О неизвестном народе, что открыл ученый Птоломей Филадельфус во время своего путешествия. - Университет в Керепесе. - Как в голову студента Фабиана полетели ботфорты и как профессор Мош Терпин пригласил студента Бальтазара на чашку чая.

В приятельских письмах, которые прославленный ученый Птоломей Филадельфус, будучи в далеком путешествии, писал другу своему Руфину, находится следующее замечательное место: "Ты знаешь, любезный Руфин, что я ничего на свете так не страшусь и не избегаю, как палящих лучей солнца, кои снедают все силы моего тела и столь ослабляют и утомляют дух мой, что все мои мысли сливаются в некий смутный образ, и я напрасно тщусь уловить умственным взором что-либо отчетливое. Оттого я имею обыкновение в эту жаркую пору отдыхать днем, а ночью продолжаю свое странствование. Так и прошедшей ночью я был в пути. В непроглядной тьме мой возница сбился с настоящей удобной дороги и нечаянно выехал на шоссе. Несмотря на то что жестокие толчки бросали меня из стороны в сторону и покрытая шишками голова моя была весьма схожа с мешком грецких орехов, я пробудился от глубокого сна не раньше, чем когда ужасный толчок выбросил меня из кареты на жесткую землю.

Сказочная страна.

В саду Маняше жилось намного привольнее. Ей можно было выходить гулять, правда, очень осторожно.
Но, не смотря на все это, Маша с каждым днем становилась все грустнее и грустнее.
Она постоянно говорила, что ей очень не хватает второго солнышка, мамочки, папочки и смешного Чио. Надежда вернуться на родную Фью-Фьи угасала с каждым днем.
Сестры как могли, подбадривали ее. Придумывали различные игры, рассказывали смешные анекдоты, дурачились, но развеселить Маняшу становилось все труднее и труднее.
Вдобавок ко всему, в один прекрасный день папа запретил Маняше выходить из дома. А все потому, что ему показалось, что за домом следят.

Но странное дело! Хотя никто (даже дядя Краб), никто не мог больше ни ущипнуть, ни укусить нашего Отшельника (даже для его же пользы), ему, видно, всё-таки чего-то не хватало для полного счастья... Иначе почему бы море по-прежнему казалось ему совсем-совсем серым? И почему бы он продолжал петь свою грустную песню:

Ax, много в море места,
Но не найти никак
Нигде такого места,
Где был бы счастлив Рак!..

Однажды он, не удержавшись, сказал проплывавшей неподалёку Летучей Рыбке:

Не от страха (испугаться он не успел), а, наверное, просто от неожиданности (ведь он еще никогда не летал) Фип потерял сознание: он закрыл глаза и как будто заснул.
Но когда он пришел в себя и открыл глаза, он испугался по-настоящему: прямо над ним нависла чья-то огромная страшная морда с большими зубами. Бедный Фип не знал, что делать. Он было вскочил на ноги, но они у него тут же подкосились; он снова зажмурился, но так было еще страшней...
Все это случилось с ним только потому, что он так мало знал; знай он чуть побольше, он бы понял, что эта страшная, как ему показалось, морда принадлежит веселому, добродушному и любопытному Жеребенку.
- И-го-го! Тебя как звать? - спросил Жеребенок, и спросил так приветливо, что даже Фип как-то сразу начал понимать, что бояться вроде бы нечего.

Ягодка.

Кузнечик Бобо весь день провёл на речке, где игрался со своей подружкой лягушкой Квакшей. Сначала они пели песни, потом бегали в догонялки.
- Я прыгаю дальше тебя! – засмеялась лягушка и запрыгнула на кувшинку, которая плавала у берега реки.
- А я выше. Смотри, как могу! – ответил кузнечик и заскочил на камыш. Он стал раскачивать его, пока не перепрыгнул на другую сторону речки. Квакша нырнула в воду и поплыла к другу.
- Ты победил, - согласилась она.
- Ничего, завтра ты выиграешь, -ответил Бобо.
Друзья попрощались, и кузнечик поскакал домой на свою поляну. Вернувшись, он увидел много маленьких насекомых, которые окружили земляничный куст и спорили.

Как Правила в грязь упал и под мрази власть попал.

