Давным-давно, в решете, в соломе ли, когда на старом току джинны дротики метали, жила в богатом доме девушка-красавица. Сказать - не расскажешь, писать - не опишешь, среди прекрасных цветов была дивной розой, среди стройных деревьев - свечой-кипарисом. Глядят на неё люди - взора не отведут... Мать, отец не могли надышаться на неё, берегли от холода, от жары, но, будь проклята злая судьба, не успел молодой соловей сесть на ветку девушки, как судьба постучалась в дверь и унесла в могилу её родителей. Свалилась на её голову страшная беда. Горько причитая и взывая к небу, лила она ручьями слёзы, но что могут сделать её руки, чем может помочь ей язык? От раны в сердце - не умирают, спасают от неё только время и терпение, ниспошли нам его всевышний!
[Джинн - в фольклоре стран Ближнего Востока - злой дух.]

Это было давным-давно, когда за решетом ходили на гумно, когда верблюд был грамотеем, а мышь была брадобреем, когда я был юнцом и качал в колыбели мать с отцом. Кто далеко идет, кто далече бредет, кто в чужой сад без спроса зайдет, с тем будет вот что...
А мы взяли да пошли, тысячу шагов прошли, брели по горам и долинам, шли полгода с половиной, оглянулись назад - вот тебе на: прошли путь не более ячменного зерна. Опять пошли, долго-долго шли. А пока брели, показались сады чинмачинского падишаха. Мы взяли да вошли. Глядь - какой-то мельник крутит жернова. А рядом сидит кошка. А у кошки глаза, как плошки. Все у нее на месте: и брови, и нос, и рот, и лапы, и хвост, и живот.
В прежние времена у одного падишаха была дочь. Он очень любил ее и не разлучался с ней ни на минуту. Других детей у падишаха не было. А дочка эта была так прекрасна, что во всем мире нельзя было сыскать другую такую красавицу. Многие хотели взглянуть на нее, но никому это не удавалось, так как падишах никуда не выпускал ее из своей комнаты.

Давным-давно, теперь уж и не вспомнить, в решете ли, во соломе, когда верблюд выкликал вести громким голосом, когда я своего хозяина в люльке - скрип-скрип! - качал, росло возле нашего дома огромное дерево. Нанял я сорок человек обстругать его да еще сорок человек - выдолбить. Потом засыпал внутрь сорок казанов пшеничного плова с мясом, влил сорок котлов кислого молока. Перемешал все и съел, но ни губы мои, ни язычок даже и не почувствовали вкуса варева. А вот если тебе дать целую речку компота, целую гору плова да кучу голубцов каждый с мою руку величиной, согласишься ли ты сказку сказывать? Я, пожалуй, соглашусь да сразу же и начну.
Было так или не было, но жили в одной стране Щедрый и Скупой. Человека сразу трудно распознать. Он ведь не дыня - сквозь кожицу не прощупаешь. И не лимон - по запаху не узнаешь. Все плохое и все хорошее у него внутри. Как бы то ни было, Щедрый и Скупой подружились друг с другом. К тому же обоим надо было идти в чужую страну. "Раз уж мы стали друзьями,- решили они,- то и в путь отправимся вместе".