Сказки, народные сказки, авторские сказки
 
 
Народные сказки
  • Герцеговинские сказки
 
 
 
 
Авторские сказки » Бустанай : Сказка о ниджаранском базаре
 

Сказка о ниджаранском базаре



Около двух лет Моше жил в доме своего тестя, ставшего ему приёмным отцом, Рабби Шаалтиэля. Большую часть времени он проводил в каморке с крошечным окошком, выходящим на тихий задний двор, в которой тесть обучал его Тайной Мудрости. В другой такой же каморке, но сбоку, он жил вместе с дочерью Шаалтиэля и своей молодой женой Бат-Шевой.
В эти каморки днём хлестали звуки, запахи, яркий свет, они будто нагревались от этого переполнения и становились тесными, а ночью только узенькая струйка слабого света свечи и два негромких голоса вытекали наружу, принося лишь очень небольшое облегчение и освежение. Здесь было душновато, но зато очень спокойно.
Моше хотел так жить всегда, набираясь знаний и рассуждая на отвлечённые темы. У него это очень хорошо получалось: он отлично умел отвлечённо рассуждать о Тайных Именах, о строении Высших Миров, о значении слов и толкованиях Священных Текстов. Он мог бы стать хорошим философом. Но Тайная Мудрость это вовсе не философия.
В субботние ночи Шаалтиэль запирал заднюю каморку, они садились на голый пол и в полумраке читали молитвы и заклинания, пока душа Шаалтиэля не срывалась в те пропасти, над которыми тёмным дымом висит наш мир, разрываемый их холодными ветрами. Моше оставался сидеть рядом, чувствуя, что он сидит рядом с трупом. Его душа вела себя точно как боящийся высоты в горах, то есть мёртвой хваткой вцеплялась в плоть и начинала коченеть от ужаса вместе с последней.
Шаалтиэль видел нисходящий с неба Свет, полёт отходящих в иной мир душ, ангелов, шедим1 и прочие чудесные и жуткие вещи. Моше не смел не верить Учителю и Господину, а также десяткам прочитанных книг, явно написанных тоже великими людьми. Но сам он никогда не видел ничего подобного. Моше был плотно закупорен.
Ну, это ладно, делать нечего. Но вот то, что знаменитый мудрец, вместо того, чтобы лелеять свою мудрость, шатался по окрестным сёлам, изгоняя злых духов из каких-то грязных баб, пускающих изо рта жёлтую пену, и то, что всякий сброд, состоящий иногда, к тому же, из ишмаэлитов2, вечно толкался в передней части дома, где Рабби раздавал им амулеты, доводило Моше до белого каления. Тем более, что он везде должен был сопровождать Шаалтиэля в качестве его преемника, раз уж Господь не дал Рабби сына. И он знал, что когда-нибудь ему самому, несмотря на страх и отвращение, придётся делать всё, что делает Шаалтиэль, хотя сейчас он ничего не видит и не чувствует, да и не очень-то стремится. Придётся, иначе благодетель, которому он благодарен до глубины души за заботу и вообще за всё, умрёт без приемника, проклиная свою долю, а заодно, может, и его.
Но главное, что ледяным сквозняком смывало спокойствие и уют жизни Моше, было странное обучение премудростям торговли.
Как ни странно, и этому его учил тесть. Обучение всегда начиналось в полдень. Вне зависимости от погоды, они сидели на досчатом полу крытой деревянной галлереи, стоящей на другом конце заднего двора.
Сто способов обмана покупателей и двенадцать способов обмана собратьев-торговцев, подделка расписок и изготовление неверных весов, как выдать дешёвый товар за дорогой, как найти подставных поручителей, ограбление складов, как договориться с ворами—Моше не понимал, зачем всё это было нужно знать ему, и почему об этом так хорошо знал Шаалтиэль. Община обеспечивала свою гордость, Великого Учителя и Мудреца Шаалтиэля, всем необходимым, к тому же он был настоящим праведником. Часто близкие люди знают, какова цена публичной праведности, но это был совершенно не тот случай. Недоумение Моше усугублялось ещё и тем, что к Шаалтиэлю часто заезжали торговцы, судя по лицам и ухваткам—большие знатоки столь безуспешно преподаваемой ему науки. Появлялась мысль-червячок, что «мудрец» крутит свои дела с помощью этих мерзавцев, сам оставаясь в стороне, но, подумав так, Моше и червячок чувствовали, как на них с гулом падает небо, после чего червячок испуганно затихал, а Моше встряхивался и забывал о его существовании.
