7 глава

К развилку дорог.

Фродо и Сэм вернулись на свои постели и долеживали молча, а люди кругом вставали и возвращались к дневным заботам. Вскоре им принесли умыться, потом проводили к столику, накрытому на троих, где уже сидел Фарамир. Он целые сутки не спал, даже не прилег отдохнуть после битвы, но словно бы и не утомился.
Позавтракали и сразу поднялись из-за стола.
– Голодать в пути не след, – сказал Фарамир, – а припас ваш скудный, и я велел уложить вам в котомки понемногу дорожной снеди. Водой Итилия богата, только не пейте из рек и ручьев, протекающих через Имлад-Моргул, Неживую Логовину. И вот еще что. Мои разведчики и дозорные все возвратились, даже те, кто ходил к Мораннону. И все доносят, что край пуст – никого на дорогах, нигде ни звука: ни шума шагов, ни пения рога, ни звона тетивы. Черная, страна, да не будет она названа, замерла. Понятно, что это предвещает: вот-вот грянет великая буря. Поторопитесь! Если вы готовы, пойдемте, скоро уж солнце выглянет из-за вечной тени Изгарных гор.
Хоббитам принесли потяжелевшие котомки и два крепких посоха – полированных, с железным наконечником и резной рукоятью с продернутой ременной косицей.
– Мне нечем одарить вас на прощанье, – сказал Фарамир, – возьмите хоть посохи. Пригодятся и на бездорожье, и в горах: с такими ходят горцы Эред-Нимрайса, а эти обрезаны вам по росту и заново подбиты. Они из добротной древесины лебетрона, излюбленной гондорскими столярами, и есть поверье, будто волшебное это дерево помогает найти, что ищешь, и благополучно вернуться. Да сохранит волшебство свою светлую силу в сумраке зла!
Хоббиты низко поклонились.
– О радушный хозяин, – сказал Фродо, – мне предрекал полуэльф Элронд, что на пути мы встретим нежданных и негаданных помощников. Но поистине я не ждал и не чаял встретить такое радушие; оно несказанно утешило меня в моей скорби.
Приготовились к отходу. В каком-то закоулке отыскали и привели Горлума, и он был не такой разнесчастный, как давеча, только жался к Фродо и избегал взгляда Фарамира.
– Вашему проводнику мы завяжем глаза, – сказал Фарамир, – но ты и слуга твой Сэммиум свободны от этой повинности.
Когда подошли к Горлуму с повязкой, он завизжал, увернулся и схватился за Фродо, а тот сказал:
– Завяжите глаза всем троим, мне первому; может, он тогда поймет, что его не хотят обидеть.
Так и сделали. Из пещеры Хеннет-Аннуна провели их переходами и лестницами, и в лицо им пахнул свежий, душистый утренний воздух. Еще немного прошли вслепую, спустились под гору, и голос Фарамира приказал снять повязки.
Над их головой покачивались ветви, перешептывалась листва; гул водопадов смолк, они остались за длинным южным склоном холма, отделившим их от реки. На западе лес сквозил, как над обрывом на краю света.
– Здесь нам расходиться, – сказал Фарамир. – Послушайтесь меня и пока не сворачивайте к востоку. Ступайте прямо – много миль пройдете под покровом леса. Справа за опушкой спуск в широкую долину, местами обрывистый, местами пологий. Держитесь у края леса, поближе к этим склонам. Поначалу, я думаю, вам и дневной свет не помеха: земля объята ложным покоем и зло затаилось. Воспользуйтесь этим!
Он обнял хоббитов, по гондорскому прощальному обыкновению положил им руки на плечи и, склонившись, поцеловал в лоб.
– Ступайте же, и добро да будет вашей обороной! – сказал он.
Они поклонились земным поклоном. Он, не оборачиваясь, пошел к дружинникам, дожидавшимся поодаль. Во мгновение ока все три зеленых воина исчезли, затерялись в лесу, и пусто было там, где сейчас только стоял Фарамир, словно все, что случилось, было во сне.

