его жена попрощались со своей родней и стали собираться в дорогу: сложили на лодку медвежьи и кабаньи шкуры, копье, берестяные чу-машки, одежду – все, что у них было, взяли своих собак и уплыли вниз по реке.
Долго они плыли, целый день. Из одной речки вода понесла их в другую. Только один раз остановились на косе, развели костер, пообедали кое-как и опять поплыли. Канда-мафа повеселел, изо всей силы стал грести веслом. А Летига думает: Где же он остановится? Так далеко уплыли... Солнце уже низко висело над лесом, когда он выбрал место и пристал к берегу. Там росли большие кедры, за ними гора стояла, а за той горой еще другие горы синели далеко-далеко...
Летига со страхом смотрела на мужа: – Куда ты меня привез? Это медвежьи реки... – сказала она.
Вот тут и стали они жить вдвоем. Через какое-то время Канда-мафа поставил юрту, потом амбарчик на четырех пнях. Живут без людей, никого не видят. Он рыбу ловит, охотится поблизости, она суп-закту варит, одежду из рыбьей кожи шьет.
Зимой, как только река покрылась льдом, Канда-мафа собрался на охоту. Собаки, запряженные в нарты, помчали его к синим горам.
Летига осталась одна. Кроме черных ворон, летавших у берега, никого не видела. Медленно время тянулось. За зиму к юрте никто не проложил ни одной тропинки, а нартовый след на реке давно замело снегом. Много раз в тайге поднималась и шумела метель. После нее Летига с трудом отворяла двери юрты.
Но вот как-то раз вышла она из своего темного жилья и чуть не ослепла от солнца – такое оно было яркое! Ледяные сосульки на верхних перекладинах юрты растаяли, капает с них вода: кап! кап! Деревья в лесу тоже отряхнулись от снега, сугробы стали рыхлыми. Вот-вот наступит весна.
Вспомнила Летига свое стойбище и заплакала. Были бы у нее крылья, улетела бы туда, чтобы взглянуть на мать, жива ли она? Может, скучает по ней тоже?
Идет Летига с дровами, а белочка глядит на нее из-за кедрового ствола:
– Ты чего плачешь? – спрашивает.
– Скучно мне, – говорит Летига, – у меня мать на другой реке живет, о ней все думаю...
– Не плачь! Сама скоро будешь матерью... Хотела Летига спросить у белки, долго ли ждатьей, но белка схватила кедровую шишку и убежала.
Через несколько дней вернулся из тайги Канда-мафа. Полную нарту мяса привез; устал он, и собаки тоже устали, еле-еле дотащились с грузом, пришлось самому подпрягаться.
Летига помогла разгрузить ему нарты, потом стала еду готовить, наварила кабаньего мяса. Пока они ужинали, Канда-мафа все рассказывал жене, как он охотился, где был, что видел... Только про убитого медведя не сказал: вечером про медведей не рассказывают, а то в другой раз на охоте не повезет...
Летига слушала и молчала. Потом говорит:
– Знаешь что? У нас ребенок будет... Канда-мафа обрадовался.
– Это новость хорошая! – сказал он. – Давно хочу, чтобы дети были. Вот если бы сын появился! Мне помощник нужен...
С тех пор стали они ждать, когда у них семья прибавится. Весна уже наступила... Столько цветов кругом! Птицы по голосам ищут друг друга, поют. Им весело. А время идет...
Канда-мафа целыми днями по реке на оморочке плавает, рыбу бьет острогой – то ленка добудет, то тайменя. Тащит домой. Летига у костра суетится, суп-закту варит, талу готовит. Если другой работы нет, сидит на чурбаке около юрты, рубаху-мокчо для мужа вышивает.
Подошло время ей на промысел идти ... На промысел! Это ведь только так говорится... На самом же деле она должна была ребенка в лесу родить. Там для нее Канда-мафа специальный шалаш из прутьев сделал, берестой его накрыл, елового лапника туда натаскал. Вот как!
Летига взяла с собой кабанью шкуру, старенький халат и отправилась в лес. Идет и плачет:
– Если бы мать моя знала, она бы мне черемуховую лепешку принесла. Если бы со мной бабушка была, она бы меня водой напоила...
