Мышата-борцы

В глубине веков ни зги
не видать, как в яме…
Может, где-то в Безенги?
Может быть, в Холаме?
То ль в Балкарии Большой?
То ль в Чегеме, может?
Не припомню… Нет, постой –
любопытство гложет!
Что, в Баксане? Никогда!
Значит, безуспешно?
Слушай, что за ерунда!
В Безенги, конечно!
Вспомнил! Прошлое в золе
сгинуло едва ли…
Значит, так: в одном селе
жили-поживали
со старухою старик
в мире да в покое;
не звучал в их доме крик –
слыхано ль такое?

Как-то вечером старик
говорит старухе:
«Знаешь, я не так привык
толковать о брюхе,
но сегодня – мочи нет!
Нет к работе воли…
Может, сваришь на обед
нам похлебку, что ли?»
Так сказав, веретено
стал он ладить снова.
В очаге ж у них темно –
хвороста простого
во дворе сегодня нет.
И старуха грустно
говорит ему в ответ:
«Даже кашу вкусно
приготовила б сейчас,
только дров в помине
нет, старик, с тобой у нас…»
И легли в унынье,
на пустой желудок, спать
старики-бедняжки.
Чтобы вновь не испытать
мук, что столь уж тяжки,
встал пораньше старичок,
скоренько оделся,
тихо снял с двери крючок,
молча огляделся,
ослика в арбу запряг
и пустился к лесу
(робок ослика был шаг –
в нем так мало весу)…
Битый час они плелись,
ослик и хозяин,
наконец-то добрались
до лесных прогалин.
Взял старик топорик свой –
жаром так и пышет!
Повалил он сухостой,
нарубил дровишек.
«О-хо-хо, Тейри, устал!
Солнце разморило…
Как-никак, я аксакал –
где былая сила?» –
так промолвил старичок,
к камню привалился,
посидел чуток… молчок…
в дрему погрузился…

