Дундур

Однажды в стародавние времена в стране одной дальней под названием Марземляндия жил да был бедный некий рыбак по имени Янка. Проживал он с женой своей Мартой на самом берегу большого озера, имел для рыбацкого своего ремесла лодочку-плоскодонку, а кормился тем, что ловил сетью рыбу и продавал её затем в городе. Но то ли рыбаком он был не слишком способным, то ли просто ему не везло, а – не мог Янка обеспечить семью достойно, отчего приходилось им с Мартой сиживать частенько впроголодь.
Землицы-то своей собственной был у них всего лишь кло-чок, а с такой-то площадочки овощей ведь не напасёшься…
Но самой большой бедой было не это, а то, что не дал им боженька вынянчить ребёночка. Был, правда, в молодости у них крошка-сыночек, но он месяц всего лишь на белом свете пожил, а потом взял, да и помер. И с тех самых пор как отре-зало: не беременела Марта, и всё!
Такое вот печальное дело…
Худо было в Марземляндии без детей! Особливо без сыноч-ков! Как старичью прожить-то без сыновней опоры? Как про-кормить себя в дряхлом возрасте? – Это было делом почти невозможным, и век стариков да старух бездетных был корот-ким.
По такому вот горькому поводу у Марты слёзы на глаза час-тенько наворачивались. Особенно по воскресным дням, когда они с Янкой на мессу в божницу хаживали. Там-то народу хватало, а среди взрослых и дети попадалися в немалом дос-татке. И вот только лишь смех детский где-нибудь раздастся, или даже ребячий плач, как у бедной Марты от этих звуков ажно сердце в груди сжималося, и терзалася в тоске-печали её душа. Женщиной она была уже немолодою, хотя и стару-хой назвать её было б неправильно, ибо разменяла она пару лет назад пятый только десяток. В таком же возрасте не мо-лодом и не старом большинство женщин дитё родить уже себе не загадывали.
И вот как-то раз, в месяце осеннем сентябре, когда погода стояла на удивление светлая и чудесная, отправился Янка из дому по делам, а когда вернулся, то привёл он с собою некую странную бабушку. Вёл он её по тропке к их домику, за пле-чики согбенные бережно спутницу поддерживая, а когда довёл-таки её до крыльца, то вышедшей жонке вот что порас-сказал:
–Слушай-ка, Марта, надо нам эту вот бабку до утра у себя приютить. Как видишь, это нищенка. Сунулась она было за подаянием к Мартыньшу, да только этот негодяй прицыкнул на неё собак. Гляди – всё платье псы ей порвали! Если бы я палкой свору не отогнал, то пришлось бы старой плоховато…
–Хорошего дня, хозяюшка! – заулыбалась старушка Марте и даже ей закланялась, – Ох, и добрый же у тебя муж! Дай ему боженька всего наилучшего!
«Хм, тоже мне, добрый, – усмехнулась про себя женщина усталая. – Простоват он, это правда, а доброту ведь на хлеб не намажешь, да на рынке её не продашь…»
Глянула она на старушку повнимательнее, и почему-то на сердце у неё тепло стало. Та-то маленькая такая была, совсем-совсем седая, а одета она оказалась хоть и в старое, но слиш-ком яркое для нищенки платье. Юбка у бабули сей весёлой действительно оказалась порванной и требовала посему не-медленного ремонта, ибо расхаживать в этаком отрепье ста-рому человеку было негоже. Особливо милостыньку выспра-шивать у людишек-то божьих…
А надобно вам сказать, что правили Марземляндией тогда чёрные злые бароны, и весь местный народ притесняли они чисто безбожно. Местный, к примеру, барон, коего звали Францем, угнетал своих крепостных прямо невероятно. Мож-но даже сказать так, что он, собака этакая, просто-напросто лютовал, и шкуру с крестьян своих драл со всем мясом. По всему поэтому, злата-серебра с каменьями драгоценными да всяческих прочих богатств у Франца было аж навалом, а наро-дишко его частенько и до скотского не дотягивал состояния. Немудрено, что от таковского гнёта да невзгод частым гостем в домишках ветхих был голод, и чтобы не протянуть ноги, бродили и стар и млад по окрестным дорогам с побиральною сумою.
–Ладно, веди, Янка старую в дом, – сказала, наконец, Марта, над нищенкой бедной сжалившись, – Так и быть – юбку я ей заштопаю.
Заулыбалась бабуля ещё радостнее, речи сии приветливые услыхавши. И то – не особо ведь часто нищих в домах приве-чали. И слишком уж ругать за то людишек было нельзя: у самих бывало не находилось даже куска, и брюхо к хребту с голодухи аж приставало. Тут уж, как говорится, не до подачек с подаяниями – детишек лишь бы прокормить кое-как да себя в придачу пропитать бы…
Дом у рыбака Яниса мало чем от прочих халуп отличался: был он низким, приземистым, в длину довольно вытянутым и деревянным. В одном конце проживали сами хозяева, а в про-тивоположном конце находился кут, где обитала лошадка, коза, три курицы и красный петух-забияка. Крышей их дому солома служила уложенная, а на южную сторону выходило единственное махонькое оконце. У других же частенько в до-мах и вовсе окон никаких не бывало, потому что за каждое такое «роскошество» баронской власти побор особый выпла-чивать полагалось. Как впрочем и за трубу, и за пол доща-тый… Поэтому большинство домиков марземляндских топи-лись по-чёрному, а о деревянных полах никто даже и не меч-тал: землю просто-напросто до каменного состояния они утаптывали, и в буквальном смысле этого слова на земе-люшке проживали.
Вот так-то!
Привёл Янка бабку понравившуюся в дом и посадил её на лавчонку. И чует вдруг Марта – как-то странно от незнакомки попахивает. От многих нищих запашок тянул неприятный, ибо в их положении незавидном гигиену-то разводить не осо-бенно и пристало. А тут принюхалась Марта носом своим вздёрнутым – а он у неё обонял здорово, – и удивилась она прямо очень. Ведь старушка не пахла даже, а чисто благо-ухала, ага! Вроде как жасмином от неё тянуло, черёмухой, мё-дом, и всякоразными пахучими цветами...
Впрочем, запах сей был несильным, так что, к примеру, Янка как будто ничего особенного и не ощущал. Или значе-ния не придавал чепухе этой на его взгляд маловажной…
Расселася старушенция возле плиты, довольно захихикала и песенку весёлую стала напевать. Попросила её Марта юбчон-ку с себя снять, чтобы заштопать её как надо, а Янку во двор она прогнала: давай, говорит, отсюда ступай – иди вон сетки свои починяй!
А у этих марземляндцев верховенство жён над мужьями было не в диковинку. Иной раз смотришь: детина без малого в сажень ростом – а местный народ всегда отличался своей высотою, – но жонка им вовсю-то командует, а иногда и ест его даже поедом... И что удивительно – редко кто из мужиков всерьёз-то огрызался. Хмыкнет, бывало, верзила обиженный этак невозмутимо, плечами слегка пожмёт, да и скажет бес-печно: чего уж тут поделаешь!.. делать-то вроде нечего… А-а! – махнёт он рукою, – дурная баба она и есть дурная, что с неё взять-то…
После чего пойдёт да как баба ему велела, так всё и сделает в точности.
Вот и с Янисом было также. Марту свою он уважал, и харак-тера её крутого чуток побаивался. Поэтому вышел он во двор тотчас и принялся кое-чего налаживать по хозяйству.
А где-то через полчасика сама уже хозяюшка из дому по воду выходит и говорит мужу почему-то шёпотом:
–Ты кого это, вахлак-недотёпа, в дом наш привёл? Стару-шонка-то умом явно тронутая! Говорит ну совсем же несвяз-но! Опасаюсь я с сумасшедшей бабкой под одной крышей спать.
Потопал Янка в дом, смотрит – точно! – старушка эта в юб-чонке заштопанной по комнате кружится в странном танце, колодочку дубовую набере́мок она взяла, в платок Мартин её обмотала, и вроде как ребёночка заместо деревяги на руках своих представляет…
Ещё и напевает голосочком забавным, словно бы баюкая ди-тятю качаемую:

Ай-я жу-жу, спи мой мальчик!
Ай-я жу-жу, спи-усни!
Набирайся ты, мой милый
Самых сильных в мире сил!..

–Вот видишь, – вошедшая с ведром Марта мужу в спину тычет, – бабка-то с явным прибабахом! Гляди – колодку нашу словно сынка укачивает!
–Э-кхым! – громко прокашлялся Янка, внимание гостьи странной к себе привлекая, а потом её и спрашивает: А что это, бабушка, у тебя на руках – никак ребёночек, а?
–Да-да! – отвечает та возбуждённо, – Это, дорогой Янис, мой сыночек! Видишь – на ручках моих он заснул. Люлечку бы ему… Нету у тебя случаем какой-нибудь люльки?
«И впрямь-то старуха рёхнулась, – почесал затылок Янка, – Ну и дела! Совсем ведь умишком она плохая…»
А сам бабуле не отвечает, а лишь головою отрицательно ка-чает: нету, дескать, у меня люльки никакой, и где её взять, не ведаю я нисколько…
Заплакала тогда старушка безумная, да этак-то горько. Эх, запричитала она жалобно: негде моему сыночку приклонить головушку – один он во всём мире, одинёшенек!..
И до того слезливо она там причитала, что всколыхнула сво-им плачем горестные Мартины переживания. Вспомнила она вдруг сынка своего, кроху Зиедониса, умершего смертью без-временной во младенчестве, и обильными слезами аж зали-лася. И вот плачут две женщины эти разные, каждая о своём убивается, и от вида этих терзаний даже у сурового Яниса сердце в груди размочалилось.
–Послушай-ка, муженёк, – обратилась, всхлипывая, к супру-гу Марта, – а разве люлька от Зиедониса у тебя не осталася? Ты ж ведь, помнится, на чердак её отнёс, когда малютка наш помер – мы же хотели и второго родить ребёнка. А если она и сейчас ещё там, а? Давай-ка сходи, глянь, а если найдёшь, то неси её сюда. Авось бабка и успокоится тогда…
Делать нечего, что ж. Покряхтел мужик недовольно, но же-нину волю сполнил. Взял он лестницу, к стене её приставил, залез на чердак, глядь – ёлки-палки! – и впрямь ведь люлька берёзовая в уголке завалялася…
Взял он да в дом её и принёс, и без лишних слов к потолку подвесил.
Враз к бабуленции вернулось её веселье! Попросила она Марту наложить в люльку чего-нибудь помягче, потом уло-жила туда колоду и стала её укачивать.
Да ещё и звуки баюкальные забормотала в придачу.
–А скажи-ка, бабушка, – вздумалось вопросить тут Янке, – а разве у деревяшки этой дубовой имеется душа, а?
–Душа?.. – переспросила старая, а потом аж с лица она спала, – Ах ты ж, боженька, как же я об этом не подумала! Душа, душа… – и она принялась с безумным видом глазами окрест шарить, а потом как крикнет радостно: А, вот, нашла!!!
Да подскакивает прытко к оконцу их махонькому.
–Вот где душа сыночка моего летает! – воскликнула душев-нобольная совершенно невменяемо, – И до чего же хорошая душа-то!..
Поглядел Янис на то оконце, а на нём слепень огромный в стёклышко бьётся. Видать, залетел днём в двери, а выхода из дому не нашёл. А бабка эта слепня цоп – рукою его пой-мала и, в кулаке зажав, к уху своему поднесла.
–Да, добрая душа, – подтвердила она убеждённо, – Добрая и неуёмная. Как раз для моего сыночка и надобна ведь такая!
Отпустила она слепня на окно обратно, и сызнова люльку качать принялась. Так почитай что весь вечер от колыбельки с колодкой и не отошла никуда. Правда, когда Марта к столу её позвала, то старушенция повечерять не отказалася. Покор-мили хозяева бабулю, чем бог послал, и стали они на ночлег укладываться.
–Давай-ка гостью на кровать положим, – предложила мужу Марта, – а сами на полу ляжем!
Что ж, тот оказался не против, а за. На то, говорит, мы и хо-зяева, чтобы гостей-то уваживать.
А как они легли, лучины в стенах позадував, то Янка бабулю опять, значит, спрашивает:
–Бабушка, а откуда ты родом и как тебя звать да величать? А то как-то неудобно получается: ты вон уже сколь долго у нас находишься, а о таковских важных вещах я спросить и не до-гадался…
–Я, сынок, местная, – отвечает ему бабка голоском лас-ковым, – Я тут жила всегда. А звать-то меня запоминаемо: Лаймою.
–Хорошее имечко, – улыбается в ответ хозяин, – Как у боги-ни счастья…
А потом сызнова старушку он пытает:
–А детушки у тебя, бабушка Лайма, имеются или нет?
–Как же! – говорит бедная больная, – А вон же сынишка мой Дундур в люлечке почивает!
–А ещё есть?
–Ага, – отвечает она, зевая, – на этой земле все мои детки, сыночек. За каждого из них сердце моё болит…
Не нашёлся Янка чего более-то спросить. Видит он – толку от этих разговоров чистый ноль. Прекратился разговор тогда сам собою, и накрыла головы людские липкая дремота.
А проснулись Янка с Мартою оттого, что петух за стенкою радостно этак закукарекал. И тут слышат они – да неужели? – никак младенец поблизости залился смехом? Прислушались хозяева – точно ребёнок смеётся! Именно смеётся, а не плачет.
Что, думают, ещё за чудеса?
Первою проворная Марта умом опомнилась. Подскочила она на ноги – да к люльке бегом. Наклонилася над колыбель-кой, туда глянула и орёт прямо заполошенно:
–Гляди, муженёк – в люльке же ребёнок! Да красивый-то какой! Вай, боженьки!..
Тут уж и неповоротливый Янис с пола подхватывается. Гля-нул и он в детинец, глазищи повыпучив – а там и впрямь мальчонка лежит упитанный! Лежит, значит, и смеётся…
Был он примерно в том же возрасте, в котором Зиедонис бедный помер: месячным где-то. Тело у него толстое было, соразмерное, голова круглая и щекастая, волосики светлые да кудрявые, а глаза голубые-голубые, словно небесная синь.
–А бабушка куда делась? – хватилась наконец Марта ни-щенки, – Дверь изнутри закрыта, а она будто сгинула! Вот же воистину чудеса!
Зыркнули они по сторонам – нигде старушки загадочной не видать. Постель, на которой она спала, аккуратно оказалась заправлена, а от самой странной гости не осталось и следа.
–И колодка тоже пропала! – восклицает недоумённо Янка.
–Смотри! – подскочила Марта к окошку, – А слепень-то сдох!
Переглянулись они в великом изумлении, и каждый из них, где стоял, там и сел: Марта на лавку возле окна, а Янка на кро-вать.
–А ведь это и в самом деле настоящая Лайма была! – про-изнесла после паузы Марта догадливо, – Она, Янка – она самая!
И поняли они тут окончательно, что удостоила их своим посещением сама богиня Счастья!
Такое диво, поговаривают, редко, но в Марземляндии случа-лось. Мудрые люди учили, что являлась эта земля ранее вла-дением Лаймы, но истекли часы Вселенского Дня, настали часы Вселенской Ночи, поэтому уступила светлая Лайма бразды правления своей тёмной сестре – богине Мрака Маре. Нынче тут правит унылая и безрадостная Мара, поэтому и страну называют не Лаймоземией, как когда-то встарь, а Марземляндией...
Не любит богиня Мрака солнечного живого света, не по нраву ей лад и веселье. Чуть прояснеет небо над Марземлян-дией, засияет преярко солнышко наше красное, а старики опытные уже прорицают: завтра будет пасмурно, ибо Маре сделалось жарко, и она уже тучи сюда нагоняет…
И очень часто так оно, к сожалению, и случается.
А поскольку всё здесь пропитано мрачным духом богини Мары, то и народ в Марземляндии отравления им не избе-жал. Не кучно и дружно живёт здешний люд, а порознь, от-дельными хуторами. Сила злой Мары их друг от дружки от-талкивает и не позволяет меж собою им договариваться.
Да только не вечно правление богини Смерти! Не за горами уже, поговаривают, и Вселенский новый рассвет! Опять на земле этой властвовать будет Лайма. Передаст ей сестрица ус-тавшая вожжи земного правления, и переименуется Марзем-ляндия сызнова в Лаймоземию!
…А сейчас вернёмся опять к Янке да Марте, которые неж-данно-негаданно получили подарок бесценный от самой бо-гини Счастья: долгожданного маленького сынка. Первым делом Марта козу побежала доить и напоила дитятю чуде-сного жирным молочком козочки Велты. Потом бросилась она в клеть: дай, думает, поскребу по сусекам, авось да му-чицы чуток добуду для выпечки хлебушка. Приходит, смот-рит – вай, боженьки! – полон лар их большой аж доверху мукою! Живо замесила она тесто, пироги печь готовится, да радуется. «Спасибо тебе, милая Лайма! – мысленно богиню Добра она славит, – Век тебе буду я благодарна!»
А в это время и Янка с озера возвращается да тащит оттуда рыбы полную тачку. А рыбёшка-то не мелюзга какая-нибудь: тут тебе и лещи широкие, и плотва отборная, и увесистые щуки, а ещё судачищи колючие да окунищи пузатые…
–Гляди-ка, жена, – не может сдержать рыбак ликования, – каков уловец у меня знатный! Не иначе это сама Лайма в сеть их нагнала!
И пошли с тех пор дела у них в гору…
Янка на озере день-деньской пропадает, рыбку лавливает да продаёт её в городе, а Марта сынка Дундура пестует да под-нимает его на ноги. Янка даже пить на радостях бросил, а то раньше хмельной этой отравой аж до самых бровей он нали-вался.
О том же, каким образом сынишка им достался, они нико-му вообще не сказывали, даже родным и друзьям. И то – кто же поверит в такие бредни про колодку их дубовую, став-шую вдруг младенцем, или про нищенкой представшую богиню Счастья, или про душу оконного слепня, в челове-ческом теле вдруг оказавшуюся? Они и сами порой в сиё диво почти не верили, а про чужих-то и говорить было нечего – полная ведь это ахинея!
Придумали они для прочих такую историю, что выкупили, дескать, этого мальчонку у горемыки некоего из дальних кра-ёв. Тот, мол, концы не сводил с концами и порешил лишний один рот продать, поскольку ребят у него народилась аж це-лая прорва, и прокормить всех он просто не мог.
Такая торговля случалась тогда нередко, и все родичи и со-седи сей версии враз поверили.
Так минул год, другой, третий, пятый…
Родители на Дундика своего глядят и не могут нарадоваться. До того сильным и здоровым рос он парнем, что даже папа Янис, силач в общем-то немалый, и тот диву ажно давался. В три года косил Дундур сено маленькою косою, невеликим то-пориком колол дрова на низенькой колодке, а ещё воду тас-кал аж по два ведра в вытянутых в сторону ручонках…
А как-то раз, когда стукнуло ему шесть лет, пас сын Лаймы овец возле дремучего леса. Там Янка арендовал земельки себе для пастбища, поскольку обзавёлся он не только коровок па-рой, но ещё и овечек вдобавок малой отарой.
И вот пригоняет кроха-сынок отару ту до дому; папаня смо-трит – а у него на плечах волчара лежит огромный. Мёртвый, само собою, не живой...
Всполошился отец, вдарился в расспросы: откуда, дескать, Дундуриньш, этот волк? А мальчуган в ответ смеётся: напала, говорит, волчья стая на их отару, а он, не будь дурак, дубину-то хвать, да вожака ею и укокошил. Ну а остальные волки, то видя, наутёк бросились. Их ещё счастье, зубоскалит малыш отважный – не то бы всех перебил бы я без всякого остатка!
Но кроме силы великой и смелости невероятной вот ещё чем сын Лаймы окружающих удивлял: ни разу в жизни он не плакал. Да-да – вообще ни разу!
Даже когда он был серьёзен или почти что грустен, то и тогда глаза у него слегонца этак прищуривались, а на губах поигрывала улыбочка едва заметная. А зато когда он пел или балагурил – а происходило это с ним очень часто, – то скуке да печали вмиг приходил каюк, и у бедняков, от горя пону-рившихся, искорки радости в сердцах зажигалися.
А ещё любил Дундур, чтобы правда везде была да лад…
Вот как-то однажды большие ребята возле озера в клюк иг-рали. Дундик же – а было ему тогда годков восемь, – с рыбал-ки как раз возвращался. Естественно, на игру глянуть он завернул, как же иначе: всякие этакие забавы ему очень даже нравились… И видит тут он, как один из парней, по имени Гатис, который сынком богача Мартиньша являлся, затеял спор с хромым Карлисом, сыном батрака Дауманта. Было этому Гатису лет шестнадцать, и он силой своей и наха-льством из прочей компании явно выделялся. Короче, счи-тался он у них лидером как бы неформальным… А тут, значит, конфликт у них вспыхнул в горячке игры из-за того что Гатис, кидая биту, на линию ногой наступил.
Не стал наглый вожак особо перед хромцом оправдываться, а просто-напросто сгрёб он беднягу Карлиса в охапку и стал его почём зря колошматить. Ну а прочие ребята в драку не мешались, хотя видели все ясно, что верзила Гатис был не-прав.
Эта вот пассивность равнодушного большинства всегда Дун-дура немало удивляла. Как так, он недоумевал, почему люди против насилия не объединяются? Не ведал он ещё тогда, что это в людских сознаниях установка специальная внедрена была от Мары: она совесть у людей парализовывала, и не да-вала им против зла объединяться.
К счастью, у Дундура этой установки не было ни капельки. Оценил он обстановку молниеносно, а потом к Гатису под-скакивает, за шкирку его хватает и прочь отбрасывает. Вер-зила-юнак аж на задницу шмякнулся и кверху ногами поле-тел в канаву. Силища-то у Дундика была не по летам боль-шая... И пока валявшийся вожак соображал да на ножки, недоумевая, поднимался, Дундур принялся его корить да к совести его обращаться. Разве ж так можно, говорил он, бра-тец?.. Тебе же сила дана не для того чтобы слабых забижать, а для того чтобы от зла оберегать тех кто послабже!..
Выслушал нравоучения эти уязвлённый пацан и разозлился почему-то ужасно. А ну-ка, заорал он, сваливай отсюда к чёр-товой бабушке, шмакодявка ты пузатая, а не то узнает моего кулака твоя башка – не посмотрю я что ты от горшка два вершка!.
А Дундик усмехнулся этак хитро, да и заявляет спокойно: ну что же, коли хошь, то бей, только гляди – пожалеешь!
Взъярился сын богатея страсть прямо как. Досадно ему ста-ло, что его сикилявка какая-то ещё стращает. «Ах так, – взре-вел он, рожей бурея, – ну, лови плюху, дурак, коли добром уйти не желаешь!..»
Размахивается он правою рукою да ка-а-к даст мальчонке упрямому по головушке его садовой! Да в тот же самый миг дурным голосом он завопил и за руку быстро схватился. Сло-мал он её, оказывается, об дубовую Дундикову лбину!
И как ни злился богач Мартиньш на Янкинова сына, а сде-лать ничего не мог: не Дундур ведь Гатиса бил, а наоборот – все это видели и могли подтвердить. Так и сели папик Мар-тиньш с сынком своим злобным в калошу.
Ну а дальше – больше. Через годик-другой уже ни кто иной, как Дундур среди окрестных ребят верховодил. И хоть был он годами пока маленьким, но за первого силача именно его людская молва признала: даже взрослые крупные парни и те не могли с ним совладать… Озорником он оказался отча-янным и никакие правила строгие вовсе его не смущали. То они на лошадях, в полях пасшихся, задумают прокататься, то на огороды поместные набег совершат, а то обчистят ночью баронский сад... А как-то раз сожгла их молодёжная банда барский большой сеновал. До самого аж до тла!
Случайно, конечно, не специально. В войнушку просто они играли, а какая ж война без огня!..
Ну, тут естественно разбирательства начались со стороны поместной администрации, да порки нещадные всех про-винившихся… Хотели было и Дундура прислужники с муй-жи выпороть, но он им не дался, из цепких лап вырвался и на целую неделю в лес убежал, покуда всё там мал-мало не устаканилось.
Только ведь самое тяжкое наказание легло на родителей об-виняемых. Повелел барон Франц за сожжённое своё имуще-ство втридорога с несчастных взыскать. А какие у ограблен-ных людей деньги? Таковых в бедняцких карманах негусто всегда бывало, а кое у кого не водились эти кругляки отро-дясь.
Ладно, думает Дундур – деньжат я достану, или я не буду я!..
Взял он, да и украл из баронского племенного стада жереб-ца вороного в яблоках. Ускакал он на нём подальше и продал в цыганский табор. А цыгане уж знали, куда его девать. День-ги же вырученные роздал Дундур родителям поротых ребят. Те барону его же денежки возвертали, и от кабалы долговой поизбавились.
Но не одними только проказами Дундик наш выделялся. Папаше Янке здорово помогал он по хозяйству. И вот какая удивительная способность в нём проявилась: стоило ему на лодочке своей по озеру прокатиться да на свирели сладко-звучно поиграть – а уж рыбы в сети битком прямо наби-валось. Успевай только её вытаскивать да продавать затем в городе…
Плавал же и нырял молодой рыбак просто бесподобно. Бы-вало, в воду он нырнёт и с полчаса на поверхности не пока-зывается. Я, говорит, водные свои владения проверяю, ага!
А однажды, когда тайный сын Лаймы отпраздновал уже своё пятнадцатилетие, отправились они с отцом Янисом по дрова в лес. Вот приезжают, наконец, в эту глухомань, и папаня Дундуру на помеченные сосны указывает: их-де нам, сынок, нужно будет подпилить… Стали они пилою по сосни-ще одной возить: вжик-вжик, вжик-вжик, вжик-вжик, вжик-вжик…
Надоело Дундуру это пилование изрядно.
–Вот что, тата, – говорит он Янису, – чего-то мне эта тяго-мотина не по нраву. Отойди-ка, давай, у меня имеется другой план…
Обхватил он сосну у самого основания, поднатужился мал-мало, да и вырвал её со всеми корнями. А поражённый отец, такое диво лицезрея, попятился назад, обо что-то споткнулся и в муравейник уселся.
–Вот это да-а!.. – только и мог он сказать, – Ай да силища, сын, у тебя!
А Дундуриньш той порою и оставшиеся три сосны из земли повыдёргивал, словно то были не деревищи в обхват толщи-ною, а какая-нибудь свекла на огороде или на грядке мор-ковка…
Похватали отец с сыном тут топоры, сучья со стволов живо пообрубили, а потом те стволы на брёвнышки распилили. Грузят на телегу они воз основательный, а Янка на дрова по-глядел и в сомнении головою покачал. Нет, говорит, мерин Ансис такую тяжесть не потянет: нужно будет по второму разу сюда возвертаться, а, может статься, что и по третьему… А Дундур смеётся да продолжает себе грузить. Ничего, заявляет он бодро – утянем и за один...
Увязал он грузище агромадный, а затем вожжи в руки берёт и Ансиса понукает.
Потянул бедный мерин груз для себя непомерный, а и даже сдвинуть его не может: там же пропасть сколько дров-то было наложено!
–Раз ты такой силач, – говорит сыну Янис, – то выпрягай, давай, лошадь и сам заместо него впрягайся. Говорил же я тебе, что два нужно ехать раза!
–Хм! – Дундур на то усмехается, – Оно конечно с грузиком этим я справлюсь, только ведь, тата, каждому своё: мне моё, а коню – конёво!
Обхватил он морду конячью обеими руками, щёки надул и в самые ноздри Ансису дунул, А тот вдруг как заржёт да как встрепенётся!
–Садись, татка, на воз, – командует извозчик, – Я своим ду-хом Ансиса чуток наполнил. Сего духа хватит ему до самого дома.
Хлестнул он вожжами по лошадиным ляжкам, и Ансис, хвост кверху задравши, поволок груз сей громадный что твой трактор. Папаша же Янка, сидючи на возу, и этому диву не-мало удивлялся…
Так прошло ещё годика два, а может и три. О том, что сын рыбака такой силач великий, слух по всей округе уже рас-пространился. Правда, Янка вовсю старался, чтобы об этом никто не знал, ибо по натуре был он скромным ужасно, и боялся из толпы он выделяться на всякий, как говорится, пожарный… Сыну своему постоянно Янис выговаривал за подвиги его силаческие, и уговаривал простым трудом его заниматься, а не всякой там блажью.
Наконец, надоело Дундуру влачить это нудное существо-вание. Говорит он как-то папане: «Для того чтобы сети тянуть, моя сила вовсе не надобна. С этой работой любой почитай что управится. А если я таковым сильным уродился, то, зна-чит, мощь моя для великого дела должна пригодиться!»
И стал он родителей своих просить, чтобы отпустили они его по белу свету побродить да поискать применения своей силушке великой. Те сначала уговаривали его в родном доме остаться, но потом поняли, что Дундура им будет не удер-жать. Что ж, повздыхали Янка с Мартою, поплакали, а потом сынка своего ненаглядного на добрые дела благословили да на все четыре стороны его и отпустили.
Вышел богатырь молодой на большую дорогу и порешил перво-наперво в муйжу барскую направить свои стопы.
И вот шёл он, шёл, смотрит – старушка какая-то дорожку впереди переходит. А сама старенькая такая, измочаленная – едва-то идёт... И тут вдруг из-за поворота повозка конная вылетает во весь опор. Какой-то молодой нахал, свистя и гикая, вожжами правил, а в коляске за ним сидела пьяная орава.
Позамешкалась бабка, улепётывая с дороги, и чуть было не очутилась она под копытами коваными да под железными колёсами. В самый последний момент от бешеной колесницы она увернулась, да тут возница разъярённый кнутом её сплеча стеганул. Бабка, естественно, ойкнула да с ног долой шмяк-нулась, а кони залётные далее галопом помчались.
Не понравилось Дундуру такое поведение оголтелое, и едва лишь повозка эта летевшая с ним поравнялась, как он рукою могучею за колесо-то – хвать!
В один миг тройку борзую и остановил!
Возница невежливый после внезапного сего торможения ажно вперёд полетел, с облучка сверзившись, да кубарем на дорогу брякнулся, а все прочие раздолбаи хоть в повозке и осталися, но друг на дружку все попадали.
–Ах, ты ж такой-сякой негодяй! – взревел возница, на ноги подхватываясь, – Да как ты смеешь баронского сына эдак-то останавливать!
Пригляделся получше Дундур – ба-а! – а то ж и в самом деле сынок был Францев, оболтус Ганс. Как-то в горячке он его сразу и не узнал…
Схватил Ганс кнут, подле него валявшийся, да к Дундуру, прихрамывая, побежал, ругаясь притом дюже уж рьяно. А подбежавши, размахнулся он со всего плеча, и хотел уж было деревенщину сермяжную как следует им вдарить.
Да только не на того, собака, напал!
Дундур-то парень был не промах: вырвал он кнут из рук барчука, да и принялся мерзавца его же оружием по чём зря охаживать. Да ещё и приговаривать стал при каждом ударе, стегаемого эдак-то поучая:
–Старых! Надо! Ува-жать! Старых! Надо! Ува-жать! Старых! Надо! Ува-жать!..
Повалился барский отпрыск на дорогу, завопил что есть мочи дурным голосом, а сделать-то ничего и не может: кнут жгучий ему встать не даёт…
Покуда он наконец не взмолился, до тех пор Дундур его и бил. А потом за шиворот он малого поднял, словно котёнка какого нашкодившего, усадил его на облучок исхлёстанным задом, и напутствовал всю компанию такими словами:
–Теперь поезжайте, да старость впредь уважайте!
Свистнул он пронзительно, и кони вскачь оттуда понесли. А Дундур к старушке упавшей заспешил.
Подбегает он к бабуленции, на ножки нерезвые встать ей помогает да на пригорочек придорожный её и усаживает, куртку свою туда подстелив сначала.
Посидела старушка, немного дух перевела и у заступника своего спрашивает:
–А нет ли у тебя чего-нибудь покушать, добрая ты душа? Не помню, когда я даже ела – с ног долой, как видишь, падаю…
–Как так нет? – рад угодить парень бабке, – Мама пирогов в дорогу мне напекла да дала ещё молочка в придачу.
Вытаскивает он из сумки припасы и старушку ими угощает. Ну а та, естественно, не отказывается, но кушает на удивление мало: всего-то пирожок один она уплела, да выпила кружеч-ку молока.
А потом посмотрела она на Дундура взором проницатель-ным и таково ему возвещает:
–Помогай тебе бог, сыночек за милость твою ко мне да за ласку! Теперь моя очередь угощать тебя пришла…
И вытаскивает она из сумы своей побиральной бутылёчек невеликий из тёмного стекла.
–Вот, сынок, – говорит она тоном непреклонным, – выпей отвара сего, на чудо-травах настоянного, и не страшен тебе будет и огонь!
Дундур что ж, выпил настойки прегорькой из бутылочки, и даже волосищи после этого на башке его вздыбились, ибо проняла его настойка бабкина аж до самого нутра. Тысячи мурашек по коже его вроде как забегали...
–А теперь возьми-ка скорее этот оберег, – всучивает ему ба-буля амулетик янтарный в виде сердечка, – Надень его давай себе на шею.
Дундур надел, не стал от подарка отказываться.
–Слушай меня внимательно, сын рыбака, – загадочно про-должала таинственная бабка, – Ты на свет белый пришёл не просто так, а с великим одним заданием… – и богиня Лайма (а это была, конечно, она) прожгла Дундура огневым взгля-дом, после чего продолжала непререкаемо: Ты обязан бу-дешь сразиться с самою Марою!.. Победить окончательно тебе её, правда, не удастся, но ослабить богиню Мрака ты бу-дешь в состоянии. Это поможет освободить народ наш от многовечного рабства… Ну а когда станешь ты с Марою сра-жаться и сделается тебе совсем уж тяжко, то возьми в рот сей янтарный камешек и погуди, будто ты не человек, а слепень великий. В слепня ты и превратишься, да не в простого, а в огненного! Ну, а чтобы обратно человеком стать, об землю просто ударься, и облик твой прежний опять к тебе возвер-тается…
–Ну, сыночек, – поднялась Лайма на ноги, – ступай теперь с богом! Желаю тебе в добрых делах удачи! Прощай, мой до-рогой!
Поцеловала она сына своего духовного в лоб, и у него от сего поцелуя ажно жар приятный по телу пошёл, и взыграла в душеньке его радость.
Тут они и расстались.
Чудно было Дундуру думать о старушенции этой странной, но о том кто на самом деле ему повстречался, он всё-таки догадался. Как бы некая глубинная приоткрылась в нём память и, неожиданно для собственного восприятия, почув-ствовал он вдруг себя полностью взрослым.
Долго ли коротко ли шёл наш герой по той дороге, а только приходит он наконец в поместье баронское. Смотрит – на дворе собралось изрядно народу: крестьяне в муйжу явились для производства сельских работ. Как раз тогда стоял месяц май, и надо было поля помещичьи вспахивать да обрабаты-вать.
И видит сын Лаймы, что сам барон Франц посередь двора стоит и энергично людьми пришедшими командует. Мужик он был уже немолодой, рослый довольно, тонконогий, пуза-тый… Стоял он этак гордо, ноги в сапогах широко расставив и уперев левую руку в бок, а правой рукой по сапогу своему поколачивая плёткой. Глаза у Франца были чисто рачьи, наружу слегонца выкаченные, щёки отвисали этакими брыль-ями, а под красным носом топорщились подкрученные лихо усы. На плечах же у него надет был камзол атласный, на го-лове красовалась охотничья шляпа с пером, а из кармана чёрной жилетки отвисала золотая цепочка от часов.
Все новоприбывшие крестьяне ломали перед бароном шап-ки, кланялись ему низко в пояс и даже целовали ему начи-щенный до блеска сапог. А Франц глядел на них, не мигая, и от собственной важности весь он аж раздувался.
Ну, Дундур тоже туда заявляется, здоровается громким го-лосом со всеми окружающими, но и не думает барону кла-няться. А шапку он не ломает, потому что таковой на его со-ломенной шевелюре отродясь даже не бывало.
И весь его вид необычный вкупе с поведением непривыч-ным привлекли к нему, конечно же, всеобщее внимание. Барон Франц тоже на него воззрился, сощурился довольно ехидно и спесиво этак губу оттопырил.
–Эй ты, верзила, – противным голосом хозяин муйжи к Дундуру обратился, – ты почему это мне не кланяешься, и сапог мой отчего не лобызаешь, а?
–Хэ! – усмехнулся на это наш хитрый малый и тоже барона вопросом озадачивает: А у тебя сапог девочка, или мальчик?
Враз наступила тишина, и все, в особенности Франц, на Дундура недоумённо уставились.
–Что за глупый вопрос! – барон пробормотал, – Сапог ведь он, а не она. Получается, что он скорее мальчик. Да!
–А мне мама наказывала, – Дундур тут зубоскалит, – только с девками взасос целоваться. А поскольку твой сапог не де-вочка, а мальчик, то я с ним лобызаться наотрез отказыва-юсь!
Все, кто там стоял, от смеха так и грянули. А у барона рожа перекосилась сначала, а потом усмешечка хищная по ней пробежала. Впился он в Слепня изучающим взглядом и, сдерживая гнев, его спрашивает:
–А ты кто ещё такой, чтобы над самим бароном здесь насме-хаться? Как твоё имя, дерзкий нахал?
–Дундур, – спокойно ответил парень.
–Как?! – вскинул брови Франц, – Сын свободного рыбака Янки? О коем судачат, что он, дескать, великий силач?
–Ага, тот самый.
–И что же ты хочешь, Дундур? – спрашивает Франц.
–Хочу на работу к тебе наняться.
Интересно тут Францу стало. Порешил он силача этого са-мозваного тут же испытать. Пошли они в поле за околицу, и барон парню указал на громаднейший камень, который по-средине поля, в землю вросши, лежал. «Вот, – говорит он, – этот валун пахать мешает, и убрать его оттуда никак нельзя. Откати-ка его куда-нибудь подальше, коли ты и вправду такой силач, и я решу тогда, давать тебе работу или не да-вать…»
Подошёл Дундур к тому камню – а он высотою был с чело-века немалого, – на руки себе поплевал, ухватил его за края, да и покатил по земле, словно жук-навозник свой шарик. А потом и вовсе на плечо каменище себе взгромоздил и, хэкнув громко, вперёд его кинул. Полетел по воздуху валун громад-ный, словно простой был он камешек, и у кромки леса за пре-делами поля об землю шмякнулся.
И аж повсюду от падения каменного тряс пошёл немалый!
Все, кто это наблюдал, не исключая и самого Франца, рты от удивления поразевали. Многое они в жизни своей видели, но такую силищу невероятную не могли себе и представить.
–Да-а, – протянул озадаченно Франц, – А ты и вправду, Дундур, величайший, оказывается, силач! Сила в тебе какая-то прямо сказочная!..
А потом захотелось ему посмотреть, как богатырь сей фено-менальный землю пашет. А то, замечает барон рассуди-тельно, сила силой, но надобно ещё и умение: что толку, мол, от сил переизбытка, ежели ты в делах неумеха?
Как раз в это время там несколько человек на конях поле распахивали. Что ж, Дундур не прочь был себя показать. По-дошёл он к одной лошадке и, словно сбрую на морде кон-ской подправляя, дунул духом своим в ноздри её самые. Та вдруг как заржёт, хвост вмиг задрала трубой и вдоль борозды вперёд бросилась. А Дундур за ручки плуга держится, и зем-лицу лемехом знай себе отваливает…
В три раза быстрее прочих он ведь пахал! Этакий природ-ный навроде как трактор представлял он там из себя…
Поглазел на это диво поражённый Франц и говорит:
–Ладно, так и быть, тебя я нанимаю. Работники такие мне будут надобны.
Стали они о плате договариваться и барон, против своего обыкновения, полагает ему приличную весьма оплату.
А Дундур тут возьми и ляпни:
–А хочешь – я вообще буду работать бесплатно? Целый год… Нос одним уговором: если ты добровольно попросишь меня уйти прочь, то… выплатишь мне мешок золота!
«Хм, – думает барон, – какого дельного работника я себе приобрёл! Чего ж это мне прогонять его раньше срока? Па-рень-то видно того – умом не шибко далёкий…»
Ударили они по рукам, после чего Дундур преогромное поле в одиночку вспахал. Глядит Франц на плоды пахарского труда и радуется: ловко я, думает, простофилю этого околпа-чил!
На следующее утро приказывает он Слепню поле своё боро-нить, а сам в город по делам собирается.
–А от кого боронить-то? – спрашивает Дундур Франца.
–Не от кого, а чем, – тот в ответ его поучает, – Бороною, конечно.
–А-а, понял, – кивает Дундур головою, – Всё сделаю, гос-подин барон, не беспокойся.
Укатил Франц в город на коляске, а Дундур в поле выходит, по бороне в каждую руку хватает, да всех крестьян, начавших было боронить, на фиг там и поразогнал.
–А ну вон пошли, такие-сякие босяки! – агрессивно он им орал, – Мне барон Франц приказал поле от вас оборонить!
Те, конечно, кто куда от чокнутого силача поразбежались, и вся работа, покуда Франц из города не возвертался, несделан-ной простояла.
Разозлился барон ужасно на Слепня этого непонятливого, но наказывать его на первый раз не стал. Да, смекает он – ма-лый умишком-то явно слабый, надо ему чего-нибудь попро-ще сделать-то приказать…
Наутро посылает он его пасти коровье своё стадо. В лесочек, значит, ближайший…
–Только вот чего, – строго-настрого он парню наказывает, – гляди, чтобы коровы по лесу не разбежались, а не то выпо-роть тебя прикажу своим ребятам. Тебе всё ясно?
–Не беспокойся, господин барон, – Дундур в ответ усмеха-ется, – у меня не разбегутся. Нешто я, по-твоему, дурак?
Взял он собачек с собою свору, и погнали они в лес стадо огромное. А придя, куда было надо, собак к дереву он привя-зал и пошёл себе на озеро купаться. А все коровы по лесу тут же разбрелись.
Под вечер возвращается Дундур в муйжу один. Идёт он, без-заботно посвистывает, а о коровьем стаде словно нету у него и мысли...
–Где коровы?! – взревел в бешенстве барон, – неужели по лесу разбежались?
–Да что ты, – разводит Дундур руками, – Как такое на ум-то тебе пришло? Ни одна корова не разбежалася – сам видал. Просто-напросто разошлись они и всё, а чтоб бежать, то это клевета и неправда! Отвечаю!..
–Ах, ты, мерзавец! – заорал барон, потрясая кулаками, – Вот же нанял я дурака!.. – и своим подручным приказывает: А ну-ка, отвести этого негодяя на конюшню и выпороть так, чтоб не сразу и встал!
Дундур, то слыша, лицо поглупее лишь сквасил, плечами слегка пожал и в сопровождении двух парней на конюшню отчалил. Те берут верёвки и хотят его к лавке привязывать. А Дундур усмехается: нет, говорит он, ребята, вязать меня не надо, ибо эти ваши верёвки просто дрянь какая-то… Взял он в руки пеньковую целую связку да руками её и разорвал надвое, словно гнилую бумажку. У мастеров дел заплечных от страха даже поотвисали вниз челюсти, а Дундур их успо-каивает: ничего, говорит, я никуда убегать не собираюсь. Давайте, мол, приступайте…
Стянул он с себя рубаху и на лавке, словно король, разлёгся. А те двое кнутами кручёными размахнулись и стали его по-роть.
–О-о! – блаженно заорал силач, – Какое удовольствие! Какая отрада!.. Давно я хотел спинку себе почесать, да никак вишь не дотягивался. Лупите, ребята, жарьте! О-у-у! А-а-а!..
Били они его, били, хлестали-хлестали – сами аж взмокли и приустали, а истязаемому Дундуру было хоть бы хны: еле за-метные полосочки по спине у него лишь пошли…
Опустили палачи кнуты, пот со лба утирают, а Дундур им строгим голосом наказывает:
–А ну, чего встали-то, лентяи?! По ногам теперь побольше пройдитесь да по заднице. Живо у меня, ну!..
Те чуток ещё его постегали, а потом кнуты наземь побро-сали, и кинулись было бежать. Да только пытаемый их тут же споймал да, ухвативши крепко за шкварники, приволок назад. А ну бейте, говорит, канальи – у меня чёска, дескать, ещё не прошла!..
Так он их там обоих и мытарил, покуда сам Франц, любо-пытствуя, на конюшню не заявился и не дал команду порку эту небывалую прекратить.
Тут-то его впервые и осенило, что с этим силачом удиви-тельным крепенько он вообще-то влип…
На следующее утро захотелось Францу в баньке попариться да помыться. Вызывает он к себе Дундура и приказывает ему баню тотчас затопить.
–Ага, понял, – тот башкою кивает, лихо весьма поворачи-вается и к бане прямиком шагает.
А баня барская была немалая, бревенчатая такая, сделанная из дубья. Стояла же она невдалеке от берега озёрного. Под-ходит к ней наш усилок, чешет шевелюру себе лохматую, а потом вот чего делать принимается: отрывает он банный сруб от фундамента, приподнимает его с переднего краю, под самый низ затем подлезает да на плечи всё сооружение себе и взгромождает. А потом отнёс он баню к озеру и в омут её, поднапрягшись, бросил.
Погрузилась изба дубовая на самое илистое дно, только труба одна наружу торчит. А Дундур назад свои стопы наво-стрил, песенку весёлую вовсю насвистывая.
–Ну что, затопил баню? – спрашивает его Франц.
–А как же! – Слепень в ответ восклицает, – Как ты велел, так я всё и сделал: баню затопил… Правда, – добавляет он, словно извиняясь, – не всю. Чуток ещё притопить её осталося…
–Как это так? – барон удивляется, – Что ты мелешь, дурак?
–Да труба, понимаешь, наружу торчит, – докладывает хозя-ину уморист-богатырь, – Мелковато там вишь оказалося…
Кинулся Франц наружу, глядь – нету на месте бани!
Поглядел он, не веря, на озеро, а из воды кончик трубы тор-чит торчмя. Освирепел барон пуще прежнего, затопал на Дундура ногами и размахался на него кулаками…
–Ах, ты, болван! – на всю округу он распинался, – А ну, тащи баню обратно! Ну, самого же простого дела поручить ему нельзя!..
Что ж, Дундуру это сделать было нетрудно. Как говорится, раз плюнуть… Погрузился он на дно озёрное не спеша и баню оттуда достал, а потом принёс её назад на горбяке, и на прежнее место поставил. Ну, тут уж было не до мытья: брёв-на-то на ней покосились, а печка вся развалилась. Надо было её сначала чинить, а потом уже и топить…
Пришлось господину барону в ванной мыться, чего он де-лать-то не любил, поскольку охоч был дюже до банного пару...
В общем, толку от работника Слепня оказалось столько же, сколько от козла молока. Ловко он дурнем этаким притво-рялся, и ничего полезного делать вообще не желал… Не, от работы хитрец ничуть не отказывался: как говорится, только дай! Но выполнял он эту работу странно...
Да лучше бы совсем он её не выполнял!
Нарядили его как-то дрова поколоть. Взял Дундур топор, по колоде им брякнул и надвое её расколол. Как тут будешь ко-лоть-то? Катят ему колоду потвёрже да побольше. Он опять со всего плеча рубанул – черенок моментально и сломался. Опять, значит, вышла незадача…
Пришлось кольщика такого непутёвого от этого дела отста-вить.
Посылают его затем сено на лугу косить. Берёт Дундур в руки косу, да и начинает ею махать во все стороны. Косари сломя голову с луга побежали и на нового этого косильщика барону пожаловались. А Дундур к тому времени и косу уже на фиг сломал. Разлёгся он на травушке и солнечные ванны расслаблено принимает...
Приказал ему тогда барон навоз в хлеву почистить. Так он чего учудил-то? Весь навоз по стенкам расшвырял, так что стены все сплошь в дерьме коровьем вымазанными оказались! Дундур идёт к барону: всё, докладывает бойко, чистым-чисто – полы аж блестят! Пошёл Франц работу его проверять, и чуть было даже не онемел сначала: на полу-то действительно чистёхонько, а зато стены сверху донизу навозом загажены!
Побурел барон, словно рак, а потом зубами заскрипел, схва-тился рукою за сердце и поплёлся к жене своей Эмме валерь-янку у неё просить.
Кстати, и Эмму эту Дундур обслужил на славу. Барон куда-то как всегда торопился, и повелел он кучеру своему жену по местности ближайшей покатать. Как он выразился – с ветерком по окрестностям пронестись да косточки жёнины чуточек порастрясти. А силач наш без дела по двору слонялся в это время, потому что отказывался Франц поручать ему что-либо прямо наотрез. И едва лишь кучер пару гнедых в ко-ляску барскую запряг, как тут как тут и Дундур уже нари-совался. Отстраняет он кучера к такой бабушке, дует в ноздри огневым рысакам и сам усаживается колесницей править. Я, говорит, получше тебя знаю, как барыне угодить: быстрее ветра мы, дескать, помчимся…
Барыня хотела было с коляски выскочить, да не успела, ибо заржали тут лошади, что было мочи, и стрелою вперёд по-летели.
Вот же и натерпелася баронесса-гордячка страху!..
Кони-то скачут, как словно бешеные, коляска из стороны в сторону шатается, на бугорках в воздух ажно подлетает, а бедная Эмма по полу, точно мячик, катается и вопит как резаная свинья…
Промчался Дундур километров с пять и разворотец зало-жил обратно. Как, спрашивает он барыню – нормально едем, с ветерком?
А приближаясь к барскому дому, въехал он ещё и на поле и понёсся, что было прыти, по колдобинам и по кочкам. Тут уж обезумевшая Эмма воистину растрясла все свои кости, пока, наконец, на бугре она не подлетела и кверху тормашками с коляски не полетела. И ещё, надо заметить, дёшево бабёнка отделалась: подумаешь, пару рёбер себе лишь сломала да ещё левую руку к ним в придачу! Так то ж ведь левую, не правую же!..
Подхватилась она кое-как на ноги и бросилась бежать врас-каряку в родные свои пенаты.
После этого случая барыня старалась Дундура везде и всюду избегать и ни за что не хотела на глаза ему больше попа-даться.
То же случилось и с баронским сыночком Гансом…
Летами он ровесником Дундуру оказался, но характерец имел хуже прямо некуда. Вся челядь поместная, да и многие селяне, натерпелась от этого раздолбая страсть прямо как. Почитай что к каждому нижестоящему Ганс ни за что ни про что придирался, а некоторых доводил этот негодяй до пред-суицидального чисто состояния. Ну, никто ему угодить-то не мог: всё ему было не так как надо, всё получалося как-то вишь плохо... Полы служанка в комнате натёрла – Ганс орёт что не гладко; печку истопник натопил – тому, видите ли, не жарко; костюм портной пошил – слишком узко; повар кушанья при-готовил – ему невкусно! Ну, и так далее прямо без конца…
А ещё девок молодых Ганс забижал часто, и холопским пар-ням морды бить он не стеснялся.
Так вот… Когда Гансик с прогулочки той возвертался и уви-дал, какого работничка папаша его нанял, то чуть было даже не хватил его кондратий. Едва он Дундура-то узрел, как рожа у него вмиг посерела, глаза остекленели, и он к себе ретировался в момент: этак по стеночке, по стеночке – и его уже нету!
Только и наш Слепень сразу же барчука приметил.
И вот не стал он Гансу проходу прямо давать! Встретит его где-нибудь в коридоре или на веранде, так обязательно под-затыльника ему даст, щелобана звонкого отвесит, или засоба-чит под зад пинка. А то и того похуже… Прознал он, что молодой хозяин всякую живность сильно не уваживает, и прямо затерроризировал барчука. Пойдёт Дундик на пруд, жабу в камышах выловит, или пузатого в ветвях паука, или лягушку в воде склизкую – и Гансу за шиворот! Тот аж прямо взвивался и, визжа, скакать принимался. А Дундур его вы-спрашивает издевательски: ну чё, говорит, Гансик – научился ты старших уважать или ещё нет?
Через недолгое время начались у затравленного Ганса нер-вные всякие припадки, и появились у него на роже нерви-ческие тики… Тут к ним в гости однажды богатый один поме-щик с семьёй приезжал, тоже барон вестимо. Имел этот барон виды дочку свою, уродку Матильду, за Францева сы-ночка выдать. И этак сидели они все в гостиной зале, кофея со шнапсами попивали, а тут Дундик, не будь дурак, по лест-нице на второй этаж забрался и этому психопату Гансу в воздухе трясомую лягуху показал. Тот как в окно-то глянул да мучителя своего с этой тварью там увидал, так сразу же тики эти нервические на харе у него и заиграли. Подскочил он, не владея собой, на ноги да и опрокинул столик с кофеём на этого второго барона с его уродиной.
Ну, те как узрели, с каким психом имеют дело, так дай бог ноги по дороге – вдарились оттуда в бега. Только их расстро-енный Франц и видал.
Короче, совсем Дундур их семейство достал!
Франц временами было подумывал, а не дать ли и ему тягу куда-нибудь в Германию или даже подальше…
Наконец, собрал он семейный совет тайный, и порешили они на совете вот чего: надо им этого силача как-нибудь унич-тожить, а иначе он их самих в гроб загонит. Это уж как пить дать!.. Правда, Эмма предлагала сначала откупиться Францу от этого дьявола. Да дай ты ему, она просила, мешочек с зо-лотишком, и пусть он катится на все четыре стороны!
Только Франц был дюже уж жаден, и этот вариант он отверг сразу как непродуманный и некачественный.
Наконец, удумал барон кое-чего. Зовёт он поутру к себе Слепня и вещает ему свою волю:
–Вот что, работник, – барон ему глаголит, – ступай-ка ты, братец, в дальние леса. Увидишь ты там человека большого лохматого. Это мой дедушка по линии матери. Совсем-то, понимаешь, одичал он в своих лесах. Волоки его ко мне сил-ком, коли добром идти не пожелает. Мы с ним должны поре-шить кой-какие имущественные дела…
А это, оказывается, медведь у них там пошаливал. До того был он огромным да страшным, что даже охотники его боя-лися. Одного из них он даже задрал, когда те его лавливать пыталися. «А что, – думает Франц, – медведь ведь зверь далеко не слабый, и кто из них двоих победит – чёрт даже сам не знает! Авось да удастся зверюге этой лютой заломать тре-клятого Дундура!»
–Добро, – силач на это усмехнулся, – Твоё, господин барон, дело работу мне назначать, а моё – эту работёнку сполнять. Сей же час я в леса эти отправляюся…
Взял он и пошёл в чащобищи нехоженые. И действительно каким-то чувством шестым медведя он там сыскал. Тот по полянке одной как раз слонялся и малинкою вовсю забав-лялся. Как увидал зверь страшный человека отважного, то сразу зарычал и на задние лапы восстал: вот, мол, я какой громадина! Но видя, что тот не пугается его нимало, опус-тился медведь опять на четыре лапы и кинулся на пришельца яро. Да только не на того, людоед, напал! В момент его Дун-дур под себя-то подмял да и принялся кулаком зверюгу оха-живать. И до тех пор его он там бил, покуда вчистую не вырубил. Взгромоздил он тогда обмякшего врага к себе на за-корок, да и припустил обратно бегом.
На подходе к баронскому имению очухался вроде медведь, но Дундур морду ему перевязал и накинул на шею оброть. А потом кулачину ему сунул под самый нос: гляди, мол, у меня, дедуля баронский, а не то!..
Ох, и переполоху в муйже было, когда чёртов Слепень с медведем на поводу там появился! И стар и млад попря-тались враз кто куда. А Дундик, не будь дурак, прямо в гос-тиную поволок своего приятеля. Туда он захаживает, глядь – едрит твою кочерыжку! – баронесса-то сомлела и в обморок в кресло брякнулась; Ганс в открытое окно вгорячах выпрыг-нул прямиком на розовые колючие кусты, а хозяин Франц опустился почему-то на четвереньки и принялся со скоро-стью порядочной по полу там бегать.
Пущает тогда Дундур с поводка медведя, и тот за бароном тут же увязался: очевидно, инстинкт какой-то в нём взыграл. Ох, он усача пузатого и помял, ох, он когтями его и погла-дил!.. А Дундур, на это глядя, головою одобрительно качает. Это надо же, смеётся он внутренне, как родственнички друг с дружкою-то собачатся – не иначе это порода одна, хоть рыча-щая, хоть говорящая!
Не позволил он медведю заломать Франца окончательно, и его от него убрал.
–Уведи его, Дундур! – прорезался в истерзанном бароне го-лос, – Да ну его, деда этого, ко всем чертям! Совсем же чело-веческий облик он потерял!
–Ладно, – согласился на это силач, после чего «дедулю» сыз-нова захомутал и отволок его в чистое поле.
Развязал он медведю морду, и помчался тот прочь, не раз-бирая дороги, а Дундур в муйжу обратно потопал.
Ну а барон Франц, после того как его медведь-то полапал, долгонько ещё хворал, а когда выздоровел он наконец и стал во двор самостоятельно выходить, то твёрже прежнего ре-шил: надо ему этого верзилу во что бы то ни стало убить! Только вот как? Простого ведь человечка убить не штука́, а с таким силачом разве сладишь?
И вот думал он, думал и придумал такую бяку: в воде нена-вистника утопить надо! А что? Силач, по его мнению, был ведь придурковатым, навроде нашего что ли дебила. Такого дурака нетрудно будет обдурить и в озере утопить. Хм, усме-хается довольно барон: поглядим, чего стоит твоя сила про-тив моего лицемерия!
Призывает он этого бездельника к себе и говорит ему между делом следующее:
–Завтра пойдём по озеру на парусной моей лодке. Я тебе покажу стародавний один способ, как крупную рыбищу лав-ливать. Вот такой способ! – и он Дундуру палец большой кажет, – Его ещё прадед мой применял и щук ловил ну агро-мадных!
«Ага! – смекает силач догадливый, – Наверное, этот прадед такой же, как и дед тот лохматый… Кажется, Францу понадо-билось, чтобы я там концы отдал! Ладно…»
Поутру пошли они по озеру на огромной баронской лодке. И захватили с собою, по приказу хозяина, здоровенный мель-ничный жёрнов. Отошли они подальше от берега, и барон Дундуру приказывает канатом прочным обвязаться, другой конец каната к жёрнову привязать крепко-накрепко, да и сигать с тем жёрновом в воду.
–Как опустишься на самое дно, – Франц рыболова тупого поучает, – то сразу же выпускай из груди весь воздух. Рыба крупная пузыри услышит и к тебе тут же заспешит. Когда самая крупная близ тебя появится, то ты её и хватай! Понял меня, вахлак непонятливый, или ещё разок тебе втолковать?
–Отчего ж не понять? – глупо силач в ответ улыбается, – Всё я понял как надо. На дно, значит, опускаюсь, воздух весь из себя выпускаю, жду рыбу громадную и её хватаю. Так?
–Так, – кивает ему Франц, а сам усмешечку хитрую в усы прячет. «Как просто этого дурня я околпачил!» – радуется он про себя.
А в это время сын рыбака уже приготовления все закан-чивает. Обвязал он канат неразрывный себе вокруг пояса, а другой конец привязал крепко к жёрнову, а потом взял жёр-нов подмышку да в воду-то – бултых!
Быстро на дно глубокое он опустился. Ещё бы – такая тя-жесть! Если посчитать, то вместе с жёрновом пудов двадцать они, наверное, составляли. А как только стал Дундур на дно мутное, то тут же половину воздуха выпустил он из лёгких своих могутных, чтобы барон подумал, будто враг его утонул. И едва лишь воздушные пузыри в изобилии из пучины изо-шли, как услыхал «утопленник» сквозь толщу тёмной воды радостные на борту крики. Это, видать, Франц-комбинатор там ликовал, что наконец-то он от Слепня ненавистного изба-вился.
Перехватил тогда богатырь жёрнов свой поудобнее, да и припустил по дну озёрному бегом. Уж что-что, а просидеть под водой без дыхания минуток этак пятнадцать для него было дельцем пустяшным. Даже и с половинным запасом воздуха… А подбегая уже к самому берегу, применил он свои способности непонятные по рыб подманиванию. Никакая дудка ему теперь не понадобилась даже: мысленно он лишь пожелал, чтобы щука большущая к нему подплыла. Та этак и сделала. Ухватил её силач рукою свободною, да точно царь морской на бережок и выходит. Был он весь мокрый с головы до ног, под левою мышкой у него был зажат жёрнов, а под правой щука огромная, с человека ростом.
А тут он глядь – уже и Франц на своём баркасе к мосткам причаливает, потому как команда его вёслами гребла усер-дно. Как узрел барон подлый живого Слепня, на берегу с до-бычей стоящего весело, так на задницу он и сел. Ножки у него вишь подкосилися от волнения.
–Эй, господин барон, – орёт ему усилок довольно, – вот он я! Гляди, какая рыбина у меня! Ну и клёвый способ ловли был у твоего прадеда! В другой раз мы оба с тобою этот способ при-меним, ага!
Пришлось барону по новой валерьянкой отпаиваться. И с этих самых пор никто его не видел больше улыбающимся. Хаживал отныне Франц мрачнее тучи, и как ему богатыря непотопляемого извести, измысливал он уловку получше.
А что тут придумаешь? Известное ведь дело: если вода чело-века не взяла, то уж огонь получше это сделает. И принял Франц вскоре такое решение: непременно надо будет Дун-дура ему сжечь!
Ради этого своего преступления надумал жадный помещик сараем своим даже пожертвовать. Силач-то сей дурковатый постоянно спал на сеновале, а не в доме. Надо только, при-шёл злоумышленник к заключению, опоить его пойлом каким-нибудь снотворным, а как уляжется он на сене спать, то поджечь нужно будет сарай к такой матери. «О! – повесе-лел враз Франц, – Это я лихо придумал – тут Слепню и хана! Ай да моя голова: не зря мы, бароны, над этими недоумками ведь властвуем!»
Дундур же, хоть более в имении и не работал, а попить да пожрать любил будь здоров. А чего ему ещё оставалось? Разве что за девками местными вовсю ухаживать да Ганса от нечего делать шпынять… Так и теперь: откушал он на славу, чего бог и Франц ему послали, выпил круженцию молока, кою барон снотворным, гад, подзаправил, да и пошёл себе от-лёживать бока. На сеновал, вестимо, куда ж иначе…
А Франц с Гансом поблизости ошивались. И едва лишь Дун-дур заснул, споенный зельем маковым, да захрапел там на всю округу, как папашка с сынишкой переглянулись, злобно усмехнулись, и запалили шустро со всех концов своё иму-щество.
Быстро пожар там занялся. Ещё бы – доски ведь на сарае были сухие, да сеном просушенным сеновал был аж забит. Такое пламя вскоре там жахнуло, что всё аж затрещало!
Ну, тут люди дворовые пожар тушить набежали, а барон им: стоять!!! Пускай, кричит им, горит, чего уж тут тушить-то – не надо!
Так и сгорел сеновал до самого до тла, а Франц всё не ухо-дил никуда. Желал он убедиться собственными глазами, что враг его погиб на этот раз полностью и окончательно. Прика-зал он пепел остывающий водою тогда поливать, чтобы до Дундуровых косточек побыстрее, значит, добраться. И вот бе-гают людишки по двору с вёдрами полными, на угли и пепел водицу льют… Дым вокруг стелется, чад…
И тут вдруг груда пепельная посередине разворашивается, и восстаёт оттуда, словно Феникс сказочный, ни кто иной как… Дундур потягивающийся! Был он чёрен весь от сажи и смахивал на чёрта какого-то, потому что одёжа на нём сго-рела, и был он совершенно голый. Волосы же, странным образом, остались у него целые, и брови с ресницами тоже не погорели.
Как углядел его люд местный, так подняли они вой, ор и визг, после чего моментально оттуда они сбрызнули. Чёрта огненного, вестимо, испугалися. А Франц с Гансом рожами кисло сквасились и столбами стоять там остались.
–А-а-а! – широко зевнул несгораемый силач, а потом барону принялся пенять: Гляди-ка, господин Франц – сарай-то сгорел ко всем чертям! А где я буду теперь спать, а?
Переглянулись поджигатели неудачливые, оба синхронно икнули да, развернувшись, в дом пошли на ногах негнущихся. Такого фортеля от непонятного этого Слепня не ожидали они никак: он не только не тонул в воде, но, как оказалось, и в огне не горел, проклятый!
Тут уж Франц совсем уверенность потерял. Склонялся он уже к мнению о бегстве. Да только выручило его на сей раз коварство женское, изошедшее из уст жены его Эммы.
–Послушай-ка, Франц, – она ему сказала, – раз ты с этим от-родьем не смог при помощи воды и огня управиться, то надо нам… его закопать! Из недр земли ведь ещё никто живым-то не выбирался, разве не так?
И поведала она муженьку один хитроумный планец.
Выслушал барон то, что жёнка ему наговорила и опять, значит, душою он воспарил. «Что ж, мысль дельная, – при-шёл он к такому умозаключению, обмозговав всесторонне Эммино предложение, – а если и тут не получится у нас ни фига, то тогда уж точно в бега…»
Пригласил он лозоходца местного и поставил ему такую за-дачу: отыскать не жилу водную под землёю, а наоборот – место совсем безводное. Такое местечко нашлось невдалеке: на горушке, сразу же за имением. Поручил барон своим кре-стьянам колодец в том месте копать, а Дундура на подмогу не стал он звать, чтобы тот чего-либо снова не напортачил. И вот копали они, копали, сажён с шесть уже откопали, а воды всё не видать и не видать…
Повелел тогда барон копальщикам идти обедать, а после обеда, против своего обыкновения, дал им отдыху для пере-варивания съеденного. Дундур тоже конечно откушал вволю и выпил вдобавок кружак молока. А в то молоко Эмма под-мешала зелье сонное маково.
–Пошли-ка со мною, – говорит ему барон, – немножко по-работаешь.
–О, наконец-то! – радуется молодец, – А то я на твоей муй-же чисто лодырем каким сделаюсь!
Приводит его Франц на ту горку безводную, даёт ему в руки лопату и велит вниз быстро спускаться, да начинать покапы-вать. Вот-вот, говорит, воде уже надлежит появиться… Ну, Дундур, зевая, по лестнице туда спускается, и только он коп-нул раза два, как начало его невыносимо просто смаривать. Прилёг он на землю, калачиком свернулся, да и заснул там сном непробудным.
–Ганс, скорее! – кричит барон сынку своему, подельнику, – тащи сюда солому, бездельник!
Приволок Гансик приготовленную заранее тачку с соломой, и они на спящего силача её покидали, чтобы он не проснулся случайно, когда землю на него станут бросать.
–Давай засыпай, – приказал Гансу Франц, едва они лестницу наружу подняли, – а я за работягами побежал!
Кинулся он в имение что было духу, устроил копальщикам энергичную побудку, и погнал их пинками колодезный шурф закапывать. Да ещё и ругался притом нецензурно, что, дес-кать, из него тут сделали дурня, что колодцы, мол, в таких местах не копают, и что окружающие – негодяи все сплошь и поголовно, а также отпетые подчистую мерзавцы…
Так и похоронил барон Франц силача Дундура заживо!
Ох, и веселье он тут устроил на злых своих радостях! Ох, и закатил он в экстазе пьянку! До самой полуночи подлый барон там кутил, и вусмерть чуть ли сам даже не упился. Под конец у него в глазах стало даже двоиться, и чёртики какие-то зелёные вокруг запрыгали…
И вдруг он видит: двери в гостиную отворяются и на по-роге… Дундуров призрак появляется! Был он весь землёю по-измазан, а из одёжи на нём лохмотья лишь жалкие бол-талися.
–Чур меня, чур! – перекрестил видение Франц, – Изыди, сатана! Сгинь! А-а-а-а-а!..
Волосы у него от ужаса дыбом аж встали, и весь хмель из башки вмиг улетучился. А барчук Ганс опять, значит, в окно сиганул, на те же самые розовые колючки.
–Вы чё, одурели здесь что ли?! – восклицает тут призрак замогильным голосом, – Это же я, Дундур! Я ведь живой! Спал просто я под землёю…
Франц ничего ему не отвечал, онемел он и в кресло мешком осел. А Дундур к столу прошествовал, схватил кувшин с ква-сом и осушил его до последней капельки.
А потом к барону он поворачивается и говорит довольно:
–Слушай, а под землёю спать-то привольно! Тишина там прямо страшная, и никто, понимаешь, тебе не мешает. Не желаешь ли тоже попробовать, господин барон? Если захо-чешь, то я всё устрою…
Усмехнулся он, на заколодевшего злодея глянул да и пошёл себе в камору досыпать.
Понял тут Франц окончательно, что одна у него осталась дорога – бежать! «Если я этого не сделаю, – втемяшил он в го-лову себе идею, – то непременно скончаюся от разрыва сер-дца!»
И вот дня через два закончили они тайные приготовления для бегства из имения: запихали всё имущество ценное в тюки и баулы, и погрузили скрытным порядком всё барах-лишко это в большую отдельную карету. А ранним утречком, когда и петухи ещё не пели, уселись Франц, Ганс и Эмма в другую карету и выехали тихохонько за пределы имения. Тут барон кучерам своим командует: «Скачите сейчас во весь опор, канальи! Чем далее я буду от сего места, тем легче у меня будет на сердце!»
И вот ехали они этак, ехали, полдня уже проехали, и захо-тели наконец пообедать. Останавливают они обе кареты, Эмма достаёт колбасу там, шнапс, курицу… А Франц рас-крывает один из баулов, чтобы достать оттуда посуду. Глянул он внутрь баула – и чуть было не дал там дуба! Внутри же Дундур проклятый спал, оказывается!
Высунулся он оттуда, зевнул сладко, с хрустом потянулся и спрашивает Франца весело:
–Что, господин барон – уже приехали? Никак и вправду уже Германия?
Заорал Франц, руками замахал и из кареты вывалился меш-ковато.
–Ты-то как здесь оказался?! – истерически он завизжал, – Мы же тебя с собою не приглашали!
–То есть как это? – восклицает силач, – Я ж к тебе работ-ником на год нанимался? – Нанимался. Куда ж я без вас-то! Послужить вам всегда ведь я рад, ага…
Пришлось всей беглой кавалькаде назад возвертаться.
Смирился Франц с горькой мыслью, что как ни крути, а придётся ему от чёртового силача откупиться. Взял он золо-тишка из своей кубышки, в мешочек его насыпал, Слепня по-звал и ему говорит:
–На, сын рыбака Дундур, свою плату за службу. Отпускаю я тебя раньше срока. Ты мне более здесь не нужон.
Подкинул Дундур в руке золото и на барона взгляд недо-умённый переводит.
–Опа-на! – он восклицает, – Да разве ж это мешок, барон Франц?! Это ж мешочек. Мешочишечка даже… Не-ет, я на такой откуп не согласен! Или вот такой мешок подавай, – и он вытаскивает из-за пазухи мешчище громадный, – или я тута останусь, при вас!
Что тут было делать несчастному Францу! Понял он вдруг отчётливо, превозмогая свою жадность, что смерть его летает не за горами. Собрал он в спешном порядке всё своё золото, всё ценное добро из имения пораспродал – а всё равно вы-ходит ведь мало.
Тогда кликнул он клич по знакомым своим и родственни-кам, и целый баронский сходняк на сбор у себя созвал. Так, мол, и так, он помещикам объясняет: если вы не скинетесь всем кагалом да не наполните золотом вот этого мешка, то тогда не только я, но и вы все пропали!
Рассказал он баронам чёрным про наказание сиё божье, про чёртового этого силача Слепня, и весьма крепенько своим рассказом их озадачил. Не поверить они Францу не могли, ибо не тот он был мужик, чтобы бредни здесь измышлять. Но и поверить в неуязвимость простого парня им как-то не хо-телось…
Ну и золота своего было им жалко – это вообще-то, было во-первых!
–Нет, – покачал головой самый старый барон, – что-то мне в эту ахинею не верится. Давай-ка его слегка проверим! Где у тебя ружьё на лосей да на медведей?
Принёс ему Франц заряженное ружьё, и этот барон не шиб-ко доверчивый то ружьишко у него берёт. Вышли они всей гурьбой на балкон, глядь – Дундур по дворику, посвистывая, прохаживается. Прицелился барон этот в него моментально – ба-бах! – и пулю смертоносную ему в лоб посылает.
Только что это? Дундур-то и не думает падать замертво! Он лишь рукою пред собою махает и орёт удивлённо нечестивой компании:
–Гляди-ка, Франц – какие мухи у нас по двору летают! Во – над самым ухом одну я споймал! И какая же она горячая, вай!
Неудачливый убивец, то слыша, аж ружьё из рук выронил. А баронская банда возвертается тогда назад, в гостиную залу, и с видом общим похоронным таковое решение принимает:
–Это точно не человек! Это сам дьявол!.. А от дьявола золо-том откупаются, не так ли? Придётся нам всем соборно ме-шок этот чёртов набрать, а иначе нам амба, факт!
Бросились бароны по своим имениям и замкам, и всё своё золото в поместье Франца они доставили. Набился мешок громадный под самую завязку, и настал срок с Дундуром Францу расплачиваться. Погрузил Слепень то золото на те-легу и в дом родной, напевая, поехал. А потом всех бедняков окрестных он оповестил и тем золотом щедро нуждающихся наделил.
Себе же не оставил он даже монеты. «Э-э! – смеётся весёлый богатырь, – Не для того ведь я на свет народился, чтобы золо-то в кубышке копить. Есть у меня и поесть чего, и попить, есть на плечи чего накинуть, да голову где приклонить – мне и того довольно. Я ведь, в отличие от вас, человек вольный!»
Ибо видел он, что не все оказались делёжкой богатства дово-льны. Некоторым казалось, что их несправедливо обделили, и уходили они оттуда хоть и с золотом в кармане, но злыми. У многих же жадность в очах загорелась, и это алчное пламя ничуть не отличалось от того пламени, что видел Дундур в глазах Франца. «Да-а, – невесело подумал силач, – видно, отняв у грабителей их богатства, я не усмирю в людях самого стяжательства. Надо мне будет самый корень людского зла вырвать попытаться – с самою сразиться я должен Марою!»
Пожил он в доме отчем ещё немного, а потом снова по-тянуло его в дорогу. «Пойду-ка я, – говорит он, – к самому королю в гости наведаюсь. Может статься и пригожусь на какое-либо дело, а то дома мне заняться нечем».
Собрал он котомку с припасами, с родителями попрощался да и пошёл, куда ему было надо.
И вот шёл он, шёл, мерил путь-дороженьку своими ножень-ками, пока не добрался, наконец, до той страны, где король их обитал. И видит Дундур – чего-то в этой стране не в поряд-ке, ибо все бегают, гоношатся, и вроде как находятся в панике. Спрашивает он суетливых аборигенов: в чём, дескать, дело, отчего такая кутерьма? А те ему отвечают: да ты чё, разве не знаешь, что сильный враг из-за моря на нас напал? Война, брат, говорят они, война!..
И попадает тут Дундур под рекрутскую облаву на всех тех, кто оружие может в руках держать. Ведут его в числе прочих парней и мужиков в казарму и забривают тама в солдаты. Правда с забриванием этим у полкового цирюльника вышла неувязочка. И так и этак острыми ножнями шевелюру Дунду-рову он корнал, а – не берут ножни патлы его соломенные, и всё тут! Пришлось обмундировывать нового воина в том виде, в коем он был, со всей, значит, его пышной гривой. Только и с мундиром вышла катавасия, поскольку на его широченных плечах даже самые просторные мундиры по швам распол-зались. Пришлось портному мундирчик на нём быстренько перешивать.
Ну, тут их полк рекрутский наскоро вооружают, показы-вают солдатикам в спешке немалой, как из ружей стрелять да как штыками врагов поражать – и в бой их кидают.
И разгорелось под стенами города стольного сражение дюже страшное. Пули роями прямо свищут над головами, ядра туда да сюда летают, кони ржут, люди кричат, и везде убитые по полю валяются да раненые от боли катаются…
Разбили враги, в сражениях натасканные, их полк, сформи-рованный кое-как. Полегли горе-солдатики на поле брани той массово. А тут и кавалерия неприятельская во фронт уда-рила! Паника началась в рядах обороняющихся, и многие оружие своё побросали и в бега ударились.
«Ну, уж нет! – озлился тут Дундур, – Кто-кто, а я не собира-юсь бежать!.. Только что ж делать-то? Один ведь в поле не воин!..»
И в это время вспомнил он про янтарный свой медаль-ончик. «А ну, – мысль у него загорелась, – коли сила челове-ческая в этом деле грязном не помогает, то может тогда посо-бит чудесная?..»
Кинул он оберег волшебный себе в рот, да и загудел точно бычий слепень, чувствуя себя немножечко дураком. И в ту же секунду – чух! – оборотился он и впрямь огненным огромным слепнем. Величиною он оказался с добрый кулак, а сияние от него исходило такое яркое, что слепило всем прочим глаза.
Загудел слепень этот сиятельный, да так что шум сражения стал даже перекрывать, и кинулся он в атаку на вражью бра-вую рать.
Ну, тут я вам скажу, и началось!..
Как почал огненный слепень лошадей и людей в зады жи-гать, так моментально уже и супостата загнал он в панику. Кони их обезумевшие обратно повернули, поводьев совсем не слушаясь, и смяли они всмятку свою же пехоту наступавшую. А тут и пехотинцам от чудо-слепня досталося! Ну, словно кипятком их вдруг всех ошпарили: враз оружие своё они по-бросали и до того прытко назад побежали, что в скором вре-мени поле сражения уже пустовало.
Не стал Дундур преследовать обезумевшего врага. Об зем-лю он тогда ударился и сызнова человеком стал.
Все же окружающие подвиги геройского Слепня наблю-дали, и момент его превращения в человека тоже видали. Бросились солдатики обрадованные к сыну Лаймы, стали они его качать да славицы ему кричать в великом ликовании, а потом повели его особу к главному их генералу. Генерал, естественно, не в гуще сражения находился, а вдали от него, на высоте. Так, видимо, надо было для тактики и для страте-гии… Главнокомандующий оказался толстым, обрюзгшим и пузатым. Выслушал он доклад о чудесном посрамлении опасного врага, и почему-то деяниям Слепня не обрадовался.
–А ну-ка – взять его! – приказал он гвардейской своей охра-не, – Это оборотень и колдун! Он с нечистою силою знается!
Вот никак такого отношения к себе Дундур не ожидал! Он даже чуток растерялся и оторопел слегонца. А трое дюжих солдат уже к нему подбежали и принялись руки ему за спину заламывать. Ни фига себе, герой наш возмущается – вот так за доблесть награда!
Тряханул он плечами самую малость, и те солдаты на землю попадали. А главный генерал побурел аж на харю, да как ряв-кнет своей гвардии:
–Взять негодяя, кому сказал! Все, все на него кидайтесь!
Бросилось на Дундура сразу человек с двенадцать, и обле-пили они его, точно пчёлы матку.
Да только не знали они, с кем связались! Поднапрягся наш силач, огневился, рванулся он могучим своим телом, и все до единого гвардейцы ошмётками окрест разлетелись.
Ну, тут конечно немая сцена!.. Такая силища везде ведь ценна!..
Мгновенно генерал тактику свою поменял, и прямо востор-женно теперь он заорал:
–Слава великому воину! Слава доблестному герою-оборот-ню! Слава! Ура!..
Расплылся он в улыбочке ханжеской и побежал Дундура в объятия заключать, а потом приказал гвардейской команде нести триумфатора в город на своих плечах.
И, словно римский император, внесён был богатырь обра-дованный в открытые городские врата!
В самом же скором времени был он и властительному коро-лю пред очи его представлен. Король Вальдемар тоже Дунду-ра обласкал невероятно, наградив его аж тремя высшими на-градами, и на волне всеобщего ликования в герцоги его он произвёл сиятельные, и даже назначил главнокомандующим, толстого того генерала прогнав к такой бабушке.
А у короля дочка была, по имени Марианна. Девица она была весьма смазливая, хитрая и, чего греха таить, стервова-тая. Начала она за герцогом Дундуром везде таскаться, и через недолгое время совершенно его обаяла. Получил сын рыбака от короля в дар роскошные палаты, и повёл он жизнь разгульную и блистательную. Вроде как светлый разум в нём даже затуманился, ибо изменился былой правдоискатель прямо-таки кардинально и неузнаваемо.
Да и как тому разуму было не затуманиться, когда буква-льно триумфатор наш там не просыхал. Куда ведь только ни приди, в какое общество ни явись – всюду тебе яства изыс-канные предлагают да самолучшие разные вина. А ещё восхи-щение исходило из толпы обывательской, да тонкая струи-лась из уст человеческих лесть… И как-то переродился бога-тырь Дундур незаметно – духовно навроде он покалечился.
Не знал он ещё тогда, что испытание властью да славой самое трудное и страшное. Не каждый это препятствие про-ходит, ох не каждый, ибо почестей сладостных всякий из нас в глубине души своей жаждет. А Дундур парнем был молодым и довольно-таки простодушным: как-то поверил он, что все окружающие страшно его там чтят да дико все любят. Пове-рил и всё!
В интригах и кознях придворных был ведь он совсем неис-кушён.
А где-то этак через месяц объявляют глашатаи о помолвке герцога сиятельного Дундура, великого стал быть воина и верховного главнокомандующего, с прелестною и прекрас-ною принцессою Марианной. По этому случаю во дворце дали грандиозный бал. И опять обалдевший Слепень на-пился там пьяный, опять куролесил он напропалую и, хвас-таясь, силу свою казал: ломал подковы стальные и гнул золо-тые талеры, цепи толстые рвал и дробил кулаком камни…
А на следующее утро поехала местная знать в окрестные королевские леса, чтобы в зверей там, значится, пострелять. Устроить решили они псовую охоту. Дундур тоже поехал, хоть был он с большого похмелья, ибо очень уж приохотился новоявленный герцог к кровавому этому делу. Да только вот же незадача: вроде как ушёл от «великого воина» охотничий фарт! Несколько раз стрелял он в оленье стадо, и всё-то не удавалось ему попасть хоть в кого с пьяных своих глаз…
Наконец, подстрелил он оленёнка маленького: ранил его не насмерть. Очень пронзительно тот оленёнок кричал, когда Дундур к нему шёл, чтобы его прикончить. Зарезал он под-ранка безжалостно, и как-то вдруг муторно на душе его стало. Ушла куда-то разгульная его радость, и сделалось ему отчего-то грустно и печально.
В раздражении нервном, злой и мрачный повернул герцог блистательный коня своего обратно.
Вот въезжает он в градские врата. Вот по каменной мосто-вой быстро скачет. А кругом-то народец мешается: так и мельтешат людишки у него под ногами, так врассыпную с-под копыт и бросаются. Ещё пуще взъярился вельможа, вы-хватил он плётку свою кручёную и стал бить-стегать ею чернь эту никчёмную…
И тут вдруг старушка знакомая на дороге пред ним появи-лась!
Взметнулся конь на дыбы, заржал в замешательстве, а гер-цог чуть было с седла от неожиданности не шмякнулся.
–Стой, Дундур, стой! – воскликнула старушка строгим голо-сом, – Не для того ты на свет народился, чтобы в элите этой протухшей духовно гнить! Вспомни себя, богатырь! Прос-нись!
Да только вместо ожидаемого раскаяния бешенство лютое вспыхнуло в душе военачальника. Замахнулся он на старушку плетью и заорал предельно свирепо:
–Уйди с дороги, ведьма! Уйди, кому говорю! Ну-у!!!
И неистово хотел было её плетью уже полоснуть…
Но вдруг окаменел он на миг и застыл на месте как статуя.
–Ах, так! – громче прежнего вскричала тут Лайма, – Ну тогда ты больше не силач! Силу благую я у тебя отнимаю!
И оттуда она моментально пропала.
А Дундур вдруг слабость почувствовал доселе небывалую. Душа же у него словно погасла. Ничего практически не соо-бражая, какой-то весь заспанный и ватный, поехал он, уже не спеша, в свои палаты, а приехав, сразу же пошёл спать.
Ну а разбудила его принцесса-невеста Марианна. Ворвалась она, как всегда, в Дундурову спальню и, не принимая во вни-мание его состояния, сходу защебетала:
–Дундуриньш, дорого-ой! Вставай, мой миленький, подни-майся! Ко мне кузина приехала, принцесса из Германии. По-шли-ка, давай, я тебе её представлю!
–Не пойду я никуда, – пробучал недовольно Дундур, – Я себя плохо чувствую. Видно, я заболел...
–Ай-яй-яй! Ай-яй-яй! – запричитала Марианна, глаза зака-тывая, – Как же не вовремя захворать ты надумал, беднень-кий! А я уж было похвастаться тобою хотела… Ты же у нас такой силач несравненный! Такой ты у нас герой!..
И она к камину кинулась прытко и кочергу из угла выхва-тила.
–Ну, хотя бы кочерёжку эту свяжи узелком, – требовательно она заканючила, – Ну, давай, дорогой – что тебе стоит! Пока-жу кузине хотя бы её…
–Хорошо, давай кочергу сюда, – вздохнув, сказал силач, с по-стели не вставая, – так уж и быть, свяжу её для показа. Только от меня ты отстань, пожалуйста, ладно?
Взял он кочергу протянутую, и попытался сходу её в узел завязать. Да только что это? Едва-то-едва согнуть её он сумел, да и то, уперев железяку себе в колено.
–Да ну вас всех! – вспылил усилок ослабевший, – Не в форме я нынче. Говорю же тебе – болею!
–Ничего, ничего, – захлопотала Марианна лицом, – Ты только, дорогой, не волнуйся. Спи себе, почивай, а я, мило-чек, пошла…
И убежала.
Но не минуло и получаса, как в Дундурову опочивальню прибыл королевский посланник и передал ему повеление явиться тотчас пред очи Вальдемаровы. Что ж, оделся герцог сиятельный самостоятельно, поскольку прислугу свою поче-му-то он не дозвался, да и поплёлся устало в резиденцию ко-роля.
Приходит туда, глядь – Вальдемар на троне восседает при полном параде, а рядышком с ним Марианна посиживает, и ошивается кардинал Карл, тайный, как Дундур ранее про-знал, его недоброжелатель.
Поклонился герцог новоприбывший его королевскому ве-личеству не слишком низко, и недовольно весьма Вальдемару говорит:
–По вашему приказу явился, ваше величество. Хотя я и бо-лен… Надеюсь, я понадобился вам по какому-то делу сроч-ному?
А король сначала промолчал, выдержал солидную паузу, а потом посмотрел на Слепня, словно солдат на вошь, и произ-нёс властным голосом:
–Арестовать этого колдуна! В цепи его, каналью! В сырой каземат!..
И пока обалдевший герцог там недоумевал, подскочила к нему королевская стража, да и скрутила его враз, а потом и крепко связала. А он и сопротивления никакого не смог им оказать, ибо не чувствовал в руках своих больше силы.
Вот такие-то дела! Тю-тю его силушка – была, да вся вышла!
Бросили опозоренного Дундура в подземную тюрьму, а дня через три устроили над ним церковный суд. Ввели его, цепя-ми скованного, в королевскую залу и на колени перед судом поставили. Судей оказалось трое, они были все кардиналами, а старшим судьёй был ни кто иной, как интриган Карл. Это был старик уже глубокий, с сухим и жёлчным лицом, с ду-шою коварною лисьей, который напоминал собою большую крысу. Ну а в стороне на отдельном троне сидел, развалясь весьма вальяжно, сам король Вальдемар, а рядом с ним, тоже на троне, находилась принцесса Марианна. Оба они кидали на Дундура поминутно брезгливые взгляды, словно он был не человек, а какая-нибудь гадина или жалкая козявка.
–Отвечай, подлый колдун Дундур, – прогундел кардинал Карл, – где и у кого ты научился колдовать, и когда ты душу свою продал дьяволу?
–Хм! – усмехнулся обвиняемый, позвякивая кандалами, – Я не колдун, ваша святость – я сын простого рыбака. А госпо-дина дьявола я не знаю – такая честь более вам по чину ва-шему духовному пристала. Ха!
–Ах ты, кощ-щунник! – прошипел кардинал, точно змей ошпаренный, – Да ты не просто колдун – ты колдун нераска-янный! Ну, погоди у меня – я тебя отучу над нами смеяться!..
И он начал с подельниками своими, шепча, совещаться.
Вся троица кардиналов ядовитыми взорами в узника по-стреляла, согласно о чём-то головами покивала, и Карл, про-кашлявшись, возвестил волю «непогрешимого» суда:
–За то, что сын рыбака Дундур, обманом получивший высо-чайший титул герцога светлейшего и главного военачаль-ника, посмел здесь колдовать, и за то что с сатаною пожелал этот мерзавец знаться, приговаривается он к высшей возмож-ной каре – к смерти позорной на костре!
И он лицемерно возвёл очи к небу и козлиным голоском гундяво пропел:
–Да смилуется господь над душою его грешной!
–Ха-ха-ха! – рассмеялся разжалованный силач, – Интересно у вас получается, у святош окаянных: сами вопите, что, мол, не убий – а безвинных людей на смерть посылаете! Тоже мне, христиане! Да вы так же далеки от Христа, как осиновый кол – от креста! Тьфу на вас, мрази! Да провалитесь вы в свой ад!
И он плюнул весьма далеко и попал удачно Карлу прямо в рожу. А пока тот возмущался и от харчка рукавом оттирался, Дундур обратился к Валдемару, восседавшему на троне с пре-важной харей:
–Не ты ли, подлый король, возвёл меня сам в герцогское до-стоинство? Не ты ли пел мне дифирамбы за то, что я врагов твоих разогнал? Почему же ты тогда не повелел меня аресто-вать, а?
Не сразу ответил король. Скривился он горделиво и всё своё презрение к говорившему подсудимому во взгляде своём сконцентрировал.
А потом сквозь зубы молвил:
–Ты дурак, Слепень! Дурак просто безмозглый! Что ты, де-ревенщина неотесанная, в политике высокой понимаешь! Ты ведь ранее силён был невероятно, и нам надо было под дурь твою подлаживаться, поскольку любая сила и власть от бога лишь происходят. Ну а теперь ты ослаб, и нам не нужно больше притворяться, поскольку любая слабость идёт от дья-вола. Ты более нам не опасен, вот и ступай теперь к дьяволу или к чёрту – скатертью, как говорится, дорога!
И он захохотал издевательски, унижением врага искренно наслаждаясь.
–Ну а ты, Марианна, – обратился тогда узник к невесте своей несостоявшейся, – неужели и ты мне врала, когда в веч-ной любви ко мне признавалася?
–Фу! – фыркнула принцесса, поджав губки, – Ничуть я тебя и не любила, тупой ты дебил! Ну, ничуточки даже! Где это ты видал, чтобы принцессы в простолюдинов влюблялись?! Я ведь умна, и пред силой твоей временно преклонялась. Или ты не слыхал никогда про женское коварство?
Тут уже расхохотались все: и Валдемар, и Марианна, и стая кардиналов, и даже вся королевская стража. А у преданного подло Дундура горечь по душе разлилась, а также тёмная ед-кая печаль…
–Будьте вы прокляты, сиятельные мерзавцы! – покачав голо-вою, негромко он сказал, и его тихие слова почему-то услы-хала вся компания.
Хохот сразу прекратился, словно каждый из злодеев им по-давился. А король Вальдемар глаза от гнева выпучил и по-бабьи взвизгнул:
–Бейте его, стража! Бейте сего наглеца! Ату его! Фас!..
Налетели тут на Дундура стражники, и до тех пор они его там избивали, пока тот не потерял, наконец, сознания.
Избитый до полусмерти, истерзанный весь, окровавленный очнулся бессильный силач через время долгое в своём казе-мате, и от боли ужасной даже он застонал. А потом с силами кое-какими узник наш всё ж собрался и принялся о пережи-том размышлять. «Вот, значит, какие нравы у этой знати! – с горечью душевной он констатировал, – Так-то они за добро моё мне отплатили!.. А и поделом, – подумал он про себя твёрдо, – нечего из грязи в князи-то лезть: ещё в большей гря-зи лишь окажешься!.. Эх, дурак я, дурак – свою волюшку вольную на пустое фанфаронство променял! И бабушку эту хотел ещё ударить! Вот же воистину баран! Ну и пусть тебя сжигают – за глупость твою это наказание!..»
А потом ещё немножко он порассуждал, и сделалось ему несовершённого собою жалко. «А ведь бабка та мне сказы-вала, – вздохнул он с сожалением, – что родился я для вели-ких дел. Я с самой Марой должен был сразиться!.. Эх, верну-лась бы ко мне моя сила – уж я бы тогда по-другому посту-пил! А так… нету земле нашей более защитника!..»
И только лишь он в душе своей этак посетовал, как вдруг чует – точно огонёк у него внутри загорелся! Где-то возле са-мого сердца. Всё больше, значит, и больше, сильнее и силь-нее, жарче и жарче… И понял он вдруг радостно, что это мощь его былая к нему возвращается. Вся его сила утерянная, вся его могучая стать!..
Не прошло даже и часу, как исцелился наш герой оконча-тельно. Затянулись на теле его, ранее бренном, ссадины и раны, исчезли бесследно кровоподтёки и синяки, и даже рёбра поломанные стали опять стальными.
«Ладно, – подумал богатырь реабилитированный, – посижу здесь до утра, поприсутствую на своём стал быть сжигании, а уж там как судьба моя распорядится, да как бог даст…»
Каждое утро ему выдавали воды холодной кувшинок да хле-ба чёрствого кусок, а в этот день не принесли ничего. Видимо, из жадности, чтобы не пропало их добро в пламени костра. А где-то ближе к полудню заваливает в тёмный подвал ватага местных охранников, которая, ругаясь, надевает заключён-ному на голову чёрный мешок. Потом волокут они пригово-рённого к казни экс-герцога во двор тюремный, сажают его в клетку на тряскую телегу, и везут затем на градскую площадь, где всё к сожжению уже было приготовлено.
На улицах, конечно, было не пусто.
Всякого там Дундур про себя понаслушался, когда к эша-фоту добирался, ибо народец-то у нас разный, и часто трудно бывает понять, куда думы у людей поворачивают… Не, сла-виц более, как в свою честь ранее, он там не слыхал, как не слыхал больше и здравиц. А вот проклятий и всевозможной ругани в полном достатке приняли его уши, и хоть не любо ему это было, но пришлось ему всё же то послушать.
Правда, и слова ободрения тоже к нему прорывались, а ещё жалостливые бабьи причитания. Народ ведь, повторяю, у нас всякий попадается…
Наконец, доставили жертву намечаемую к лобному месту, где втащили его на связку сухих дров и к столбу привязали железной цепью. После этого мешок с его головы был сорван, и он аж зажмурился от ярко сиявшего солнца.
Поглядел Дундур вперёд, а там, на балконе специальном, как словно в театральной ложе, сидела важно местная бога-ческая знать во главе с самим королём. Принцесса Марианна, впрочем, находилась там тоже. А невдалеке от будущего ко-стра стояли, по долгу службы своей поганой, высокий пуза-тый палач в чёрном лоснящемся одеянии, и в красной одёже красовался кардинал Карл. Короче, две ветви земной власти присутствовали там: одна карающая и действующая насиль-но, а вторая ей подпевающая и полагающаяся на хитрость.
–Смерть колдуну проклятому! – заорал тут какой-то обыва-тель, – Смерть оборотню Слепню!
И хоть и не слаженный, но на удивление сильный хор ему вторил:
–Сжечь негодяя!
–Сжечь сатанинское отродье!
–Зажигай, давай, костёр!
–Ага, запаливай!
–Будет он знать, как с чертями знаться!
Поглядел богатырь на искажённые злобой лица и не мог он в душе своей не поразиться. Это же были те самые горожане, которые недавно ещё его обожали! Которые кричали исступ-лённо не «сжечь его, сжечь!», а – «слава великому Дундуру!» и «слава великому Слепню!»
Что с ними произошло? Что их так переделало?
И хоть видел он там не только от гнева осатаневших, но и тех, кто молчал, и даже тех, кто плакал – лёг ему всё же на душу тяжёлый и горький осадок.
Да только не стал он этих людей в душе своей осуждать!..
Будто бы спала у него с глаз пелена, и узрел он как людская эта толпа, страхом и ненавистью крепко спаянная, несёт в себе общую для всех людей печать зла. «Каждый из нас и гос-подин, и раб! – пришло вдруг к Дундуру понимание, – При-чём и то и другое одновременно! Всё это море людское – в данный момент рабы, ибо они покорились властительной злой воле. А вот те, на балконе сидят которые – господа. Они эту власть осуществляют. Но если их поменять местами, то не изменится ничего! Рабы просто станут господами, а господа рабами, порядок же останется тем же самым…»
Вспомнил тут Дундур себя, когда совсем недавно он герцога из себя изображал, и сделалось сыну Лаймы очень стыдно. «Нет, тут на подлость людскую нечего особо пенять! – твёрдо он про себя отчеканил, – Тут надо добраться до самого нутра, до чёрной души богини Мары! Если удастся мне ослабить это тёмное общее поле, то станет мир наш хоть на чуточку более вольным. Ну а если не выйдет у меня ни шиша – то тогда при-дётся ещё подождать!..»
И в эту минуту отверз свои уста лицемерный кардинал Карл.
–Сёстры и братья! – гнусаво он заорал, – Волею божьей мы здесь караем великого колдуна! Очищающий сей огонь сож-жёт дотла крамольника и еретика Дундура! Сей нечестивый оборотень вошёл в договор с самим сатаною, и за это каз-нится он справедливым нашим судом. Мы лишь тело это бренное уничтожим, а что далее с ним будет – это дело бо-жье. Да смилуется господь милосердный над грешной этой душою! И да простит он ему страшные его грехи! Воистину! Молим! Аминь!
И он к палачу оборотился, и зло ему крикнул:
–Давай, жги!
Вспыхнули мгновенно сухие сучья и поленья, и объялось место сжигания дымом и пламенем…
Вскоре это пламя воздвиглось высокой стеною, и сквозь чад и огонь был едва различим казнимого человека неясный кон-тур.
И едва только рожи ненавистных вельмож за дымной заве-сою скрылись, как порвал Слепень свои цепи, и руки на гру-ди спокойно скрестил. Да и стоял там недвижно, будто скала, за реакцией толпы сквозь дым и пламя наблюдая.
Первые тревожные голоса прорвались из ложи мерзкого этого театра, поскольку с высоты было лучше видать…
–Смотри, – какой-то царедворец крикнул, – он же совсем невредим!
Ропот и нервная дрожь пробежала по кучке вельмож. А народ от места лобного слегка отшатнулся. Пламя тут враз ослабло, рассеялся едкий дым, и узрела толпища глумливая такую картину: в углях и в пламени догорающем стоял голый и чёрный от сажи силач, и смотрел он, не мигая, на негодяев пред ним собравшихся.
Дундур был действительно невредим, и это открытие пора-зительное заставило толпищу ещё больше назад отодви-нуться. У стен началась даже давка...
В душах же рабских росла и ширилась паника.
И тут кардинал Карл палачу онемевшему заорал:
–Убей этого дьявола! Мечом его ударь!
Выхватил палач меч из ножен, и судорожно на Дундура он бросился. Но тот лезвие ухватил своею дланью и быстро вых-ватил меч из лап палаческих. А потом только пок – щёлкнул верзилу в лоб! – и тот с ног долой сразу брякнулся и вмиг по-терял сознание.
–А-а-а! – заорал кто-то в ужасе невероятном, – Это сатана! Это сам дьявол! Бегите, люди! Спасайтесь!
И тут-то она и началась, паника эта ужасная!..
Первыми очистили балконы возвышенные король Валдемар и вся его камарилья. А за ними и прочие кто куда кинулись. Через короткое время площадь оказалась пуста. Лишь лежа-ли на ней толпою задавленные, да раненые, раскорячившись, подалее отползали.
«Так вам, гады, и надо! – подумал Дундур злорадно, – В сле-дующий раз спасайте себя сами!»
Поднял он пинками вырубленного им палача, и заставил его одежду с себя снять. По росту и комплекции он вполне силачу Дундуру соответствовал, хотя в плечах, конечно, был жидковат.
Напялил Слепень на себя одёжу палаческую, понаблюдал малость, как тот от него, сверкая задом, убегал, да и напра-вился из города вон. Не терпелось ему выйти на вольный простор – воздухом хотелось подышать чистым. Выйдя же, наконец, из городских ворот, и вовсе даже не обращая вни-мания на здешний народ, потопал наш Дундур освобождён-ный в направлении востока. Тянуло его в ту сторону, где солнце из-за горизонта восходит.
И вот шёл он день, шёл два, шёл неделю, и вдруг видит – огромная впереди него толпа людей появилась. Это были беженцы из мест своих родных. И стар там и млад, и бедный и богатый, и мужики и бабы бежали, шли, ехали и скакали, взяв в дорогу с собою лишь небольшой скарб. Тревога же и страх на лицах несчастных проявились явственно.
–В чём дело, земляки? – поинтересовался у беженцев Лай-мин сын, – Куда и от кого бежите?
–Ой, парень, и не спрашивай! – восклицает в ответ один бе-долага, – Там нечто ужасное! И ты давай беги с нами! Там беда!..
–Э, нет, я бежать не согласен, – покачал головою силач, – Говори быстрей, от кого драпаете? Хватит труса здесь праз-дновать!
И рассказали ему людишки сбивчиво, что одолела их не-слыханная доселе напасть: чёрт огненный у них объявился и разорил он дочиста их цветущий край. Дома и сараи эта тварь дотла сжигает, а тех людей, кого удаётся ему поймать, на огне он жарит и пожирает жадно.
Ну а как с этим лихом невиданным сладить, никто вообще не знает…
«Вот она, судьба! – прожгла силача мысль огневая, – Вот оно, дело для меня! И если я с этим чёртом не справлюсь, то грош тогда мне цена!»
И не пошёл он далее вперёд, а быстро побежал!
Очень скоро остался он на дороге один, а через некоторое время видит – дым великий вдалеке застелился. Там чёрт бе-докурил, видимо. Ещё пуще туда Дундур припустил, и при-мерно через часик узрел он, наконец, само это исчадие ада. Огромный рогатый чёрт от дома к дому там шагал и огнен-ною струёю крыши соломенные поджигал. Эта струя истор-галась у него из пасти, и летела она к цели с шумом ужасным.
Пригляделся Дундур получше к своему врагу и удивился он немало странному его облику. Выглядел чёрт так, будто со-стоял он из раскалённого металла, а вокруг тела его блиста-ющего крутились и вертелись языки пламени. Рога же у тва-ри адской на козлиные по форме сильно смахивали, но были несравнимо огромнее и огнём докрасна раскалённые.
Остановился Слепень, пальцы в рот заложил и засвистал до того пронзительно, что этот громила аж назад отпрянул. А потом повернул он к Дундуру башку свою громадную, увидал человека и наверное обрадовался, потому что грузными пры-жками тут же к нему побежал.
А подбежавши, стал он от него недалече, чудовищными гла-зами завращал, и диким голосом захохотал. А потом и гово-рит грохочущим басом:
–Я ранее за один присест по шесть человечков едал, а теперь придётся мне с одним ковыряться! Ха-ха-ха-ха!
–А не подавишься, выползок адский?! – гаркнул Дундур не менее громко, – А то хвастать не драться – да как бы потом не облажаться!
–Ты кто таков? – прорычал злобно чёрт, – И отчего перечить мне смеешь? А?!!
–Звать меня Дундур! Я человек! – крикнул силач в ответ, – К твоему сведению, я чертолов и чертобой местный!
–Ах, та-ак! – взъярился от слов его чертяка, – Ну, тогда я тебя поджарю, а то чертоловов и чертобоев я ещё не едал!
И он изверг на богатыря гудящую струю дьявольского огня.
Скрылся Дундур в пламени ревущем, и если бы кто-нибудь другой оказался на его месте, то осталась бы от смельчака головешка лишь прогоревшая. А так пламя бушующее по-утихло, и увидел чёрт недоумённо, что жив-здоров остался его противник, разве что снова был он голый.
Рассвирепел чертище от неудачи своей ужасно и кинулся он на человека несгораемого в драку. Да только Дундур тоже разъярился! Ухватил он подбежавшего чёрта за ноги его бревноватые да со всего размаху об землю его и шмякнул. Ну, а оттого что он за ноги раскалённые держался, не было ему ни малейшего вреда.
Разов семь, будто куклу огромную, вдарил разгневанный си-лач раскалённого чёрта оземь. Покуда тот не обмяк и не ослаб заметно. А потом взгромоздил он попритухшего врага себе на плечи, да и поволок его к протекавшей невдалеке речке. И едва лишь окунул он монстра огненного в воды холодные, как зашипело всё вокруг от пара взорвавшегося, и неистовым го-лосом чертяка купаемый закричал:
–Прошу тебя, чертолов великий: всё что угодно со мною ты делай, только в воде не топи! Нельзя ведь огню с водою со-прикасаться – уничтожит огонь проклятая вода!
А Дундур знай себе чёрта в реку макает.
–А мне наплевать! – в ответ он гаркает, – Нечего было твари адской на белый наш свет соваться!
И до тех пор он его мочил, пока не уменьшился чёрт разов в двадцать. Теперь он запросто в ладони богатырёвой уме-щался.
–Пощади меня, человек! – запищал чёртик, словно мышо-нок, – Всё что угодно я для тебя сделаю! Хочешь, золота при-несу тебе гору?
–К чертям собачьим твоё это золото! – воскликнул Дундур в ответ убеждённо, – Мне и даром его не надо!
И хотел он уж было в последний раз окунуть чертишку, чтобы покончить с ним навсегда, да тот вдруг отчаянно за-орал:
–Стой, Дундур! Не убивай меня! Отнесу я тебя, так и быть, во владения Мары! Строжайше это нам делать запрещено, только жизнь моя мне дороже!
–Хэ! – остановил Слепень руку над самой водою, – Вот это дело другое! Толковый, наконец, пошёл разговор… Ладно, ко-ротышка, пока поживи! И неси меня давай в Марину оби-тель!
И едва успел он слова эти проговорить, как вдруг вжик – в невесть каком мире вместе с чёртом он очутился!
Этот мир был разделён на две части различных. Правая половина тела Дундура находилась в светлой его части, а левая половина – в тёмной. Светлая часть была до того пре-красной и великолепной, что никакой возможности описать её не было. Ну а тёмная была совсем простою для описания, поскольку мрачной и холодной пустыней она оказалась.
–Где обитает Мара? – спросил силач у огненного чертка, которого по-прежнему сжимал он в своём кулаке.
–Слева, конечно, – запищал тот, – Мара ведь богиня мрака, и она не выносит света.
–Ну, значит, нам сюда, – говорит тогда Дундур и налево ша-гает, после чего весь он оказывается в холодном и гнетущем полумраке.
–Только вот чего, – потребовал он у противника своего по-беждённого, – принеси-ка мне скорей одёжу, а то по твоей милости я расхаживаю тут голый.
–О, ничего нету проще, – воскликнул радостно чёртик, – всё что пожелаешь, тебе я доставлю! Какую одежду тебе при-нести: платье европейского короля, одежду восточного сул-тана или одеяние китайского императора?
–Я что, по-твоему, похож на попугая, чтобы невесть чего на себя напяливать! – не согласился с таким выбором силач, – Неси сюда то платье, в коем я дома на праздниках хаживал и которое сшила мне моя мама!
И моментально исполнен был его заказ: одёжа праздничная пред ним уже лежала!
–А теперь отпусти меня, Дундур! – чёртик тут запищал, – Мара в замке живёт вон там. Пойдёшь по этой тропке и по-падёшь куда надо.
–Э, нет, приятель, – покачал головою на это Дундур, – тебе меня будет не обмануть! Неси меня к самому замку богини Мары, а не то отнесу тебя на сторонушку на правую!
–Ой, что ты, что ты! Я ж там сгорю моментально! – вос-кликнул испуганно огненный мальчик-с-пальчик, – Хорошо, бери скорее свою одежду. Пойду я на риск – доставлю тебя под самые крепостные стены…
И очутился Слепень через мгновение перед стенами замка зловещего. Этот замок был сложен из чёрных камней, а вместо украшения, наверное, вмурованы были в стены тол-стенные черепа оскаленные человечьи. Замок был окружён рвом глубоким, правда, безводным, а прочные железные во-рота, ведущие в него, были подняты. И ни одной живой души там не было видать – даже стражи.
–Внутрь замка я не могу тебя перенесть, – сказал Дундуров пленник, – ибо силы такой я не имею. Далее справляйся сам. А меня отпусти теперь, пожалуйста – ты ж обещал!
–Ладно, так и быть, – сказал богатырь и чёртика на землю опустил, – Ко всем своим чертям давай убирайся и на глаза мне больше не попадайся!
–Уж в чём в чём, а в этом не сомневайся, – ещё пуще запи-щал чертяка, – Ведь из-за тебя я снова в ребёнка превратился, и мне теперь до взрослого состояния шесть тысяч лет надо будет расти.
Тут он живо поворотился и словно оттуда испарился, а Дундур оделся себе не спеша и, глядя на неприступные городские стены, башку в раздумье себе почесал. «Хм, – сме-кает он, – через ров-то не перескочишь и по стенам вверх не взберёшься. Придётся сызнова слепнем мне стать, а то внутрь иначе будет не попасть…»
Кинул он в рот янтарный Лаймин оберег и потешно опять загудел. В один миг слепнем сияющим он обернулся, потом вжик – и стены высокие разом перемахнул. А затем о плиты каменные вдарился и человеком обратно стал.
И начал он по замку пустынному ходить да гулять, норовя хоть кого-нибудь там отыскать. Но ни самой Мары, ни кого-либо другого найти ему не удалось: замок казался совер-шенно пустым, и не было там ни одной живой души.
Наконец, спускается Дундур в глубокий и затхлый подвал. Там горели лампы самосветящиеся, которые подземелье ужа-сное освещали.
–Э-э-э-й! – громко тут он позвал, и эхо раскатистое волнами к нему возверталось.
И вдруг – чу! – послышались вдалеке какие-то голоса, как будто кто-то на помощь его звал. И вроде как девичьи голоса-то, не мужичьи… Бросился Дундур в направлении том бе-жать и через минуток пять достиг он помещения некоего или небольшой такой залы. Посмотрел он вперёд – ё-то-моё! – в стене находились две стальные двери с решётчатыми в них оконцами, а в тех окнах виделись лица двух девушек, пре-красных будто солнца.
Правда, та, что была справа, сияла несравненно ярче той, что находилась слева, и хоть были они похожими, словно близняшки, понравилась она Дундуру сильнее явно.
–Кто вы, девицы красные? – вопросил поражённый силач, – И кто вас тут запер?
–Мы две половинки Души народа нашего! – ответили ему девушки хором слаженным.
А потом левая из них к сказанному добавила:
–Я – Душа Земная!
И правая дева ей вторила:
–А я – Небесная Душа!
–Нас сюда злая Мара заперла, – опять они вместе сказали, – А когда-то мы в одном теле соединялись. Было это давно, во времена светлой Лаймы.
Кинулся тогда Дундур к тем дверям и попытался их сходу выломать. Да только старался он зря, ибо не ломалась ни дверь стальная, ни решётка узорчатая…
–Эх, парень, – сказала ему тогда Небесная Дева, – так-то ты двери эти не откроешь! А вот глянь-ка туда. Видишь – в стене торчат два ключа?
Посмотрел Дундур, куда Дева ему указывала, а там дей-ствительно два выступа вычурных из стены торчали, один над другим – он бы ни в жизнь не догадался, что это были ключи…
–Вижу, – он говорит.
–Поверни один из этих ключей, – продолжала ангельским голоском Душа Небесная, – Но только один! Этим ты откро-ешь какую-нибудь из наших дверей, и хоть одну из нас, да на волю выпустишь.
С колотящимся в груди сердцем подошёл Слепень к вол-шебным этим ключам, подумал затем немного – а, была, не была! – и повернул ключ, сверху находящийся. Размышлял он так: «Небесная Душа повыше должна находиться, чем Душа Земная! Поверну верхний ключ и, наверное, не про-гадаю!» Ведь дева справа намного больше ему по сердцу при-шлась, чем сестра её земная.
Звяк!!! Мелодично щёлкнул замок, и… не правая, а левая дверь отворилася плавно!
Выскочила из темницы своей Душа Земная, и громко завиз-жав, бросилась к избавителю своему на шею обниматься. А Душа Небесная вздохнула лишь и явно опечалилась.
Посмотрел Дундур тогда на узницу оставшуюся и развёл лишь руками: ничего, мол, тут не поделаешь – знать, это судьба…
Но на всякий случай он и оставшийся ключ повращал, да только из затеи этой у него не получилось ничегошеньки: ключ более не работал.
–Видимо, не время ещё Небесной Душе на белом свете во-площаться, – молвила грустным голосом узница оставшаяся, – Прощай, сестрица, и ты, богатырь, прощай! Вы уж меня там не забывайте!
Заплакала тогда Душа Земная и через решётку сестру свою она обняла. А потом с нею она попрощалась, и пошли они с Дундуром назад.
–Слушай, добрый молодец, – обратилась она к своему спа-сителю, – а давай-ка души героев народных на волю мы вы-пустим! Тут есть вход на тайный один дворик, в котором си-дят они под замком…
Конечно, Дундур был за – ещё бы на такое дело он был бы не согласный! Вошли они в дверцу одну незаметную и ока-зались в колодцеобразном просторном дворе. Два громадных стеклянных шара висели там в воздухе. Пригляделся получше Дундур – вот те на! – в тех шарах множество птичек летало, сидело и плавало. Именно птичек, а не птиц, поскольку зем-ных своих оригиналов они были меньше во много раз.
В правом гигантском шарище была налита бирюзового цве-та вода, и там лебеди крохотные плавали по её поверхности. Ну а в левом воды не было, а росли чудесные деревья, и там летали, парили и посиживали на суках орлы, коршуны, соко-лы и ястребы.
Под каждым шаром торчали из каменных плит такие же в точности вычурные ключи, как и в том подвале. И понял взволнованный силач, что ему снова придётся один из клю-чей поворачивать. «А тут и думать нечего, – вмиг он дога-дался, – Ведь хищные птицы это люди хоть и активные, но ду-шою не очень развитые! Они страну нашу, возможно, освобо-дят, но сами станут власти и богатства домогаться! Зато ле-беди – это герои светлые: они построят на Земле мир боже-ственный!»
Бросился он к тому ключу, что находился под лебединым шаром – кракш! – и провернул его до самого отказа. Только что это? Раскрылся вдруг не тот шар, который Дундур от-крыть пожелал, а почему-то противоположный.
Разлетелися из него хищные птички и тут же пропали, а шар огромный опять схлопнулся.
–Эх, незадача! – сокрушился душою силач, – Не тех пичуг я на волю выпустил! Не угадал я!..
–Не печалься, молодец, не убивайся! – стала его утешать Дева Земная, – Чему случиться было должно – то и про-изошло. Знать, время для душ лебединых ещё не пришло!
А потом схватила она Дундура за руку и за собою его повле-кла быстро.
–Нам надо спешить, – сказала она тревожно, – Вот-вот Мара сюда вернётся, и нам здесь оставаться более невозможно.
Побежали они, за руки взявшись, вон, но на полдороге Дева спешащая вдруг остановилась и потянула парня куда-то вбок. Через минуту они были в Мариной опочивальне, где стояла огромная дубовая кровать, и все вещи там тоже были огром-ными. А на подоконнике широкого окна стояли два кувшина с жидкостью прозрачной.
Подвела Душа Земная силача к тем кувшинам и ему на них указала.
–Это мёртвая и живая вода, – объяснила она Дундуру их на-значение, – выпей водицы живой из кувшина правого, и ты почуешь в себе силищу небывалую.
Дундур так и сделал, и вот же чудеса – втрое силушки в нём от воды-то живой добавилось!
–А теперь кувшины мы местами переставим и нальём в пус-той кувшин воды обыкновенной, – засмеялась хитрая Дева, – В кувшине этом вода омертвеет. Выпьет её Мара сгоряча, и в три раза она ослабеет!
Так они и поступили.
А потом ворота крепостные они опустили, наружу скоро вышли и, что было прыти в ногах, бежать оттуда кинулись.
Да только вот же беда – уже и светлая полоса на горизонте показалась, – как вдруг земля позади них задрожала, и обра-зовалась в той сторонушке туча громадная. Была она неска-занно просто мрачною, и летела она по небу со скоростью невероятною…
–Всё, не успеем, – обречённо промолвила Дева, – Это сама Мара нас настигает в ярости бешеной! От неё не убежать! Пропали мы с тобой, парень, ой пропали!..
–Ну, это мы ещё поглядим! – восклицает тут Дундур реши-тельно, – Ты давай-ка вперёд беги, а я её здесь встречу…
Не стала Душа Земная богатырю перечить, и прежней до-рогой вперёд она побежала, а Дундур руки в бока упёр, как ни в чём не бывало, и стал Мару приближающуюся там до-жидаться.
И видит он, как из тучи этой хобот вниз опустился – смерч ужасный! – и тот смерч прямо на него стал надвигаться. Гро-хот от приближения страшного хобота был непередаваемым, и Дундур чуть было даже не оглох там, а одёжа с волосами на нём заполоскалися.
И вот наехал хоботище толстенный на сына Лаймы и при-нялся его он внутрь мощно засасывать. Посмотрел Слепень наверх – а там в выси молнии чудовищные вовсю сверкали, и огненные полыхали там зарева…
Да только не вышло у Мары из этого дела ни шиша! Бога-тырь наш стал, будто скала, и ни в какую в жерло это сосущее не желал он втягиваться.
Тогда богиня Мрака изменила враз свою тактику. Смерч вдруг пропал без следа, а туча принялась уплотняться да на землю опускаться. И в скором времени образовалась на месте того уплотнения высоченная молодая дева! Волосы у неё чёр-ными были, будто смоль, глазищи огромными, тоже чёрны-ми, а кожа была снега белее даже.
–Как посмел ты сюда явиться, сын Лаймы?! – резким голо-сом Мара вскричала, – Как смел ты души мои выпустить, и Душу Земную у меня украсть?!
–Хэ! – усмехнулся в ответ Слепень, – Светлая сила у тёмной разрешения ни на что не спрашивает! И души эти не твои, а божьи! А Душа Земная наша общая, а не только лишь твоя – не имеешь ты никакого права в заточении её держать!
–Ах, так! – взревела яро Мара, – Ну, держись тогда у меня, ворюга несчастный!
Бросилась она стремительно на стоявшего силача, обхва-тила его ручищами жуткими поперёк тулова, и с такою си-лою об землю его ударила, что всё вокруг задрожало.
Но только Слепня этим было не испугать. В свою очередь он на ножки подхватывается, стискивает Чёрную Богиню в своих объятиях, да так-то мощно оземь её бросает, что даже ямищу в песке он выбивает, и тем песочком Деву Чёрную засыпает.
Но Мара быстро из под земли выбралась, на ноги резво вскочила и – тырсь! – Дундуру кулаком по уху заехала!
Полетел наш силач кверху тормашками чёрт те знает куда, а в его голове такой шум да звон зазвучал, что не сразу он и оклемался. Но всё ж на ножки он кое-как встал, глядь – а эта чертовка уже тут как тут нарисовалась и сызнова на него-то размахивается. Ударил он тогда, Мару опережая, без замаха всякого прямо, и попал богине Мрака аккурат промеж глаз. От такого могучего удара свалилась злая Дева на спину, и длиннющую борозду своим телом она пропахала.
И увидел Дундур с радостью, что подняться ей с земельки было теперича трудновато.
Но она всё же поднялася, кулаками яростно опять замахала, и вдруг – бах! – превратилась в свинью пламенную!
Свинища была величиною с дом. Заревела она страшным голосом и на Дундура, разинув пасть, бросилась.
И опять тут наш парень маху-то не дал: кинул он себе в рот оберег Лаймин и в огромного Слепня превратился момен-тально. Взвился Слепень в воздух тотчас и принялся свинищу адскую куда ни попадя носом своим жигать. И оказалось, что от каждого укуса его разящего пробивалась в шкуре свиньи Мары немалая дыра, из которой тут же световой пучок наружу устремлялся.
Завизжала чудовищная свинья, как словно тыща свиней зараз, и принялась она в размерах своих уменьшаться. А Сле-пень знай себе там летает и в бока её безжалостно кусает.
Не выдержала Мара Дундуровых разящих атак, зубами в бессильной злобе она заскрежетала, а потом только пок – с глаз долой оттуда и пропала. Сызнова на небе туча прежняя образовалась, и оттуда голос разъярённый раздался, будто гром в небесах пророкотал:
–Рано радуешься, сын Лаймы! Сейчас время ещё моё, и я на земле своей хозяйка, а не твоя мамаша!
И туча стала быстро удаляться.
Оборотился Дундур опять человеком, дух усталый слегка перевёл, пот горячий со лба вытер да и говорит:
–Хоть и твоё нынче время, богиня Мара, но правду божью до конца тебе не затуманить! А окончатся времена мрачные, и снова Лайма светлая будет у нас хозяйкой!
Повернулся он, да и пошёл себе в рай, где уже ждала его жена его будущая, Душа Земная. И стали они там жить-поживать и светлым силам в стране своей помогать.

Уважаемый читатель, мы заметили, что Вы зашли как гость. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо зайти на сайт под своим именем.