Канда-мафа, услышав это, крикнул ей вдогонку:
– Радуйся, что сейчас лето, а не зима! Плохо, когда зимой дети рождаются. Сейчас тепло, не замерзнешь...
Как это все было, никто не знал и не видал, только Летига знала. Родился у нее сын. А через десять дней она пришла в юрту и ребенка на руках принесла. Едва донесла его, такой он тяжелый был.
Отец сделал для него люльку, "но люлька оказалась тесной, пришлось делать другую.
– Ну вот и помощник будет у меня, – приговаривал Канда-мафа, разглядывая сына. – О, да он уже громко смеется! Такой маленький, а хохочет во весь голос?
Удивился и вышел из юрты.
Стал расти парнишечка быстрее, чем река в наводнение прибывает. Пока отец новую острогу сделал, у. сына , первые зубы прорезались. Мать тоже удивилась: так скоро?
Прошло сколько-то дней, и вот однажды среди ночи ребенок заплакал:
– Тианг, тианг, тианг... Анямэ, абуга! (Мать, отец – так называет их).
Мать испугалась, будит отца:
– Ты слышишь, го-го-го! Наш бата (мальчик) словами плачет? Хо!
Канда-мафа очнулся и сел на постели, не знает, радоваться или нет? Может, это беда пришла? Парнишка-то не такой, как все. У кого совета попросить? Был бы шаман близко, позвали бы его, но шамана нет.
– Ладно, пусть плачет словами! Значит, так надо, – говорит Канда-мафа. – Посмотрим, что дальше будет...
– Зря ты меня от людей далеко увез. – Летига стала ругать мужа, упрекает его и корит: – Из-за тебя живем без людей, ни кого не видим. Разве можно так жить?
Канда-мафа оправдывается:
– Люди часто мешают друг другу. Если в тесноте, близко от них жить, всем-то охотиться негде будет, наголодаемся, болезни пойдут. Там, где людей много, хорошей жизни не бывает...
Летига вздохнула и говорит:
– Нет! У нас в стойбище один другому всегда помогал, я знаю... Ты неправду говоришь.
Они спорят между собой, а бата слушает...
На другой день у него еще больше зубов стало, и сам он подрос, едва в люльке помещается.
Перед ходом кеты Канда-мафа к рыбалке готовился. Пока он лодку починял, а Летига у реки посуду чистила, сын их сломал люльку, выбрался из нее и на своих ногах подошел к ним.
– Я уже выспался, – говорит. – Давайте мне рубашку-мокчо!
Канда-мафа от удивления рот разинул:
– Тембе-бе-бе! Жена! Ты видишь, что делается! Бата одежду просит, на своих ногах идет!
Летига бросила чистить посуду, смотрит на сына и глазам своим не верит.
Сшила ему рубашечку-мокчо и легкие улы из лосиной кожи. Через несколько дней и одежда, и обувь – все стало ему тесным. Опять надо шить...
К тому времени, как снег выпал, бата уже головой верхние бревна юрты доставал. Зима тянулась долго, а парень рос быстро.
Один раз взял отцовский топор, пошел в лес, нарубил много дров и принес.
– Я не маленький! Давайте, – говорит, – мне халат потеплее, штаны, как у отца, шапочку с беличьим хвостиком на макушке... Давайте лук и стрелы. На охоту пойду!
Отец и мать удивлялись, глядя на него. Потом Канда-мафа велел жене принести все, что сын просит.
Летига развела руками:
– Где возьму? Шить не из чего, материи ни одного кусочка нет, даже на заплатки...
Подумал Канда-мафа, подумал, стукнул себя по лбу и говорит:
– Тембе-бе-бе-бе! Когда я тебя в жены брал, у меня был хороший вышитый халат. Ты помнишь. Была и шапочка-богдо с беличьим хвостиком на макушке, головное покрывало все в узорах опускалось на плечи. Где это все? Наверно, в амбаре? Принеси-ка и отдай сыну.
Жена быстрее мышки сбегала в амбар, несет оттуда одежду, лук и стрелы.
– Вот тебе, сынок! А это – лыжи. Возьми!
Нарядился парень и ушел на лыжах сначала вниз по замерзшей Кедровой речке, потом на другую вышел реку и вверх подался. Отец и мать не успели даже вслед ему поглядеть, так он быстро скрылся из виду. Только вихри снега оставил за собой. Бежит парень и поет песню:
Мать обшила мне лыжи сохатиными лапами,
Отец ножом загибал их концы.
До середины большого дерева прыгну,
Выще маленького дерева поднимусь.
Дедушка спросит: Откуда снежная пыль идет?
Бабушка скажет: Наверно, это пурга метет.
Мне на лыжах-то бежать легко,
Побегу далеко-далеко...
Так он бежал долго и, когда оглядывался, видел лишь снежный вихрь позади. Сколько времени прошло, никто не знает. Может, он нигде бы не стал останавливаться, но тут неожиданно перед ним, как из-под земли, в березовом лесу выросла юрта. На берегу замерзшей реки только одна эта юрта и стояла. Сперва не видно было никого, потом из. юрты вышла девушка.
– Ай-я! Вот и снег пошел! – радостным голосом заговорила она и стала спускаться к реке за водой. Но не успела опустить в прорубь ведро, как из снежного вихря вышел парень. Увидев парня, испугалась.
– Кто ты такой? Как тебя зовут? – спрашивает.
– Не знаю, – говорит он, – родители мои не успели мне имя дать, слишком быстро вырос. Они назвали меня просто бата...
– Но ведь такое имя тоже есть. Значит, ты Бата?
– Выходит, так! – Он поправил ханами – сумку со стрелами, висевшую у него на плече, – оглядел девушку с головы до ног и засмеялся. Волосы у нее были не причесаны, халат расстегнут...
Девушка, девушка, иак-иай!
Возьми свое молохи, най-н?.
Зачерпни воды из проруби,
Дай мне напиться...
Она взяла свое молохи (ведро из бересты), зачерпнула воды и, не глядя на парня, протянула ему воду в берестяной чумашке. Но так неловко подала, что одна из торчащих стрел проткнула берестянку, и вода полилась им обоим под ноги. Парень стал смеяться над ней:
Какая ты неловкая, гэлэ, гэлэ! Не сумела подать чумашку мне. Волосы твои растрепаны, ай-ай! Улы на ногах порваны, ай-ай!
Услышав это, девушка обиделась и сказала:
– Ты не очень-то задирайся! Если будешь смеяться надо мной, я позову своих братьев...
– А у тебя есть братья? Где они?
– Близко. Вон там сидят. – Она показала на куст, где сидели глухарь и рябчик.
Бата засмеялся:
– Птицы не могут быть братьями. У человека совсем другие братья. Этих ты поджаришь мне сейчас. Я проголодался, мяса хочу... – Он достал из сумки стрелы, снял с плеча лук и уже тетиву натянул, как вдруг девушка бросилась к нему со слезами:
– Не убивай их, Бата! – стала она просить. – Не трогай! Я тебя и так накормлю. Это в самом деле мои братья, они раньше людьми были, потом их злой орел превратил в птичек. И сестру мою тоже... Идем ко мне в юрту, я тебе все расскажу. Бери ведро...
Бата послушался, набрал из проруби полное ведро воды и пошел следом за девушкой. А глухарь и рябчик перелетели на другой куст, поближе к юрте, смотрят на дверь.
Вот девушка развела огонь, наварила рыбы в котле, сушеного мяса нарезала и все это поставила на скамеечку, стала угощать парня. Он ест, а она крошки подбирает и в берестяную коробочку складывает.
– Куг, куг... – послышалось.
Бата взглянул на дымовое отверстие, а там птица с красными перьями сидит. Он хотел ее вспугнуть и уже руку поднял, но девушка остановила его:
– Не надо! Эта птица кугахи (кукша) – моя сестра. Она есть просит. Такая красивая была и так хорошо умела вышивать всякие узоры на халатах...
Кугахи слетела вниз, сестра подала ей крошки в берестяной посуде, а сама стала рассказывать:
– Раньше мы в верховьях большой реки жили, наша юрта стояла у Тополиной протоки, там много людей было. Потом отец и мать перекочевали сюда на Березовую речку, и тут они умерли в один год-Плохо нам стало без них. Осенью братья немножко кеты поймали, убили сохатого и мяса накоптили. Потом говорят: Надо идти на старое место, к людям ... Сестра не захотела от них отставать и тоже пошла с ними. А мне надо было собак кормить, юрту караулить и все, что есть тут: вот эти шкуры медвежьи, кабаньи, посуду, одежду нашу и припасы. Старший брат сказал: Если там лучше кета ловится, придем за тобой ... Ну, вот... Взяли братья каждый свой лук и стрелы, новые шесты, острогу, а сестра в котомку еды набрала, и поплыли они вверх по реке. Бат у них легкий был, отталкиваются все трое шестами, быстро так уходт, уходят – и нет их... Поднялись они до кривуна, где каменный утес стоит. Им бы надо по левой стороне идти, а они пошли по правой, у самого берега. Только поравнялись с утесом, как услышали сильный грохот, сверху камни на них посыпались. Что такое? Летят камни, прямо бат от них трещит, братья не успевают их выкидывать. А это орел на утесе был, он затаился и оттуда швыряет камни. Потом, когда он распустил крылья и поднялся в воздух, стало видно, какой он большущий, страшно глядеть. Старший брат пустил в него стрелу, она отскочила и упала в воду. Младший брат пустил стрелу, она стукнулась о крыло и тоже в воду упала. Сестра говорит: Стрелы не помогут, орел задумал погубить нас, берите шесты в руки! Сама же стала поворачивать лодку к другому берегу. Орел подлетел к ним совсем близко. Старший брат ударил его шестом, но шест переломился надвое. Младший брат веслом ударил, и весло поломалось. Орел этот разбойник был – беу, он большую силу имел. Потом, когда старший брат взял острогу с железными зубьями, орел зашипел, рассердился и замахал крыльями так, что буря поднялась, ничего не видно стало, брызги летят во все стороны. Сестра и не заметила, как он задел крылом сначала старшего брата, потом младшего. И до нее дотронулся... Только слышала, как он шипел: Вот вам, вот вам! Будете маленькими, безрукими, на человека не похожими, с птицами будете жить и мне подчиняться...
Вот так они и превратились в птичек, а я ничего не знала. Перед вечером вышла на берег, хотела костер развести. Смотрю, бат сверху несет водой. И никого на нем не видать. Вроде бы наш это бат, а пустой... Я быстро отвязала оморочку и плыву, чтобы поймать этот бат. Вижу: сидят на корме глухарь и рябчик, а впереди – красноперая кукша. Сначала она по-своему крикнула: Куг, куг... Потом заговорила человеческим голосом: Это мы, сестра! Злой орел-беу не дал нам пройти за каменный утес. Ты видишь, что он с нами сделал!
А глухарь и рябчик молчат, только подсвистывают ей... Что же делать? Я говорю: зря вы ушли отсюда, не надо было ходить так далеко. Подогнала я к берегу бат, выпорхнули из него глухарь и рябчик и полетели в кусты. А кукша – кугахи – над юртой стала кружиться. Теперь она тоже в лесу, но часто появляется здесь. То погреться прилетит, то поесть. И новости мне рассказывает. Ну, какая это жизнь, ты сам подумай! Так мне жалко их всех... Девушка заплакала, собирает крошки и плачет. – Ты у проруби смеялся надо мной, говорил, что волосы у меня растрепаны, улы порваны... Это я от горя такая стала. Не знаю, что делать...
– Надо убить орла! Я убью его, – сказал Бата и отодвинул еду.
– Его убить не так просто, – возразила девушка. – У него костяные крылья, а клюв железный... Не промахнись!
– Как-нибудь сумею, наверное, – говорит парень. – Я же сын охотника с Кедровой речки. Мой отец Канда-мафа один на медведей ходит. Только вот плохо, что они с матерью далеко от людей ушли, дорогу к ним потеряли. Раньше они тоже на большой речке жили, там у меня дедушка с бабушкой есть, они еще не знают, что я родился. Мне надо найти их... Но это потом. Сперва орла убью...
С этими словами он стал собираться.
– Может, тебе собак дать и нарту? – спрашивает девушка.
– Нет, я на лыжах пойду! – Он опять надел свою шапочку-богдо, подпоясался, меховые унты завязал покрепче. Вот и лук, и сумка, в которой приготовлены стрелы с железными наконечниками.