Только чьи-то голоса
сон его тревожат –
встрепенулся, поднялся…
Быть того не может!
Зычный голос: «Вот тебе!
Получай, паршивец!
Равных нету мне в борьбе!
Как тебе ушибец?»
Только тонкий голосок
отвечает: «Нет уж!
Ты свалить меня не смог,
ты за все ответишь!»
Зычный голос: «Не смеши! –
восклицает грозно. –
Помолиться поспеши –
не было бы поздно!»
Старичок был поражен:
«Что за черт? Откуда?
Я-то думал – это сон,
оказалось – чудо!»
Он под камнем посмотрел,
посмотрел под пнем он:
кто будить его посмел?
кто поднял весь гомон?
На корнях приподнят пень –
ну паук, и только! –
а в его забравшись тень
борются жестоко
два мышонка – один тощ,
а другой упитан…
Подвязались – ну точь-в-точь,
как джигит с джигитом!
Толстый тощего поднял
и кричит: «А ну-ка
трижды крикни – проиграл!»
Тот в ответ – ни звука.
Приглядевшись, наш старик
ощутил истому:
он ко всякому привык,
только не к такому!
Дело в том, что он узнал
тощего мышонка, –
сам не раз его гонял
дома, постреленка!
Поутихнув, продолжал
ночью с ним беседу…
А другой принадлежал
богачу-соседу!
Вот так штука! Ну, дела!..
Одолев истому,
старичок погнал осла
поскорее к дому.
Лишь осла он привязал –
на едином духе
все, что видел, рассказал
вежливой старухе.
«Сами с голоду помрем –
голодать не будет
наш мышонок нипочем!
Он еще остудит
толстопуза-бая спесь!
Тот за все заплатит!
Горсть муки ячменной есть?
На калач и хватит.
Испеки его сейчас,
положи у норки –
пусть мышонок ест у нас
не одни лишь корки.
Пусть он наберется сил –
кто ж борец с измору?
Надо, чтоб он победил
толстяка-обжору.
Тот выигрывал у нас
до сих пор нечестно!»
И старуха тот же час
замесила тесто.
Сладкий сделала калач,
к норке положила…
Что ж, мышонок, зря не плачь –
будет, будет сила!
Встали рано поутру
старики в волненье,
поглядели на нору,
видят: угощенье
их оценено сполна –
крошки не осталось!
Значит, нынче не должна
одолеть усталость
их мышонка! Хороша
будет эта схватка!
Едут старые, спеша,
поглядеть, как жарко
будет драться их борец,
подвязавшись туго, –
может даже, наконец
он повалит друга?
Обогнав двоих мышат,
старики укрылись
возле пня – сидят, молчат…
Вскоре появились
два борца. Толстяк кричит:
«Ну, сейчас узнаем,
кто слабак, а кто джигит!»
«Погодил бы с лаем! –
отвечает тот, кто худ. –
Видишь этот кукиш?
Разговоры не спасут –
ты сейчас получишь!»
Вот сошлись они, и вмиг
худенький мышонок
толстяка свалил! Тот сник,
смотрит, как спросонок.
Кряду пять, а и шесть
раз случилось это.
Тяжко дышат, взмокла шерсть…
Толстяку просвета
не видать! «Передохнем, –
просит он, – немного…»
Улеглись они под пнем.
«Слушай, ради Бога,
объясни мне – что стряслось?!
Я моргну едва лишь –
тотчас ты меня, как лось,
валишь, валишь, валишь!
Я ж обычно был сильней,
а теперь – повержен…
Объясни мне, чудодей,
что в тебе за стержень?»
«Удивительного нет, –
отвечал худышка. –
Дом твой светел и согрет,
скуден мой домишко.
Ты действительно силач,
только мне впервые
приготовили калач
старики родные…»
«Что, калач?! Из ячменя?!
О Тейри! Когда бы
угостили им меня,
злобного кота бы
сразу смог я наказать!
О, калач ячменный!
Кто сумел бы описать
вкус его отменный?
Слушай, может, будешь впредь
оставлять кусочек?
Скажем, четверть… лучше, треть…
О, хотя б разочек
угостил меня мой бай!
Воровством живу лишь…
Хоть и мягок каравай,
сильно не обжулишь!
Если б смог я калачом
вдоволь насладиться,
был бы братом наречен,
всем бы стал делиться!»
«Не могу, – сказал в ответ
худенький мышонок. –
У моих хозяев нет
за душой деньжонок.
Если стану у них красть,
будет им обидно,
а просить, разинув пасть, –
просто очень стыдно!»
Призадумался толстяк…
Эй, пузатик, где ты?!
Как очнулся: «Значит, так:
если я монеты
золотые приносить
буду на затраты, –
может, сможешь угостить
калачом меня ты?»
Рад мышонок толстяков,
так-таки сияет,
толстячка обнять готов,
в нем души не чает.
И, конечно, старики
тоже очень рады –
разве ж было им с руки
ждать такой награды?!
Мчит старуха во всю прыть,
чтоб муки ячменной
у соседки одолжить –
сеяной, отменной.
Месит тесто, горячей
пламя разжигает
и пятнадцать калачей
тут же выпекает.
А потом кроить и шить
начинает споро,
чтоб мышатам услужить,
ведь они – опора!
После брючек и рубах
сладила чувяки,
и сказали только: «Ах!» –
наши забияки.
Шляпки войлочные им
тоже были сшиты –
стал их вид совсем другим:
славные джигиты!
Каждый день с тех самых пор
прямо на рассвете
толстячок в их старый двор
носит по монете.
В тот же миг он свой калач
получает с маслом,
так что кто теперь богач,
сделалось неясным.
А потом идут они,
силачи-мышата,
долго борются в тени,
словно медвежата.
«Брось, тебе не одолеть, –
тощий убеждает.
«Я скручу тебя, как плеть! –
толстый возражает. –
Полагаешь, ты сильней
стал из-за обеда?
Грохну оземь побольней,
и – моя победа!»
«Что ж, коль ты и вправду крут,
поспеши, не мешкай!» –
отвечает тот, кто худ,
толстому с усмешкой.
Хоть и борются друзья,
мир весь забывая,
но в итоге – лишь ничья,
правда, боевая!
Нынче весел старичок,
ослик стал резвее,
появился табачок,
с ним – и жизнь новее!
Сказки он по вечерам
сказывает мышкам,
утихает тарарам,
сходит сон к малышкам.
А старушка, бед в судьбе
избежав, одежку,
что истрепана в борьбе,
чинит понемножку…

Чтобы глазки ты смежил,
о былом загрезив,
эту сказочку сложил
Мурадин Ольмезов.

Уважаемый читатель, мы заметили, что Вы зашли как гость. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо зайти на сайт под своим именем.