Пока это было так, вдруг поднялась пыль, которая затянула края неба, так что день почернел от нее, и услышали за этой пылью крики и вопли и ржание коней, и увидали блистающие мечи и выставленные зубцы копий. И когда новые войска приблизились к городу и увидели оба другие войска, они забили в барабаны, и при виде Этого царь воскликнул: "Сегодняшний день, поистине, день благословенный! Хвала Аллаху, который помирил нас с Этими двумя войсками. И если Аллах захочет, он помирит нас с этим войском также!" - "О Амджад и Асад, - сказал он потом, - выезжайте и разъясните нам дело с этими войсками. Поистине, это войско многочисленное, больше которого я не видал".
И оба, аль-Амджад и его брат аль-Асад, выехали, после того как царь запер ворота города, боясь войск, окруживших его, и открыли ворота и ехали, пока не прибыли к подошедшему войску, и оказалось, что это войско великое. И они подошли к войску и вдруг видят - это войско царя Эбенового острова, и в войске их отец Камар-аз-Заман, и, увидав его, оба брата поцеловали перед ним землю и заплакали.

Однажды Тадж-аль-Мулук поехал со свитой на охоту и ловлю. И они ехали пустыней и непрестанно подвигались четыре дня, пока не приблизились к земле, покрытой зеленью, и увидели они там резвящихся зверей, деревья со спелыми плодами и полноводные ручьи. И Тадж-аль-Мулук сказал своим приближенным: «Поставьте здесь сети и растяните их широким кругом, а встреча будет у начала круга, в таком-то месте». И его приказанию последовали и, расставив сети, растянули их широким кругом, и в круг собралось множество разных зверей и газелей, и звери кричали, ревели и бегали перед конями. 
И тогда на них пустили собак, барсов и соколов. И стали бить зверей стрелами, попадая в смертельные места. И еще не дошли до конца загона, как было захвачено много зверей, а остальные убежали. 
А после этого Тадж-аль-Мулук спешился у воды и приказал принести дичь и разделил ее, отобрав для своего отца Сулейман-шаха наилучших зверей, отослал их ему, а часть он раздал своим вельможам.

Сто девятнадцатая ночь
Когда же настала сто девятнадцатая ночь, она сказала: «Дошло до маня, о счастливый царь, что юноша говорил Тадж-аль-Мулуку: «Когда я хотел уйти, она схватила меня и сказала: «Постой, я тебе что то расскажу и дам тебе наставление». 
И я остановился, а она развязала платок и, вынув оттуда этот лоскут, разостлала его передо мною, и я увидел там изображение газели вот такого вида, и до крайности удивился и взял его. И мы с кою условились, что я буду приходить к ней каждую ночь в этот сад, а потом я ушел от нее радостный и от радости забыл тот стих, который мне поручила сказать дочь моего дяди. А та женщина, давая мне лоскут с изображением газели, сказала: 
«Это работа моей сестры». — «Как же имя твоей сестры?» — спросил я ее, и она ответила: «Ее имя — Нураль-Худа; храни этот лоскут». И я простился с нею, и удалился радостный, и пошел, а войдя к дочери моего дяди, я увидел, что она лежит; но, увидав меня, она встала (а слезы ее лились) и подошла ко мне, и поцеловала меня в грудь, и спросила: «Сделал ли ты так, как я тебе поручила, и сказал ли стих?» — «Я забыл его, и меня от него отвлекло не что иное, как изображение этой газели», — ответил я и кинул лоскут перед Азизой, а она поднялась и села, будучи не в состоянии терпеть, и, проливая из глаз слезы, сказала такие два стиха:

Дошло до меня также, что был в древние времена и минувшие века и годы в Дамаске Сирийском царь из халифов, по имени Абд-альМелик ибн Мервая. И сидел он однажды, и были у него вельможи его царства из числа царей и султанов, и начали они рассуждать о преданиях прежде бывших народов и вспомнили рассказы о господине нашем Сулеймане, сыне Дауда (мир над ними обоими) и о том, какую даровал ему Аллах великую силу и власть над людьми и джиннами и птицами и зверями и другими тварями, и сказали они: «Мы слышали от тех, кто был прежде нас, что Аллах (слава ему и величие!) никому не даровал того, что даровал он господину нашему Сулейману, и что достиг Сулейман того, чего не достиг никто: он даже заточал джиннов, маридов и шайтанов в кувшины из меди, которые заливал о к свинцом и припечатывал своей печатью…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Пятьсот семьдесят вторая ночь.
Когда же настала пятьсот семьдесят вторая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что джинн, который был в колбе, рассказывал свою историю с начала и до тех пор, пока его не заточили в столбе. И его спросили: „Где дорога, ведущая в медный город?“ И он показал дорогу в город, и оказалось, что между ними и городом двадцать пять ворот, но ни одни из них не видны, и от них нельзя найти следа, и по виду они подобны куску горы или железа, вылитого в форму. И люди спешились, и сошли с коня эмир Муса и шейх Абд-Самад, и стали они стараться найти в городе ворота или обнаружить туда путь, но не достигли этого.
И тогда эмир Муса сказал: «О Талиб, какова хитрость, чтобы войти в этот город? Мы непременно должны узнать, где ворота, чтобы войти в них».

- Говорят, а Аллах лучше знает, - сказал Бахрам, - что был в городе Куфе [255] один человек, из знатных его обитателей, которого звали ар-Раби ибн Хатим, и обладал он большими деньгами и жил привольно. И достался ему ребенок, которого он назвал Нимат-Аллах [256].
И вот в некий день был он на площадке работорговцев и вдруг увидел невольницу, выставленную для продажи, и на руках у нее была маленькая рабыня редкой красоты и прелести. И ар-Раби сделал знак работорговцу и спросил его: "За сколько идут эта невольница и ее дочь?" - и работорговец ответил: "За пятьдесят динаров!" - "Напиши условие, возьми деньги и отдай их ее владельцу", - сказал ар-Раби. И потом он отдал работорговцу цену девушки и дал ему плату за посредничество и, взяв невольницу и ее дочь, отправился с ними домой.
И когда его жена, дочь его дяди, увидела невольницу, она спросила: "О сын дяди, что это за невольница?" - и ар-Раби ответил: "Я купил ее, желая иметь эту маленькую, что у нее на руках. Знай, когда она вырастет, не будет в землях арабов и неарабов ей подобной, и никого лучше ее".

Был в минувшие время город позади гор Испаханских [172], называемый Зеленым городом, и был там царь по имени Сулейман-шах. И был он щедр, благодетелен и справедлив, прямодушен, достоин и милостив. И путники отовсюду шли к нему, и слава о нем распространилась во всех концах и странах света. И он провел, царствуя, долгое время, в спокойствии и величии, но только не имел потомства и жен. И был у него везирь, близкий к нему по свойствам в отношении щедрости и даров, и случилось так, что в один день среди дней он послал за своим везирем и призвал его пред лицо свое и сказал: «О везирь, поистине стеснилась моя грудь и истомилось терпение и ослабела моя стойкость, так как я без жены и ребенка, и не таков путь царей, правящих над людьми — и эмиром и бедняком, — ибо они радуются, оставив детей, и умножается ими число их и сила. Сказал пророк, — да благословит его Аллах и да приветствует: «Женитесь, плодитесь, размножайтесь: я буду хвалиться вами перед пародами в день воскресенья». Каково же твое мнение, о везирь? Посоветуй мне какой-нибудь разумный способ». 

Сто двадцать девятая ночь
Когда же настала сто двадцать девятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь Дандан рассказывал Дауаль-Макану: «И, услышав историю юноши, Тадж-аль-Мулук крайне удивился, и в его сердце вспыхнули огни, когда он услышал о прелести Ситт Дунья и узнал, что она вышивает газелей, и его охватила великая страсть и любовь. 
«Клянусь Аллахом, — сказал он юноше, — с тобою случилось дело, подобного которому не случилось ни с кем, кроме тебя, но тебе дана жизнь, и ты должен ее прожить. Я хочу тебя спросить о чем-то». — «О чем?» — спросил Азиз. И Тадж-аль-Мулук молвил: «Расскажи мне, как ты увидел ту женщину, которая сделала эту газель». — «О владыка, — сказал Азиз, — я пришел к ней хитростью, и вот какою: когда я вступил с караваном в ее город, я уходил и гулял по садам — а там было много деревьев, и сторож этих садов был великий старик, далеко зашедший в годах. Я спросил его: «О старец, чей это сад?»