Бата собирается, а девушка смотрит на него печальными глазами: вдруг орел и его превратит в какую-нибудь птицу?
– Возьми копье моего отца, – говорит она, – я тебе сейчас его достану...
А Кугахи снова взлетела кверху, пристроилась у дымового отверстия и оттуда голос подает:
– Если убьешь орла, вытащи у него самое большое перо и принеси его с собой...
– Зачем оно тебе? – спрашивает парень. Кугахи говорит:
– Это перо поможет нам. Не забудь. Слышишь? Вот Бата взял копье, вышел из юрты, а глухарьи рябчик, следившие за ним, полетели в береговой кустарник, смотрят на него оттуда. Встал он на лыжи и, не оглядываясь, быстро помчался вверх по замерзшей реке. Бежит навстречу солнцу все дальше и дальше...
Долго он шел, но ни птиц, ни зверей, никого не видел на всем пути. Солнце уже садилось, когда впереди показался орлиный утес. Бата прибавил шагу, бежал так, что белая пыль вилась за ним, как дым, иногда он перескакивал через широкие полыньи, от которых валил густой пар... Подойдя к утесу, он никого наверху не увидел, и вокруг было пусто и тихо. Тут он почувствовал, что устал, и как только стемнело, решил отдохнуть.
На берегу стоял тополь с таким широким стволом, что за ним могли бы упрятаться три человека, если бы они сели рядом. Но Бата был один. Расчистил он место для себя, наломал еловых веток, сухой травы нарезал ножом и устроил себе постель. Прислонился к тополю да так и уснул. Всю ночь проспал, даже не ворохнулся...
Утром не успел еще открыть глаза, как услышал чей-то скрипучий голос:
Что это за паршивый охотник тут на еловой постели? Одежда его покрылась инеем, ресницы заиндевели. Куда он собрался? Зачем идет? На лыжах лед и на шапке лед...
Бата поднял голову и увидел большого орла. Орел сидел на вершине тополя, потом спустился пониже, на корявый сук. У него были огромные крылья. Когда он, спускаясь, расправил их, сухая, рыжая трава . зашаталась от ветра, вихрь поднялся. Должно быть, крылья и в самом деле были у орла костяные, а клюв – железный, только под шеей видны перья как перья.
«Вот ты где! – подумал Бата. – Сейчас узнаешь, какой я охотник».
Взял он лук, достал из сумки отцовскую стрелу – абугуни – и с колена прицелился. Если я попаду под шею этой птице, значит, солнце мне долго еще будет светить – так он подумал и пустил стрелу. Но орел отбросил ее железным клювом. Стрела упала на снег, а орел захохотал и поднялся на самую макушку тополя.
Тогда Бата взял другую стрелу, с железным наконечником, и, стоя, пустил стрелу. Она угодила разбойнику под самую шею. Орел встрепенулся, издал протяжный крик и упал на землю...
– Так тебе и надо, – сказал Бата, – теперь на всякий случай еще копьем добавлю...
Взял он копье и, подойдя к орлу близко, ударил его копьем. А стрела все еще торчала под шеей орла. Парень так долго ее вытаскивал, что даже рассердился, рванул изо всей силы на себя и поранил ногу. Кровь так и хлынула ручьем. От боли Бата пошатнулся, но не упал, кое-как подполз к тополю и лег на то место, где ночевал.
Вот как ему не повезло! Целый день пролежал парень под деревом, ночь уже наступила. Тишина кругом, только слышно, как в кустах какие-то птицы пересвистываются, или это воздух так звенит от мороза? Наверно, умру здесь, – думает Бата, – не сумел и самое большое перо вытащить из крыла этого разбойника. Теперь все пропало. Кровь из ноги течет и течет. Как ее остановишь?
Долго лежал Бата под деревом и вдруг слышит, как по сухой траве кто-то подкрадывается к нему, шуршит у самого изголовья. Приподнялся он на локте и увидел крысу.
– Это ты, длиннохвостая? Чего тебе надо? Видишь, как я болею, – сказал Бата. – Хорошо, если бы ты сбегала на Кедровую речку, там живут мои отец и мать. Сказала бы им, что я ранен... Пусть придут за мной...
Крыса обнюхала его и, отбежав в сторонку, пропищала:
– Я ожидаю, когда ты умрешь. Хочу погрызть твои косточки...
Бата со злостью кинул в нее снежком, она испугалась и юркнула в кусты. Опять стало тихо. Лежит парень, смотрит на небо, оно такое синее и спокойное, солнце на нем ярко горит, а Бата не может подняться, сил нет.
Пока он смотрел на небо, из кустов выбежала лиса и остановилась около него, пушистым хвостом помахивает и молчит. Бата не сразу ее увидел, так как был занят своими мыслями, не заметил, как она подошла. Повернулся к ней и стал просить:
– Лисичка! – Ты ведь можешь быть доброй. И ноги у тебя быстрые. Беги к моим родителям на Кедровую речку, скажи им, что я убил злого орла и нечаянно поранил себе ногу. Пусть придут ко мне... Лиса облизнулась и говорит:
– Я жду, когда ты умрешь. Давно уже не ела мяса... Долго ты будешь тут шевелиться?
Страшно стало парню, застонал он и со стоном схватился за копье, но сил не было бросить его в .хитрую и жадную лисицу. Она же, увидев, как он рассердился, трусливо поджала хвост и живо умчалась своей дорогой. .
Солнце пригрело парня, он закрыл глаза и вскоре задремал. Очнулся, когда ворона закаркала:
– Карр, карр!
Покружилась ворона у тополя, поглядела на парня и взгромоздилась на соседнее дерево, опять кричит.
– Послушай, ворона! – сказал Бата. – Чего ты каркаешь надо мной? Лучше слетай к моим отцу и матери, скажи им про мою беду. Я тебя вовек не трону, если останусь жив. Слетай... – упрашивал он черную птицу, но напрасно. Ворона даже засмеялась:
– Вот еще выдумал! Я жду, когда ты умрешь. Хочу глаза твои выклевать...
Бата умолк и больше не. стал говорить с ней, понял, что помощи ждать ему не от кого. А время шло, бока у парня покрылись инеем, он замерз, ду-мад, что вот-вот наступит конец... И вдруг услышал знакомый голос:
– Куг, куг!..
Откуда и силы взялись у него. Бата поднял голову, обрадовался, даже глазам своим не поверил, спрашивает:
– Кугахи? Это ты? Спускайся ко мне скорее, Кугахи, я умираю.
Кукша спустилась с ветки и села рядом, у самого изголовья, выслушала все, что говорил ей парень.
– Я убил орла. Он лежит вон там, видишь? Но злые духи наказали меня. Если бы отец и мать знали об этом! Слетай к ним, Кугахи...
– А ты перо у орла вытащил? – спросила кукша.
– Нет. Я не успел... так получилось.
– Мои братья – глухарь и рябчик следили за тобой. Они только сказать ничего не умеют, но когда прилетели к нам, мы с сестрой поняли, что ты в беду попал. Вот я и поспешила к тебе... Не горюй, – сказала Кугахи. – Я сейчас же унесу твои слова отцу и матери. Только не давай себя в обиду, пока я летаю. Съешь вот эти зернышки ягод. Это сестра тебе прислала. От них кровь перестает идти. Ешь!
Бата взял зернышки ягод и стал их жевать, а Кугахи полетела на Кедровую речку...
Канда-мафа и его жена считали своего сына погибшим; с тех пор, как он оставил их юрту, много дней прошло, но сын не возвращался.
– Если бы люди были близко, кто-нибудь нашел бы его в тайге и помог бы ему, – говорила мать со слезами. – Это все ты виноват, ты! – упрекала она мужа. – Тебе ведь хотелось жить без людей.
Вот и потеряли мы сына. Где его искать? Кто нам поможет?
Каждый день она говорила ему такие слова и все плакала.
– Парень-то наш не такой, как все, – возражал ей Канда-мафа, – он – богатырь! Ничего с ним не случится. Придет!
Так Канда-мафа успокаивал жену, а сам думал: Тайга большая, может, заблудился парень? Если не придет сегодня, завтра пойду искать... Только как его найти? Следы замело снегом, от лыжни уже ничего не осталось. Скоро весна...
– Может, он в полынью провалился? Или медведь на него напал? А может, замерз где-нибудь под деревом? Или с голоду помер? – опять принялась за свое Летига.
– Хватит тебе выдумывать! Перестань! Канда-мафа сердито хлопнул дверью и вышел изюрты. От яркого солнца глазам было больно на снег смотреть. Решил он дров нарубить. Только взялся за топор, какая-то птица с красными перьями прилетела и стала кружиться над ним:
– Куг, куг...
Канда-мафа попробовал отпугнуть ее, но она не улетает, опять кружится около него.
– Кыш! Чего тебе надо тут? – закричал он. – Убирайся отсюда!
– Я тебе весть принесла, – сказала Кугахи. Удивился Канда-мафа, что птица разговариваетчеловеческим языком, он даже топор опустил. В это время Летига, отворив дверь, выглянула из юрты:
– С кем это ты разговариваешь?
– Да вот иди-ка сюда, послушай... Какая-то вещунья тут каркает...
Летига, выходя из юрты, огляделась.
– Что-то ты совсем из ума выжил. Кукшу с вороной спутал. Разве не видишь, что это за птица?
Кугахи присела на чурбак и говорит:
– Вот что... Вы не ссорьтесь. Ваш сын Бата живой, но он лежит под тополем у орлиного утеса ему очень плохо сейчас, он много крови потерял. Надо найти хорошее лекарство – окто...
Все им рассказала Кугахи, как Бата орла убил и как нечаянно ранил себе ногу. Потом объяснила, где надо искать парня, показала дорогу, а Канда-мафа уже бросился к нартам, зовет собак, чтобы ехать.
От радости Летига не знала, что делать, побежала в юрту и быстро вернулась оттуда с маленьким узелком в руках.
– Есть, есть у меня лекарство окто, – заговорила она, вытирая слезы, – это мне еще отец давал. Он знает всякие полезные травы. А это – не трава, это сухие красные ягоды, они на ползучих ветках растут, от них у больного с каждым часом силы прибывают. Вот мы сейчас повезем это лекарство сыну. Я тоже с тобой поеду, слышишь, Тибе-ула?
Давно уже она не называла по имени своего мужа, но тут сделалась вдруг ласковой, про все обиды забыла от радости, Канда-мафа даже удивился.
– Ладно, собирайся! – говорит он.
Кугахи, глядя на них, подумала с жалостью, что им ведь долго придется ехать, а Бата ждет там, он один, надо поскорее отдать ему лекарство – окто.
– Я могу отнести эти ягоды вашему сыну, – сказала она. – Пока вы будете на собаках ехать туда, я на крыльях быстрее долечу. Давайте мне хоть немного... Вот сюда привяжите.
Летига привязала маленький узелочек с высушенными, совсем легкими ягодами на шею красноперой птице, и та снова отправилась в путь.
Достигнув Березовой речки, она стала кружиться над своей юртой, потом села у дымового отверстия, чтобы поглядеть, что делает сестра. Но в юрте никого не было. Около юрты тоже не было ни души. Куда все девались? И сестра, и братья? Даже собак не видать. И нарты – тоже.
«Наверно, сестра уехала к орлиному утесу», – подумала Кугахи и, взмахнув крыльями, полетела дальше.
Вот летит она и видит: внизу по замерзшей реке тянется нартовый след. Значит, Кугахи не ошиблась. Вскоре она заметила с высоты и нарту с собаками, на нарте сидела сестра, и рядом с ней глухарь и рябчик. Они то взовьются кверху, то на кустах посидят и снова нарту догоняют.
– Куг, куг!.. – крикнула им Кугахи, пролетая над рекой, и вскоре оставила их позади.
Где-то еще Канда-мафа со своей женой ехали. Быстро мчались собаки по белой от снега реке. А впереди – сестра с братьями. Но быстрее всех летела Кугахи...
Не думал парень, что красноперая птица так скоро вернется. Он сидел, прислонившись к тополю, когда она спустилась на еловый лапник.
– Вот тебе лекарство – окто... – сказала она. – Отвяжи узелок, он у меня на шее, видишь? Это твоя мать прислала. Они с отцом едут сюда, может, завтра утром будут здесь. И сестра моя : – тоже. Ешь! От этих ягод силы прибавляются с каждой минутой...