Фродо вздохнул и повернулся лицом к югу. Для пущего неуважения Горлум копошился во мху под корневищем.
– Убралиссь наконец-то? – спросил Горлум. – Мерзкие, злые людишки! У Смеагорла шеинька еще болит, да, да-ссс. Пойдем сскорее!
– Да, пошли, – сказал Фродо. – Но чем бранить тех, кто сжалился над тобой, лучше бы помолчал!
– Добренький хозяин! – сказал Горлум. – Нельзя уж и пошутить Смеагорлу. Он всех всегда сразу прощает, да-да, и хозяину простил его обманцы. Такой добренький хозяин, такой послушненький Смеагорл!
Фродо и Сэм смолчали, закинули за плечи котомки, взяли посохи и двинулись в путь по итильскому лесу.
Дважды за день они отдохнули и поели Фарамировой снеди: сухих фруктов и солонины – запас многодневный, а хлеба ровно столько, чтоб не зачерствел. Горлум от еды отказался.
Солнце взошло, невидимкой проплыло по небесам и вот уж садилось, расструив золотистый свет по западной окраине леса, а они все шли и шли в прохладном зеленом сумраке, в глухой тишине. Все птицы либо улетели, либо онемели.
В молчаливом лесу быстро смерклось, и они заночевали, притомившись: семь лиг, не меньше, прошли от Хеннет-Аннуна. Фродо разлегся на мшистой подстилке возле старого дерева и спал всю ночь без проэээ
Сэм рядом с ним то и дело поднимал голову, но Горлума было не видать – он как улизнул сразу, так и не показывался: может, забился в какую дыру, а может, живоглотничал. Вернулся он с первым лучом и разбудил спутников.
– Вставать надо, вставать! – сказал он. – Еще далеко идти, на юг и потом на восток. Хоббитам лучше поспешить!

День прошел, как и накануне, только безмолвие углублялось; воздух отяжелел, и парило под деревьями. Казалось, вот-вот зарокочет гром. Горлум останавливался, принюхивался, бормотал под нос и торопил их.
На третьем дневном переходе, уже под вечер, лес поредел, деревья покрупнели. Среди полян угрюмо и важно раскинули ветви огромные падубы, между ними высились дряхлые лишаистые ясени, могучие дубы пустили буро-зеленую поросль. В траве на прогалинах пестрели цветочки ветреницы и чистотела, белые и голубые, свернувшиеся на ночь; из заплесневелых россыпей листвы лесных гиацинтов пробивались глянцевитые молодые ростки. Нигде ни зверя, ни птицы, но Горлум боялся открытых мест, и они, пригибаясь, перебегали из тени в тень.
Уже в полумраке вышли они на опушку и уселись под старым шишковатым дубом, чьи змеистые корни торчали над сыпучим обрывом. Перед ними расстилалась тусклая глубокая долина; на дальней ее стороне снова густел и тянулся на юг серо-голубой лес в дымчатом полумраке. Справа, далеко на западе, розовели в закатных огнях кряжи Белогорья. Слева застыла тьма: там возвышались утесистые стены Мордора, и туда, сужаясь от Великой Реки, вклинивалась долина. По дну ее бежал поток, и его ледяной голос нарушал глухое безмолвие; подле него беловатой лентой вилась дорога, теряясь в исчерна-серой мгле, не тронутой ни отблеском заката. Фродо почудилось, будто он различает у берега Андуина как бы на плаву в тумане верхушки и шпили высоких разрушенных башен. Он обернулся к Горлуму.
– Ты знаешь, где мы сейчас?
– Да, хозяин. Это опасные места. Дорога от Лунной Башни к развалинам города на берегу реки. Мерзкие развалины, там полным-полно врагов. Не надо было слушать людей. Хоббиты далеко отошли от тропы. Сейчас нужно идти на восток, туда, наверх. – Он махнул жилистой рукой в сторону мрачных гор. – А по дороге идти нельзя, нет-нет! Ее посылают стеречь страшных людей из Башни.
