Посреди большой и высокой комнаты стояли два беса: среднего роста, худющие, с выступающими мослами. Коричневый цвет кожи, местами покрытой клочками шерсти, длинные пальцы с крючковатыми когтями. Человеческие, но вычурно-гротескные лица, как рисуют в шаржах, абсолютно гладкие, без следов растительности. Волосы одинаковым пробором зачёсаны назад. Жёлтые глаза без ресниц, оттопыренные уши. Покрытые тёмным налётом зубы, никогда не знавшие зубной щётки. Из одежды имелись только короткие зелёные шорты с дырками сзади, откуда высовывались длинные хвосты.
- Вы разыскали человека, который мне нужен? – раздался вкрадчивый голос.
- Да, светлейший, мы его нашли. Это было нелегко, - подобострастно сказал один бес тонким альтом.
- В соответствии с Вашими инструкциями, - прогнувшись, добавил другой бес. У него был дефект речи, букву «н» произносил мягко - «нь»; как позже выяснилось, с буквой «л» были те же проблемы.

В столовой, по обеим сторонам длинного деревянного стола, накрытого старенькой, но чистой клетчатой клеенкой, стояло 20 иноков. Возглавлявший трапезу игумен Феофил степенно оглядел братство, молвил звучно:
- Братия, хочу вам напомнить слова Иисуса, сказанные им на горе ученикам: «просите и дано будет вам»…
- Евангелие от Матфея, глава седьмая, стих седьмой! - негромко произнёс Трифон.
Сидоркин, стоящий напротив Трифона, с интересом наблюдал за происходящим.
- Ибо всякий просящий получает…
- Евангелие от Матфея, глава седьмая, стих восьмой! - тут же отозвался Трифон.

После вечерней трапезы все разошлись почивать по своим кельям.
…Вот уже битый час Саня ворочался на деревянном топчане. Он лежал одетый, кутаясь в тоненькое клетчатое одеяло, и пытаясь согреться. Заснуть никак не удавалось.
Луна посылала мутный свет через маленькое окошечко, без стекла, под потолком, еле-еле освещая нехитрое убранство кельи. Два топчана, стол и пара стульев. Вот и всё, до тошноты просто и незатейливо.
Саня откинул одеяло, сел на лежанке, поёжился, натянул рукава свитера на кисти рук.
- Ну и дубак! Как они здесь живут? – пробормотал Сидоркин, поглядывая на спящего в полутора метрах от него Трифона.

Утро следующего дня выдалось солнечным и теплым.
Саня справлял малую нужду на монастырскую стену, у коровника, когда услышал знакомый голос настоятеля:
- Сынок, зачем ты это делаешь?
Вор стряс последние капли, засунул естество в штаны, повернулся.
Игумен с укоризной разглядывал послушника, сложив руки на животе.
- Больше так не поступай… - продолжил Феофил. – Это наш дом… Негоже осквернять его… Для естественных нужд есть три туалета возле ворот… А сейчас иди за мной!
Сидоркин послушно двинулся за игуменом по дорожке, посыпанной опилками.

Сидоркин, облачённый в рясу, колол дрова, изредка поглядывая на храм. Ещё трое черноризцев занимались тем же - кто-то таскал в близлежащее строение готовые чурки, кто-то сортировал дерево.
К карманнику подошёл монах.5
Он был упитан. На полголовы ниже Сани. Бороды не было. Вернее, слабая щетина пробивалась, но бороды как таковой, не было. Вероятно, она просто плохо росла. Ну, что ещё? Тёмные волосы до шеи, пухлые щёки, нос кнопкой. Маленький, аккуратный, резко очерченный рот. И глаза - голубые и круглые, как у сиамского кота.
- Брат Алекса-андр! - позвал он тихо тонким голоском.

Сидоркин потянул дверь игуменского кабинета и очутился внутри. Феофил сидел за столом, глубоко погружённый в чтение. Он был так увлечён процессом, что даже не слышал, как Саня зашёл.
Сидоркин кашлянул. Ноль эмоций.
- Аббат! – позвал негромко Саня. Никакого ответа.
- Ээй! – крикнул Сидоркин, он пожевал губами и добавил. – Фе…фил?..
- Ааа?.. – настоятель встрепенулся. Затем поднял глаза, нежданно улыбнулся, показал рукой. – Присаживайся!
Возле единственного окна стоял стул, перед ним таз с водой.
Сидоркин подошёл к стулу, переставил его на полметра и сел.

Давно уже стемнело. Луна стояла в последней четверти. На территории монастыря не слышалось ни шороха. От угла храма отделилась тёмная фигура, перебежала несколько метров до входа в церковь, потянула на себя дверь и исчезла внутри.
Прошла минута, в алтаре вспыхнула зажигалка, осветив Санькино лицо. Он повёл рукой… Язычок пламени выхватил из мрака выключатель, находящийся прямо у царских врат, рядом с вешалкой, на которой висели рясы: белая, чёрная, голубая. Карманник щёлкнул выключателем. В алтаре загорелся электрический свет от 4-х светильников, закреплённых по углам комнаты. Сидоркин положил зажигалку в карман брюк, приблизился к широкому деревянному столу посреди алтаря – Святому Престолу. Он был накрыт двумя скатертями – одна из них, конечно, плащаница, о чем Саня не имел ни малейшего понятия, для него это были просто две скатерти - коричневая, сверху белая. На столе лежала Библия в красивом переплёте.

Синий «Москвич» стоял на тихой улочке тихого городка, на неохраняемой стоянке среди десятки других машин. В салоне автомобиля горел свет.
- Здесь спокойно и никто не помешает, - удовлетворённо сказал Порось.
- Вот, ребята, - вор передал ящик Хрыщу.
Хрыщ принял ларец, отбросил рясу, посмотрел на лакированную крышку, поскрёб её когтями.
- Как, Санёк, монастырь?
- Хуже зоны! Надо бы потребовать у вашего хозяина прибавку за вредность, - усмехнулся Сидоркин. – Дайте сигарету. Помираю без курева, за всё время курил всего пару раз.
- У меня нету, - ощупал карманы шортов Порось. – Ты так неожиданно позвонил, мы торопились. А у тебя, Хрыщ?

Дьявол сидел за своим рабочим столом, в новом чёрном костюме. Перед ним, на столешнице, покоилась рака.
- Отлично сработали, ребята, - промурлыкал хозяин. – Вы заслуживаете награды.
Хрыщ и Порось, стоящие посреди кабинета, заулыбались. Последний толкнул брата, показал поднятый вверх большой палец.
Дьявол открыл раку, высыпал содержимое прямо на стол. Разгрёб кости. Обеспокоено глянул на бесов. Снова судорожно перерыл содержимое.
- Где ключи? – спросил тихо.
Бесы перестали улыбаться.
- Хм, - Хрыщ подвигал бровями. – Вы сказали – ключи, светлейший?
- Да, золотые ключи, сделанные Сатаной! – медленно проговорил хозяин, делая ударение на каждом слове. – Их нету! – он с размаху ударил ладонью по груде костей.

«Кажется, я встрял по-крупному. Как же можно было забыть положить их в ящик», - размышлял про себя Сидоркин.
Он лежал на кровати в дешёвом гостиничном номере, и с интересом разглядывал золотые ключи.
«Такую оплошку дал! Подлец-аббат напряг, пришёл не вовремя, и вылетело! Светлейший подумает… больше, чем уверен… что я затарил ключи специально. И, как пить дать, пришлёт своих отмороженных помощников меня пришить. Я сдохну и попаду в ад, где над моей душой будут очень и очень долго измываться!».
Сидоркин передёрнул шеей, присел на постели, взвесил ключи в руке.

Белая «Волга» неспешно двигалась в своем ряду, время от времени дергаясь и чихая. Саня вертел головой вправо-влево в поисках нужной вывески.
В одной из новостроек, возле белых пластиковых дверей, заметил табличку «Банк «Сибирский Капитал». Не доехав до банка нескольких метров, «Волга» чихнула последний раз и заглохла прямо посреди дороги. Карманник выскочил из салона, с силой пнул по дверке:
- Чёртов раритет!
Движение вокруг продолжалось, другие автомобили просто объезжали возникшую помеху и двигались дальше по своему маршруту.
Сидоркин двинулся к банку, прошёл мимо охранника, уверенно потянул на себя дверь. В тамбуре стояли три банкомата.
Саня достал карточки, всунул жёлтую в банкомат, потыкал кнопки. Ничего.

К высокому забору с «колючкой», огораживающему тюрьму, подошли два милиционера. Несмотря на изрядно посветлевшую кожу и отсутствие хвостов, в них нетрудно было узнать Хрыща и Порося. Те же причёски, оттопыренные уши, желтоватые глаза. Вот только вычурность лиц исчезла: носы, губы, щёки, подбородки – все было обычным, как у людей.
Пришедшие огляделись.
СИЗО стояло за трёхэтажным зданием местного ГРОВД, в окружении хозяйственных построек милиции: гаражей, ремонтных мастерских. Подальше от глаз простого подмосковного обывателя, спешащего по делам или просто вышедшего подышать свежим воздухом.
Шёл конец апреля, светило солнышко, набухали и распускались почки на деревьях, чирикали птички.
- Эх, до чего классно! - зажмурился Порось. – Весна, солнце, природа шепчет: налей и выпе…

На здании старой постройки - у Речного вокзала - по фасаду протянулись большие буквы: «РЕСТОРАЦИЯ». Сидоркин зашёл в заведение, подошёл к бармену – высокому парню с небольшими, аккуратными усиками.
- Мне нужен Шаман, - сказал вор. – Он должен ждать.
Сзади к нему приблизился здоровый жлоб средних лет и среднего роста. Внимательно посмотрел на Санька:
- Пойдём.
Бугай и карманник прошли в дверь за стойкой, миновали коридор и очутились в кабинете. Хозяин – черноволосый мужик лет 40-ка (в его облике явно прослеживалось кровное сходство с Чингисханом) пробуравил Саню чёрными блестящими глазами, произнёс:
- Садись.

Синий «Москвич» находился во дворе красного девятиэтажного дома. Сосредоточенно закусив губу и прищурив правый глаз, Порось занимался восстановлением своего облика, пытаясь поймать свое изображение в зеркале заднего вида. Сделал последний стежок, оборвал нитку, повернул зеркало. Левое ухо было пришито крупными стежками, правда, немного криво. Бес потрогал его, оттянул:
- Пойдёт! - удовлетворённо протянул он.
В машину сел Хрыщ.
- Девка дома, - сообщил он. – Ну-ка, - подёргал ухо подельника. – Как родное.
- Хрыщ, оно и есть родное, - поправил двоюродный брат.
- По-моему, у тебя оно было немного другой формы, - произнёс Хрыщ, вглядываясь в ухо. – Ты где его подобрал?
- На асфальте возле банка, - пожал плечами Пороська. – Там, где мы убивали.

Антиквар Соломон стоял посреди кабинета и, мурлыкая под нос заунывную мелодию, продавал старинные часы маленькому толстому покупателю с заплывшими глазками и тройным подбородком, одетому в чёрный кожаный плащ.
Всех важных посетителей Соломон предпочитал принимать исключительно в своем кабинете. А важными дядя Соломон считал всех, кто появлялся в его лавке и имел какие-никакие средства. Стоило посетителю проявить чуть более пристальный интерес к какому-нибудь экспонату и пройти негласную проверку Соломона на платежеспособность, как он тут же оказывался в кабинете антиквара. И тут начиналось волшебство…
- Ведь это первая четверть девятнадцатого века, - говорил антиквар, стоя у стены и держа в руках часы. – Принадлежали семье поэта Жуковского, воспитателя Александра второго.