Парень отвязал узелок с высушенными красными ягодами, стал их есть, а кукша взмахнула крыльями и исчезла в кустах...
Наелся Бата и крепко уснул. Долго ли спал он, нет ли, кто знает? Только, проснувшись, сразу вскочил на ноги. Откуда и сила взялась у него? Как будто нога никогда не болела. Но что это? Почему так тепло? Бата взглянул перед собой и замер от удивления. Горит костер, а у костра – девушка. Она смотрит на него и улыбается. Что такое?
Девушка была так одета, как будто собралась на праздник соболиной охоты. Новый вышитый халат был на ней, по всему подолу – белые ракушки – кяхта – кашиты, а между ними желтые подвески болтаются и звенят. Вместо рваных унтов на ногах новые, в разноцветных узорах...
– Ты была Кугахи, что ли? – спросил Бата, подходя к ней близко.
– Нет. Кугахи – это моя сестра. Она сейчас вон там под елкой сидит, плачет... У костра ей жарко сидеть.
– А почему она плачет?
– От радости... У нее доброе сердце. Она рада, что ты выздоровел и встал на ноги. Ее зовут Мя-вани. Достань поскорее самое большое перо у орла...
Парень кинулся к убитой птице, вытащил перо, самого же орла отнес подальше и сбросил в овраг.
Когда Бата вернулся, у костра уже стояли два парня и девушка в красном халате. Он не сразу понял, откуда взялись парни. Стоят, разговаривают между собой и смеются. Да и девушка совсем другая. У нее длинная коса и такие розовые щеки. Ее сестра в полынье воды набрала и спешит с котелком к костру.
– Вот, Бата, это – мои братья... Спасибо тебе за все. А это – моя сестра Мявани... – сказала девушка. – Сейчас будем чай пить, у нас мясо и рыба есть. Ты ведь проголодался?
Бата протянул руку всем по очереди, потом протер глаза и говорит: – Не сон ли я вижу?
А по берегу мчатся нарты в собачьей упряжке, совсем уже близко. Это отец и мать едут.
Сколько радости было у них! Бата никогда не слышал, чтобы мать так весело разговаривала... То заплачет она, то засмеется. И на сына глядит все время, глаз с него не спускает, как будто боится, что он опять уйдет. Девушки стали всех угощать. старшая, в синем халате, чай разливает по кружкам, а младшая – в красном халате – подает... Мать смотрит то на одну, то на другую; обе хорошие, но вот эта, в красном-то, – настоящая красавица. Небось и Канда-мафа на нее загляделся, говорит, что ни разу в жизни таких красивых девушек не видел...
Шумно стало у костра. Обо всем, что пережили, каждый по-своему вспоминает и рассказывает.
После того, как все напились чаю, съели мясо и рыбу, Канда-мафа первый поднялся:
– Ну что, сынок, пора нам домой ехать, – сказал он. – Собирайся мы ведь с матерью за тобой приехали...
Бата посмотрел на него, на мать, потом обвел глазами своих новых друзей и тоже поднялся:
– Нет, отец, я с тобой не поеду... Там у вас скучно жить... Идемте лучше к людям в стойбище. Я хочу посмотреть дедушку с бабушкой. К ним и пошел ведь, да вот из-за орла задержался.
Летига поднялась вслед за сыном:
– Правильно ты говоришь, сынок. Я тоже пойду с тобой, – сказала она, прижимаясь к его плечу.
Канда-мафа почесал затылок, не думал он, что дело так обернется. Вот ведь какой настойчивый парень уродился. Выходит, надо теперь и ему ехать.
– Ну, а вы куда? – спросил он сестер и братьев, видя, что они тоже засобирались в дорогу.
Братья ответили враз:
– Куда Бата зовет, туда и надо идти! Сестры рассмеялись и тоже в один голос сказали:
– А мы от них не отстанем...
Вот так и отправились все они дальше, вверх по реке, к людям. Кто на нартах, а кто и пешком. А Бата пошел впереди на лыжах. Быстро шел. Но иногда останавливался, чтобы поглядеть, успевают ли за ним остальные. И почему-то улыбался, когда различал среди других красный халат Мявани...

Уважаемый читатель, мы заметили, что Вы зашли как гость. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо зайти на сайт под своим именем.