У запретных ворот.

На рассвете они подошли к Мордору. Болота и пустыня остались позади; перед ними темнели горы, вздымая грозные вершины к белесому небу.
С запада Мордор ограждает сумрачная цепь Эфель-Дуата, Изгарных гор, а с севера – пепельно-серый, обветренный хребет Эред-Литуи. Вместе они образуют великую и неприступную стену вокруг скорбных выжженных равнин – Литлада и Горгорота – и горько-соленого внутреннего моря Нурнен; на северо-западе их длинные отроги сближаются и между ними пролегает глубокая теснина. Это Кирит-Горгор, Ущелье Привидений, единственный проход во вражеские земли. Возле устья ущелья утесы с обеих сторон чуть пониже, и на двух крайних скалах, крутых, голых и черных, воздвигнуты высокие массивные башни, именуемые Клыками Мордора. Их построили в давнюю пору, во времена славы и могущества Гондора после разгрома Саурона, дабы сбежавший Властелин не вздумал вернуться в свои былые владения. Но Гондор ослаб, гондорцы обленились, и многие века сторожевые башни пустовали.

Войсковой сбор.

Все пути сходились теперь на востоке, на рубеже грядущей войны – там, где сгущалась грозная Темь. И когда Пин стоял у столичных Великих Врат, провожая взглядом золотистые стяги владетеля Дол-Амрота, дружина конунга Ристании спускалась с гор к Укрывищу.
День угасал. Длинные тени тянулись перед конниками. Темнота вползала в густой, перешептывающийся ельник, облекавший горные кручи. Конунг ехал медленно, он утомился за день. Вскоре тропа, обогнув выступ огромного утеса, углубилась в тихий лесной сумрак. Вниз, вниз и вниз двигались они длинной извилистой вереницей. Ближе ко дну ущелья уже совсем свечерело. Солнце зашло, и сумеречная мгла окутала водопады.

Роковая гора.

Сэм скинул оркское отрепье и устроил хозяину подушку, а потом укрылся вместе с ним серым лориэнским плащом, живо припомнив дальний эльфийский край; а что, подумал он, может, тамошняя ткань каким-нибудь волшебством и спрячет их здесь, в этом царстве дикого страха. Драка кончилась, крики стихли – верно, все зашли в Изенмаут. А про них в суматохе и неразберихе, надо думать, пока что позабыли. Сэм глотнул воды, заставил глотнуть сонного Фродо и, когда хозяин немного пришел в себя, сунул ему в рот драгоценный путлиб – целый хлебец! – и присмотрел, чтобы хлебец был съеден толком. Устали они так, что было уж не до страха, лишь бы отдохнуть. Но спали неспокойно: холодила пропотевшая одежда, кусались жесткие камни; хоббиты вздрагивали и ворочались. Холод, шелестя, наползал от черных ворот, через Кирит-Горгор.

Я отомщу!

Таким изнурительным и долгим было это путешествие! Три дня и три ночи понадобилось Маленькой Бабе-Яге, чтобы добраться до избушки. На рассвете четвёртого дня она появилась дома со стёртыми ногами и в разбитых ботинках.
– Наконец-то ты вернулась! – встретил её Абрахас. Он сидел на трубе и смотрел во все стороны – не появится ли откуда-нибудь его подруга. Когда он увидел вдали Маленькую Бабу-Ягу, словно камень свалился с его вороньей души. Он расправил крылья и полетел ей навстречу.
– Как это вам нравится? – возмущённо каркал он на весь лес. – Она где-то шатается, а я сижу дома и места себе не нахожу! И как ты выглядишь! А почему ты хромаешь? Ты пришла пешком? Я-то думал, что ты на метле. Разве метла не у тебя?

Повернись-ка, малыш!

Скоро Маленький Водяной уже плавал, как взрослый. Говорить он тоже быстро научился. Маленькие водяные научаются всему этому намного быстрее, нежели мы, люди. Секрет этого, очевидно, в том, что они рождаются и живут в воде.
Сначала Маленькому Водяному разрешали плавать только по спальне, но постепенно он стал выплывать в коридор, потом в прихожую и на кухню. Плавая по кухне, он смотрел, как мать готовила кушанья, и заглядывал во все кастрюли. Но больше всего любил он подплывать к окнам, раздвигать занавеску и смотреть наружу, в зелёную воду.
Порой мимо окна проносились быстрые рыбы, порой к самому стеклу подплывал тритон.
А иногда он даже видел отца и мать в тот момент, когда они уплывали в зелёную глубину пруда или возвращались оттуда домой.

Не говорите со мной о дневном свете.

Маленькое Привидение кончило свой рассказ о великом шведском генерале Торстене Торстенсоне.
Друзья немного помолчали. Они глядели вниз – на долину, на реку, озаренную лунным светом, на башни и остроконечные крыши Ойленберга, на его флюгера, на крутые лестницы и узорные балконы. Редкие огоньки гасли один за другим. Сидя на ветке высокого дерева позади замка, откуда открывался прекрасный вид на город. Маленькое Привидение тяжело вздохнуло.
– Какая жалость, что я не могу посмотреть на город и на реку при дневном свете, – сказало оно. – Я вижу их только ночью при свете луны. Филин только презрительно ухнул.
– Не говорите со мной о дневном свете! – сказал он. – У меня начинают болеть глаза, как только я слышу о нем. По моему мнению, лунный свет достаточно ярок. Ничего более яркого я не люблю.

Крестоноска увидела Шуструю, когда та влезала на дерево.
- Эй! Шустрая! - с тихим присвистом позвала она.
Шустрая услыхала, как произнесли ее имя, но предусмотрительно воздержалась от ответа, покуда ее не окликнут вторично.
- Шустрая! - повторила свой зов Крестоноска с присвистом на полтона выше.
- Кто-то меня звал? - послышалось сверху.
- Это я, Шустрая, я - Крестоноска!..
- Ах, так! Родственница... Тебе чего, душенька?
- Не до шуток теперь. Шустрая!.. Ты слыхала, что творится в Доме?
- Да. Человек объявился... Дальше!
- А до тебя дошло известие о нашем Собрании?

Потом море отступило. Горожане вернулись в свои дома и привели их в порядок.
Господина Сноббе разобрало любопытство. Он надел галоши и пошел в город, чтобы поглядеть, что там происходит.
Раньше, когда он появлялся в городе, люди обычно останавливались, кланялись, расшаркивались, а потом смотрели ему вслед и шепотом говорили: "Это - богатый господин Сноббе из замка".
Но теперь никто ему не кланялся, никто с ним не заговаривал, и все поворачивались к нему спиной.
"Чепуха! - подумал господин Сноббе. - Стоит мне позвенеть монетами в кармане, и они тут же скинут передо мной шапки!"
Он позвенел монетами в кармане, но никто даже не взглянул на него.
"Ха! - сказал он себе. - Они обиделись. Ну а мне-то какое дело? У меня есть мои деньги, и мне плевать на этих ничтожных людишек".
Он зашел в табачную лавку и сказал:

Подготовка к полёту.

Утром мама, как обещала, встала первая. Она была очень довольна собой, и настроение у неё было прекрасное. Они завтракали не торопясь, и после завтрака она даже предложила папе:
- Сегодня у меня много времени, мы с Каосом проводим тебя до автобуса, а потом я отведу его к Бьёрнару.
Идти втроём веселее, чем вдвоём, это каждому ясно, тем более когда не надо спешить. Первым делом Каос повёл папу и маму к водопаду. Как всегда осенью, водопад набрал силу и неистовствовал вовсю. Каосу было странно, что вода падала с уступа всю ночь, но её не стало меньше, и она продолжала лететь с прежней силой.
Мама вытерла с лица брызги, и они пошли провожать папу на станцию. Беседуя с мамой, папа занялся осмотром автобуса, а Каос затеял игру. Он умел играть, даже если был один, и от этого игра не казалась ему менее интересной. Сейчас он играл, будто едет с папой. Он сел на заднее сиденье и стал смотреть в окно.

Как Фабиан не знал, что ему и сказать. Кандида и девицы, которым не дозволено есть рыбу. - Литературное чаепитие у Моша Терпина. - Юный принц.

Бросившись по тропинке, пересекавшей лес, Фабиан думал опередить умчавшегося от него диковинного малыша. Но он ошибся. Выйдя на опушку, он увидел, как вдалеке к малышу присоединился другой всадник, статный с виду, и оба уже въезжали в ворота Керепеса. "Гм! - обратился Фабиан к самому себе, - хотя этот щелкунчик и обогнал меня на большой лошади, я все же поспею к заварушке, что подымется по его приезде. Ежели этот странный малый и в самом деле студиозус, то ему укажут на "Крылатого коня", а ежели он там остановится да с тем же пронзительным "тпрру-тпрру!" скинет ботфорты и сам слетит за ними, да озлится и взъерепенится, когда студенты покатятся со смеху, - ну, тут и пойдет потеха!"
Входя в город, Фабиан полагал, что на всех улицах по пути к "Крылатому коню" он услышит только смех. Не тут-то было! Все проходили мимо спокойно и серьезно. Столь же серьезно прогуливались, рассуждая друг с другом, студенты, собирающиеся, по обыкновению, на площади перед "Крылатым конем".

Знакомство.

Вот, приехали. Кругом –
Лес стоит. И жутко в нём.
Папа Вову оставляет
И с таксистом уезжает…

Вова начал тут реветь
Всё равно что, как медведь.
Всё кричал на всякий лад:
«Я не буду больше так!»
Плакал, плакал: толку только –
Никакого! Ну, нисколько!
Хоть до смерти здесь умрёшь –
Никого ты не проймёшь.

А я должен сказать тебе, что найти настоящего друга не так-то легко, даже на дне морском. Особенно если ты не знаешь, как он выглядит...
Отшельник побывал и на отмелях, и в глубинах, и он повидал множество диковинных существ, созданий и даже чудищ, но друга между ними он не нашёл.
На отмели он встретил Ската и спросил его, не друг ли он. И Скат, который целый день лежит на дне и подстерегает зазевавшихся рыбёшек, сказал ему:
- О, конечно, конечно, я друг тебе! Иди скорее ко мне, и мы никогда не расстанемся! - и открыл чудовищную пасть...
К счастью, наш Отшельник, как ты хорошо знаешь, был очень умный, понял, что Скат ищет не друга, а добычу, и поскорее поплыл прочь, а разочарованный Скат замурлыкал про себя свою страшную песню:

Фип встал на ноги и осмотрелся. Какой огромный, яркий, шумный мир окружал его! Зеленый-зеленый луг, синее-синее небо, а там, в небе, что-то ослепительно золотое - Фип было глянул и поскорей снова зажмурился... А как тепло, какие чудесные запахи, какой ласковый ветерок! От ветерка чуть колышется зеленая трава - такая высокая, что не только Фипу можно спрятаться в ней с головой, - и важно покачивают хорошенькими головками цветы. Их так много, они такие разные! Желтые, красные, белые, лиловые... И повсюду, куда ни глянь, - птицы. Они то перелетают с цветка на цветок, с травинки на травинку, то подолгу вьются в воздухе на одном месте, то стремительно, с жужжанием проносятся у Фипа над самой головой.
"Ну, тут я не пропаду, - радостно подумал Фип. - Сколько своих!"

Малыш потерялся.

Земля стала мокрой и мягкой после дождя. Воздух наполнился освежительной прохладой. Солнышко светило сквозь облачко и не жгло. Кусты и деревья роняли с листьев последние дождевые капли.
Звенят и переливаются весёлые ручейки. Бегут они, торопятся скорей попасть в речку.
Кузнечик Бобо вылез из-под большого лопуха, где прятался от дождика. Проказник увидел маленькую лужицу и прыгнул в неё. Капельки воды разлетелись во все стороны.
- Перестань! Не надо! – возмутились полевые цветы.
Но озорник Бобо их не слушал. Он прыгал по лужицам из одной в другую, подымая фонтан брызг под собой. Кузнечик выскочил на край поляны и увидел маленькую улитку, которая сидела на листике и громко плакала.

Битва у Смородины в защиту милой Родины.

Долго ли, коротко ли ехал Яван с братами (быстро, известно, лишь сказки сказываются, а не делаются дела), а толечко заехала ихняя троица прям сказать чёрт те куда. По пути следования немало царств-государств да и просто ничьих пространств без роздыху путного они прошпарили, потому как клубочек энтот дюже непоседливым оказался, всё ходу, значит, наддавал и поесть да поспать даже толком им не давал. Наконец гонка такая азартная Явану надоела изрядно... «Да гдеж это видано, – он воскликнул, – чтобы вполне ещё живые да впридачу к тому молодые парни, словно ошпаренные, на тот свет бы устремлялися и безмозглому какому-то клубку подчинялися!» И стал он, когда появлялася в том надобность, клубочек неугомонный лавливать да в карман к себе его саживать, дабы без помех привалы можно было бы совершать, купания весёлые устраивать да с тамошними всякими обывателями разговоры интересные разговаривать. Так, не дюже торопясь, все почитай обжитые места они и миновали.