Фродо поглядел на дорогу. Она, безлюдная и пустынная, вела в туман, к заброшенным руинам. Но было зловещее чувство, будто по ней и в самом деле проходят существа, незримые глазу. Фродо, зябко передернувшись, снова взглянул на дальние шпили, тонувшие в сумерках, и словно заново услышал леденящий плеск реки, голос Моргулдуина, отравленного потока из логовины призраков.
– Как же нам быть? – сказал он. – Шли мы долго, прошли много. Может быть, пока не будем выходить из леса, спрячемся где-нибудь и переночуем?
– Незачем прятаться в темноте, – сказал Горлум. – Днем пусть прячутся хоббиты, да, днем.
– Да ладно тебе! – сказал Сэм. – Отдохнуть-то все равно надо, хоть до полуночи, а потом уж потащимся в темноте, коли ты и правда дорогу знаешь.
Горлум нехотя согласился, и они побрели вслед за ним назад по бугристой опушке, забирая к востоку. Он опасался ночевать на земле так близко от страшной дороги, и они надумали забраться в развилину огромного падуба, под густую сень пучка ветвей: устроились скрытно и уютно, а уж темно было – хоть глаз выколи. Фродо и Сэм глотнули воды и поели хлеба с сушеными фруктами. Горлум тут же свернулся и заснул. Хоббиты глаз не смыкали.

Проснулся Горлум, должно быть, немного за полночь. Они вдруг увидели два бледных, мерцающих огня. Он вслушался и принюхался; хоббиты давно заметили, что так он определял время ночью.
– Мы отдохнули? Мы хорошо поспали? – спросил он. – Тогда пошли.
– Не отдохнули и не поспали, – проворчал Сэм. – Надо, так идем.
Горлум спрыгнул с дерева сразу на карачки, хоббиты медленно слезли. Он повел их вверх по склону на восток. Стемнело так, что они чуть не наталкивались на деревья. Идти в темноте по буеракам было трудновато, но Горлума это не смущало. Он вел их сквозь кустарник и заросли куманики, огибал глубокие овраги; иногда они спускались в темные кустистые ложбинки и выбирались оттуда, а восточные скаты становились все круче. Оглянувшись на первом привале, они увидели, что лес остался далеко внизу, он лежал огромной тенью, словно сгустившаяся темнота. Темень еще гуще наползала с востока, и меркли без следа крохотные мутные звездочки. Потом из-за длинной тучи выглянула заходящая луна в мутно-желтой поволоке.
Наконец Горлум обернулся к хоббитам.
– Скоро день, – сказал он. – Надо хоббитцам поторопиться. Здесь днем нельзя на открытых местах, совсем нельзя. Скореиньки!
Он пошел быстрее, и они еле поспевали за ним. Началась большая круча, заросшая утесником, черникой и низким терном; то и дело открывались обугленные прогалы – следы недавнего огня. Наверху утесник рос сплошняком: высокий, старый и тощий понизу, он густо ветвился и осыпан был желтыми искорками-цветками с легким пряным запахом. Хоббиты, почти не пригибаясь, шли между шиповатых кустов по колкой мшистой подстилке.
Остановились на дальнем склоне горбатого холма и залезли отдохнуть в терновую заросль: глубокую рытвину прикрывали оплетенные вереском иссохшие узловатые ветви-стропила, кровлей служили весенние побеги и юная листва. Они полежали в этом терновом чертоге. Устали так, что и есть не хотелось, выглядывали из-под навеса и дожидались дня.
Но день не наступил: разлился мертвенно-бурый сумрак. На востоке под низкой тучей трепетало багровое марево – не рассветное, нет. Из-за бугристого всхолмья супились кручи Эфель-Дуата, стена ночного мрака, а над ней черные зазубренные гребни и угловатые вершины в багровой подсветке. Справа громоздился еще чернее высокий отрог, выдаваясь на запад.
– В какую нам сторону? – спросил Фродо. – Там что, за этим кряжем, логовина Моргула?
– А чего примериваться? – сказал Сэм. – Дальше-то пока не пойдем, все-таки день, какой ни на есть.
