Пошел топор по дрова. Постукивает по горелым пням, посмеивается:
- Моя воля: хочу - зарублю, хочу - мимо пройду, я здесь хозяин.
А в лесу березка росла, веселенькая, кудрявая, старым деревьям на радость. И звали ее Люлинькой.
Увидал топор березку и стал куражиться:
- Кудрявая, я тебе покудрявлю, начну рубить, только щепки полетят...
Испугалась березка.
- Не руби меня, топор, мне больно будет.
- А ну-ка, поплачь!
Золотыми слезками заплакала березка, веточки опустила.
- Меня дождик в невесты сватал, мне жить хочется.

Детскую оклеили новыми обоями. Обои были очень хорошие, с пестрыми цветочками.
Но никто недосмотрел, - ни приказчик, который пробовал обои, ни мама, которая их купила, ни нянька Анна, ни горничная Маша, ни кухарка Домна, словом никто, ни один человек, недосмотрел вот чего.
Маляр приклеил на самом верху, вдоль всего карниза, широкую бумажную полосу. На полосе были нарисованы пять сидящих собак и посредине их желтый цыпленок с пумпушкой на хвосте. Рядом опять сидящие кружком пять собачек и цыпленок. Рядом опять собачки и цыпленок с пумпушкой. И так вдоль всей комнаты под потолком сидели пять собачек и цыпленок, пять собачек и цыпленок...
Маляр наклеил полосу, слез с лестницы и сказал:
- Ну-ну!
Но сказал это так, что это было не просто "ну-ну", а что-то похуже. Да и маляр был необыкновенный маляр, до того замазанный мелом и разными красками, что трудно было разобрать - молодой он или старый, хороший он человек или плохой человек.

Есть на свете люди хорошие, есть и похуже, есть и такие, которые своего брата не стыдятся.
К таким-то и попала Крошечка-Хаврошечка. Осталась она сиротой, взяли ее эти люди, выкормили и над работой заморили: она и ткет, она и прядет, она и прибирает, она и за все отвечает.
А были у ее хозяйки три дочери. Старшая звалась Одноглазка, средняя Двуглазка, а меньшая Триглазка.
Дочери только и знали, что у ворот сидеть, на улицу глядеть, а Крошечка-Хаврошечка на них работала: их и обшивала, для них пряла и ткала и слова доброго никогда не слыхала.
Выйдет, бывало, Крошечка-Хаврошечка в поле, обнимет свою рябую коровку, ляжет к ней на шейку и рассказывает, как ей тяжко жить-поживать.
- Коровушка-матушка! Меня бьют-журят, хлеба не дают, плакать не велят. К завтрашнему дню мне ведено пять пудов напрясть, наткать, побелить и в трубы покатать.

В конюшне темно и тепло, жуют сено лошади, стукнет по дереву подкова, цепь недоуздка зазвенит или скрипнет перегородка - караковый почесался.
В узкое окно влезает круглый месяц.
Лошади беспокоятся.
- Опять подглядывает месяц-то, - ржет негромко вороной, - хоть бы козел пришел, - все не так страшно.
- Козла "хозяин" боится, - сказал караковый, - а месяц сам по себе, его не напугаешь.
- Куда это козел ушел? - спросила рыжая кобыла.
- На плотину, в воду глядеть.
Кобыла храпнула:
- К чему в воду глядеть? Одни страсти.

В старые годы у одного царя было три сына. Вот, когда сыновья стали на возрасте, царь собрал их и говорит:
- Сынки мои любезные, покуда я еще не стар, мне охота бы вас женить, посмотреть на ваших деточек, на моих внучат.
Сыновья отцу отвечают:
- Так что ж, батюшка, благослови. На ком тебе желательно нас женить?
- Вот что, сынки, возьмите по стреле, выходите в чистое поле и стреляйте: куда стрелы упадут, там и судьба ваша.
Сыновья поклонились отцу, взяли по стреле, вышли в чистое поле, натянули луки и выстрелили.
У старшего сына стрела упала на боярский двор, подняла стрелу боярская дочь. У среднего сына упала стрела на широкий купеческий двор, подняла ее купеческая дочь.
А у младшего сына, Ивана-царевича, стрела поднялась и улетела сам не знает куда. Вот он шел, шел, дошел до болота, видит - сидит лягушка, подхватила его стрелу. Иван-царевич говорит ей: