На избушке бабы-яги, на деревянной ставне, вырезаны девять петушков. Красные головки, крылышки золотые.
Настанет ночь, проснутся в лесу древяницы и кикиморы, примутся ухать да возиться, и захочется петушкам тоже ноги поразмять.
Соскочат со ставни в сырую траву, нагнут шейки забегают. Щиплют траву, дикие ягоды. Леший попадется, и лешего за пятку ущипнут.
Шорох, беготня по лесу. А на заре вихрем примчится баба-яга на ступе с трещиной и крикнет петушкам:
- На место, бездельники!
Не смеют ослушаться петушки и, хоть не хочется, - прыгают в ставню и делаются деревянными, как были.
Но раз на заре не явилась баба-яга - ступа дорогой в болоте завязла.
Радехоньки петушки; побежали на чистую кулижку, взлетели на сосну. Взлетели и ахнули.

Жили-были кот, дрозд да петушок - золотой гребешок. Жили они в лесу, в избушке. Кот да дрозд ходят в лес дрова рубить, а петушка одного оставляют.
Уходят - строго наказывают:
- Мы пойдем далеко, а ты оставайся домовничать, да голоса не подавай, когда придет лиса, в окошко не выглядывай.
Проведала лиса, что кота и дрозда дома нет, прибежала к избушке, села под окошко и запела:

- Петушок, петушок,
Золотой гребешок,
Масляна головушка,
Шелкова бородушка,
Выгляни в окошко,
Дам тебе горошку.

Жил-был старик. У него было три сына: двое умных, третий дурачок Емеля.
Те братья работают, а Емеля целый день лежит на печке, знать ничего не хочет.
Один раз братья уехали на базар, а бабы, невестки, давай посылать его:
- Сходи, Емеля, за водой.
А он им с печки:
- Неохота...
- Сходи, Емеля, а то братья с базара воротятся, гостинцев тебе не привезут.
- Ну, ладно.
Слез Емеля с печки, обулся, оделся, взял ведра да топор и пошел на речку.
Прорубил лед, зачерпнул ведра и поставил их, а сам глядит в прорубь. И увидел Емеля в проруби щуку. Изловчился и ухватил щуку в руку:

В некотором государстве жил-был царь, холост - не женат. Был у него на службе стрелок, по имени Андрей.
Пошел раз Андрей-стрелок на охоту. Ходил, ходил целый день по лесу не посчастливилось, не мог на дичь напасть. Время было к вечеру, идет он обратно - кручинится. Видит - сидит на дереве горлица.
"Дай, думает, стрельну хоть эту".
Стрельнул и ранил ее - свалилась горлица с дерева на сырую землю. Поднял ее Андрей, хотел свернуть ей голову, положить в сумку.
А горлица говорит ему человеческим голосом:
- Не губи меня, Андрей-стрелок, не руби моей головы, возьми меня живую, принеси домой, посади на окошко. Да смотри, как найдет на меня дремота - в ту пору бей меня правой рукой наотмашь: добудешь себе великое счастье.
Удивился Андрей-стрелок: что такое? С виду совсем птица, а говорит человеческим голосом. Принес он горлицу домой, посадил на окошечко, а сам стоит дожидается.

На току, где рожь молотят, - ворох; ворох покрыт пологом, на пологу роса. А под пологом девки спят...
Пахнет мышами, и на небе стоит месяц.
По току шагает длинный Полевик, весь соломенный, ноги тонкие...
- Ну, ну, - ворчит Полевик, - рожь не домолотили, а спят.
Подошел к вороху, потянул за полог:
- Эй, вы, разоспались, заря скоро!
Девки из-под полога высовывают головы, шепчут:
- Кто это, девоньки, или приснилось? Никак светает скоро.

На весеннем солнышке греется пёс Полкан.
Морду положил на лапы, пошевеливает ушами — отгоняет мух.
Дремлет пёс Полкан, зато ночью, когда на цепь посадят, — не до сна.
Ночь темна, и кажется всё — крадётся кто-то вдоль забора.
Кинешься, тявкнешь, — нет никого.
Или хвостом по земле застукает, по-собачьи; нет никого, а стукает…
Ну, с тоски и завоешь, и подтянет вон там, за амбаром, зальётся чей-то тонкий голос.
Или над поветью глазом подмигивать начнёт, глаз круглый и жёлтый.
А потом запахнет под носом волчьей шерстью.
Пятишься в будку, рычишь.
А уж жулики — всегда за воротами стоят, всю ночь.

На весеннем солнышке греется пес Полкан.
Морду положил на лапы, пошевеливает ушами - отгоняет мух.
Дремлет пес Полкан, зато ночью, когда на цепь посадят, - не до сна.
Ночь темна, и кажется все - крадется кто-то вдоль забора.
Кинешься, тявкнешь, - нет никого. Или хвостом по земле застукает, по-собачьи; нет никого, а стукает...
Ну, с тоски и завоешь, и подтянет вон там, за амбаром, зальется чей-то тонкий голос.
Или над поветью глазом подмигивать начнет, глаз круглый и желтый.
А потом запахнет под носом волчьей шерстью. Пятишься в будку, рычишь.
А уж жулики - всегда за воротами стоят, всю ночь. Жулика не страшно, а досадно - зачем стоит.
Чего-чего не перевидишь ночью-то... охо, хо... Пес долго и сладко зевнул и по пути щелкнул муху.

Жили-были три бедовых внучонка: Лешка, Фомка и Нил. На всех троих одни только порточки приходились, синенькие, да и те были с трухлявой ширинкой.
Поделить их - не поделишь и надеть неудобно - из ширинки рубашка заячьим ухом торчит.
Без порточек горе: либо муха под коленку укусит, либо ребятишки стегнут хворостиной, да так ловко, - до вечера не отчешешь битое место.
Сидят на лавке Лешка, Фомка и Нил и плачут, а порточки у двери на гвоздике висят.
Приходит черный таракан и говорит мальчишкам:
- Мы, тараканы, всегда без порточек ходим, идите жить с нами.
Отвечает ему старший - Нил:
- У вас, тараканов, зато усы есть, а у нас нет, не пойдем жить с вами.
Прибегает мышка.

Много было попыток переделывать русские народные сказки. Дело в том, что записывались они на протяжении ста лет - записываются и до сих пор от разных сказителей. Каждый сказитель рассказывает сказку по-своему: один - кратко, другой - пространно, с подробностями; у одного бывает хорошо начало, у другого хорош конец, а у третьего - середина; один сказитель знаменит балагурством, словечками, другой - интересными подробностями рассказа; есть сказители - творцы, истинные поэты, а есть и малодаровитые - простые пересказчики.
Поэтому при составлении сборника сказок для широкого читателя всегда возникала необходимость выбирать из многих вариантов сказок один, наиболее интересный. Но выбрать просто - нельзя, потому что в каждом из вариантов есть что-нибудь ценное, что жалко упустить. Составители таких сборников обычно брались за обработку сказок, причем пересказывали их не народным языком, не народными приемами, а "литературно", то есть тем условным, книжным языком, который ничего общего не имеет с народным.

В детской за сундуком лежал медведюшка, — его туда закинули, он и жил.
В столе стояли оловянные солдаты с ружьями наперевес.
В углу в ящике жили куклы, старый паровоз, пожарный с бочкой, дикая лошадь без головы, собачка резиновая да собачка, которая потерялась, — полон ящик.
А под кроватью валялся старый нянькин башмак и просил каши.
Когда нянька зажигала ночник на стене, говорила «ох, грехи» и валилась на сундук, слетал тогда с карниза зазимовавший комар и трубил в трубу, которая у него приделана была к носу:
— На войну, на войну!

Клонит ветер шелковые зеленя, солнце в жаворонковом свисте по небу летит, и от земли идет крепкий, ржаной дух.
Одна только невсхожая полоса с бугра в лощину лежит черной заплатой десятина бобыля...
У десятины стоит бобыль; ветер треплет непокрытую его голову.
- Эх, - говорит бобыль, - третий год меня мучаешь, проклятая! Плюнул на родную землю и пошел прочь.
Проходит неделя. В четверг после дождя встречает бобыля шабер и говорит ему:
- Ну, брат, и зеленя же у тебя, - все диву даемся, ужо заколосятся...
- Врешь! - сказал бобыль... И побежал на свою десятину.
Видит - выпустили зеленя трубку, распахнули лист, и шумит усатый пшеничный колос.
На чудо не надивуется бобыль, а кошки сердце поскребывают: зачем проклинал родную землю.
Собрал бобыль урожай сам-тридцать; из пудовых снопов наколотил зерна, и муку смолол, и замесил из первого хлеба квашню, и лег подремать на лавке...

Жили-были пузырь, соломинка и лапоть. Пошли они в лес дрова рубить. Дошли до реки и не знают, как перейти через реку.
Лапоть говорит пузырю:
- Пузырь, давай на тебе переплывем!
- Нет, лапоть! Пусть лучше соломинка перетянется с берега не берег, мы по ней перейдем.
Соломинка перетянулась с берега на берег. Лапоть пошел по соломинке, она и переломилась. Лапоть упал в воду.
А пузырь хохотал, хохотал, да и лопнул.

Солнце светило в глубокий двор. Точнее говоря, солнце освещало одну из стен многоэтажного дома, где из раскрытых окон были высунуты для проветривания детские матрасики, подушки и ватные одеяла.
На пятом этаже в одном из окон виднелась стриженая круглая голова мальчика десяти лет. Он сидел у стола и читал "Капитана Гаттераса" - роман Жюля Верна. Нельзя удивляться тому, что в будний день он сидел и читал "Капитана Гаттераса", - школа была распущена по случаю скарлатины.
Противоположная стена дома находилась в тени Там в первом этаже у окна стоял отвратительный молодой человек лет шестнадцати, курносый, с желтыми от табаку толстыми губами и припухшими глазками. На низенький лоб его свисал вихор. Это был - гроза всех детей, горе для всего населения дома, хулиган Васька Табуреткин.
Он совершенно ничем не занимался, отнимал у матери деньги и только и думал о том, какую бы ему устроить бузу или где раздобыть два полтинника на пиво и на дорогие папиросы "Самородок".

Грачонок сидит на ветке у пруда. По воде плывет сухой листок, в нем улитка.
- Куда ты, тетенька, плывешь? - кричит ей грачонок.
- На тот берег, милый, к раку на свадьбу.
- Ну, ладно, плыви.
Бежит по воде паучок на длинных ножках, станет, огребнется и дальше пролетит.
- А ты куда?
Увидал паучок у грачонка желтый рот, испугался.
- Не трогай меня, я - колдун, бегу к раку на свадьбу.
Из воды головастик высунул рот, шевелит губами.

Посадил дед репку и говорит:
- Расти, расти, репка, сладка! Расти, расти, репка, крепка!
Выросла репка сладка, крепка, большая-пребольшая.
Пошел дед репку рвать: тянет-потянет, вытянуть не может.
Позвал дед бабку.
Бабка за дедку,
Дедка за репку
Тянут-потянут, вытянуть не могут.