Кто прав, тот и брав

–Здраствуй, ведьма Маргона! – смело поздоровался с красавицей весьма удивлённый её видом Буривой.
А та вдруг на рожу злою и недовольною стала и таково витязю многохожалому отвечала:
–А ты кто ещё таков здесь взялся, чтобы без спросу и приглашения на глаза мне показываться? Я ведь незваных гостей не уваживаю и всех до единого, куда они не хотят, спроваживаю…
Огляделся вокруг Бурша и видит, что внутри двора черепа человеческие и кости заместо украсы в терем были вставлены. «Эге, – он смекает, – да тут неважно, я гляжу, гостей-то привечают! Надо мне похитрее быть-то, а то не ровён час, и голову тута не долго будет сложить…»
Отвесил он ведьме-красавице поклонец изящный, насмешливо ей в глаза поглядел и вот чего прогундел:
–Моё имя… э-э… Воебур, ага. Я, чтоб ты знала, тоже колдун немалый. Да чё там немалый – ты мне в деле колдовства и в подмётки даже не годишься. Я с тобою то даже могу сделать, что тебе, Маргошка, и не снилося…
Ух, и взъерепенилась тут Маргона прегордая от Буривоевых наглых слов! Вытаращилась она злобнее злобного, руки с длиннющими ногтями вперёд себя выставила и чего-то быстро забормотала – очевидно, начала на Буривоя пакость какую-нибудь колдовать… У бедового парня аж в голове от этих бормотаний помутилося, а в брюхе сделалось так гадко, будто его понос сей час прохватит… Поглядел он по сторонам тогда быстро и видит, что под застрехою вот такенная мячина висит, а вокруг той мячины кучка тутошних шершенюг роится. Вынимает он тогда свой свисток знаменитый, на Борзановой банде добре испытанный, щёки во всю ширь пораздул – да как в него подует!
Оказалось, что и здешние шершни волшебного свистка слушаются здорово. Взметнулся тотчас обозлённых тварей тучный рой – да на Маргону! Та, естественно, завизжала бешено, будто её там режут, замахала в остервенении руками, а когда это не помогло ни мало, бросилась от шершней страшных бежать. Да только куда ж ты от этих тварей убежишь-то? Они же чисто, злыдни этакие, осатанели: каждый почитай по разу, а то и поболее раз вреднющей ведьме в тело её ладное жалом вбубенил.
–Уйми ты этих чертей, Воебур мощный! – завопила, наконец, Маргона не своим голосом, – Не стану я более колдовать на тебя! Ты, подлец, победил! Твоя, мерзавец, взяла!
Не сразу Буривой в свисток свой дудеть перестал. Поглядел он ещё немножко на мучения заслуженные ведьмы моложавой, да чудо-инструмент от уст своих и отнял. Шершни сразу же интерес к своей жертве начисто потеряли и разлетелися моментально по своим шершенячьим делам, а Маргона тяжко тогда застонала и где стояла, там на землю и брякнулась. Поглядел Буривой на её личность и от смеха чуть ли не пырснул: вздулось личико доселе пригожее как не знаю как, боже, и такие волдыри на нём повыскакивали, что прямо вай!
–Ну что, ведьма ты окаянная, – Буривой тогда к посрамлённой хозяйке обращается, – видала, каков я хват, а? Я и не то ещё могу сделать. Хочешь – размечу этот твой терем на дощечки да на жалкие щепочки?
–Стой, Воебур! – возопила на это Маргона испуганно, – Не делай этого! Верю я в твою силу – ужо убедилась! Прошу тебя… гостем дорогим у меня побыть! И не прошу даже, а о том умоляю!
–Ну что ж, это ладно, – ответил Буривой снисходительно, как бы помозговав перед тем слегка, – коли ты гнев на милость решила переменить, то и я готов у тебя чуточек погостить. Чай от этого меня ведь не убудет, правда?
Пригласила Маргона Буривоя в горницу, за стол широкий его усадила, а сама на минутку выйти отпросилася. А когда она вновь предстала пред его очами, то, к удивлению Буршиному вящему, уже ни одного волдыря на лице у неё не наблюдалось. Очевидно, помазала она тело своё ужаленное некими целебными волшебными мазями.
–О, великий мой собрат, колдун знаменитый Воебур, – с лисьим выражением на лице сказать она не преминула, – до чего я рада видеть у себя такого сильнейшего чародея! Сейчас тебя я накормлю досыта да допьяна напою…
–Э, нет, дорогая, – усмехаясь, Буривой ей возражает, – Яства да питьё будет потом. А теперь мне бы в баньку завалиться да от пыли дорожной поотмыться… Есть ли у тебя баня али таковой нету?
–Как не быть! – радостно ведьма воскликнула, – у меня, уважаемый Воебур, такая знатная имеется баня, что отродясь в таковой ты не парился! Сей же час нагрев я организую…
Хлопнула она звонко в ладоши, потом руками в воздухе помахала витиевато, губами чего-то пошептало загадочно, да и говорит, наконец:
–Готова банька, Воебур-молодец! Изволь, провожу да дорожку туда покажу…
Вышли они снова во двор, и подводит Маргона Буривоя к строению некоему невысокому, оказавшемуся и вправду баней. Зашёл Бурша в предбанник и чует, что внутри действительно очень жарко. Ну, Маргона тут его, извинившись, оставила и сказала, что ждёт-де его особу у себя за столом, а Буривой быстро разделся и в парилку – шасть. Попарился он там знатно: семь потов с его тела сошло, и вся, какая была, усталость покинула его полностью и окончательно. Омылся он под конец водою холодную и только, значит, последние капли воды на себя вылил, как вдруг чует неожиданно – ё-моё! – а в баньке-то жарче сделалось троекратно. Он – к дверям, плечом на них поднажал и аж отдёрнулся прочь лихорадочно. И то – двери-то ведь не деревянными, а железными оказалися, и уже раскалёнными весьма порядочно.
«Вот же ещё зараза! – мысленно Бурша на ведьму коварную заругался, – Закрыла тут меня, заперла – надумала, бестия хитроумная, тушку мою тут зажарить! Ну, да меня-то так легко не спечёшь – у меня, слава богу, оружие супротив жару имеется, спасибо за то Деду Морозу!..»
Подождал он ещё немного, пока воздух в бане нагрелся ещё более, а затем набрал этого воздуху полную грудь – да как вдруг дунет из уст своих морозильным стылым духом! В один миг жар внутри помещения махонького на холод сменился невероятный, так что парильщик недавний почуял себя даже зябко. Стал тогда Буривой, враз пободревший, бить ногою в застывшую железную дверь и по ту пору в них он дубасил, покуда не вышиб, наконец, железяку к такой-сякой бабушке.
Выскочил он тогда в предбанник, быстро оделся, причесался и не особо спеша в горницу направился. Приходит, на ведьму поражённую глядь, и ну ей вовсю-то пенять, что она и баню-то вытопить не умеет. Гляди, орёт он возмущённо – я ж в твоей баньке от холода чуть ли не околел! Выхватилась Маргона тотчас из горницы вон, видно, что в баню стремглав она побежала, проверять, стало быть, Буривоем сказанное.
А как назад она возверталась, так на ней лица даже не оказалось, до того лёд внутри бани её напугал. Слова членораздельного не могла она даже молвить, бормотала лишь чего-то извинительно и таращила глазищи на Воебура этого поразительного.
А тому и горя было мало. Он же три часа в бане парился, так что сильно от этого перегрева жаждал. Ну а за то времечко, покуда ведьма в баню бегала, Бурша уже весь квас, на столе стоявший, выпил буквально до капли.
–Эй, хозяйка, – хмуря брови, к Маргоне он тогда обращается, – квас у тебя дюже добрый, да вишь кончился он. Имеется у тебя какой-никакой добавок, а?
То услышав, ведьма мгновенно в себя-то пришла, заулыбалася, закривлялася, заумилялася… «Как не быть квасу! – она сказала, – Да у меня этого квасу хоть залейся! Вона – в погребе имеется большущий запас, да только, милый Воебур, я туда ноне идти опасаюся: там мыши, я слышу, пищат, а я, надо сказать, их сильно побаиваюсь…»
–Ну что же, – предложил тогда Маргоне Буривой, – коли ты не хочешь, то давай, я туда схожу, ежели ты не против, конечно… Я ведь не боюся этих твоих мышей…
–О, смелый, о, бесстрашный Воебур! – воспела ведьма Бурше хвалу, – Сходи, дорогой, спустися по лесенке в подвалец, да и набери себе квасу сколько душенька твоя пожелает. А я здесь пока посижу да тебя за столом подожду…
Взял Бурша кувшин глиняный, да и айда в тот квасный подвал. Спустился он по лестнице глубоко под землю, отворил массивную дверь и оказался в большом леднике. Там было много замороженного провианту: рыба, мясо оленье, мясо кабанье, капуста ещё квашеная, огурцы пузатые, а ко всему этому ещё и чан с квасом вдобавок. Только вот никаких мышей там не было и в помине…
Ну, Буривой кувшин зачерпнул и только уже собирался оттуда уходить, как вдруг – бац! – захлопнулась дверь подвальная с шумом зловещим, и оказался витязь небрежный словно бы в западне.
Но этого было мало, поскольку начал вдруг в том подвале нагнетаться несусветный мраз. Прошло минут с пять где-то, а просто невозможно уже стало человеку легко одетому холод этот терпеть. Ну, Буривой и не вытерпел. Вспомнил он про дар Жары-бабы, воздуху в грудь набрал и жарою по морозу лютому жахнул.
В один момент наступило там тёплое лето: мороз сразу пропал, и словно бы в серёдке месяца червеня в подвале том стало. Посидел в подвале Буривой часика два, на лавке деревянной он покимарил, и тут вдруг слышит – открывают с той стороны замок дверной. Маргона, наверное, решила на труп его замерзший глянуть…
И каково же было её удивление, когда она очутилася вместо хлада в жарище летней! Вскрикнула она, Буривоя потягивающегося заметив, и где стояла, там на задницу и шмякнулась, ибо ножки её более не держали.
–Ай-яй-яй-яй-яй! – сызнова попенял Буривой нерадивой хозяйке, – Да разве ж это, Маргошка, холодильник! Гляди – ещё немного и твои запасы смердеть начнут! Нет, как ты себе там хошь, а я таки терем этот твой размечу, ага!.. Пошли, давай, наверх, рассиделась тут, понимаешь!