– Может быть, пока и не пойдем, может быть, и нет, – сказал Горлум. – Но идти надо скорей – и поскорее к Развилку, да, к Развилку. Хозяин правильно подумал – нам туда.
Багровое марево над Мордором угасло, а сумрак густел: чадное облако поднялось на востоке и проползло над ними. Фродо и Сэм поели и легли, но Горлум мельтешился. Есть он не стал, отпил воды и выполз из рытвины, а потом и вовсе исчез.
– Мышкует небось, – сказал Сэм и зевнул. Был его черед спать, и сон его тут же сморил. Ему снилось, что он возле Торбы-на-Круче и чего-то он такое ищет на огороде, но тяжко навьючен и чуть землю носом не бороздит. Там все почему-то заросло и как-то запаршивело: сплошные репьи да купыри, аж до нижней изгороди. «Работенки невпроворот, а я, как на грех, уставши, – приговаривал он и вдруг вспомнил, что ему надо. – Да трубку же!» – сказал он и проснулся.
– Вот дубина! – обругал он себя, открыв глаза и раздумывая, с чего бы это он валяется под забором. Потом сообразил, что трубку искать не надо – она в котомке, а табаку-то нет – и что он за сотни миль от Торбы. Он сел. Было темным-темно. Ишь, хозяин додумался: не будить его до самого вечера! – Это вы совсем не спали, сударь? – строго сказал он. – Времени-то сколько? Вроде уже поздно.
– Нет, не поздно, – сказал Фродо. – Просто день становится все темнее. А так-то и за полдень, поди, еще не перевалило, и проспал ты не больше трех часов.
– Интересные дела, – сказал Сэм. – Это что ж, буря собирается? Такой бури небось еще и на свете не бывало. Не худо бы забраться куда и поглубже, а то вон веточками прикрылись. – Он прислушался. – Что это, гром, барабаны или так просто тарахтит?
– Не знаю, – сказал Фродо. – Уж давно затарахтело. То будто земля дрожит, а то словно кровь стучит в ушах.
Сэм огляделся.
– А где Горлум? – спросил он. – Неужто не приходил?
– Нет, – сказал Фродо. – Ни слуху ни духу.
– Ну, невелика потеря, – сказал Сэм. – Такой кучей дерьма я еще никогда не запасался в дорогу. Это надо же, сто миль провисеть на шее, а потом запропаститься, как раз когда в тебе есть нужда, хотя какая в нем нужда – это еще вопрос.
– Ты все-таки не забывай Болота, – сказал Фродо. – Надеюсь, ничего с ним не стряслось.
– А я надеюсь, что он ничего не затевает или хотя бы не угодил, как говорится, в хорошие лапы, а то нам крутенько придется.
Опять прокатилось громыхание, гулче и ближе. Земля под ними задрожала. – Куда уж круче, – сказал Фродо. – Вот, наверно, и конец нашему путешествию.
– Может, и так, – согласился Сэм, – только мой Жихарь говорил: «Поколь жив, все жив» – и добавлял в придачу: «А не помрешь, так и есть захочется». Вы перекусите, сударь, потом на боковую.

«Хошь – день, а не хошь – как хошь», – говорил себе Сэм, выглядывая из-под тернового укрытия. Бурая мгла превращалась в бесцветный непроницаемый туман. Стояла холодная духота. Фродо спал беспокойно, ворочался и метался, бормотал во сне. Дважды Сэму послышалось имя Гэндальфа. Время тянулось по-страшному. Наконец Сэм услышал за спиной шипение и, обернувшись, увидел Горлума на карачках; глаза его сверкали.
– Вставайте, вставайте! Вставайте, сони! – зашептал он. – Вставайте бысстренько! Нельзя мешкать, ниссколько нельзя. Надо идти, надо выходить сейчас. Мешкать нельзя!
Сэм недоуменно взглянул на него: перепугался, что ли, или так гоношится?
– Прямо сейчас? Чего это ты вскинулся? Еще не время. Еще и полдничать-то не время: в порядочных домах даже на стол собирать не начали.
– Глупоссти! – засипел Горлум. – Мы не в порядочных домах. Время уходит, время бежит, потом будет поздно. Мешкать нельзя! Надо идти! Вставай, хозяин, вставай!
Он потряс за плечо Фродо, и Фродо, внезапно разбуженный, сел и перехватил его руку. Горлум вырвался и попятился.
– Без всяких глупостей, – процедил он. – Надо идти. Нельзя мешкать!
Объяснений они от него не добились, не сказал он, и где был, и с чего так заторопился. Донельзя подозрительно все это было Сэму, но Фродо вникать не хотел. Он вздохнул, вскинул котомку и, видно, готов был брести невесть куда, в густую темень.
Со всей осторожностью вывел их Горлум на гору, прячась, где только возможно, и перебегая открытые места; но едва ли и самый зоркий зверь углядел бы хоббитов в капюшонах и эльфийских плащах, да и бесшумны они были, как сущие хоббиты: ни веточка не хрустнула, ни былинка не прошелестела.
Час или около того они молча шли гуськом в сумраке и полной тишине, лишь изредка погромыхивали то ли раскаты грома, то ли барабаны в горах. Они спускались, забирая все южнее, насколько позволяли буераки. Невдалеке темной стеной возникла купа деревьев. Подобравшись ближе, они увидели, что деревья огромные и очень старые, но все же величавые, хотя обугленные их вершины были обломаны, будто в них била молния, но ни она, ни свирепая буря не смогли сгубить их или выдрать из земли вековые корни.
– Развилок, да, – прошептал Горлум, молчавший от самой рытвины. – Нам его не миновать.
Свернув на восток, он повел их в гору, и вдруг перед глазами открылась Южная дорога, извивавшаяся у горных подножий и исчезавшая меж деревьев.
– Иначе не пройти, – шепнул Горлум. – За дорогой тропок нет, ни тропочки. Надо дойти до Развилка. Мешкать нельзя! Только ни слова!
Скрытно, будто разведчики во вражеском стане, сползли они вниз к дороге и по-кошачьи крались у западной обочины, подле серого парапета, сами серее камней. И вошли в древесную колоннаду, как в разрушенный дворец под темным пологом небес, и словно арки зияли промежутки меж исполинскими стволами. Посреди колоннады крестом расходились четыре дороги: одна вела назад, к Мораннону, другая – на дальний юг, справа вздымалась дорога из древнего Осгилиата: она пересекала тракт и уходила на восток, в темноту; туда и лежал их путь.
На миг остановившись в страхе, Фродо вдруг заметил, что кругом посветлело и отблесками дальнего света озарилось лицо Сэма. Он обратил взгляд к прямой, как тугая лента, дороге книзу, на Осгилиат. Далеко над скорбным Гондором, одетым тенью, солнце выглянуло из-под медленной лавины туч, и огнистое крыло заката простерлось к еще не оскверненному Морю. И осветилась огромная сидячая фигура, величественная, под стать Каменным Гигантам на Андуине. Обветренная тысячелетиями, она была покалечена и изуродована недавно. Голову отломали, на место ее в насмешку водрузили валун: грубо намалеванная рожа с одним красным глазом во лбу ухмылялась во весь рот. Колени, высокий трон и постамент были исписаны бранными словами и разрисованы мерзостными мордорскими иероглифами.
И вдруг Фродо увидел в последних солнечных лучах голову старого государя, брошенную у дороги.
– Гляди, Сэм! – крикнул он, от изумления снова обретя дар речи. – Гляди! Он в короне!
Глаза были выбиты и отколота каменная борода, но на высоком суровом челе появился серебряно-золотой венец. Повилика в белых звездочках благоговейно обвила голову поверженного государя, а желтые цветы жив-травы, заячьей капусты осыпали его каменные волосы.
– Не вечно им побеждать! – сказал Фродо.
Но солнечные блики уже пропали, а солнце погасло, как разбитая лампа, и ночная темень стала еще чернее.

Уважаемый читатель, мы заметили, что Вы зашли как гость. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо зайти на сайт под своим именем.