Рассказывают также, что халиф, повелитель правоверных Харун ар-Рашид, испытывал в какую-то ночь сильное беспокойство и впал в великое раздумье. И он поднялся с ложа и стал ходить по своему дворцу, и дошёл до одной комнаты с занавеской и поднял эту занавеску и увидел на возвышении ложе, а на ложе что-то чёрное, похожее на спящего человека, и справа от него была свеча и слева свеча. И халиф смотрел на это и удивлялся. И вдруг увидел он бутыль, наполненную старым ликом, и чашу рядом с ней, и когда повелитель правоверных увидал это, он изумился и сказал про себя: «Бывает разве такое убранство у подобных этому чёрному?» И затем он приблизился к ложу и увидал на нем спящую женщину, которая закрылась своими волосами. И халиф открыл её лицо и увидел, что она точно луна в ночь её полноты. И тогда халиф наполнил чашу вином и выпил его За розы щёк женщины, и душа его склонилась к ней, и он поцеловал пятнышко, бывшее у неё на лице. И женщина пробудилась от сна и сказала: «Друг Аллаха, что случилось здесь, скажи?» И халиф ответил: «Это гость стучится, в стая к вам пришедший, чтобы до зари вы приняли его». И девушка молвила:

Повесть о царе Омаре ибн ан-Нумане и его сыне ШаррКане, и другом сыне Дау-аль Макане, и о случившихся с ними чудесах и диковинах.

Шестьдесят третья ночь
Когда же настала шестьдесят третья ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Нузхатаз-Заман говорила: «Знаю, о царь, что Муайкиб управлял казной в халифат Омара ибн аль-Хаттаба, и случилось так, что он увидел сына Омара и дал ему дирхем из государственной казны. «Я дал ему дирхем, — рассказывал он, — и ушел домой, и вот я сижу, и приходит ко мне посланный от Омара. И я испугался и отправился к нему и вдруг вижу тот дирхем у него в руке. «Горе тебе, о Муайкиб, — сказал он мне, — я нашел кое-что, касающееся твоей души». — «А что же это, повелитель правоверных?» — спросил я, и он ответил: «В день воскресения ты будешь тягаться за этот дирхем с народом Мухаммеда, да благословит его Аллах и да приветствует».

Повесть о царе Омаре ибн ан-Нумане и его сыне ШаррКане, и другом сыне Дау-аль Макане, и о случившихся с ними чудесах и диковинах.

Шестьдесят девятая ночь
Когда же настала шестьдесят девятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Шарр-Кан услышал эти слова, его сердце встревожилось, и лицо его пожелтело, и на него напала дрожь, и он опустил голову к земле. И, поняв, что Нузхат-аз-Заман и его сестра и они от одного отца, он лишился чувств, а очнувшись, он пришел в изумление, но не осведомил царевну о себе. «О госпожа, — спросил он ее, — ты дочь царя Омара ибн ан-Нумана?» — «Да», — отвечала она ему. И Шарр-Кан сказал ей: «Расскажи мне, почему ты рассталась со своим отцом и тебя продали?» 

Повесть о царе Омаре ибн ан-Нумане и его сыне ШаррКане, и другом сыне Дау-аль Макане, и о случившихся с ними чудесах и диковинах.

Семьдесят пятая ночь
Когда же настала семьдесят пятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Нузхат-аз-Заман, услышав слова юноши, воскликнула: «Аллах да сведет его с теми, кого он любит!» А потом она сказала евнуху: «Скажи ему, что я хочу послушать рассказ о его разлуке с близкими и родиной». 
И евнух сказал юноше то, что велела ему госпожа. И Дау-аль-Макан принялся вздыхать и произнес такие стихи: