Голубая птица

Жил-был некогда король, очень богатый и деньгами и угодьями. Умерла у него жена, и никак он не мог утешиться. Целую неделю не выходил он из своего кабинета да об стены головой бился, так был огорчен. Все стали бояться, как бы он насмерть не убился, а потому потихоньку на стены под ковры навешали пуховиков. Теперь уж он мог биться сколько ему угодно.
Все его подданные, потолковав между собой, решили идти его утешать, кто чем может. Иные приготовили важные и глубокомысленные речи, иные более приятные и даже веселые, но ничто не трогало короля, он еле слушал, что ему говорили. Наконец явилась к нему некая дама, укрытая всякими траурными черными крепами, вуалями да мантиями и до того громко она плакала и рыдала, что король даже рот разинул. Она сказала ему, плача, что пришла не для того, чтобы попытаться утешить его горе, а чтобы увеличить его, ибо нет на свете ничего более справедливого, нежели оплакивать достойную женщину. Что до нее, так она сама потеряла самого лучшего мужа в мире и будет плакать о нем, пока глаз не выплачет. Сказав это, заплакала она вдвое громче, и тут же король, по ее примеру, тоже зарыдал.
Он ее принял лучше, нежели других. Рассказал ей о великих достоинствах умершей супруги, она же еще больше о своем муже. И столько они тосковали об этом, что под конец уж и говорить больше было нечего. Когда хитрая вдовушка заметила, что разговор почти истощился, приподняла она немножко свои вуали, и обездоленный король не без удовольствия стал развлекаться видом этой обездоленной женщины. А она то сюда поглядит, то туда обернется, а глаза у нее большие, синие, ресницы длинные, черные и лицо цветущее. Все это король рассмотрел с большим вниманием. Стал он понемногу все меньше о своей жене вспоминать, а потом и вовсе перестал. Вдовушка ему сказала, что она вечно будет своего мужа оплакивать, а король стал ее упрашивать не увековечивать так своей скорби. В заключение всех удивил он, женившись на ней, и черные одежды сменились зелеными и розовыми: достаточно иной раз узнать слабость человека, чтобы покорить его сердце, а потом делай с ним что угодно.
От первого супружества у короля была только одна дочка, но ее считали восьмым чудом в свете. Звали ее Флориной, так походила она на богиню Флору, потому что была свежа, юна и прекрасна. Никогда она роскошных платьев не надевала, идет, бывало, в легком тафтяном платьице, только разве застежку с блестящими камнями наденет, вся в цветах, и особенно были они хороши в ее чудесных косах. Было ей пятнадцать лет от роду, когда король во второй раз женился.
Новая королева велела сейчас же послать за своей дочкой, которая воспитывалась у своей крестной, феи по имени Суссио. Но хоть и воспитала ее фея, дочка королевина все-таки ни красой, ни грацией не обладала. Как над ней фея Суссио не старалась, никакого толку добиться не могла. Но все-таки фея ее очень любила.
Звали ее Пеструшка, потому что у нее все лицо было в рыжих пятнах, как у рыбки-пеструшки. Ее черные волосы были всегда такие сальные и грязные, что тронуть страшно, а желтая кожа от жира лоснилась. Королева от нее была без ума и только говорила, что о своей ненаглядной Пеструшке. А так как Флорина перед ее дочкой имела все преимущества, то королеву приводило это в отчаяние, и она всячески старалась ее перед королем очернить. Дня не проходило, чтобы королева и Пеструшка не делали чего-нибудь в ущерб Флорине. Но добрая и умная принцесса старалась не обращать на это внимания. Сказал однажды король королеве, что и Флорина и Пеструшка уже невесты на выданье и что, как только приедет к ним ко дворцу какой-нибудь принц, надо одну из них за него выдать замуж.
— Я полагаю, — ответила королева, — что нужно сперва мою дочь замуж выдать, она ведь старше вашей, а так как она еще в тысячу раз ее любезнее, то тут даже и говорить не о чем.
Король спорить не любил, согласился и сказал, что предоставляет все ее воле.
Через несколько дней узнали, что едет к ним некий король, который так был хорош собой, что все его звали Очарователем. Никогда еще никто не видал принца более любезного и более великолепного. И ум его и внешность вполне соответствовали его имени. Как только королева о том проведала, созвала она всех вышивальщиков, всех портных и всех мастеров, чтобы приготовить своей Пеструшке платьев и украшений побольше. А короля упросила, чтобы Флорине ничего нового не шили, а кроме того, ее прислужниц подговорила выкрасть у нее все одежды, гребни и украшения как раз в тот день, когда король Очарователь приехал. Пошла Флорина одеться, и даже ни одной ленточки не нашла. Она сразу догадалась, кому обязана этой услугой. Посылает она к купцам в лавки тканей купить, а те отвечают, что королева запретила товары ей продавать. И осталась она в простеньком платьице, изрядно поношенном, и так было ей стыдно, что, когда король Очарователь появился, спряталась она в дальний уголок залы.
Королева приняла его с великими церемониями, представила ему свою дочку, которая от богатых украшений и нарядов как солнце блестела, но от этой роскоши казалась еще противней. Король Очарователь как на нее взглянул, тут же и отвернулся, а королева стала сама себя уверять, что это оттого отвернулся он, что уж очень ему дочка ее понравилась, и он перед ней робеет. И каждую минуту свою Пеструшку к нему подводила. А тут он спросил, нет ли здесь другой принцессы, которую зовут Флориной.
— Есть, — ответила ему Пеструшка, показывая на ту пальцем, — вон она там прячется, ведь она не из храбрых.
Флорина же покраснела и до того стала хороша, до того хороша, что король Очарователь замер от восхищения. Вскочил он с места и отвесил глубокий поклон принцессе.
— Госпожа моя, — сказал он ей, — несравненная красота ваша так украшает вас, что нужды вам нет ни в каких других украшениях.
— Принц, — отвечала она ему, — уверяю вас, что я не привыкла так грязно одеваться, и очень вы бы меня порадовали, если бы совсем на меня не смотрели.
— Немыслимо, — воскликнул король Очарователь, — чтобы была на свете такая удивительная принцесса и люди могли бы еще кем-нибудь любоваться.
— Ах, — сказала разъяренная королева, — довольно я слушала вас. Поверьте, гость дорогой, что Флорина и без того страшная кокетка, и не к чему ей расточать столько сладких слов.
Король Очарователь тотчас же разгадал, почему ему королева так говорит, но так как принудить его ни к чему не могли, то он продолжал высказывать свое восхищение Флориной и беседовал с ней часа три подряд.
Рассерженная королева и неутешная Пеструшка, которой не удалось одержать верх над Флориной, бросились к королю со страшными жалобами и добились такого приказа, чтобы покуда у них король Очарователь гостит, заключить Флорину в высокую башню, откуда уж ей дорогого гостя не увидать. И вот как только Флорина вернулась к себе в комнату, схватили ее четыре молодца в черных масках и унесли в башню на самый верх. Пришла она в совершенное отчаяние, потому что поняла, для чего с ней так поступают: чтобы она королю понравиться не могла, который ей уже нравился очень, и за кого она не прочь была бы замуж пойти.
Король Очарователь не знал ничего о том и с величайшим нетерпением дожидался времени, когда вновь с Флориной увидится. Захотелось ему о ней поговорить с теми придворными, кого король приставил к нему для вящего почета, но они, по приказу королевы, стали ему ее всячески порицать: и кокетка-то она, и характер-то у нее злой да непостоянный, и друзей-то своих и прислугу вечно мучает, и нечистоплотная она, и до того уж скупа, что лучше готова одеваться простой пастушкой, лишь бы не тратить те деньги, что отец дает на наряды. Слушая все это, король Очарователь страдал душевно и еле-еле сдерживал свой гнев.
— Нет, — говорил он сам себе, размышляя, — немыслимо, чтобы судьба вложила такое дурное сердце в такой перл создания. Согласен я, что плохо она была одета, когда я ее встретил, но смущение ее доказывает, что она к тому непривычна. И может ли быть она злой при такой ее скромности и очаровательной нежности? Нет, уж этому я никак не поверю, а скорее поверю тому, что это ее королева так расписывает. Недаром она ей мачеха, а уж дочка-то ее, принцесса Пеструшка — такой гадкий зверь, что дивиться нечему, коли она завидует этому самому совершенному из всех творений.
Покуда он так рассуждал сам с собой, придворные его стали догадываться, что не очень-то ему нравится про королевну такие речи слушать, и нашелся тут один из них похитрее, который, чтобы выведать чувства принца, слова свои изменил да и голос тоже и начал ему королевну выхваливать. При его словах принц точно проснулся от долгого сна, разговорился, и лицо его засияло радостью. Ах, любовь, любовь, до чего трудно скрыть тебя! Везде-то ты проявляешься: и на устах любовника, и в очах его, и в звуке голоса. Когда человек любит, то и молчание его, и разговор, и радость, и грусть — все только о любви говорит.
Не терпелось королеве узнать, действительно ли король Очарователь захвачен любовью, и послала она за теми, кому на этот случай доверилась, и всю ночь их о том и выспрашивала. Все, что они ей ни говорили, только в том ее убеждало, что король Очарователь влюблен во Флорину. Но что мне сказать вам о тоске бедняжки принцессы. Лежала она на земле в той ужасной темнице, куда ее принесли люди в масках.
— Не так бы я горевала, — говорила она, — если б меня в эту темницу раньше того заключили, как к нам гость дорогой приехал. А теперь я все вспоминаю о нем, а от этого мне еще горше. Нечего и сомневаться, что королева со мной так ужасно поступила, чтобы помешать мне вновь увидеть его. Увы мне! Дорогой ценой платит мое спокойствие за невеликую мою красоту!
И так она горько плакала, так горько, что если бы ее лютый враг увидел, так и тот бы ее пожалел.
Так прошла ночь. А королева, которая хотела во что бы то ни стало привлечь к себе короля Очарователя знаками своего внимания, послала ему в подарок одежды, необыкновенно великолепные и богатые, шитые портными по самой последней моде. А сверх того, послала она ему орден Кавалеров Амура, который заставила короля, своего супруга, в день их свадьбы учредить. Был тот орден в виде золотого сердца, украшенного пламенного цвета эмалью, окруженного несколькими стрелами, и одна из стрел пронзала его с такой надписью: «Единая меня ранит». Королева приказала, чтобы для короля Очарователя это сердце было выточено из цельного рубина, в страусовое яйцо величиной, каждая стрела из алмаза в палец длиной, а цепь, но которой то сердце висело, была сделана из жемчуга, причем наименьший из них фунт весил, — словом, с тех пор как стоит белый свет, ничего такого не было видано.
Король Очарователь, как тот орден увидал, несколько времени даже и слова вымолвить не мог. В то же время поднесли ему книгу, листы которой были из тончайшего пергамента, с восхитительными миниатюрами, а переплет золотой с драгоценными камнями; в книге в самых нежных и любезных словах был написан статус ордена Кавалеров Амура. При сем королю сказали, что принцесса, которую видел он, те подарки посылает и просит быть верным ее рыцарем. Подумал он было при этих словах, что это та принцесса, которая ему полюбилась.
— Ах! — воскликнул он. — Так это прекрасная королевна Флорина обо мне так великодушно и так приветливо вспоминает?
— Государь, — отвечали ему, — вы изволили именем ошибиться: мы к вам от прелестной Пеструшки явились…
— Которая меня себе в рыцари прочит? — сказал король строго и холодно. — Весьма огорчен, что не могу сей великой чести принять. Но короли ведь сами себе не хозяева, чтобы по своему желанию любое на себя обязательство наложить. Известны мне обязанности рыцарские, и все я готов их исполнить, и потому предпочту от принцессиной милости отказаться, нежели недостойно королевского имени поступить. С этими словами положил он обратно в корзинку и сердце, и цепь, и книгу и отослал все назад. А королева со своей дочкой едва от ярости не задохнулись, видя, как чужеземный король, кому они такую честь оказали, с ними распорядился. Как только пришло время королю Очарователю идти в покои короля с королевой, пошел он туда в надежде увидеть Флорину и взглядом искал ее всюду. Чуть только услышит, что кто-либо входит, тотчас голову поворачивает к двери, и видят все, беспокоится и грустит он. Догадывалась злая королева, что у него на душе делается, но и виду не подавала. Она только и говорила ему о веселых гуляньях, а он все отвечал ей на все невпопад. Наконец он прямо спросил о принцессе Флорине.
— Принц, — отвечала ему королева надменно, — король, отец ее, запретил ей выходить из своей комнаты, покуда моя дочка замуж не выйдет.
— Но зачем же такую красавицу, — спросил принц Очарователь, — держать взаперти?
— Мне это неведомо, — сказала королева. — И даже когда я узнаю, я могу освободить себя от ответа вам.
Тут Король Очарователь страшно разгневался. Он враждебно смотрел на Пеструшку и только и думал о том, что из-за этого жалкого чудовища лишен он радости видеть красавицу королевну. Скоро откланялся он королеве, слишком тяжело ему было беседовать с нею.
Вернувшись к себе, призвал он одного юного принца из своей свиты, которого очень любил, и сказал ему, что все на свете отдаст, лишь бы какая-нибудь из принцессиных прислужниц устроила так, чтобы ему с принцессой поговорить хоть минуту. Этот принц без труда нашел некоторых придворных дам, которые с ним втайне поговорили. И одна из них сообщила ему, что в этот самый вечер будет Флорина у маленького окошка, выходящего прямо в сад, и что там с ней король Очарователь может поговорить, однако с великими предосторожностями, чтобы о том не узнали.
— Потому что, — добавила она, — до того строги король и королева, что казнят меня, ежели дознаются, что я помогла любви короля Очарователя.
Молодой принц, радуясь, что так все устроилось, пообещал ей все, что она желала, и бросился к своему королю возвестить ему о часе свиданья. Но злая эта наперсница не преминула тут же пойти к королеве, обо всем рассказать ей и спросила, каковы будут ее приказания. А та тотчас решила, что следует к тому окошку послать свою дочь; и она подучила ее, что ей делать и говорить, а Пеструшка, хоть и глупа была, но все-таки постаралась все выполнить.
Такая ночь была темная, что королю Очарователю невозможно было бы заметить обман, даже если бы он и не так в своем счастье был уверен. Подошел он к окошку в полном восторге и невыразимой радости и рассказал Пеструшке все, что мог бы Флорине сказать, чтобы ее в своей страсти уверить.
Пеструшка, пользуясь обстоятельствами, ему отвечала, что нет ее несчастней на белом свете из-за злой мачехи и придется страдать ей, покуда королевину дочь не возьмут замуж. А король уверил ее, что если она хочет выйти за него замуж, то нет для него больше радости, как разделить с ней и корону и сердце. С этими словами снял он с руки перстень и, надев его Пеструшке, сказал, что это вечный залог его верности и что ей надо лишь время выбрать, чтобы с ним тайно отправиться. А Пеструшка на его горячие заявления отвечала как только могла умнее. Заметил он тут, что ничего она дельного не умеет сказать, и очень бы это его огорчило, если бы он не подумал, что она боится, как бы ее королева не застигла, и потому у нее мысли путаются от страха. И покинул ее лишь с условием встретиться на другой день опять в тот же час, что она ему и обещала от всей души.
Королева, узнав об успехе свиданья, весьма обрадовалась. И действительно, в назначенный день король Очарователь явился похитить принцессу в воздушных носилках, запряженных крылатыми лягушками: один его друг волшебник подарил ему эти носилки. Ночь была темная-темная. Пеструшка вышла тайком из маленькой дверцы, а ожидавший король схватил ее в объятия и не меньше чем сто раз поклялся в вечной верности. Но так как скучно было ему долго летать на воздушных носилках, не женясь на любимой принцессе, то спросил он ее, где она желает свадьбу сыграть. Она ответила, что есть у нее крестная фея, по имени Суссио, очень знаменитая, и хотелось бы ей отправиться в ее замок. Хоть король дороги туда не знал, но ему стоило лишь своим громадным крылатым лягушкам о том сказать. Им вся карта вселенной была известна, и через малое время доставили они короля с Петрушкой к фее Суссио. А у той во дворце до того было светло, что король, как только приехал, сейчас же узнал бы свою ошибку, не будь принцесса так старательно укутана. Пошла она к своей крестной и, поговоривши с нею наедине, рассказала, как она изловила короля Очарователя, и просила его уговорить.
— Ах, дочка моя, — сказала фея, — трудно это будет сделать, потому что очень уж он привязан к Флорине. И чует мое сердце, наделает он нам хлопот.
Тем временем король дожидался их в зале, где все стены были из алмазов, до того чистых и прозрачных, что он насквозь через стену увидел, как Суссио и Пеструшка шептались друг с другом.
— Как, — сказал он, — уж не предан ли я? Откуда это демоны принесли врага нашего спокойствия? Ужели она сюда явилась, чтобы расстроить брак мой? А дорогой моей Флорины что-то не видно! Уж не догнал ли ее отец.
Много всяких мыслей приходило ему в голову, и он не на шутку встревожился. Но его ждало худшее, когда они обе вошли в залу и фея Суссио решительно ему заявила:
— Король Очарователь, вот перед вами принцесса Пеструшка, которой вы обещали быть верным супругом. Она мне крестница, и я желаю, чтобы вы на ней немедленно женились.
— Я! — вскричал он. — Чтобы я женился на этом маленьком чудовище! Вы, наверное, полагаете, что у меня очень покорный нрав, если такие предложения мне делаете. Знайте же, что ничего я ей не обещал, а ежели она говорит иное, так она…
— Остановитесь вовремя, — перебила его фея Суссио, — и не будьте столь дерзки, чтобы не оказать мне должного почтения.
— Я согласен, — отвечал король, — почитать вас, как фею надлежит почитать, отдайте мне мою принцессу!
— А разве я не ваша принцесса, вероломный? — воскликнула Пеструшка, показывая кольцо на своей руке. — Кому же ты это кольцо дал в залог своей верности? С кем ты у окошка маленького говорил, как не со мной?
— Как так! — вскричал он. — Значит, меня обманули и провели? Ну, я не дамся в обман! Ко мне, лягушки мои верные! Немедленно прочь отсюда!
— Не в вашей это власти, коли я на то не соглашусь, — заявила Суссио. Она тронула его, и ноги его пристали к паркету, точно их гвоздями приколотили.
— Хоть вы меня камнями побейте, хоть вы с меня шкуру сдерите, воскликнул тогда король, — но ничьим я никогда не буду, кроме Флорины! Решение мое твердо, а там как хотите пользуйтесь вашим могуществом.
Суссио обращалась к нему и с нежностью, и с угрозами, и с посулами, и с мольбами. Пеструшка плакала, кричала, стонала, сердилась, смирялась. Но король ни слова не говорил, и взирая на них с величайшим негодованием, ничего на их речи не ответил.
Так прошло двадцать дней и двадцать ночей — и все это время они говорили да говорили, не евши, не спавши, не присевши. Наконец Суссио, вконец измучившись, сказала королю:
— Вижу я, что вы упрямец, который не хочет внять голосу разума. Ну, выбирайте: или вы семь лет будете каяться в том, что нарушили данное вами слово, или вы женитесь на моей крестнице.
Король, продолжавший хранить глубокое молчание, тут внезапно воскликнул:
— Делайте со мной что хотите, лишь бы я был от этой нюни избавлен!
— Сам вы нюня! — отвечала ему разъяренная Пеструшка. — Забавно на вас и смотреть, король лягушачий, приехавший к нам лишь за тем, чтобы меня разобидеть и слово свое нарушить. Да будь у вас чести на четыре гроша, разве вы так поступили бы?
— Вот уж поистине трогательные укоризны я слышу! — ответил ей король, насмехаясь. — Видно, ошибся я, что такое сокровище не беру себе в жены!
— Нет, нет, нет! — вскричала тут Суссио в ярости. — Не бывать ей твоей женой. А ты лети в окошко, коли хочешь, потому что быть тебе семь лет голубой птицей.
В то же мгновение облик короля стал изменяться. Руки его покрываются перьями и обращаются в крылья, ноги становятся черными до тоненькими, и крючковатые когти вырастают на них, тело уменьшается, весь он убран длинными, тонкими перьями, отливающими небесной лазурью; глаза его округлились и заблистала, словно солнце; нос его уже не нос, а клюв цвета слоновой кости; на голове его поднялся белый хохолок в виде короны, — он восхитительно поет да и говорит также.
Тут испустил он жалобный крик, видя свое превращение, вспорхнул да и вылетел в окно, покидая мрачный дворец Суссио. В глубокой тоске перелетает он с ветки на ветку, выбирая только деревья, посвященные или любви или печали, — то мирты, то кипарисы. И поет он жалобные песни, оплакивая горькую судьбу свою и Флорины.
«Куда-то враги, — думает он, — могли ее запрятать? Что случилось с прекрасной их жертвой? Не погубила ли ее жестокость королевы? Где искать мне ее? Неужели осужден я семь лет без нее томиться? Может быть, ее за это время выдадут замуж, и я навек потеряю надежду, которой жизнь моя держится».
И так все эти мысли огорчали короля Голубую Птицу, что готов он был умереть.
А фея Суссио в это время отослала Пеструшку к королеве, которая очень беспокоилась тем, как свадьба прошла. Но когда увидела она свою дочку, и та ей все рассказала, то королева пришла в ужасную ярость, которая вновь обратилась на бедную Флорину.
— Ну уж, — сказала королева, — не раз ей придется раскаяться, что понравилась она королю Очарователю.
Поднялась она в башню вместе с Пеструшкой, которая была разодета в самые дорогие платья. На голове у нее была алмазная корона, и три дочери самых богатых баронов королевства несли шлейф королевской мантии. А на пальце у нее был перстень короля Очарователя, который Флорина, однажды беседуя с ним, заметила. Очень она была удивлена, увидав Пеструшку в таком пышном наряде.
— Вот моя дочь, — сказала королева, — пришла вам показать свои свадебные подарки. Король Очарователь женится на ней. Любит он ее без ума, и никогда еще я не видала, чтобы человек был так счастлив.
В ту же минуту перед принцессой развертываются золотые и серебряные ткани, выкладываются драгоценности, кружева, ленты из больших корзин тонкой работы. А Пеструшка не преминула и королевским кольцом блеснуть, так Флорина уж не могла сомневаться в своем несчастье. Заплакала она, закричала в отчаянье, чтобы убрали от нее все эти роковые подарки, что она отныне будет носить только черный цвет и что лучше б ей сейчас же умереть. И упала она без памяти, а злая королева, довольная своим успехом, даже помочь ей не позволила. Оставив ее в самом несчастном положении, пошла она к королю-отцу и вероломно доложила, что дочь его до такой степени изъявляла им свою нежность, что, наверное, помешалась, почему никак нельзя выпускать ее из башни. Король ей ответил, что она может поступать, как ей заблагорассудится, а он всегда останется ею доволен.
Когда принцесса очнулась от своего забытья и задумалась над тем, как с ней обращаются, и как ее недостойная мачеха мучает, да о том, что теперь потеряла она надежду соединиться с королем Очарователем, — до того она загрустила, что всю ночь напролет проплакала. Подошла она к окошку и стала нежно и трогательно на судьбу свою жаловаться. Когда рассвело, она затворила окно и продолжала плакать.
На следующую ночь она отворила окошко, испуская глубокие вздохи и стенания. Слезы потоком лились у нее из очей; настал день, и опять спряталась она в своей комнате. Между тем король Очарователь или, лучше сказать, король Голубая Птица, все время вокруг дворца порхал, думая, что дорогая его принцесса находится там в заключении. И если грустно она горевала, то и он не меньше. Подлетал он к окнам как только мог поближе, чтобы в комнаты заглянуть, но боясь, как бы Пеструшка не заметила и не узнала его, делал он это с большой опаской.
— Тут ведь дело идет о моей жизни, — говорил он сам себе.
— Если эти злодейки узнают, где я нахожусь, они будут мне мстить. И либо мне улететь отсюда придется, либо подвергнуться крайней опасности.
По этим причинам был он очень осторожен и решался петь только ночью.
Напротив Флоринина окна рос высокий-высокий кипарис. И вот король Голубая Птица однажды взлетел на него. И только что сел он на ветку, вдруг слышит, как кто-то жалобным голосом о судьбе своей плачется.
— Долго ли мне еще мучиться? — говорит нежный голос. — Неужто смерть не придет мне на помощь? Вот ведь кто ее боится, к тем раньше времени она приходит, а я и зову ее, да она, злая, меня избегает. Ах, чудовище ты, королева, что я тебе сделала, что ты меня держишь в ужасной тюрьме? Разве нет у тебя других мест, чтобы меня мучить? Уж лучше бы ты заставила меня смотреть на то счастье, которым твоя недостойная дочь наслаждается с королем Очарователем!
Голубая Птица ни одного слова из этих жалоб не проронил и очень им удивился. С крайним нетерпением дожидался он дня, чтобы взглянуть на горюющую пленницу, но еще не рассвело, затворила она окно и ушла.
Любопытный король-птица и на другую ночь прилетел; а ночь была ясная, лунная, — увидел он девушку в башенном окне, и начала она опять свои жалобы.
— Судьба ты моя, — говорила она, — льстила ты меня королевской короной, ласкала отчей любовью, и что же я тебе сделала, что сразу такое горе ты мне послала? Неужели в нежном моем возрасте должно уже испытать твое непостоянство? Приди ко мне, ужасная, заклинаю тебя всем, чем могу, положи конец роковой моей жизни.
Голубая Птица слушал все это, и чем дальше слушал, тем все больше уверялся, что это его дорогая принцесса плачет. И сказал он ей:
— Обожаемая моя Флорина, чудо наших дней, зачем вы дни свои желаете так скоро окончить? Беды ваши ведь вовсе не безнадежны.
— Кто это, — вскричала она, — говорит со мной так утешительно?
— Несчастный король, — отвечала Птица, — который вас любит и никого кроме вас не будет любить.
— Меня любить, — повторила она. — Наверное, это новые козни моих врагов, но что ж они выиграют этим? Если они хотят узнать мои чувства, то я их готова открыть.
— Нет, королева моя, — отвечал король Птица, — любящий, который говорит с вами, не способен предать вас.
И с этими словами вспорхнул он на окно. Флорина сперва было испугалась необыкновенной птицы, которая так умно по-человечьи говорит, но тоненький соловьиный голосок и красота оперенья ее успокоили.
— Позволено ли мне вновь вас увидеть, принцесса? — воскликнул король-птица. — Могу ли я таким счастием упиться и не умереть от радости? Но, увы, радость эта отравлена вашим заточением и тем ужасным состоянием, на какое меня обрекла злая фея Суссио на семь лет.
— А кто же вы, очаровательная птичка? — спросила принцесса, лаская его.
— Вы назвали мое имя, — ответил король — а еще притворяетесь, будто не узнали меня.
— Как, — воскликнула она, — сам великий король, король Очарователь, и вдруг стал маленькой птичкой, которая у меня в руках?
— Увы, прекрасная Флорина, так оно и есть, — ответил король, — и если что меня и может утешить, так только то одно, что я его несчастье предпочел отказу от вашей любви.
— От любви моей? — сказала Флорина. — Ах, не пытайтесь обмануть меня! Я знаю, я знаю, что вы на Пеструшке женились: я узнала ваше кольцо на ее руке и всю ее видела сверкающую алмазами, которые вы ей надарили. Она пришла оскорбить меня в горькую мою темницу, украшенная богатой короной и королевской мантией, которые она получила из ваших рук, а я-то украшена была цепями да оковами!
— Как? — спросил король. — Вы ее видели в таком наряде? И они с матерью решились сказать, что это мои подарки? О небо, слышать такую ужасную ложь и не быть в состоянии отомстить за нее в тот же миг! Знайте же, что они хотели меня обмануть и, пользуясь вашим именем, заставили меня похитить ужасную Пеструшку. Но как только увидал я свою ошибку, тотчас же я захотел ее покинуть и решился семь долгих лет быть голубой птицей, нежели поступиться верностью, в которой я вам поклялся.
И как трогательно было слушать Флорине своего возлюбленного, что она даже о несчастной своей темнице позабыла. И что она только ему не говорила, чтобы его утешить в его печальной участи, чтобы уверить его, что и она не меньше для него сделала, чем он для нее сделал! Занимался день, и уж многие из королевской стражи пробудились, а Голубая Птица и принцесса все еще говорили друг с другом. С великим трудом они разлучились, пообещав друг другу, что каждую ночь будут так встречаться.
Радость найти друг друга была так велика, что нет слов ее описать. Каждый со своей стороны благодарили они за то любовь и судьбу. А в то же время Флорина беспокоилась о Голубой Птице:
— Кто охранит его от охотников, — говорила она, — да от острых орлиных когтей или от какого-нибудь проголодавшегося коршуна? А ведь тот его съест с таким аппетитом, что даже и не заподозрит, какого он великого короля кушает. О небо! Что будет со мной, если его тонкие перышки ветер занесет ко мне в комнату, возвещая несчастье, которого я так боюсь?
Эта мысль не позволила бедной королевне и глаз сомкнуть, потому что в любовном ослеплении воображение кажется действительностью и то, что в другое время немыслимо, представляется легко возможным. Так проплакала она целый день, пока не настал час подойти к окошку.
Очаровательный король-птица, спрятавшись в дупле дерева, целый день думал о своей принцессе.
— Как я рад, — говорил он — что нашел ее! Как она привлекательна, как живо ощущаю я ту доброту, которую она мне изъявляет.
Этот нежный любовник переносил наказание, не дававшее ему жениться, с величайшим нетерпением, и никогда так страстно не мечтал об окончании срока. Так ему хотелось оказать Флорине все возможные любезности, что полетел он в столицу своего королевства, к своему дворцу, вспорхнул в свой кабинет через разбитое стекло и достал из сокровищницы алмазные подвески для ушей, такие красивые и такой превосходной работы, что подобных на свете не было. В тот же вечер принес он их Флорине и просил надеть.
— Я согласна была бы, — ответила она, — надеть их, если бы вы меня видели днем, но так как я только ночью беседую с вами, то не надену их.
Король-птица пообещал ей распорядиться так своим временем, чтобы явиться перед ней в час, когда она пожелает. Она сейчас же надела подвески, и ночь прошла в приятных разговорах, как и предшествующая.
На другой день Голубая Птица опять полетела в свое королевство, вспорхнув в свой кабинет через разбитое окно и унес с собой самые роскошные браслеты, какие когда-либо видели: были они из цельного изумруда, граненного и выточенного посредине, чтобы можно было руку продеть.
— Вы, верно, думаете, — сказала ему принцесса, — что мои чувства к вам нуждаются в поощрении подарками? Плохо вы меня знаете!
— Нет, госпожа моя, — отвечал он, — не думаю, чтобы безделушки, которые я вам подношу, были необходимы, чтобы мне сохранить вашу нежность, но моя нежность была бы оскорблена, если бы я упустил какую-нибудь возможность оказать мое вам внимание. А когда вы меня не видите, эти маленькие драгоценности напоминают вам обо мне.
Вслед за тем Флорина сказала ему немало любезных слов, а он отвечал ей тысячью таких же любезностей.
На другую ночь возлюбленный король-птица не преминул принести своей красавице часики, которые были удивительной величины, сделанные в жемчуге, и изящество работы превосходило даже этот драгоценный материал.
— Зачем дарить меня часами? — любезно сказала она ему. — Когда вас нет со мной, то часы тянутся без конца, а когда мы вместе, они пролетают, как сон, и потому все равно не могу я их мерить точной меркой.
— Увы, принцесса, — воскликнул Голубая Птица, — хоть и держусь я того же мнения, что и вы, но убежден, что вы из деликатности преувеличиваете.
— После того, что вы переносите, отвечала она, — чтобы сохранить мне ваше сердце, я думаю, что нельзя идти далее в дружбе и преданности.
Как только день занимался, король-птица забивался в глубь дупла дерева, чьи плоды служили ему пищей. А иногда он распевал чудесные песни, и голос его восхищал прохожих; они слушали и никого не видали, а потому все решили, что то поют духи. Это мнение так распространилось, что в тот лес никто не решался входить. Кругом рассказывали тысячи баснословных приключений, которые будто бы там произошли, и общий ужас был верным защитником Голубой Птицы.
Дня не проходило, чтобы он не дарил чего-нибудь Флорине: то принесет жемчужное ожерелье, то сверкающие перстни тончайшей работы, то алмазные застежки, то драгоценные печатки, то букетики самоцветных камней, подражавших окраске цветов, то занимательные книжки, то медали; таким образом, у нее скопилось множество всяких удивительных сокровищ. Она украшалась ими только на ночь, чтобы королю понравиться, а днем, так как ей некуда было их запирать, заботливо прятала в свой соломенный тюфячок. Так протекли два года, и ни разу Флорина больше не оплакивала своего заключения, да и как можно было ей плакаться? Рада она была все ночи видеть своего возлюбленного, и никогда еще у нее не было столько прелестных вещей. Хотя она ни с кем не видалась, а Голубая Птица днем пряталась в дупле дерева, все-таки у них было тысячу новостей рассказать друг другу, потому что сердца их всегда давали им предмет для беседы.
В то же время злая королева, которая так жестоко держала Флорину в заключении, делала тщетные усилия, чтоб свою Пеструшку выдать замуж. Посылала она послов, чтобы предложить ее в жены всем принцам, каких только она знала по имени, но когда послы приезжали, их тотчас же без дальних слов выпроваживали.
— Если бы о принцессе Флорине говорили, отвечали им, — мы бы вас с радостью приняли, что же до Пеструшки, то пусть она останется девою навек, никто с этим спорить не станет.
А после докладов Пеструшка и ее мать еще больше злобились на ни в чем неповинную королевну, которую они преследовали.
— Как, — говорили они, — несмотря на то, что она находится в заключении, эта высокомерная особа все-таки становится нам поперек! Как простить ей все гадости, которые она нам наделала! Быть не может, чтобы она не состояла в секретной переписке с заморскими странами, — а уж это одно есть государственное преступление; поймаем-ка ее по свежему следу и найдем все возможные способы к тому, чтобы ее уличить.
Они окончили свое совещание так поздно, что было уже за полночь, когда решили они подняться на башню и ее допросить. Она в это время стояла у окна, беседуя с Голубой Птицей, украшенная своими драгоценностями, и чудные ее волосы были убраны с такой тщательностью, которая не свойственна удрученным людям. Комната ее и постель были усыпаны цветами, а несколько испанских пастилок, которые она только что сожгла, наполняли комнату чудесным ароматом. Королева стала у двери подслушивать, и показалось ей, что там поют арию на два голоса, а Флорины голос-то был почти небесный. И вот какие нежные слова она услышала:
О, как судьбой огорчены мы,
Как мы страдаем от нее,
За то, что, несмотря на все,
Друг другом нежно мы любимы.
Но что б ни делали враги,
Друг другу будем дороги.
Несколько вздохов заключили их маленький концерт.
— Ах, Пеструшка, нас предали! — вскричала королева и, толкнув со всей силы дверь, бросилась в комнату.
Что было делать Флорине в этот миг. Быстро распахнула она окно, чтобы дать время своей королевской птичке улететь. Она гораздо более была занята его спасением, нежели своим; но у него не хватило решимости оставить ее, ибо зоркие его очи открыли опасность, которой королевна подвергалась. Он видит королеву и Пеструшку — и какой ужас! — не может защитить свою любимицу! А они приближались к ней как фурии, жаждущие ее растерзать.
— Ваши коварные замыслы против королевства известны! — закричала ей королева. — Не думайте, что ваше высокое положение спасет вас от наказания, которое вы заслужили!
— Но с кем же могу я злоумышлять? — возразила принцесса. — Не вы ли моя тюремщица вот уже два года? Кого я видела, кроме тех, кого вы ко мне посылали?
Пока она говорила, королева и ее дочка с несказанным изумлением смотрели на ослепительную красоту ее и на замечательные ее украшения.
— А откуда же у вас, сударыня, — сказала королева, — камни эти, горящие, как солнце? Уж не станете ли вы нас уверять, что у вас в башне копи открылись?
— Я их здесь нашла, — отвечала Флорина, — а больше мне нечего вам сказать.
Королева внимательно на нее посмотрела, стараясь проникнуть в самую глубину ее мыслей.
— Напрасно полагаете вы нас одурачить, — сказала она, — нечего нам рассказывать небылицы. Знайте, принцесса, что нам известно все, что вы делаете с раннего утра и до позднего вечера. А вам все эти драгоценности только за тем поднесли, чтобы вы за них королевство вашего батюшки продали.
— Действительно, я в состоянии его продать! — отвечала принцесса с презрительной улыбкой. — На какие только козни не способна несчастная принцесса, которая столько времени томится в оковах!
— А для кого же это, — продолжала королева, — причесались вы столь кокетливо, для кого ваша комната наполнена ароматом, а одеты вы так, что и при дворе вашего батюшки вы так не наряжались?
— Немало у меня досуга, — отвечала принцесса, — и не удивительно, что я уделяю время на то, чтобы одеться. Я столько часов провожу, оплакивая свои несчастья, что нечего меня в этом упрекать.
— Так, так, посмотрим, — сказала королева, — не завязала ли эта невинная особа каких-нибудь дел с врагами нашими.
И стала она сама все осматривать и обыскивать. Подошла к тюфячку, вытрясла его и нашла там такое количество алмазов, жемчугов, Рубинов и топазов, что и придумать не могла, откуда все это взялось здесь. И решила она в укромное место подложить подметные письма, чтобы тем погубить принцессу. Улучшив время, хотела она сунуть их незаметно в очаг. Но, на счастье, король Голубая Птица сидел как раз над очагом, а глаза у него были такие острые, как у рыси, и разговор он весь слышал.
— Берегись, Флорина, берегись: твой враг собирается предать тебя! прокричал он.
Этот голос, столь нежданный, так перепугал королеву, что она не посмела исполнить задуманное.
— Видите, сударыня, — сказала принцесса, — воздушные духи мне покровительствуют.
— Я уверена, — отвечала королева, трясясь от ярости, — что это демон помогает вам. Но, как бы они ни старались, отец ваш найдет на вас управу.
— Небу да будет угодно, — воскликнула Флорина, — чтобы я боялась только гнева отца моего! Но ваша ненависть, сударыня, гораздо ужасней.
Королева ушла от нее, ошеломленная всем, что она видела и слышала. Стала она совет держать со своими приближенными, что бы ей предпринять против принцессы. А они на то ей ответили, что ежели какая фея или какой волшебник принцессу взяли под свое покровительство, то сильно можно их прогневать, подвергнув ее новым мучениям, а потому лучше постараться открыть ее козни. Королева с тем согласилась и послала ночевать в башню одну юную девицу, которая, прикинувшись невинной, сказала принцессе, как велено было, что она прислана ей для услуги. Но был ли смысл в таком грубом притворстве? Принцесса сразу увидела, что она приставлена шпионить; горе ее было ужасно.
— Уж не придется больше мне с моим милым королем-птичкой беседовать! — говорила она. — Помогал он мне горе переносить, а я ему горе облегчала, и жили мы нашей нежностью. Что-то он теперь будет делать? Что-то я сама буду делать? И она проливала ручьи слез.
Она уж теперь не решалась подходить к окну, хоть и слышала, как он кругом порхает; до смерти хотелось ей окно отворить, но она боялась подвергнуть его жизнь опасности. Так целый месяц не появлялась она у окна. Король Голубая Птица был в полном отчаянии. Каким только жалобам он не предавался! Как ему жить без своей принцессы? Никогда еще он так не чувствовал горя от ее отсутствия и от своего превращения. Тщетно искал он средств и от того и от другого, сколько он ни ломал себе голову, так ничего придумать не мог.
Принцесса-шпионка, которая целый месяц за ней днем и ночью смотрела, глаз не смыкая, так измучилась наконец бессонницей, что однажды уснула глубоким сном. Флорина, заметив это, отворила окошко и сказала:
Птичка моя, ты — небес синее,
Милая птичка, лети поскорее.
Так она и сказала слово в слово. А король-птица так это внятно услышал, что через миг уже был на окне. Сколько счастья они испытали! Сколько новостей надо было им друг другу рассказать! Уверения в нежности и верности возобновлялись тысячу и тысячу раз. Принцесса не могла удержаться от слез, а возлюбленный ее был растроган и утешал ее как только мог. Наконец пришло время расстаться, и раньше чем тюремщица успела проснуться, распрощались они самым нежным образом. На другой день шпионка снова заснула, а принцесса проворно подошла к окну и сказала, как и в прошлый раз:
Птичка моя, ты — небес синее,
Милая птичка, лети поскорее.
Сейчас же птичка прилетела, и ночь прошла, как и первая, без шума и помехи, чем наши любовники были очень довольны, надеясь, что надзирательница так любила поспать, что ничего другого по ночам делать не будет. Действительно, и третья ночь прошла очень счастливо, но на следующую ночь шпионка сквозь сон услыхала шум и стала прислушиваться, не подавая вида. Потом пригляделась она хорошенько и увидала в лунном луче, как самая красивая птица на белом свете разговаривает с принцессой, ласкает ее своей маленькой лапкой и тихонько клювом поет. Наконец услышала она многое из их разговора и тем была очень удивлена, потому что король Голубая Птица говорил, как влюбленный, а прекрасная Флорина с нежностью ему отвечала.
Настал день, они распростились, и, словно предчувствуя свои будущие невзгоды, расстались они с великой печалью. Вся в слезах бросилась принцесса на постель, а король вернулся к себе в дупло. Тюремщица побежала к королеве и рассказала ей все, что видела и слышала. Королева сейчас же послала за Пеструшкой и своими наперсницами. Долго они рассуждали, и наконец все на том согласились, что Голубая Птица есть не кто иной, как сам король Очарователь.
— Какое оскорбление! — воскликнула королева. — Какой позор, Пеструшка ты моя! Дерзкая эта принцесса, которая, думала я, так скорбит, развлекается себе преспокойно приятными разговорами с нашим неблагодарным изменником! Ну, уж так кроваво я им отомщу, что долго о той казни говорить будут.
Пеструшка умоляла ее ни единого часа не терять, и так как она, по ее мнению, еще более в том деле была заинтересована, нежели королева, то умирала от радости, размышляя обо всем, что могло бы наших любовников разогорчить.
Королева отослала свою шпионку в башню и велела ей не выказывать ни подозрения, ни любопытства, а сделать вид, что она еще крепче спит, чем обычно. Улеглась та спать спозаранку, захрапела как можно громче, а бедняжка принцесса, отворив окошко, прокричала:
Птичка моя, ты — небес синее,
Милая птичка, лети поскорее.
Но целую ночь тщетно она звала, ибо злая королева навесила на кипарис шпаги, ножи, бритвы, кинжалы, и когда он хотел вылететь, смертоносные оружия эти поранили ему ногу, он упал да на другие попал, которыми крылья себе поранил. Наконец весь израненный, кое-как добрался он до своего дерева, оставляя за собой длинный кровавый след.
Где были вы, прекрасная принцесса, что не могли королю, вашей птичке, помочь? Но, наверное, умерла бы принцесса, если бы его увидала в таком плачевном виде. А он не хотел о своей жизни заботиться, уверенный, что это сама Флорина с ним так жестоко обошлась.
— Ах, коварная, — восклицал он горестно, — так-то ты платишь за страсть, самую чистую и самую нежную, какая когда-либо была? Если ты моей смерти хотела, почему ты сама мне про то не сказала? Я с радостью принял бы смерть от твоей руки. А я-то к тебе летел с такой любовью, с таким доверием! страдал я за тебя и страдал, не жалуясь! Как! Ты меня предала самой жестокой из женщин? Она была общим врагом, а ты с ней заключила мир за мое горе. Это ты, Флорина, ты меня изъязвила кинжалами. Руку позаимствовала ты у Пеструшки и направила в мою грудь!
Мрачные эти мысли так его огорчили, что он решил умереть. Но его друг волшебник, который увидал, что крылатые лягушки к нему вернулись, а король и глаз не показывает, так тем огорчился, что восемь раз всю землю кругом облетел, а все найти его не мог. Облетал он теперь землю в девятый раз и как раз пролетал над лесом, где скрывался король. Следуя тем правилам, о которых они с ним уговорились, затрубил он протяжно в свой рог, а потом прокричал подряд что есть силы:
— Король Очарователь, король Очарователь, где вы?
Король узнал голос своего лучшего друга.
— Приблизьтесь, — сказал он, — к этому дереву и посмотрите на несчастного короля, который тонет в своей крови. Вне себя от удивления, волшебник смотрит по всем сторонам и ничего не замечает.
— Я — Голубая Птица, — сказал тогда король слабым, умирающим голосом.
При этих словах волшебник без труда отыскал его в маленьком гнездышке. Другой на его месте очень бы удивился, но ему были ведомы тайны некромании. Стоило ему несколько слов выговорить, и кровь, сочившаяся еще из ран, сразу остановилась. Потом сорвал он некоторые травы, которые нашел тут же в лесу, пошептал над ними свою тарабарщину и тотчас короля так исцелил, как будто тот и ввек ранен не был. Тогда волшебник попросил его рассказать, как это он стал птицей, и кто его так жестоко изранил. Король удовлетворил его любопытство и рассказал ему, что это Флорина выдала тайну любовных его посещений и, чтобы с королевой примириться, согласилась увешать кипарис кинжалами да бритвами, которыми и был он почти что искромсан; тысячу раз кричал он о неверности своей принцессы и говорил, что уж лучше бы пораньше ему умереть, не узнав ее злого сердца. С бешенством стал волшебник говорить о ней да и о всех женщинах и посоветовал королю забыть ее.
— Какое было бы несчастье, — сказал он, — если бы вам пришлось и далее любить эту неблагодарную! После того, что она вам сделала, всего можно от нее опасаться.
Король Голубая Птица не мог с ним согласиться: он все еще слишком любил Флорину; и тогда волшебник, поняв его чувства, как тот ни пытался их скрыть, сказал ему нежно:
Зачем без толку утешать?
Когда страданье нас тревожит,
Другого нам нельзя понять,
Одна печаль нам сердце гложет.
Пусть время тихо пролетит
В своем целительном теченье.
А без него и утешенье
Нас только хуже раздражит.
Король-птица согласился с ним и просил своего друга отнести его к себе и посадить в клетку, где бы ему не грозила лапа кота или иные смертоносные орудия.
— Ну, — сказал ему чародей, — неужели вы еще пять лет будете оставаться в таком плачевном положении, столь не подходящем для ваших дел и вашего достоинства? Потому что ведь, в конце концов, есть у вас и враги, которые утверждают, что вы умерли; они хотят поработить ваше королевство, и боюсь, как бы вам его раньше не потерять, чем вы снова свой образ получите.
— А нельзя ли мне, — спросил тот, — отправиться в свой дворец и управлять, как обычно, своим королевством?
— О, — воскликнул его друг, — трудно это! Тот, кто готов человеку подчиниться, станет ли слушать попугая?
Боялись они вас, когда вы были королем, окруженным величием и блеском, а увидя вас маленькой птичкой, все они у вас перья повыдерут.
— Ах, слабость человеческая! Слабость к пышности внешней! воскликнул король. — Ничего для тебя не значат ни заслуги, ни добродетель, и такие в тебе есть опасности, от которых и защиты-то нет! Ну что ж, продолжал он, — будем мудрецами и будем презирать то, чего не можем получить, — наша участь еще не самая худшая.
— Ну, я так скоро не сдамся, — ответил маг, — надеюсь, я еще найду хороший выход.
А Флорина, бедная Флорина, огорченная тем, что не видит больше своего короля, дни и ночи проводила у окна и все повторяла:
Птичка моя, ты — небес синее,
Милая птичка, лети поскорее.
И даже присутствие шпионки ее не стесняло: так она была удручена, что ни о чем уже не думала.
— Что случилось с вами, король Очарователь? — восклицала она. Неужели общие враги наши вновь заставили вас почувствовать ужасные последствия их злобы? Неужели пали вы жертвой их ярости? Неужели мне вас больше не увидеть? Или, утомившись моими несчастиями, покинули вы меня на невзгоды моей судьбы?
Сколько слез, сколько рыданий сопровождали ее нежные жалобы! Как долго текли часы в отсутствие любезного и дорогого ее возлюбленного! Принцесса, сраженная, больная, похудевшая, изменившаяся, через силу себя поддерживала; она была уверена, что с ним случилось что-то ужасное.
А королева и Пеструшка ликовали. Так сладка показалась им месть, что даже и обида не была уж так им тяжела. Да и, в конце концов, о какой обиде шла речь? Только и было того, что король Очарователь не захотел на маленьком чудовище жениться, ненавидеть которое он имел тысячи причин. А в это время отец Флорины, который был уже стар, захворал да и умер. И судьба злой королевы и дочери ее сразу переменилась, стали говорить, что они только у короля в чести были да и той честью немало злоупотребляли. Взбунтовался народ, бросился ко дворцу и стал требовать принцессу Флорину, называя ее единственной государыней. Разъяренная королева думала высокомерием уладить дело, вышла на балкон и стала бунтовщикам грозить. Ну, тут уж все взбунтовались, бросились ко дворцу, выломали двери, разгромили ее покои, а самое королеву побили камнями. Пеструшка спаслась к своей крестной, фее Суссио: пришлось ей бежать от судьбы своей матери.
Вельможи королевства собрались тут и поднялись в башню, где принцесса лежала тяжело больная. Не знала она ни о смерти отца, ни о казне врага своего. Услышав такой великий шум, решила она, что то идут за ней вести ее на смерть. И не испугалась она, потому что ей жизнь ненавистна стала с тех пор, как она потеряла Голубую Птицу. Но подданные бросились к ее ногам, рассказывая ей о переменах в ее судьбе, а она и не тронулась тем. Принесли ее во дворец и короновали.
Так все заботились о ее здоровье, и так ей хотелось идти на поиски Голубой Птицы, что скоро стала она поправляться и уж было у нее довольно сил, чтобы назначить совет, который бы управлял королевством в ее отсутствие. А затем взяла она с собой тысячу миллионов драгоценных камней да и ушла ночью совсем одна, так что никто и не знал, куда она отправилась.
Волшебник, который принимал участие в делах короля Очарователя, не имея достаточно власти разрушить злые чары феи Суссио, решил отправиться к ней и предложить ей некоторые условия, на которых она согласилась бы вернуть королю его прежний образ. Запряг он своих крылатых лягушек и прилетел к фее, которая в эту минуту беседовала с Пеструшкой. От волшебника до феи рукой подать; они знали уже друг друга лет пятьсот, не то шестьсот, и за это время и ссорились они и мирились. Она его приняла очень любезно.
— Чего угодно куманьку дорогому? — спросила она его (все они друг друга так называют). — Могу ли чем-нибудь быть полезна ему?
— Да, кумушка, — отвечал маг, — чтобы доставить мне удовольствие, все в вашей власти; дело идет о лучшем друге моем, о короле, которого вы сделали несчастным.
— А, а! Понимаю я вас, куманек, — воскликнула Суссио, — очень мне неприятно, но ничего ему на мою милость надеяться, коли не хочет он на моей крестнице жениться. Вот она перед вами, хороша и прекрасна; пусть он подумает.
Волшебник чуть не онемел, так гадка она ему показалась, а все же не хотелось ему уезжать, ни о чем с феей не договорившись, потому что уж очень король подвергался большим опасностям, сидя в клетке. Однажды сломался гвоздь, на котором клетка висела, клетка упала, и его пернатое величество от этого жестоко пострадало; кот Мине, который случился в комнате в это время, подбежал и так его по глазу когтями цапнул, что думал король кривым остаться. Другой раз забыли ему воды налить, и заработал бы он как раз себе типун на язык, коли, наконец, не перепало бы ему нескольких капель воды. Обезьянка, маленький разбойник, однажды, ускользнув на волю, изловила его за перья сквозь прутья клетки, а после того у него столько перьев осталось, что и на сойку или дрозда не хватило бы. Но самое худшее в том заключалось, что должен был он скоро свое королевство потерять, потому что наследники его все новые да новые плутни затевали, чтобы доказать его смерть. Наконец волшебник договорился со своей кумой Суссио о том, что привезет она Пеструшку во дворец короля Очарователя, что она там поживет месяц-другой, покуда он не примет решения жениться на ней, и тогда вернет она ему человеческий образ, под условием, что ежели он не женится, так опять станет птицей.
Подарила фея Пеструшке одежды, все золотые да серебряные, посадила ее позади себя верхом на дракона, и понеслись они в королевство короля Очарователя, который прибыл со своим верным другом чародеем. Три раза тронула она птицу волшебной палочкой, и в тот же миг король увидал себя, каким и раньше был, красивым, любезным, остроумным и великолепным. Дорого он заплатил за то, чтобы свое испытание сократить, и от одной мысли, что придется ему жениться на Пеструшке, весь он дрожал. Как ни уговаривал его умными речами волшебник, не столько он о делах своего королевства думал, сколько о том, как бы тот срок оттянуть, в какой ему Суссио приказала на Пеструшке жениться.
А тем временем королева Флорина в крестьянской одежде, растрепанными волосами прикрывая лицо, в соломенной шляпе на голове да с холщовой сумкой за спиной, пустилась в путь; то пешком, то на лошади, то морем то сушей, спешила она все вперед. Однако, не зная, куда ей направляться, постоянно боялась она, что выберет не ту сторону, где был любезный ее король. Однажды остановилась она около ручья, где вода серебрилась на мелких камушках, и захотелось ей помыть себе ноги. Уселась она на лужке, подвязала лентой белокурые свои волосы и опустила ноги в воду; и похожа она была на богиню Диану, купающуюся, вернувшись с охоты. В то время проходила мимо маленькая старушка, вся сгорбленная и опирающаяся на толстую клюку; остановилась старушка и говорит ей:
— Что вы делаете, красавица? Да неужели вы совсем одни?
— Ах, бабушка, — ответила ей королева, — в немалой я компании путешествую, потому что со мной мои огорчения, заботы да неудовольствия.
При этих словах очи ее покрылись слезами.
— Как, — сказала ей добрая старушка, — такая вы молодая, и плачете? Э, дочка, не огорчайтесь. Скажите мне все, как есть, и надеюсь, что смогу вам помочь.
Королева охотно рассказала ей о своих бедах, о соучастии феи Суссио в этом деле и о том, наконец, что она Голубую Птицу ищет.
Тут старушка выпрямилась, прибралась, в один миг лицо ее переменилось, и явилась она красивой, молодой, великолепно одетой и, приветливо улыбнувшись королеве, сказала:
— Несравненная Флорина, узнайте, что король, которого вы ищете, уже больше не птица. Сестра моя Суссио вернула ему прежний образ, и он отныне в своем королевстве; не огорчайтесь, вы туда явитесь, и достигнете цели ваших желаний. Вот вам четыре яйца; разбейте их, когда будете вы в великой нужде, и тогда вы получите помощь.
С этими словами она исчезла. Флорина была очень утешена тем, что услышала, положила яйца в сумку и направила шаги свои в королевство короля Очарователя.
Восемь дней и ночей она шла, не останавливаясь, и пришла к подножью горы, невероятно высокой; вся она была из слоновой кости и до того крута, что ступить нельзя, не упав. Королева без конца пыталась влезть на нее, скользила да уставала, и наконец, отчаявшись преодолела такое препятствие, легла она у подошвы горы и готовилась уже умереть, как вдруг вспомнила про те яйца, которые ей фея дала. Взяла она одно яйцо и сказала:
— А ну-ка, посмотрим, не посмеялась ли она надо мной, добрую помощь мне посулив.
Разбила она яйцо, а в нем, глядь — золотые подковки лежат. Надела она их на ноги да на руки и пошла по горе из слоновой кости безо всякого труда, потому что шипы от подковок впивались в гору и не давали скользить. Дошла она наконец до самой вершины, взглянула вниз, — новое горе: сойти нельзя.
Весь склон той горы было одно сплошное хрустальное зеркало. А вокруг того зеркала шестьсот тысяч дам в него смотрелись, так как в том зеркале было добрых две мили в ширину да шесть в вышину. И всякая в том зеркале такой себя видела, какой хотела. Рыжая отражалась там белокурой, темно-русая становилась черноволосой, старуха казалась молоденькой, а молодая так вовсе не старела; Словом, так хорошо скрывало то зеркало недостатки, что сходились к нему люди со всех четырех концов света. Было от чего со смеху помереть, как поглядишь на жеманства да гримасы этих кокеток. Это обстоятельство привлекало туда немало и мужчин, зеркало и им нравилось. Одних оно показывало с чудными кудрями, других выше и стройнее станом, и вид придавало воинственный, и лицо озаряло красотой. Они смеялись над женщинами, а те в свою очередь смеялись над ними, а потому ту гору прозвали тысячью разных имен. Никому, однако, не удавалось взойти на ее вершину, и когда увидали они Флорину, то все дамы отчаянно стали кричать:
— Куда эта безумная идет? Ишь, какая ловкая, по зеркалу ходить умеет! Разобьет она нам наше зеркало!
И шум они подняли ужасный.
Смотрит королева и не знает, как ей быть, видит, что опасно по зеркалу спускаться. Разбила она еще одно яйцо и вышли оттуда два голубя, запряженные в маленькую колесницу. И тут же на глазах она настолько увеличилась, что королева удобно уселась в ней, и свезли ее голуби тихонько безо всякого беспокойства. Она им и говорит:
— Друзья мои, довезите уж меня до самого двора короля Очарователя. Будьте уверены в великой моей благодарности. А голуби те, вежливые и послушные, не останавливались ни днем, ни ночью, пока не прибыли к городским воротам. Сошла Флорина с колесницы и сладко поцеловала каждого, а поцелуи ее были дороже короны.
И как же у нее билось сердце, когда она вступала в город! Загрязнила она себе лицо, чтобы никто ее не узнал. И спрашивает у прохожих, как бы ей короля повидать. Засмеялись ей в ответ:
— Короля повидать? — говорят. — Ишь, чего захотела, Милка-Замарашка! Поди-ка, поди-ка умойся, не такие твои глаза, чтоб на великого короля смотреть!
Ничего им королева не ответила, пошла тихо дальше и начала других спрашивать, где бы ей короля увидать.
— Завтра, — отвечают ей, — приедет он во храм с принцессой Пеструшкой, потому что он наконец согласился на ней жениться.
Небо! Вот какие новости она узнала! Пеструшка, недостойная Пеструшка выйдет замуж за короля! Флорина готова была умереть от горя: силы ее оставили, ни говорить она не могла, ни шагу ступить, и уселась она на камни у чьей-то двери, скрыв лицо волосами и соломенной своей шляпой.
— Ах я, несчастная! — говорила она. — И пришла-то я сюда только увеличить торжество моей соперницы и быть свидетельницей ее радости! Вот почему король Голубая Птица перестал прилетать ко мне! Из-за этого маленького чудовища оказал он мне самую жестокую неверность, когда я в горестях непомерных старалась о спасении его жизни! Бросил меня изменник, забыл обо мне, словно и не видел меня никогда. Предоставил он мне в разлуке с ним печалиться, а самому и заботы мало о разлуке со мной.
Когда нас удручает такое горе, так и аппетита нет; поискала королева, где бы ей устроиться, и улеглась, не поужинав. С первыми лучами солнца она поднялась и побежала во храм. Долго ее туда стража и солдаты не пускали, и немало она их окриков наслушалась. Вошла она и видит два трона — короля и Пеструшки, которую уже королевой считали. Каково было смотреть на это нежной Флорине! Подошла она к трону своей разлучницы и стала, прислонясь к мраморной колонне. Первым явился король, красивее и любезнее, чем когда-либо. Вслед за ним появилась Пеструшка, богато разодетая, но до того безобразная, что смотреть было страшно. Поглядела она на королеву, наморщив брови:
— Кто ты такая, — спросила она ее, — что осмеливаешься приближаться к моей великолепной особе и к моему золотому трону?
— А зовут меня Милка-Замарашка, — та ей отвечает, — и пришла я издалека всякие редкости продавать.
Пошарила она в своей холщовой суме и вынула оттуда изумрудные браслеты, которые ей король Очарователь подарил.
— Ого-го! — сказала Пеструшка. — Важные стекляшки, хочешь за них пять золотых?
— Покажи их, госпожа моя, знатокам, — отвечала королева, — тогда мы и сторгуемся.
Пеструшка, которая так в короля была влюблена, как только такая жаба влюбиться может, рада была всякому случаю с ним поговорить. Подошла она к его трону и показала ему браслеты, прося высказать свое мнение. Поглядел он на них и вспомнил о тех, что Флорине дарил; побледнел он, вздохнул и долго молчал; наконец, боясь, как бы не заметили его смущения, поборол он себя и ответил:
— Этим браслетам, я полагаю, такая цена, как всему моему королевству. Думал я, что одна такая пара на свете есть, а вот, оказывается, нашлись и схожие.
Вернулась Пеструшка на свой трон, и так она на нем была хороша, будто устрица из ракушки выглядывает. И спросила она королеву, сколько та хочет за те браслеты.
— Трудно вам будет, госпожа моя, — отвечала ей королева, — заплатить за мои браслеты; лучше другой я вам торг предложу. Коли вы мне позволите одну ночку в Говорящем Кабинете во дворце короля переночевать, отдам я вам мои изумруды.
— Ладно, Милка-Замарашка! — ответила ей Пеструшка, хохоча, как полоумная, и показывая зубы длинные, как кабаньи клыки.
А король ни слова не спросил о том, откуда взялись те браслеты, потому что о том не подумал, кто их принес (да и чем могла бы она его любопытство возбудить?), а потому, что не мог побороть он свое отвращение к Пеструшке. А надо сказать, что король, будучи Голубой Птицей, принцессе рассказывал, что у него под его покоями есть такой кабинет, который называется Говорящим Кабинетом, и так он хитро устроен, что даже если там и шепотом что сказать, то все королю слышно бывает, когда он ляжет спать в своей комнате. А так как Флорина хотела его упрекнуть в неверности, то лучшего способа она и выдумать не могла.
Привели ее по Пеструшкиному приказу в тот кабинет, и начала она жаловаться и горевать.
— Сомневалась я в своем горе, — говорила она, — а вот оправдалось оно, жесток ты, король Голубая Птица! Забыл ты меня и мою разлучницу недостойную любишь! И браслеты, которые я из твоих рук вероломных получила, ничего тебе обо мне не напомнили, так ты от меня отладился!
И тут рыдания прервали ее слова, а когда силы к ней вернулись, снова начала она плакаться и так до самого утра продолжала.
Лакеи дворцовые слышали, как она всю ночь жаловалась и вздыхала, сказали они о том Пеструшке, а та у королевы спросила, чего она такой гам подняла. Сказала ей королева в ответ, что спала она крепко, только бывает с ней, что она по ночам кричит и громко бредит. А король, так тот и вовсе ничего не слыхал по роковой случайности: с тех пор как он Флорину полюбил, пропал у него сон, и чтобы ночью хоть немного отдохнуть, принимал он, ложась в постель, горькие сонные капли.
Весь-то день провела королева в тяжелой заботе.
— Если он меня слышал, — рассуждала она, — неужели он так жестоко ко мне равнодушен? А если не слыхал, что ж мне такое придумать, чтобы услышать он мог?
Не было у нее больше никаких необычайных редкостей, и хоть и всегда драгоценные камни дороги, но надо было что-нибудь особое найти, чтобы вкус Пеструшки раззадорить, и опять взялась королева за свои волшебные яйца. Разбила она третье: и выехала из него маленькая карета из полированной стали, вся украшенная золотом. Была она запряжена шестью зелеными мышами, на козлах сидел розовый крысенок, а форейтор, тоже крысиного рода, был серо-льняной масти. Внутри кареты помещалось четверо марионеток, только были они гораздо живей и хитрей тех, что показывают на ярмарках в Сен-Жермене и Сен-Лоране. Замечательные штуки они выделывали! Особенно двое маленьких цыганочек так отплясывали сарабанду да пасспье, что не уступили бы Леансу.
Королева была в восторге от этого нового дивного творенья некромании, но не сказала ни слова до вечернего часа, когда Пеструшка отправлялась на прогулку. Тогда королева вышла в аллею и пустила скакать своих мышей, которые везли карету, крысят и марионеток. Так эта штука Пеструшку подивила, что она воскликнула:
— Милка-Замарашка, Милка-Замарашка, хочешь ты пять золотых за карету да за запряжку мышиную?
— Спросите-ка вы у ученых да у докторов королевства, — сказала Флорина, — сколько такое чудо может стоить, за такую цену я и уступлю.
А Пеструшка, которая не любила себе ни в чем отказывать, заявила ей:
— Говори прямо цену, да не надоедай мне своей грязной особой!
— Еще разок в Говорящем Кабинете переночевать, — отвечала Флорина, вот все, что я прошу.
— Иди, — сказала Пеструшка, — уж так и быть, дура ты бедная, не откажу я тебе.
А обернувшись к своим дамам, добавила:
— Вот глупая тварь, такие редкости продает ни за что.
Наступила ночь. Флорина все высказала, что только могла придумать самого нежного, но опять она зря старалась, как и раньше, потому что король никогда не забывал принимать своих сонных капель. А лакеи дворцовые между собой толковали:
— Конечно, сумасшедшая эта крестьянка; чего она всю ночь рассуждает?
— А что ни говори, — отзывались другие, — не так глупо она причитает.
С нетерпением дожидалась она дня, чтобы узнать, слышал ли ее король.
— Глух этот варвар жестокий к моим речам! — говорила она. — Не слышит он больше дорогую свою Флорину! А я по слабости своей все еще люблю его! Да, правда, заслуживаю я его презренье!
Но, сколько она ни рассуждала, не могла она себя от любви излечить. Только одно яичко у нее в сумке и оставалось, решила она к нему прибегнуть и расколола его. И тут же из скорлупы появился пирог, украшенный шестью птицами, на славу изжаренными, ломтиками сала обложенными, вообще мастерски изготовленными; притом пели они дивными голосами, судьбу предсказывали и умели лечить от всяких болезней лучше самого Эскулапа. Осталась королева довольна таким чудом, и пошла она в переднюю к Пеструшке со своим говорящим пирогом. Ждет она, покуда та выйдет, а один из дворцовых лакеев к ней подошел и говорит:
— А знаете ли, Милка-Замарашка, что коли бы король капель сонных на ночь не принимал, вы бы ему никакого покоя не дали, потому что всю-то ночь болтаете, так что сил нет.
Тут Флорина поняла, почему ее король не слышал. Пошарила она у себя в суме и говорит:
— Не боюсь я королевского покоя нимало нарушить, и коли бы вы ему нынче с вечера тех сонных капель не дали, а я бы в том кабинете спала, так все вот эти жемчуга и алмазы вашими были.
Лакей на то согласился и обещал свое слово сдержать.
Через несколько минут появилась Пеструшка, заметила королеву с ее пирогом, а та притворилась, будто съесть его хочет.
— Что ты делаешь, Милка-Замарашка? — спросила она.
— Госпожа моя, — отвечала Флорина, — кушаю я астрологов, музыкантов да лекарей.
В тот же миг птицы принялись петь благозвучней сирен; а потом все сразу закричали:
— Дайте монетку, а мы судьбу вам предскажем!
А одна из уток, которая в середине сидела, громче других прокричала:
— Кач! Кач! Кач! Я — великий врач! Нет меня полезней ото всех болезней, всякую хворь мигом излечу, только от любви лечить я не хочу!
Пеструшка рот разинула от удивления, никогда еще такого чуда не видала. И начала она восклицать:
— Ну и пирог! Ну и пирог! С места мне не сойти! Хочу, чтоб он был мой! Эй! Эй! Ну-ка, говори скорей, Милка-Замарашка, что тебе за него дать.
— Переночевать бы еще ночку в Говорящем Кабинете — ответила Флорина, — а больше ничего мне не нужно.
— Ладно уж, — сказала великодушно Пеструшка (развеселилась она, получая свой пирог такой удивительный), — так и быть, получишь сверх того целый пистоль.
Флорина, еще больше довольная, чем раньше, так как она теперь надеялась, что король ее услышит, поблагодарила и вышла.
Как только настала ночь, провели ее в кабинет, и желала она пламенно, чтобы дворцовый лакей сдержал свое слово и вместо сонных капель чего-нибудь другого королю налил и сон его разогнал. Подождала она того, чтобы все заснули, и принялась за свои жалобы.
— Скольким я опасностям подверглась, тебя искавши, — говорила она, а ты меня избегаешь и на Пеструшке хочешь жениться! Что сделала я тебе, жестокий, что ты все свои клятвы позабыл? Помнишь ли ты о своем превращенье, о моей доброте, о наших нежных беседах?
И почти все разговоры их она повторила слово в слово, и память ее доказывала, как дороги они были ей.
А король вовсе не спал и так ясно слышал и голос Флорины, и каждое слово ее, что понять не мог, откуда идет тот голос. И сердце его, исполнившись нежностью, так живо напомнило ему несравненную его принцессу, что с той же горечью ощутил он разлуку с ней, как в тот миг, когда его ножи на кипарисе изранили. И стал он тоже, вспоминая ее, говорить:
— Ах, принцесса, — говорил он, — как жестоко вы обошлись со своим обожателем! Возможно ли, что вы предали меня нашим общим врагам?
Услыхала Флорина его речь и отвечала ему, что ежели бы он соизволил выслушать Милку-Замарашку, так она бы ему все те тайны открыла, в которые он до сих пор проникнуть не мог. В тот же миг кликнул нетерпеливый король своего слугу и попросил тотчас же отыскать и привести к нему Милку-Замарашку. А слуга на то ему ответил, что это дело нехитрое, потому что она спит в Говорящем Кабинете. Король не знал, что и подумать: можно ли поверить, чтобы такая великая королева, как Флорина, замарашкой переоделась? И можно ли поверить, чтобы у Милки-Замарашки голос был королевы и все бы ее тайны она знала, коли бы не была она самой королевой? В таком недоуменье поднялся король с ложа, оделся поспешно и тайным ходом спустился в Говорящий Кабинет. И хоть королева на ключ его заперла и ключ вынула, но у короля свой был, который все двери во дворце отпирал. Видит он, что она в легоньком тафтяном платьице, которое она под своими лохмотьями носила, а чудные ее волосы по плечам рассыпались. Лежала она на постели, а издалека лампа чуть светила. Чуть только вошел король, так узнал ее, загорелась в нем прежняя любовь, забыл он свои обиды, бросился к ее ногам, оросил ее руки слезами и думал, что умрет от радости и от горя и от тысячи мыслей, которые проносились у него в голове.
Королева не меньше его взволновалась, стеснило ей сердце, еле вздохнуть могла. Долго смотрела она безмолвно на короля, а когда набралась сил заговорить, уж не стала его упрекать: так радостно было ей его видеть, что забыла она про все свои жалобы. Наконец они объяснились, оправдались друг перед другом, пробудилась их нежность, и только одно их смущало мысль о фее Суссио.
Но в этот миг вдруг перед ними появился королевский доброжелатель-волшебник вместе с той знаменитой феей, которая дала Флорине четыре яйца. Поздоровавшись с ними, они объявили, что, заключив друг с другом союз на пользу короля с королевой, победили они фею Суссио, и теперь уж их свадьбе ничего не помешает. Легко представить себе радость юных влюбленных. Только день занялся, по всему дворцу объявили о том, и все были в восторге видеть Флорину. Узнала о том и Пеструшка, прибежала к королю — и каково-то было ей увидать там свою соперницу! И только она открыла рот, чтобы ее изругать, как появились волшебник с феей и тут же превратили ее в пеструю свинью, так что она по-прежнему Пеструшкой осталась и могла хрюкать, если и не ругаться по-прежнему. Хрюкая, побежала она со всех ног на скотный двор, где все стали над ней хохотать и тем уж совсем довели ее до отчаяния.
А король Очарователь и королева Флорина, освободившись от столь ненавистной особы, ни о чем больше и не думали, как о своей свадьбе. До чего та свадьба была пышной да веселой, рассказать нельзя. А они неописуемо были счастливы, соединившись после таких долгих испытаний.

Уважаемый читатель, мы заметили, что Вы зашли как гость. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо зайти на сайт под своим именем.