Пролетели годы беззаботные, как белые птицы-лебеди в небе высоком. Хорошие то были годы, счастливые да радостные для Явана. Народ в Расиянье жил весело, дружно, свободно и богато. Тогда-то ещё богатство не так, как сейчас, понимали – не в деньгах одних его видели. Деньги-то что? Их и украсть легко ведь можно. А попробуй-ка истое богатство для себя своруй – фигушки-макушки это у тебя получится! К примеру, здоровье неслабое – превеликое ведь богатство! Дураков с этим спорить нету. А ведь не купишь его, не продашь и взаймы никому не дашь... Потом умение всякое стоящее, мастерство – ого-го ещё богатство какое! Ну а души широта, весёлость нрава да дружелюбие – бедность что ли по вашему? – Едва ли... А ум цепкий, воля крепкая, сила героя – дёшево может стоят? Хм... Наконец, духа высокого величие, истая убеждённая человечность неужто менее на весах жизни потянут, чем какое-то там злато-серебро? Это уж, ребята, точно навряд ли! А ежели кто по иному думает, то, прямо сказать, разнесчастный это человек. Да и человек ли он?..

Лес встретил путников молчаньем… Лишь шорох листьев, шепот трав
Своими тихими речами манили в сонный мир дубрав.
И королева задремала, Евгению прижав к груди,
От тяжких дум она устала, не зная, что ждет впереди…
Три юноши скакали рядом, но все тревожней и темней
Лес становился… Хмурым взглядом возница оглядел коней –
И подозвал к себе он принцев, сказав, что долог был их путь,
Необходимо дать напиться коням, немного отдохнуть.
И Эдельвейс, мать не тревожа, решил к реке спуститься вниз –
Коней вели, держа за вожжи, и вышли к берегу, под тис.
Там, под его могучей кроной коней уставших распрягли,
На землю постелив попоны, костер поодаль разожгли…
Поужинав, все вместе сели вокруг костра… Средь тишины
Трещали сучья и алели – вокруг летали искры-сны…

«Так это и есть небеса», – подумал он и не мог не улыбнуться про себя. Наверное, это не очень почтительно – размышлять, что такое небеса, едва ты там появился.
Теперь, когда он расстался с Землей и поднялся над облаками крыло к крылу с двумя лучезарными чайками, он заметил, что его тело постепенно становится таким же лучистым. Конечно, оно принадлежало все тому же молодому Джонатану, который всегда жил за зрачками его золотистых глаз, но внешне оно переменилось.
Оно осталось телом чайки, и все-таки никогда прежде Джонатану не леталось так хорошо. «Как странно, – думал он, – я трачу вдвое меньше усилий, а лечу вдвое быстрее, я в силах сделать вдвое больше, чем в мои лучшие дни на Земле!»
Его белые перья сверкали и искрились, а крылья стали безукоризненно гладкими, как отполированные серебряные пластинки. Он с восторгом начал изучать их и прилагать силу своих мускулов к этим новым крыльям.
Достигнув скорости двести пятьдесят миль в час, он почувствовал, что приближается к максимальной скорости горизонтального полета. Достигнув двухсот семидесяти трех миль, он понял, что быстрее лететь не в силах, и испытал некоторое разочарование. Возможности его нового тела тоже были ограниченны, правда, ему удалось значительно превысить свой прежний рекорд. но предел все-таки существовал, и чтобы его превзойти, нужны были огромные усилия.

Скоро сказка сказывается, а не скоро дело делается...

Зачинается рассказ
От Ивановых проказ,
И от сивка, и от бурка,
И от вещего каурка.
Козы на море ушли;
Горы лесом поросли;
Конь с златой узды срывался,
Прямо к солнцу поднимался;
Лес стоячий под ногой,
Сбоку облак громовой;
Ходит облак и сверкает,
Гром по небу рассыпает.
Это присказка: пожди,
Сказка будет впереди.

Юный город.

Сияло солнце над горами – еще во власти темных снов,
Старик был обогрет лучами, обласкан нежными словами
Веселых юных голосов…
Открыв глаза, он удивился – так солнечно и хорошо…
Вокруг лишь молодые лица, веселый смех потоком лился,
Так радостно, легко, свежо…
Он огляделся, ужас вспомнив, что у обрыва пережил –
Но светом мир вокруг наполнен, и эти солнечные волны
Бальзамом стали для души.

Такова жизнь.

Запах ухи долетел до Кота Рваное Ухо, предводителя окрестных котов. Его боялись даже те, кто жил при хозяевах.
Кот Рваное Ухо выбрался из подворотни, тормознул первого попавшегося усатого-полосатого, и тот доложил ему про волшебную удочку Кота-Рыболова, которая может накормить всех голодающих до отвала.
- Э-э, вот он, рычаг полной власти, - пробормотал Кот Рваное Ухо.- Надо завладеть необыкновенной удочкой.
Созвал он кошачье вече, одного Кота-Рыболова не позвал, и спросил:
- Кто я вам?
- Голова! – мяукнули коты.