О хоббитах.

Рассказ у нас пойдет в особенности о хоббитах, и любознательный читатель многое узнает об их нравах и кое-что из их истории. Самых любознательных отсылаем к повести под названием «Хоббит», где пересказаны начальные главы Алой Книги Западных Пределов, которые написал Бильбо Торбинс, впервые прославивший свой народец в большом мире. Главы эти носят общий подзаголовок «Туда и обратно», потому что повествуют о странствии Бильбо на восток и возвращении домой. Как раз по милости Бильбо хоббиты и угодили в самую лавину грозных событий, о которых нам предстоит поведать.
Многие, однако, и вообще про хоббитов ничего не знают, а хотели бы знать – но не у всех же есть под рукой книга «Хоббит». Вот и прочтите, если угодно, начальные сведения о хоббитах, а заодно и краткий пересказ приключений Бильбо.

О трубочном зелье.

Вот что надо бы еще упомянуть насчет хоббитов: исстари был у них диковинный обычай – они всасывали или вдыхали через глиняные или деревянные трубки дым тлеющих листьев травы, называемой ими «трубочное зелье», или «травка», по-видимому, разновидности Nicotina. Великой тайной окутано происхождение этого странного обычая, или «искусства», как именуют его хоббиты. Все, что удалось по этому поводу обнаружить с древних времен, свел воедино Мериадок Брендизайк (позднее Правитель Забрендии), и ввиду того, что он, а также и табак из Южного удела играют некоторую роль в нашей повести, придется процитировать его введение к «Травнику Хоббитании».

О благоустройстве Хоббитании.

Хоббитания делилась на четыре удела: Северный, Южный, Восточный и Западный, а уделы – на округа, именовавшиеся в честь самых древних и почтенных местных родов, хотя потомки этих родов обитали порой совсем в другой части Хоббитании. Почти все Кролы по-прежнему жили в Укролье; но с Торбинсами и Булкинсами, например, дело обстояло иначе. Помимо уделов, имелись еще Восточные и Западные Выселки: Восточные – это Заячьи Холмы, а Западные были прирезаны к Хоббитании в 1164 году (Л. X.).

О том, как нашлось Кольцо.

Как рассказано в книге «Хоббит», однажды к Бильбо явился великий маг Гэндальф Серый, а с ним тринадцать гномов: царь-изгнанник Торин Дубощит и двенадцать его сотоварищей. Апрельским утром 1341 года от заселения Хоббитании Бильбо, сам себе на удивление, вдруг отправился далеко на восток возвращать гномам несметные сокровища, скопленные за много столетий в Подгорном Царстве. Им сопутствовал успех: от дракона, который стерег клад, удалось избавиться. Решила дело Битва Пяти Воинств, в которой погиб Торин и совершено было много ратных подвигов; однако долгая летопись Третьей эпохи упомянула бы об этом в одной, от силы в двух строках, когда б не одно вроде бы случайное происшествие по дороге.

Долгожданное Угощение.

Когда Бильбо Торбинс, владелец Торбы-на-Круче, объявил, что хочет пышно отпраздновать свое наступающее стоодиннадцатилетие, весь Норгорд загудел и заволновался.
Бильбо слыл невероятным богачом и отчаянным сумасбродом вот уже шестьдесят лет – с тех пор как вдруг исчез, а потом внезапно возвратился с добычей, стократно преувеличенной россказнями. Только самые мудрые старики сомневались в том, что вся Круча изрыта" подземными ходами, а ходы забиты сокровищами. Мало этого, к деньгам еще и здоровье, да какое! Сколько воды утекло, а господин Торбинс и в девяносто лет казался пятидесятилетним. Когда ему стукнуло девяносто девять, стали говорить, что он «хорошо сохранился», хотя вернее было бы сказать «ничуть не изменился». Многие качали головой: это уж было чересчур, даже и несправедливо, как везет некоторым – и старость их обходит, и деньгам переводу нет.

Тень прошлого.

Ни за девять, ни за девяносто девять дней разговоры не умолкли. Второе исчезновение Бильбо Торбинса обсуждали не только в Норгорде, но везде и повсюду; обсуждали год с лишним, а вспоминали и того дольше. Хоббитятам рассказывали эту историю по вечерам у камелька, и постепенно Сумасшедший Торбинс, исчезавший с треском и блеском, а появлявшийся с грудой сокровищ, стал любимым сказочным хоббитом и остался в сказках, когда всякая память о подлинных событиях померкла.
Но поначалу в округе говорили, что Бильбо и всегда-то был не в себе, а теперь и вовсе свихнулся, дело его пропащее. Наверняка свалился в какой-нибудь пруд или в реку – тут ему и был печальный, но заслуженный конец. А виноват во всем – кто же, как не Гэндальф!

Дорога втроем.

– Выйти надо втихомолку и как можно скорее, – постоянно напоминал Гэндальф.
С первого разговора прошло уже две или три недели, а Фродо в путь пока не собрался.
– Знаю, знаю, – говорил Фродо. – Только это ведь непросто – скорее, да еще втихомолку. Уйду я, как Бильбо, – и раскатится молва по всей Хоббитании.
– Нет уж, ты, как Бильбо, не уходи! – сказал Гэндальф. – Этого еще нам не хватало! Скорее – да, но не вдруг. Подумай, конечно, как покинуть Хоббитанию без лишнего шума, а все же не мешкай: как бы не замешкаться.
– Может, осенью, после нашего общего дня рождения? – предложил Фродо. – К тому времени я как раз все устрою.
По правде говоря, когда дошло до дела, у него начисто пропала всякая охота к путешествиям. Торба вдруг стала донельзя уютной, и он вовсю радовался последнему своему лету в Хоббитании.

Напрямик по грибы.

Фродо пробудился на диво свеж и бодр. Он лежал под густой сенью склоненных почти до земли тяжелых ветвей, на постели из душистой травы и папоротника было мягко и уютно. Солнце просвечивало сквозь трепетную, еще зеленую листву. Он потянулся и проворно выпрыгнул из своего живого шалаша.
Сэм сидел на траве у лесной опушки. Пин разглядывал небо и соображал погоду. Эльфы ушли.
– Фрукты, питье и хлеб они нам оставили, – сказал Пин. – Давай завтракай. Хлеб еще совсем свежий. Я бы и без тебя все слопал, да Сэм прямо изо рта рвет.
Фродо уселся возле Сэма и принялся за еду.
– Ну и как же мы сегодня? – поинтересовался Пин.

Раскрытый заговор.

– Что ж, поторопимся и мы, – сказал Мерри. – Я уж вижу, вам шутить некогда, на месте поговорим.
И хоббиты припустились вниз прямой дорогой – ровной, накатанной, обложенной большими белеными камнями. Сотня-другая шагов, и они вышли к реке, на широкую пристань, возле которой покачивался грузный бревенчатый паром. Причальные сваи светлели под двумя высокими фонарями. На берег наползала белесая мгла; но вода впереди была черная, только в камышах – молочные завитки тумана. За рекой туман редел.
Мерри провел пони по паромным мосткам, следом сошли остальные путники. Он неторопливо оттолкнулся длинным шестом, и между паромом и пристанью поплыли мощные, медленные струи Брендидуима. Восточный берег был крут; от причала мерцающей цепочкой фонарей отходила извилистая дорожка; на Косой горе перемигивались в тумане красные и желтые огоньки: окна Хоромин-у-Брендидуима, древней усадьбы Брендизайков.

Вековечный Лес.

Фродо вскочил как встрепанный. В комнате было темно: Мерри стоял в коридоре со свечою в руке и громко барабанил по приоткрытой двери.
– Тише! Что случилось? – заплетающимся со сна языком выговорил Фродо.
– Еще спрашивает! – удивился Мерри. – Вставать пора, половина пятого. На дворе непроглядный туман. Вставай, вставай! Сэм уже завтрак готовит. Пин и тот на ногах. Я пошел седлать пони. Разбуди лежебоку Толстика, пусть хоть проводит нас.
К началу седьмого все пятеро были готовы в путь. Толстик зевал во весь рот. Они бесшумно выбрались из дому и зашагали по задней тропке вслед за Мерри, который вел тяжело навьюченного пони, – через рощицу, потом лугами. Листья влажно лоснились, с каждой ветки капало, и холодная роса серым пологом заволакивала траву. Стояла тишь, и дальние звуки слышались совсем рядом: квохтали куры, хлопнула чья-то дверь, заскрипела калитка.

У Тома Бомбадила.

Четыре хоббита переступили широкий каменный порог – и замерли, помаргивая. Они оказались в низком, но просторном покое, освещенном висячими лампадами и пламенной вереницей длинных свечей, сверкавших на темной гладкой столешнице. В кресле, в дальнем конце покоя, лицом к дверям, сидела хозяйка дома. Ее белокурые волосы ниспадали на плечи и мягко струились вниз; ее облекало платье, нежно-зеленое, как юный тростник, а пояс был золотой с ярко-голубыми незабудками; вокруг нее на зеленых и бурых блюдах плавали кувшинки – и как на озерном троне сидела она.
– Входите, дорогие гости, – прозвучал ее голос, тот самый, чистый и вековечный.

Мгла над могильниками.

Спал Фродо без сновидений. Но под утро послышался ему – то ли во сне, то ли наяву – нежный напев, словно осветивший изнутри серую завесу дождя; завеса стала стеклянно-серебряной, медленно раздвинулась, и перед ним открылась зеленая даль, озаренная солнцем.
Тут-то он и проснулся; а Том уже ходил и свистал, будто целое дерево, полное птичьих гнезд; и солнце показалось из-за холма, брызнув в открытые окна.
Снаружи все было зеленое и отливало бледным золотом.

«Гарцующий пони».

Пригорье было главным селением здешних мест, еще три ютились неподалеку: за горой – Подстенок, в глубокой теснине к востоку – Гребешок и Арчет у опушки Четбора – словом, жилой островок среди пустынного края. На две-три мили от подошвы горы простирались пашни и отступал лес.
Жили здесь темно-русые, ширококостные, приземистые люди веселого и независимого нрава; никаких властей они не признавали, зато с хоббитами, гномами и эльфами ладили не в пример лучше, чем тогдашние (да и теперешние) Громадины. Согласно их собственным преданьям явились они сюда раньше всех прочих: они, мол, прямые потомки первых западных поселенцев незапамятных времен. Уйму народу сгубили древнейшие усобицы, однако же, когда цари и князья возвратились из-за Великого Моря, пригоряне жили себе да поживали, где и прежде, и живут-поживают там до сих пор, а былые цари и князья давным-давно уж стали небывальщиной.

Бродяжник.

Фродо, Пин и Сэм, один за другим, вошли в свою темную комнату. Мерри не было, огонь в камине еле теплился. Только раздув уголья и подкинув несколько поленьев, они заметили, что Бродяжник от них не отстал: он, оказывается, уже сидел в кресле у дверей!
– Ого! – сказал Пин. – Кто это такой, чего ему надо?
– Меня зовут Бродяжником, – отозвался тот, – а друг ваш обещал мне разговор, и надеюсь, что он об этом не забыл.
– Да, вы желали «потолковать о делах довольно важных», – припомнил Фродо. – Что же это за дела?
– Именно довольно важные, – отвечал Бродяжник. – И о цене уговоримся наперед.
– О какой такой цене?

Клинок в ночи.

Пока они готовились ко сну в пригорянском трактире, над Забрендией стояла недобрая ночь: туман вперемешку с мраком. Глухо было в Кроличьей Балке. Толстик Боббер приоткрыл дверь и осторожно высунул нос. Весь день ему было как-то страшновато, а под вечер он даже и лечь не решился. В недвижном воздухе таилась смутная угроза. Он всмотрелся в туманную тьму и увидел, что калитка сама собой беззвучно растворилась – а потом бесшумно закрылась. Ему стало страшно, как никогда в жизни. Он, дрожа, отпрянул и отчаянным усилием стряхнул с себя тяжелое оцепенение. Потом захлопнул дверь и задвинул все засовы.
Ночь становилась все темнее. Послышался глухой перестук копыт: лугом подводили лошадей. У ворот перестук стих, и темноту продырявили три черных пятна: одно приблизилось к двери, два других стерегли углы дома. Пятна притаились, и тишь стала еще глуше; а ночи не было конца. Деревья у дома словно замерли в немом ожидании.