Взмолилась тогда испуганная донельзя ведьма и попросила она великого колдуна за зло допущенное её чересчур не наказывать.
–О, Воебур мой могучий да загадочный! – обратилась она к Бурше, руки в отчаянии заламывая, – Не размётывай ты, пожалуйста, моего терема ладного, ибо он мне от папеньки ещё в наследство достался! Что хошь у меня проси – всё тебе дам я с радостью, поскольку разными я вещами колдовскими обладаю!
Почесал себе Буривой ряху для отвода глаз, да и говорит Маргоне занудливым весьма гласом:
–Э-э, да что у тебя есть-то путящего! Одна сплошная ерунда… Вот ежели бы у тебя оружие оказалось против всякого недуга да против колдовства – тогда да, тогда дело другое. Да только откуда у тебя, у такой завалящей ведьмочки, оружию сему великому взяться…
–Есть! – воскликнула Маргона звонко, распахнув во всю ширь глаза свои огромные, – Есть у меня такое оружие, славный Воебур! Пошли, сейчас покажу!
Схватила она Буривоя за руку и буквально наверх его поволокла. А как оказались они снова в светёлке, то кинулась Маргона тотчас к старинному комоду, в ящике одном судорожно порылася и достала оттуда наконец… тугую кожаную нагайку!
–Вот! – заорала она злорадно, – Вот моя плёточка заветная, с виду не дюже приметная!.. – и она в Буршу огненно вперилась: Ну что, колдовская гадина – попался, а?! Ха-ха-ха-ха! Тут тебе, великий колдун, и карачун будет! Ни один волшебник против плётки этой божественной не в силах будет устоять!..
Да, подскочив, как Буривою по заднице плёткой этой треклятой перетянет!
–Ой-ёй-ёй! – вскрикнул тот непритворно, – Ты чё творишь, ведьмачье твоё отродье – больно же!
А Маргона, узрев, что Буривой в общем-то нормально удар хлёсткий вытерпел и превращаться во что-то другое вовсе не спешил, ещё шире глазищи в удивлении вытаращила и даже плётку из рук выронила. Ну а Бурша, не будь дурак, плёточку ту – хвать, да и стал ею, играючи, в воздухе помахивать.
Маргона же как мел побелела, на пол мешком осела и склонилася пред Буривоем аж ниже некуда.
–О, величайший! – она пробормотала, – На тебя даже божественная плеть не действует! Только меня ты ею не бей, только, умоляю, не бей!
«Э, нет, – подумал тут Бурша мстительно, – я полагаю, что порку волшебной плёткой ты как раз, дорогуша моя, заслужила!..»
Размахнулся он не очень сильно да по оттопыренным ляжкам ведьмачке и приложился. Та мгновенно комком сжалася и звука даже не издала, словно её парализовало. А как во второй да в третий раз стеганул её Бурша по заду, так в тот же миг полоснула его по очам преяркая вспышка, и раздался в светёлке приятный мелодичный звон.
Зажмурился Буривой от этого светового сполоха, а когда, наконец, раскрыл он свои глаза, то стоящую пред ним девушку едва он даже узнал. А потом поглядел он на неё взором внимательным и видит, что это вроде как Маргона та самая, да только с совсем-то другими глазами. У прежней ведьмачки глаза были хоть и красивые, но какие-то неприятные, а зато у этой кралечки ещё красившими они оказалися, и мягкий свет из себя излучающими…
Ощупала новая Маргона себя руками со всех сторон, словно это была не она, а деваха другая, а потом Буривою и говорит истерически:
–Мамочки мои, да ты же, Воебур, всю тёмную силу из меня выбил! Ой, спасибочки тебе за такую услугу великую! Ты ж душеньку мою от скверны почистил!
–Вот в первый раз я слышу, – отвечает ей наш витязь с улыбкой, – чтоб за порку сильную ещё бы тебя и благодарили!.. Да и не Воебур я вовсе, Маргона, а Буривой, обманутый князь Буянский…
И поведал он вкратце обновлённой душевно хозяйке о мытарствах своих злосчастных, да о том, что ему друга Ояра надобно от казни выручать.
А та его выслушала со вниманием да таково затем отвечала:
–Что ж, Буривой, бери сию плётку чародейскую да этого негодяя Хоролада ею и огрей хорошенько. Он ведь, Худолад этот гордый, вовсе и не болен, а просто-напросто ужасно порочен: оборотень он, Бурша, конченный. Коли отлупишь князюшку-кровопийцу на славу, то, возможно, и его, как и меня, от чёрной пагубы ты избавишь. Ну, а если гиблая порча слишком глубоко его душу опорочила, то жизни на свете белом лишишь ты его в тот же час.
–Ага, ладно, – Буривой кивнул понимающе, – Ещё как огреть его я постараюся… Ну а теперь… прощевай что ли, Маргона-краса, пойду, пожалуй, я не спеша назад…
–Ох, витязь, витязь, – ведьма былая, а теперь ведунья младая, Буршу слегонца закорила, – ты думаешь, сколько денёчков ты у меня побыл, а?
–Каких тебе ещё дней? – не понял вопроса Буривой, – И дня ведь не будет, как я у тебя тут гостюю…
–Э, нет, сударь, – разуверила его красавица, – ни много, ни мало, а пребываешь ты в моём тереме аж двенадцать дён! Время просто-напросто течёт здесь по-иному. Три дня у тебя осталось всего в запасе, и ни одним деньком более…
–О, чёрт! – выругался в сердцах Буривой, – Вот так мороку ты на меня навела! Что ж делать теперь мне прикажешь, а?
Хотел было он уже бежать, что было прыти в ногах, к берегу далёкому морскому, да только волшебница хозяюшка поспешила его успокоить...
–Погоди, молодец, – попросила она его, – я получше придумала один способ! Останься, будь ласков, у меня ночевать, а я той порою вызову сюда коня моего, великого скорохода. Пасётся он, правда, отсель далеко, но примчится по зову моему в срок. Завтра поутру он будет уже тут и всего за три часика с минутами тебя до берега далёкого он доставит. Ну как, согласен? По рукам?..
Согласился Буривой у крали черноокой ночку последнюю переночевать, ну а поутру, едва-едва рассвело, как прискакал из дали дальней конёк махонький. Был он бурый по масти, лохматый, а грива да хвост длинными у него оказалися да косматыми. Заржал прегромко конёк-скороход и стал ждать спокойненько седока Буривоя.
Попрощался Бурша с Маргошей, обнялся с ней, поцеловался, и она его тогда спрашивает:
–Хочу я сделать тебе, свет Буривоюшка, свой волшебный подарок. Предоставлю я тебе возможность одну чудесную, но только, к сожалению, лишь одну! Выбирай, что ты желаешь всего более: уметь опускаться на дно морское, воспарять до ходячего облака, или же сквозь стены уметь прохаживать?
Подумал, подумал Буривой и выбрал умение последнее. Э, думает, чего я потерял на дне морском да на том облаке – мы чай среди стен живём, а не в воде да в воздухе…
Обняла тогда его волшебница крепче прежнего и в губы поцеловала его жарко. Всё, говорит, теперь ты сквозь стены будешь шагать…
И тут вспомнил Буривой про ту девицу загадочную, которая в лесу его спасла давеча от страшной собаки, и о ней вопрос Маргоне задал.
–Ничего я тебе о ней не скажу, – враз нахмурила та брови собольи, – знать я о ней ничего не желаю!
Видит Буривой – не иначе, как ревнует Маргона его к той красавице светловласой. Да только вот та девушка странная куда как больше ему по сердцу пришлась, чем Маргона прекрасная. Ну, да Буривойка был не такой дурак, чтобы о том хозяйке своей любезной сказывать. Поклонился он ей до земельки до самой, вскочил проворно на чудо-конька и стрелою летящей вдаль умчался.
И вот бежит-скачет конёк-скороход мохнатый, и до того-то быстро по земле-матушке он передвигается, что всё вокруг аж мелькает. Буривой только за поводья успевал держаться, но скакуном своим он не правил, поскольку тот сам навроде как дорогу ту знал. А по прошествии трёх часиков с малым гаком показалось впереди синее море раздольное, где у берега ладья стояла Буривоева, и возле неё варяги храбрые сгрудились, его поджидая.
Подскакивает Бурша к братанам-варягам, с конька мигом соскакивает да по ляжке его ладошкой ударяет: скачи, мол, чудо-конь, в свои поля дальние, и спасибо тебе за то, что меня ты сюда доставил!
Оборачивается он затем к варягам, здоровается с ними радостно и говорит им в энтузиазме:
–Надобно нам, братцы, через море широкое плыть-поспешать, а то как бы к сроку указанному нам не опоздать бы!
–А ты, Буривой-князь, – его варяги спрашивают, – достал у ведьмы Маргоны то лекарство? Не зря в плаванье сиё мы отправились?
–Ага, достал, – он им отвечает, – Выходит, что не зря мы сюда плавали…
Оттолкнули они тогда ладейку от берега песчаного, в неё быстро залезли, потом вёслами по воде ударили, а отойдя чуть подалее, парус белый поставили. Пошла ладья, поскрипывая снастями, по волнам горбатым, и ничего не оставалось теперь Буривою, кроме как терпеливо ждать…
Да только вот же незадача – полпути али даже поболее они уже миновали, как вдруг на небе со стороны западной как-то враз понахмарило, задул затем оттуда ветер ярый, и волны вольные вовсю разгулялися. Накатила на мал-корабль буря страшная, до того сильная да грозная, что едва-едва моряки наши неробкие в водах глубоких не утопли.
Долго их там трепало, и парус даже на клочья разорвало, а когда всё ж буря эта угомонилася, то пришлось всей дружине попеременно на вёслах идти.
А срок-то уж совсем вроде кончается…
И тут вдруг Староград на горизонте показался. Обрадовались гребцы утомлённые, налегли они на вёсла из последних своих силёнок, и как будто бы до вечера рокового успели. Ткнулась ладья носом в песчаную отмель, и Буривой тогда на бережок спрыгнул и в город что есть духу бросился…
Вот в ворота широкие он захаживает и заявляет городской страже, чтобы провели его без заминки и дрязг к самому князю, ибо он важное одно поручение Хороладово выполнял, и что князь, мол, его уже заждался…
Отбыл один из стражников на доклад, не особо спеша, и долгонько весьма назад он почему-то не возвращался. Ну, а когда всё ж он возвертался, вразвалку ступая, то говорит тогда, в зубах своих ковыряя:
–Ладно, гостенёк Буривой, идём что ли… Князь наш не особо-то и обрадовался, о тебе узнав...
Приводят стражники нашего ходока в тронную залу, Буривой глядь – князь Староградский на троне, насупившись, восседает, а перед ним бояре на лавках сидят, да воины вокруг стоят в кольчугах да в латах.
–Ну что, самозванец, – угрюмо рожей кривляясь, гаркнул Хоролад, – достал ты, чего я тебе наказывал, али сбегал за море так само?
–Как не достать – достал!
–Ну, тогда показывай, лапоть! Чего кота за хвост тянешь?
Удивился Буривой тону такому неласковому, но промолчал и лишь плечами пожал. А затем вытащил он из-за пазухи свою чудо-нагайку, по ладони ею себе постукал и даже в воздухе плетью свистанул с пронзительным звуком.
–Вот оно, – говорит, улыбаясь – то лекарство!
У князя же от вида сего лекарства челюсть вниз – бамс! Вылупил он на парня буркалы свои рачьи, опять же как рак побурел на харю, да вдруг как затопает в гневе ногами да как заорёт благим матом:
–Ах, ты ещё и издеваться надо мною удумал! Ну, буянский жулик, я тебе покажу! А ну-ка, молодцы, – приказал он воинам своим грозным, – связать этого негодяя по рукам и ногам да в темницу его тотчас бросить!
Кинулись стражники вооружённые на князя младого со всех сторон, да только он не стоял там столбом. Как начал разъяренный Буривой плетью своей волшебной нападающих охаживать да кулачиной своим крушащим по мордасам им всем стучать, так полетели стражники бравые от него кто куда. И уж вроде совсем было мощь Буривоева своё тут взяла, да вдруг какой-то гад накинул ему сзади на шею тугой аркан. Стянула петля-удавка Буршино горло, и свет белый в очах его смелых померк.
А когда сызнова вернулось к нему утерянное на время сознание, оттого что кто-то по щекам его больно стегал, то отверз он затуманенные свои глаза и увидал вот что: Хоролад перед ним, лежащим и связанным, гордо стоял и рассматривал брезгливо волшебную нагайку.
Увидал он, что Буривой наконец очнулся, плётку зашвырнул с отвращением в угол и пальцем страже на дверь указал:
–Убрать! – рявкнул он властно, – Бросить сего самозванца в самый мрачный подвал! А казним его завтра... Хм! Вместе с дружком его, ворюгой Ояркой…
Подхватили воины связанного, точно куль, Буривоя да и понесли его скорым шагом, куда было им приказано. По ступенькам вниз они быстро сбежали и бросили князя неудачливого в сырой и затхлый подвал. После чего плюнули они смачными харчками на узника лежащего и восвояси ретировалися.
Ох, и муторно же сделалось у Бурши на душе, когда он осознал, наконец, своё незавидное положение. И то ведь верно: княжество своё он потерял, и там сейчас настоящий бедлам, а не стоящий лад устаканился; другана Ояра он тоже не выручил да не спас, так ко всему ещё вдобавок он и сам в лапы негодного Хоролада попался. Недавно совсем был он волен, да вот той волюшки нет уже более – прихлопнут его скоро, точно ладонью моль…
И тут вдруг Буривой вспомнил – растудыть же его в дышло! – он же сквозь стены вроде может проходить!
Огляделся он тогда по сторонам и увидал, что помещение каменное было маленьким, пол соломой оказался покрыт гнилою, и между стеною и другою стеною было всего шагов с пяток, не более. Руки Буривою связали за спиною очень туго, да и ноги аж до бёдер были у него связаны верёвкой прочной, и поэтому подняться на ноги связанный узник никак не мог. Между тем уже довольно быстро темнело. Скоро в подвальной каморе и зги уже было не видать, не то чтоб разглядывать тут свои ноги. «Что ж, надо попробовать, – решился тогда Буривой, – в самом ли деле я через стенки теперь ходок или, может, подшутила надо мною ведьма Маргона?»
Не стал он к той стенке катиться, которая наружу вела, ибо там ведь была сплошная земля. Не стал и в проход попасть пытаться, поскольку в виде таком связанном не дало бы это ему ничего путящего. А подкатился Бурша-узник к соседней стене, за которой тоже должна была быть какая-нибудь камера. И вот же чудеса – прокатился он через толстенную стену каменную, будто через пелену некую туманную!
И с ходу на какого-то доходягу он, катясь, наехал. Тот, оказывается, возле самой стенки в трухлявой соломе спал.
–А-а-а! – вскрикнул второй узник от страха, но тут же умолк моментально, а затем приглушенно зашептал: Кто это ещё тут спать мне мешает? Домовой что ли, а?
К великой радости Буривоевой, в гневном негодовании собрата подвального узнал он знакомый решительный голос Ояра.
–Тш-ш-ш, Оярша! – он также зашептал, – Не удивляйся, братан, а только я это тут катаюся, я…
–Бурша, ты?! – снова не удержался от крика злополучный жених, – Да как же ты в мешке этом оказался, а? И как ты через стену ко мне пробрался?
–Потом всё объясню. Сейчас не время, – не уважил Буривой приятеля объяснениями, – Развяжи лучше верви у меня на руках…
Однако бравый варяг был тощ, как хвощ, и слаб, как ребёнок: он ведь цельный месяц пил тут одну лишь сырую воду и питался чёрствыми плесневыми корками. И так и эдак пытался он узлы тугие на Буршиных руках развязать, да только те, проклятые, и не думали ему поддаваться. Лишь где-то к самой полуночи удалось ему зубами один узел как-то распутать, и дело тогда пошло на лад…
Через пару минут путы совсем ослабли, а затем спали, и освобождённый Буривой руки затёкшие принялся разминать…
Ноги он освободил уже сам. Затем он медленно встал, потом поприседал и погнулся малость, погонял кровушку застоявшуюся по молодецким мышцам, и только после этого приятелю сообщил:
–Вот что, брат Ояр – ты пока здесь посиди да спасения своего жди, а я к гаду Хороладу наведаюсь тайно и должок ему за нас возвертаю. Коли дело это у меня удастся, то всё будет тогда как надо…
Припал он к стене в тот же миг, и моментально в проходе плохо освещённом очутился. А далее стал он, как вор, красться и огибать на цыпочках спящих на посту стражников. Один из них не ко времени даже проснулся, так Буривой ему ладонью пасть враз заткнул и так треснул по башке кулаком, что тот в обморок глубокий хлопнулся.
Ага, вот и тронная зала… Буривой тут же в стену вжался и в тёмном совершенно помещении оказался. «Надо мне будет плётку ту поискать, – наметил он себе планец, – Вроде бы Хоролад в угол её отбросил…»
Стал он по полу всюду елозить да искать – а плёточки заветной словно бы и не бывало! Неужели, думает князь наш в раздражении немалом, прибрали ужо моё чудо-лекарство? Ещё разок он по всем углам прошёлся – ну, нету нигде чёртовой плётки, хоть ты лопни!
«Что ж делать-то мне теперь? – почесал князь затылок в недоумении, – Без этой штуковины ведь дело худое – избежит излечения нужного Хоролад негодный… А, может быть, пойти да просто-напросто удавить эту гниду?..»
«Ладно, – решил наконец Буривой, – нету видно моей плётки. Проверю ещё стол для очистки совести да трон княжеский, а тогда уж отправлюсь к князю в опочивальню…»
Ощупал он стол дубовый тщательно – пусто, нету. Стал проверять трон безо всякой уже надежды – есть! Вот же она, плетица божественная – лежит и его дожидается!
Это, наверное, Хоролад жадный её туда прибрал.
Обрадовался сильно молодой князь и тут же отправился во вражескую опочивальню. Благо, обстановку в палатах староградского князя он сызмальства ещё знал достаточно, поскольку отец его, князь Уралад, гостил тут неоднократно и сынка с собой он тогда брал часто.
Так! – увидел, наконец, Бурша знакомые пенаты – вот и спальня княжеская, кажется…
Осторожно и не спеша вжался он в стену опочивальни, и вскорости весь там оказался. И только он в лежащего на роскошной кровати Хоролада очи свои вперил, как тот вдруг медленно, словно лунатик, на постели сел – а сам бледный такой, страшный, с глазами выпученными немигающими, – и вдруг рот он раззявил да и зарычал и зубами дико застучал! У нашего витязя даже дух от этой злобы лютой перехватило, и сердце молотом в груди широкой заколотило. А Хоролад той порою на пол-то – скок! – да и принялся вкруг себя оборачиваться…
Вертелся он в левую сторону с натугою огромною, словно бы лез князюка заколдованный из своей кожи. Да точно же – так ведь оно и было! Застонал Хоролад, завыл, а затем в третий раз он поворотился и… в оборотня жутчайшего превратился! Аж диву дался Бурша наш удалый, на упыря сего во все очи глядючи. Тело у князя-оборотня было странным: не медвежьим, и не волчьим, а вроде как гадовым. Не было на теле корявом ни шерстиночки, а чёрная шкура словно от масла на нём лоснилася. Головища же его зубастая похожа была на крокодилью, а за спиною у гада рубиновые топорщились крылья нетопырьи…
Онемел даже Буривой и столбом там стал, а оборотень гадский его враз увидал, хрипато расхохотался да голосом замогильным и заявляет:
–Сейчас я тебя порву, князь Буянский! Ха-ха-х! Долгонько я уже обитаю в теле слабом Хороладовом, и то тело меня пока устраивало! И знай, перед тем, как я тебя стану рвать: покуда ты за морем пребывал, я по ночам к братцу твоему в гости летал, пия кровь его поганую, и ныне князюшка Гонивой от немочи болезненной загибается! Ну а как сожру я тебя, то пойдёт мой раб Хоролад войною на твой Буян, и присовокупит он к своей державе твоё княжество! Здорово я придумал, правда? Что, княже, на это скажешь?
А за то время, покуда упырь крылатый свои гнусные словеса выкаркивал, пришёл уже Буривой полностью в себя и благородной преисполнился он яростью…
–Мечтай, мечтай, гад адовый! – прегромко в ответ он гаркнул, – Да только как бы тебе не дать маху!.. Эй, иди сюда, каркалыга ты отвратная – я те сейчас порку-то задам!
И плечи свои молодецкие пошире расправил, да плётку карающую поотвёл чуть назад.
–Ш-ш-ша-а-а-а-а! – зашипел тут ящер крылатый, да и метнулся по воздуху на витязя стоящего. Пасть ощеренная сочилась у него слюнями, а глаза выпученные пылали багровым пламенем…
Мгновенно он подле Буривоя оказался, и уж хотел было когтями кривыми его хватать, да в этот миг свистнула в воздухе чудо-нагайка, да и ожгла она упыря хищного промеж буркальных глаз.
–Оу-у-у-у! – взвыл упырь не своим голосом, да на пол-то – шлёп! Лопнула у него кожа его чёрная от удара божественной плётки, и напали на гада скукоженного ужасные корчи…
–Получай, получай у меня, мерзкая тварь! – что было мочи в руках, Бурша оборотня стегал, – Ужо не пить тебе более кровушки человеческой!..
От каждого такого богатырского стежка рвалась и лопалась шкура упырская, и из глубоких разрывов пламя с клокотаньем выбрасывалось да искры снопами вокруг рассыпалися…
Вот размахивается Буривой плёткою в очередной свой раз, а тут глядь – пропал поротый гад с глаз долой моментально, и на его месте стонущий и спящий Хоролад показался…
Не успел Бурша полёт плётки вовремя остановить и хорошенько прижарил князюшку по толстой его заднице.
Тот аж на ноги птицею взвился да в крик:
–Что такое?! Где я? Что со мною? Почему так больно?..
Опустил тогда Бурша нагайку целящую, и пот с чела стал утирать.
–Да уж, князь Хоролад, – покачал он головою с укоризною явной, – коли поведать кому, что с тобой было, так и не поверит ведь никто. И ты сам даже в то не поверишь, каков у тебя внутри жил зверь!
–Буривоюшка! Дорогой ты мой! – возликовал тогда князь спасённый несказанно, – Да неужто от злого заклятия ты меня наконец избавил?!
А у самого лицо – ну совсем ведь сделалось другое: добрым-предобрым оно стало, а было доселе презлое.
–Меня же карга одна старая заколдовала, – Хоролад в объяснения тут ударился, – за то, что я на дочке её, уродине, жениться когда-то отказался. Знал я, чуял, что за чудище во мне обитало, да не в силах был я воле злой противостоять…
А в это время снаружи спальни шум послышался чрезвычайный. Гомон людской встревоженный заполнил весь коридор, и кулаки пудовые в двери забарабанили.
–Князь! Князь! – люди оттуда орали, – Князь наш, батюшка! Что за рёв там был в опочивальне? А ну-ка, братцы – давай, двери ломайте!
Только не пришлось им ничего-то ломать. Подскочил Хоролад к дверям, да и распахнул их настежь.
–Да вот же он я! – взгорланил он радостно, – Жив-живёхонек и здоровее прежнего во сто раз!
Хлынули в спальню бояре да стражники, на князя своего с Буривоем они уставились, и никак-то не сообразят, что тут была у них за буза…
А Хоролад уже к Буривою стопы свои направил, заключил парня тотчас в отеческие свои объятия и трижды благодарно его поцеловал.
–Вот, – к челяди он, наконец, оборачивается, – прошу любить и жаловать – Буривой это, друзья, молодой князь Буянский, а ещё спаситель мой отважный от страшной одной напасти!
В-общем, в ту ночь суматошную никто уже в палатах княжеских толком-то и не спал. Приказал Хоролад и Ояра к себе немедля доставить и повинился пред ним покаянно за самодурство своё окаянное. «Не желаю, – он орал, – я для дочери своей Лании любого иного мужа, нежели ты, бравый Ояр! Вот подлечу я тебя, свет Оярушка, а потом честным пирком, да за свадебку, а? Прости, сынок, глупого старика за дурь его рьяную!»
Короче, лучше некуда у них там всё сложилось. Закатил душою исцелённый Хоролад пир величайший в честь своего избавителя славного, и всю-то неделю весь Старый Град пил там, гулял и всяко жизни радовался.
Куда как лучше пришёлся по сердцу староградцам обновлённый их князь, ибо и хорошим он стал воистину, и действительно ладным!
Ну а Буривою вскоре сделалось на этом празднике скучновато. Хоролад уже предлагал женить его на дочке своей старшей или на одной из племянниц, да только Бурша от предложений этих лестных вежливо отказался. Благодарствую, говорит, он хозяину, за великую обо мне заботу, но есть де у меня в сердце уже заноза…
Это он ту девицу в виду-то имел, которая в избушке лесной недавно его пригрела. Втемяшился в эту деваху загадочную князь наш бравый ну буквально по самую маковку: бывало, целыми днями о ней он мечтал, и не хотел ни пить он тогда, ни даже питаться.
Второю же мыслью заветною было у него над княжеством Буянским вернуть себе владение. И тут энергичный Хоролад влез со своим предложением. Я, говорит, войну объявлю негодным твоим землякам, если они признавать тебя, мерзавцы, откажутся!.. Э, нет, отвечал ему твердее твёрдого Буривой – так, дядя, дело не пойдёт, я со своими земелями воевать не собираюсь! Что, возмущался он, я буду за князь, ежели кровью народною обагрю свою власть!
И тут вдруг вспомнил он про слова упыря лихого насчёт того, что он кровь сосал Гонивоеву, и тем самым вверг его братца в немочную хворобу!
А не явиться ли мне в Аркону, мозгует Буривой, под видом лекаря какого-нибудь заморского да не полечить ли брательника непутёвого Маргошкиной плёткой? А что, он обрадовался – идея это неплохая, попробовать себя на стезе лекарства мне не помешает…
Посвятил он в свой план оклемавшегося заметно Ояра, и тот всецело приятеля своего поддержал. Благо и ладья его варяжская была тут же, у причала, а банда варягов отчаянных в Старом Городе вовсю пировала.
Ничего не сказал Хороладу Буривой о том, куда он сбирается. Да так, говорит уклончиво, поразвеемся малость, чуток по морю походим…
Собрались они живо в поход, да и отчалили от причала с настроем задорным.
А как прибыли они во град знаменитый Аркону, то нацепил Буривой на голову волосы седые накладные, ещё длинные усищи и бороду, приобретённые ещё в Старгороде у одного скомороха, оделся затем в одёжу заморскую диковинную – да и айда в город. Потолкался немного по торжищу, ухо держа востро, и понял вскоре он, что Гонивойка, стервец, всё ещё сильно болен. « Это ладно, – ухмыльнулся Бурша злорадно, – это я попал в самый раз! А тебе, Гонивойка, сия болезнь дана в наказание, чтобы ты, паразит, с нечистою силой не якшался!»
И вот грядёт князь законный по родному своему городу и видит на улицах множество своих знакомых. Правда, его самого не узнал никто, ведь всё обличье у него теперь было другое. Конечно, досадно было правителю настоящему играть тут во всякие тайны, ну да ведь время пока ещё не приспело ему народу своему как князю показываться.
Вот приходит он к своим палатам и говорит борзоватым нахальным стражникам: я де целитель великий из-за моря, сподобен я лечить любую хворь и прибыл я сюда специально, чтобы поднять на ноги вашего болезного князя.
–А как тебя звать-величать, великий заморский врач? – спрашивает у него главный стражник, сверля притом Буршу взором угрюмым.
–Воебур я, – ответствовал тот, не моргнув глазом, – Большой я мастак по порчам всяким да по сглазам.
–Тогда в палаты давай пожалуй, – наёмник Буршу в его же дворец приглашает, – Там как раз очередь образовалась из всяких целителей да врачевателей.
–А что, никто был не в силах князя вашего излечить?
–Да какое там излечить – и болезнь даже определить никто не может изо всех этих плутовских рож! Была бы моя на то воля, я бы сих шарлатанов на площади бы порол!
–Во-во – верно замечено! – кидает тут Буршу в смех, – Порка – это самое лучшее лечение для душ покалеченных...
Пришли они вскоре в большую залу. Буривой глядь – повдоль стен лекаря всякие сидят. И до того-то, действительно, хитрые были у многих из них хари, что Буривой коня бы им лечить не стал доверять, не то что особу княжескую…
Слишком-то долго никто из лекарей у больного не задерживался. Все выходили из спальни озадаченными, кто-то из них мрачно молчал, а кто-то, словно курица, кудахтал: совершенно, мол, неизученный тут случай, болезнь де абсолютно загадочная…
А тут уже и Бурше идти вроде надо…
Поднялся он не спеша, напустил на себя вид важный и вдруг видит: захаживает в залу какой-то старец страшный. Был он высокий, худой, имел очи огромные, горящие будто уголья, и громадный нос крючком, а облачён незнакомец оказался в одежды чёрные. Лекаря́ и целителя сразу же прикусили свои языки и все как один на старца удивлённо уставились. А тот ни на кого даже и не глянул и прямиком к дверям спальным – шасть.
–Погоди-ка, любезный, – обратился Буривой к старику вежливо, – тута ведь очередь живая и теперича иду я…
А тот на Буршины словоизлияния – ноль даже внимания. И дверь уже вовнутрь открывает…
–Э, да ты, старче, я гляжу, нахал! – заявляет тогда громко нашенский «врач».
Ухватывает он колдуна этого безгласного рукою мощною аккурат за шкварник и решительно назад его отбрасывает. И почувствовал он под стариковскою одёжею не тепло человеческой плоти, а невозможный просто холод!
Не ожидал старый кощей таковского к себе обращения, на ногах он не устоял и на задницу с размаху брякнулся. Лекаря́ неласковые подняли было его на смех, а тот вдруг как подскочит в лютом бешенстве, на Буривоя жутким взглядом как уставится – да и принялся неожиданно заклинания какие-то гортанные бормотать…
У Бурши от этих бормотаний шалых в очах даже всё смешалось да помутилось, и слабость какая-то на него навалилась. Понял он, что дед этот та ещё птица и машинально плётку волшебную из-за пазухи выхватил.
Как узрел плеть разящую старый этот стервятник, так в тот же миг выражение на роже у него поменялося кардинально. Ужас, ужас невероятный исказил черты его неприятные! Попятился он быстро назад, рукою от плётки заслоняясь, развернулся затем резко, к двери шастнул – и как пропал.
А Буривоя пот прошиб тут жаркий, и слабость вялая постепенно его оставила.
–Ну и дела, – улыбнуться он попытался, – Не иначе как с явным прибабахом этот врач! Это ж надо – вместо Гоньки меня лечить тут принялся!
Да сам в опочивальню княжескую и заворачивает.

Уважаемый читатель, мы заметили, что Вы зашли как гость. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо зайти на сайт под своим именем.