После первого урока Моше, демонстративно кривясь и поднимая брови, задал Учителю вопрос: зачем? Это был первый и последний раз, когда Шаалтиэль безобразно и грубо орал на своего зятя, брызгая слюной и попрекая куском хлеба. Моше, подняв плечи и вжав в них голову, униженный и растоптанный, уполз к себе в каморку и лежал там лицом вниз, пока вернувшаяся после дневных забот жена нежно, но настойчиво, не вытянула его из глубин отчаяния. Вечером тесть был ласков и попросил его извинить, они помирились, Шаалтиэль мягко настоял на продолжении уроков, Моше покорно согласился и больше не смел ни о чём спрашивать. Но всё-таки обида, вымазанная как ядом остатками удивления, засела в нём ржавым обломком. Каждый день искренняя благодарность к тестю задевала этот обломок, ранилась, болезненно разбухала, саднила и горела. В результате временами Моше очень хотелось сказать тестю, что он он старый мошенник и дурак, и уйти на все четыре стороны, а временами-добиться наконец огромного успеха в Тайной Мудрости или умереть за Веру, чтобы доказать, насколько он, всё-таки, достоин возложенных на него надежд.
За месяц до окончания двух лет проживания Моше у тестя, к Шаадтиэлю приехал очередной купец.
В одежде, наводившей на мысль о пожаре в красильне, весь в золоте и дорогих камнях, с щекастым лицом, одновременно хитрым, глупым и жестоким, крепкий гость тяжело сполз с великолепного тонконогого коня. Всё это носило вполне пристойное имя-Рабби Узиэль. При нём обретались двое похожих на шакалов кривозубых молодцов, на лицах у которых занимались каллиграфией сразу несколько самых худших пороков. Они так осмотрели двор, будто прикидывали, как всё понезаметней прибрать и получше упаковать. Моше поспешил скрыться в доме.
Но на этот раз всё пошло иначе, чем обычно. Почти сразу из покоев Шаалтиэля начали раздаваться дикие крики. Трясущийся от возбуждения и страха Моше с толстой палкой для выбивания ковров в руках прибежал к дверям и стал мяться возле них не решаясь войти: было неизвестно, нужна ли тестю помощь, будет ли он за неё благодарен, да и сможет ли Моше её оказать если что. Его сомнения разрешил вопль Шаалтиэля:
-Моше! Моше!!!
Ничего не оставалось, как откинуть полог и ворваться в комнату с палкой наперевес.
Малиновый Шаалтиэль и бурый Узиэль стояли друг напротив друга, но, вроде, никто ни на кого не нападал, оружия в руках не было, одежда была в порядке и без следов крови.
-Ты смеешь меня обвинять?! Ты меня?! Вот, смотри сам! Сам смотри!!!-заорал тесть, закашлявшись от непривычного крика.
Узиэль тяжело развернулся и воздвигся прямо напротив Моше, ошарашенного тем, что надо зачем-то на него смотреть. Гость вперился в него парой гниловато-карих глаз. Моше застыл, неловко подняв плечи и сжимая пальцами дурацкую палку, а лицо Узиэля постепенно сморщивалось в гримасе презрительного отвращения, будто он увидел мокрицу в блюде с едой.
-Его нет смысла туда посылать, это просто убийство живой души!-Мнущий сбившуюся на сторону седую бороду Шаалтиэль явно смущённо оправдывался перед гостем. Моше ничего не понимал.-Иди, читай!-раздражённо приказал тесть и Моше вылетел вон.
Он действительно попытался читать, но никак не получалось сосредоточиться. Его жгло любопытство. О чём шла речь, куда это его хотели послать, где могут убить? Как-то незаметно в каше любопытства отогрелась и вылезла обида: ну почему его здесь всё время унижают?! И как он смотрел, эта жирномордая мразь! Надо было ему сказать: «Люди, глупость которых читается не только по лицу, но и по одежде...». Или даже так: «Ничтожество, прячущееся в груде золота и шёлка, всегда...».
Моше не заметил, как перебрал десятка три вариантов, каждый следующий грубее предыдущего, и довёл себя до полного кипения: его аж подбрасывало от ярости. Со двора раздались голоса и перестук переступающих на месте копыт, гости явно готовились к отъезду. Моше как в бреду подскочил и опрометью кинулся к главному входу в дом. Сказать ему прямо в лицо: «Ничтожный червяк, даже не способный произвести шёлк, а способный только навертеть его на себя или, в крайнем случае, перепродать, ха-ха, не должен...»
Моше вылетел на двор, как сумасшедший подбежал к уже сидящему в седле гостю, остановился прямо перед ним, запрокинул голову, набрал побольше воздуха и даже успел открыть рот.
А больше ничего не успел—что-то тёмное скользнуло по нему сверху вниз и он оказался сжатым тонкостенной темнотой. Его тут же подбросило вверх и он повис поперёк чего-то жёсткого, упираясь в него животом. Это «что-то» дёрнулось и поплыло под ним с дробным стуком. Прошло минут пять, пока слабо трепыхающийся и мычащий Моше не понял вдруг со всей ясностью, что он лежит поперёк седла завёрнутый в мешок и перетянутый верёвками.
Это было столь невообразимо, что Моше даже подумал, что он наверное что-то не так понял. Даже с такой рожей Узиэль был гостем великого Рабби Шаалтиэля, его тестя, и поэтому... И, для начала, он был иудейским купцом, а не ишмаэлитским разбойником, и поэтому... К тому же всё происходило белым днём, и поэтому тоже...
Может быть это такая глупая шутка? Маленькая месть за ссору—завезти подальше зятя и любимого ученика обидчика и там выкинуть, чтоб добирался обратно эдак с часок? Тогда если он начнёт орать и вырываться это будет только источником веселья для жирномордого урода и его подручных. К тому же наверняка на улице есть люди. Он начнёт орать и извиваться, а его вывалят из мешка передо всеми, они с хохоту помрут, а он потом носа из дома высунуть не сможет: зять великого Шаалтиэля визжал в мешке как щенок, которого собрались топить!
Поэтому Моше лежал довольно тихо, трясся от скачки и молчал, хотя всё тело у него затекло, а живот и грудь начали ныть. С ним тоже никто не заговаривал. Прошло довольно много времени. Холодной струйкой в голову Моше начало затекать опасение, что это вовсе не шутка. Но теперь, когда они явно далеко отъехали от городка, кричать и дёргаться было уже совершенно бессмысленно.
Когда его тело совсем занемело, а мысленно он уже повидал себя и лежащим с перерезанным горлом в канаве, и утопленным в реке, и оставленным в мешке в безлюдном месте, скачка остановилась, его сняли с седла, положили на землю, развязали и сняли мешок.
Узиэль стоял напротив Моше и мрачно его осматривал, два «шакала» стояли по бокам от Моше и внимательно за ним следили как две охотничьи собаки за дичью.
-Рабби Шаалтиэль подымет всех в округе, он подаст жалобу кади3. Вас догонят.-Собственное достоинство его заставило это сказать или страх Моше не знал.
-Не догонят,-кисло усмехнулся Узиэль. И добавил странную фразу:-Даже лучший учитель воинского искусства не способен тягаться с тем, кто каждый день воюет в пустыне.
-Вы меня убьёте?-Моше не выдержал и спросил это не равнодушно и гордо, а дрожащим и срывающимся голосом.
-Нет,-презрительно покривился Узиэль.-Поедешь с нами на базар в Ниджаран.-И снова добавил загадочную фразу:-Не имеет значения, что ты из себя представляешь. Но если один не отдаст сына в войско, второй, так и пойдёт: не будет войска.
-В рабство?!-возмущённо воскликнул думавший о своём Моше.
-Нет!- взвизгнул передразнивая его Узиэль.-Будешь помогать торговать в одной из моих лавок!
Моше перестал вообще что-либо понимать, в голове его всё смешалось, но жизнь у Шаалтиэля отучила его задавать лишние вопросы.
Через минуту он уже сидел в седле сзади самого отвратного из слуг. Скоро они выехали к окружённому наёмными охранниками-ишмаэлитами большому каравану. С этих пор время понеслось как выдёргиваемый из под ног ковёр, а ум Моше будто заснул. Тем более, что он и вправду постоянно спал на пропахших потом и пылью покрывалах, набросанных грудой в одной из повозок. С ним никто не заговаривал, и он, из осторожности, говорить ни с кем не пытался. Да и о чём он мог бы говорить с людьми, обладающими такими харями?! Бежать он не пытался: невозможно было остаться незамеченным, к тому же вокруг была совершенно дикая местность, где он заблудился бы через пять минут, а воду и пищу он искать не умел.
Вообще караван был весёлый. Каждый вечер устраивались попойки, у купцов свои, у слуг и телохранителей - свои. Излишне говорить, что ни на одну из них Моше, единственного чужака в караване, не звали, хотя он, если бы пригласили, присоединился бы. Чего уж там, если уже попал в такое положение! Было невыразимо тоскливо, но отчасти немного приятно, сидеть в темноте под мутно-синим беззвёздным небом, гордо выпрямившись и глядя вдаль на тонкую жёлто-красную полоску заката, время от времени оборачиваясь к яркому отсвету слева или справа, когда оттуда доносился громкий смех или подымался крик.
«Шакалы» постоянно играли в кости с каким-то отребьем, в отдельной повозке ехали женщины, то ли просто блудницы, то ли чьи-то рабыни, к которым время от времени забирались несколько мужчин из каравана. Дикие ссоры и скандалы, кончавшиеся поножовщиной, случались каждый день и из-за любой ерунды. Было даже удивительно, что караван не уполовинился, покрыв свой путь трупами—итогом ежедневного кошмара стали всего несколько лёгких ранений. Моше был весь издёрган и вздрагивал от любого шума и вскрика. Он вёл себя так осторожно, как только мог, чтобы одновременно не вызвать ничьего неудовольствия и не унизить собственного достоинства.
В качестве последнего средства сопротивления он пытался думать, но выходило не слишком удачно, видимо от растерянности и страха.
Конечно он бы не стал заниматься такой дрянью как торговля, но, насколько он знал, его мнение разделяли не столь много иудейских молодых людей, чтобы торговцев надо было набирать силой. Скорее наоборот. Может не все охотно едут в Ниджаран?
Ниджаранский базар был известен на весь мир, к нему вели сотни торговых дорог и торговля здесь не утихала даже ночью. Самые богатые купцы в округе торговали в Ниджаране, здесь было всё самое дешёвое и всё самое дорогое, и, конечно, всё самое лучшее. Запах гнили и крови растекался от этого базара как от огромной помойки на много парасангов4 по удивительно мирной и спокойной местности вокруг. Город и его власти давно уже стали просто придатками разросшегося базарного лабиринта, пожравшего город Ниджаран словно опухоль. Заниматься делами на этом базаре было очень прибыльно, но зато и очень опасно, поскольку ни внешний закон там не действовал, ни внутренний особо не соблюдался. Всё вроде бы стало на свои места и можно было спать дальше, но червячок сомнения всё грыз и грыз мозг.
Через пять дней пути на них стали градом сыпаться беды.
Для начала все оказались в той или иной мере больны: видимо горячий ветер принёс какую-то заразу. Моше чувствовал жуткую головную боль и ломоту во всём теле, судя по поведению и гримасам окружающих большинство ощущали нечто подобное. На Узиэля вообще было страшно смотреть: он надрывно кашлял, его глаза покраснели и слезились, побуревший нос хлюпал, он почти не мог говорить и ужасно хрипел. Добродушия болезнь людям отнюдь не прибавила.
К тому же какую-то гадость подхватили и почти все животные, тут же ставшие едва перебирать ноги, а то и падать.
После чего неожиданно стала протухать вода, а в тщательно упакованную пищу проникли очень странные жуки. Короче, если бы до Ниджарана не оставалось всего пары дней пути, Моше поручился бы, что в живых из них никого не останется.
Утром, через неделю после присоединения Моше, караван вошёл в Ниджаран. Это был город как город: вмеру шумный, вмеру грязный: узкие улочки, канавы с помоями. Но что-то висело в его воздухе словно запах, что-то, что говорило—это по-настоящему отвратительное место.
Почти сразу за воротами с громким хрустом сломались аж два колеса.
-Шайтан!-плюнул на сломанное колесо совершенно больной Узиэль, но как-то без особого раздражения. И велел разбирать товары и развозить их по местам. Началась мрачная, раздражённо-вялая суета. Узиэль подозвал одного из «шакалов», наиболее кривоносого, по имени Якуб, и Моше.
-Отнесёте рыбку вакилю5. Ты,-прохрипел он еле слышно, ткнув пальцем в Моше,-будешь «мулом», а ты,-он ткнул в Якуба,-проследишь, чтобы с рыбкой ничего не случилось по дороге. На этого,-он показал носом на Моше,-никакой надежды. И передашь от меня вакилю пару слов.
Сейчас было самое время возмутиться, но Моше было плохо, его колотил озноб, в голове плескался жар, его охватило полное равнодушие, ему вообще стало казаться, что он спит. Поэтому он только вяло спросил:
-Что значит «быть мулом»?
-Рыбку понесёшь, тупица!-Зарычал Узиэль, захлёбываясь жутким хлюпающим кашлем.-На большее ты всё равно не способен! Будешь отрабатывать кормёжку!
Взвалив на спину тяжёлый свёрток с вонявшей на всю улицу копчёной рыбой Моше спотыкаясь побрёл по узким улицам, Якуб шёл сзади и гнусаво напевал, время от времени подсказывая направление.
Людей становилось всё больше, было трудно их обходить, Моше стали толкать со всех сторон, всё больше встречалось лавок, и наконец они вышли к базару.
Стальное небо косо вошло в землю где-то далеко на горизонте, жёлтым, мутноватым бликом светило на нём солнце. Поблекшие, грязноватые, пёстрые навесы колыхались на резком и сухом ветерке, лавки налезали друг на друга, иногда громоздились в два-три яруса, будто высыпанные кучей из мешка, монотонный шум и неторопливая толкотня были такие, словно базар стоял на огромном лотке и великан-разносчик размеренно тряс его из стороны в сторону.
Что-то вдруг уцепило Моше за ногу и молниеносно дёрнуло назад, так что он рухнул как подкошенный на твёрдую как камень землю лицом вниз с таким грохотом, какого никак не мог ожидать от своего довольно небольшого тела, даже со свёртком впридачу. Хотя, возможно, это просто загрохотало в его голове от удара. Моше разбил лоб вкровь, ему даже показалось-влепёшку. Свёрток, кстати, отлетел далеко в сторону. В ушах звенело и к звону примешивался ещё какой-то вой со всхлипами.
Это хохотали люди вокруг. Они просто захлёбывались издевательским смехом. Моше вскочил, мутно оглядываясь, пока его взгляд не наткнулся на долговязого, тощего, довольно темнокожего и очень грязного старика в рубище, сидящего с поджатыми ногами прямо на земле. Старец с огромным крючковатым носом и щербатым ртом, явный иудей, просто умирал от смеха. В правой руке он держал длинный посох с загнутым как кривой клюв навершием. Всё было ясно. Даже без криков-подсказок из толпы, которой очень хотелось посмотреть на драку. Моше оглянулся вокруг, но Якуба нигде не было. Тогда он сжал кулаки и немного неуверенно придвинулся к старику.
-Дружок!-проговорил старик сквозь смех, вытирая левым рукавом гноящиеся глаза,-я бы на твоём месте на меня не замахивался. Я, конечно, старый и дряхлый, но и такой я отлуплю до полусмерти подобного тебе заморыша, даже без помощи палки.
Моше взглянул на длинные, узловатые пальцы старика, на его тёмное, грязное лицо, на хищные глазки, будто всосавшие всю виденную за жизнь кровь, и ноги его ослабли: этот действительно изобьёт любого, особенно его, причём может и забыть в запале об устанавленной на «полусмерти» грани избиения.
Тут старик вскочил, резво, как молодой, и, всё-таки схватив посох двумя руками, стал с перекошенным весёлой, жестокой злобой лицом надвигаться на Моше. Тот отступил, оглянулся, ища, куда бы убежать, но было поздно: люди стояли вокруг плотной толпой, без малейшего просвета, и достаточно было взглянуть на их зверские, радостные рожи, чтобы понять-его ни за что не выпустят.
Тогда Моше поднял вспотевшие кулаки. Старик хихикнул и шваркнул Моше посохом по правой руке. Моше взвыл, толпа заулюлюкала.
-Ходят по базару как лунатики!-громко произнёс старик, не поворачиваясь к толпе, но явно обращаясь к ней.-Всякая приезжая шваль, денег нет даже чтобы подать милостыню! А здесь и так много мусора! Ходят с пустыми зенками и раскрытым ртом, одуревшие от всяких бредней пуще чем от гашиша! Ходят, мразь, ищут пророка Элиягу, а ему только и дела, что слюни им утирать. Только и дела!-И он заехал Моше по левому плечу.-Только и дела! Только и дела!-следующий удар пришёлся в левое колено, а второй-точно в разбитый лоб. От боли мир в глазах Моше лопнул кровавым пузырём, и он снова рухнул как подкошенный на землю, потеряв сознание.
Ещё в темноте ему залепили звонкую оплеуху, и она мгновенно вынесла его на свет. Моше лежал на вонючем свёртке с рыбой, его левая щека горела, над ним неподвижно висела перекошенная от злобы кривоносая морда Якуба.
-Ты даже ходить не можешь, проклятый урод!-прошипел сопровождающий.
-Где ты был когда старик свалил меня посохом и избил, вонючий шакал?!-Моше неожиданно легко сел, хотел так же быстро вскочить, но тут понял, что сказал лишнее и съёжился, глубоко жалея о сказанном: быть избитым дважды за пять минут-это слишком.
-Какой старик, ты, дерьмо?! Я тебя всего на миг выпустил из виду, тебя заслонила чья-то спина, но я тут же протиснулся следом и застал тебя уже в полёте мордой на землю! Никакого старика там не было, я бы заметил! А, ты так задумал оправдаться перед Узиэлем за потерю рыбки, свалив всё на меня?!-прищурился Якуб, понимающе расхохотался и спокойно добавил:-Ты поспешил. Я сразу прибрал свёрток и положил тебя сверху, так что рыбка цела. Благодаря мне. А вот ты мне должен, чтобы я не рассказал Узиэлю о том, что ты не просто «мул», ты...
Рассказывая о том, кто он такой, Якуб вздёрнул пропахшего рыбой Моше на ноги (тот покачнулся, но устоял) и взгромоздил ему на плечи свёрток (Моше снова покачнулся, но вдруг понял, что несмотря на ушибы ему здорово полегчало после падения).
-Давай-давай, отрабатывай хлеб!-довольно благодушно хлопнул его по спине Якуб.-И теки быстрее! Нехорошо будет, если вакиль узнает, что караван Узиэля уже пришёл, а рыбку ему ещё не доставили. Он ждать не любит. Святой человек!
Они тронулись в путь. Моше шёл едва передвигая всё-таки довольно слабые и подрагивающие ноги, холодный пот подсыхал на его ноющем теле, духота прикладывала к его лицу свою горячую, сырую тряпку. Он шёл и пытался представить, что это за человек, которого называет святым подобное Якубу отребье.
И ещё его немного потрясывало от сознания, что он впервые в жизни увидел видение. Пусть даже после сильного удара, но для человека, для которого и выражение «искры из глаз посыпались» раньше было пустым звуком... Видение было более чем странным, и всё-таки оно легло на его разум недостающим камешком в мозаику. Было даже странно, как он сам раньше об этом не подумал.
Десятки легенд Тайной Мудрости были посвящены тому, как разные люди начали свой путь в ней со встречи с Пророком Элиягу. В большинстве историй это случалось на базаре. По слухам ниджаранский базар Пророк посещал особенно часто, дабы уравновесить своим светлым присутствием царящее здесь безобразие. Два да ещё два—четыре. А он просто дурак. Столько книг прочитано! Да он должен был сам рваться сюда, а не чтоб его чуть не в мешке сюда привозили! Ведь именно тут его глаза могли бы раскрыться! Конечно, если он встретит Элиягу.
Дорога была недолгой: они, оказывается, не дошли совсем немного. Выйдя на небольшую площадь забитую народом, у части из которого на шее болтались лотки со всякой всячиной, они стали проталкиваться к широко раскрытым воротам, напоминавшим врата в сказочный город. За высокой каменной оградой виднелось нечто очень напоминавшее дворец. Именно оттуда раздавался ор, от которого вибрировал воздух, прошитый звоном и лязгом. Впрочем, на площади на шум никто не обращал никакого внимания. Шум этот, о причине которого Моше даже думать не желал, вызывал у него головную боль и резь в глазах, но Якуб толкнул его прямо туда, и они вошли в ворота, невольно наклонившись вперёд и будто преодолевая волны звука.
Войдя, Моше остолбенел, даже Якуб остановился. Во дворе вакиля творилось невообразимое: там шёл дикий, остервенелый бой. Пёстрая толпа человек в тридцать сверкая клинками разной длины с визгом штурмовала высокое крыльцо, на котором подскакивал и верещал низкорослый, но очень толстый тип во всём белом, отделённый от толпы десятком молниеносно махавших саблями и кинжалами молчаливых, скромно одетых молодцов, явных телохранителей, столь свирепого вида, что с трудом верилось в их реальное существование. На ступеньках скраю сидел скрючившись щуплый парень и пытался перетянуть обрывком пояса окровавленный рукав, чуть ли не под ногами у сражающихся в пыли неподвижно лежало ещё чьё-то тело.
-Стойте! Стойте!-провизжал тостый в белом, каким-то образом умудряясь перекрыть все крики.-Я возмещу вам убытки! Возмещу!
Как в сказке нападавшие и охрана застыли с поднятым вверх оружием.
-Ну и какую же часть?!-громко и ехидно спросил огромный, разряженный как павлин мужчина, с двумя саблями в красных ручищах.
-Пятую часть!
-Что-о?!-поднялся дикий вой, крики и толпа дёрнулась к крыльцу.
-Люди!-снова заорал толстяк (это явно был вакиль).-Вы нажили с товаров этого каравана три к одному, и ещё я плачу пятую часть убытка!
-Четверть!-запальчиво крикнул полный старик с круглой бородой. Вакиль замялся, но махнул рукой:
-Четверть!
Пряча оружие и сплёвывая в пыль толпа, включая раненого и вдруг тяжело поднявшееся из пыли тело, молча потянулась к выходу, только огромный обернулся и бросил:
-Чтоб я ещё хоть раз с тобой связался, жирная крыса!-И тоже плюнул в пыль.
-Свяжешься, свяжешься,-с облегчением отмахнулся ухмыляющийся вакиль.
-Такая была хитрая задумка!-с досадой проговорил под нос Якуб, явно имея в виду сорвавшуюся плутню вакиля.
-Какая?-бездумно спросил Моше.
-Не твоё дело!-огрызнулся Якуб.
-А убытки вакиль покрыл засчёт другой «задумки»?-вяло промямлил Моше
-Нет, засчёт абсолютно честных сделок,-Якуб покривился от отвращения.-В одном месте купили подешевле, в другом продали подороже...
Последние люди ушли, вакиль тяжело опустился на ступеньку крыльца, при нём остались только двое телохранителей, остальные будто в воздухе растворились. Якуб подтащил Моше поближе к вакилю и стал с поклонами тыкать пальцем в свёрток у него на плечах.
-Скушаешь рыбку—в кишках станет зыбко,-довольно громко процедил Моше, которого пошатывало от болезни, жары и растерянности. В нём уже везде было зыбко, от головы до пят.
-Он, что, подрабатывает у вас зазывалой?-ядовито спросил вакиль.
-Полоумный приблудился, взяли в носильщики, не изволь гневаться,-ответил Якуб ровным голосом, отвешивая Моше короткий пинок. Если бы он его сразу же не подхватил, Моше рухнул бы на землю.
-Недолго проживёт, как тот, не помню как звали, ещё всё ходил себе под нос бурчал,-задумчиво продолжал вакиль, глядя мимо Моше. Вдруг его глаза сузились.-А ведь он в городе недавно, а?
Якуб подтвердил.
-И где же он к вам «приблудился»?-продолжал допытываться вакиль.
Якуб сказал. Глаза вакиля зажглись и он даже вскочил на ноги.
-Приезжий, направление совпадает, удлинить расстояние Салиме—раз плюнуть, внешность для изменения, это я и без Салимы вижу, подходящая... Это судьба, парень! Ну-ка, пойдём, пошепчемся!
И, оттащив Якуба в сторону, вакиль принялся с ним о чём-то торопливо сговариваться. Моше ничего не понимал. Свёрток у него забрал подбежавший раб и он просто стоял, переминаясь без дела и сосредоточившись на том, чтобы не упасть в обморок.
Потом его ввели в дом, посулив холодного шербета, посадили на большую пыльную подушку в большой, светлой комнате и оставили дремать одного. Через недолгое время вошла очень пёстро одетая и удушливо пахнущая благовониями толстая пожилая женщина и действительно угостила его ледяным шербетом довольно странного вкуса.
От шербета всё внутри у Моше похолодело, потом вдруг стало казаться будто над головой что-то собирается и вот-вот обрушится с потолка, а затем на него и впрямь упала сверху огромная, налитая жаром медовая капля. Внутри неё было радостно и сладко, хотя немного вязко и жарко, мир вокруг стал ярко-золотистым, вот только надо было постоянно двигаться, чтобы мёд не потемнел и не застыл, превращая его в пойманную муху.
Пришли вакиль и шустрый парень по имени Якуб, и стали с ним весело разговаривать. От этого разговора его охватила особенно бурная радость, он смеялся, строил рожи и махал руками, а потом ему стало казаться, что он приехал из Индии. Это было великолепно, Индия вспоминалась как сплошные заросли, полные ярких пятен. Он вообще много вспомнил про Индию и про себя. И ещё ему казалось, что его руки, ноги и тело стали длиннее, словно к ним палки привязали, было немного непривычно ими двигать. На нём также была непривычная, тяжёлая, пахнущая лежалым одежда. И на лице словно налипли куски глины, двигающиеся иногда сами по себе. Всё время двигаться без ритма было тяжело, но какая-то пожилая служанка напела песенку, и он стал двигаться в сложном и плавном ритме песенки. Голова расслабилась, и он теперь или дремал в движении, или толчком выныривал в сознательное радостное барахтанье в медовой капле.
Затем вдруг пришли восемь хорошо одетых людей, в капле сделалось ещё жарче, а двигаться нужно было ещё сильнее, но не внешне, а изнутри, в душе.
Он провалился в медовый сон, потом вмиг очнулся.
-...Письма от Леви Абоаба и Азиза Харезми это солидная гарантия, да и о вас, господин, мы слышали,-сказал ему крепкий, чернобородый купец, кладя на пол перед собой два свернувшихся листка, и он почувствовал как его лицо сделалось важным и самодовольным. Купец весело смотрел ему прямо в глаза и казалось, что он подёргивает что-то за ниточку внутри его головы. Потом чернобородый обернулся к остальным и несколько раз кивнул. Они ему тоже кивнули.
Новый провал.
-У господина план грандиозной мудрости!-льстиво улыбаясь кричал вакиль, разливая что-то из кувшина по чашам.-Когда он ко мне пришёл я просто чуть не сошёл с ума от восторга! Просто не верится, насколько!...
-Вы помните,-прервал он вакиля хитро и с превосходством ухмыляясь,-как после завоевания Сикилии войсками мусульман индийским язычникам были за огромные деньги проданы золотые христианские изваяния из тамошних храмов?
-Ну?-спросил кто-то подозрительно после паузы.
-Они хотели бы купить ещё!-победоносно заявил он, обводя всех горящим взгядом.
-И где мы их возьмём?-неуверенно спросил старик с козлиной бородой.-Новых завоеваний христианских земель что-то не предвидится, да и будут ли там красивые статуи в церквях?
-А зачем ждать?-хитро улыбнулся он, подавшись вперёд и потирая руки.-Много индийские язычники понимают в наших завоеваниях и красоте статуй! Закажите статуи своим золотых дел мастерам, отвезём их в Индию-и всё! Наживём в два десятка раз по меньшей мере! Азиз уже начал распускать слухи о падении небольшого отдалённого христианского княжества, славящегося изваяниями в церквях!
-Мы не станем,-сказал стальным голосом тяжело поднявшийся во весь рост кучерявый торговец,-способствовать поруганию своей веры! Как вам вообще пришло такое в голову?! Если бы даже мы были нечестивцами и согласились, наши единоверцы сумели бы так нам всем отомстить за оскорбление, что!...
Рядом с ним стал ещё один, оба по виду были явными румийцами.
-Какое поругание?!-завопил он, воздев руки.-Что индийские язычники понимают в христианских канонах?! Изваяния могут напоминать ваши только по общей мысли: ну женщина, ну с ребёнком, но причём тут ваша вера?!
Несколько мгновений все молчали, а затем грянул дружный хохот.
Потом сознание возвращалось к нему кусками. Он ходил по чьим-то домам, сидел там, поедая угощение, шутил, пил, щупал и пробовал на зуб золотые слитки, смотрел какую-то расшитую одежду, лошадей, золотую посуду, снова куда-то шёл. Сидя на ковре в очередной прохладной комнате он вдруг почувствовал, что постоянно дёргаться больше нету сил, ни капельки. Медовая гуща вокруг него начала густеть и темнеть, стали слипаться мысли, чувства, тело, особенно пальцы, глаза и губы, он потихоньку стал погружаться в тихую тьму.
Когда Моше пришёл в себя, оказалось, что он лежит на груде выцветших подушек в той же комнате в доме вакиля. Голова нещадно ныла, его знобило и подташнивало. Были уже сумерки, рядом на ковре сидел Якуб и с хрустом и хлюпаньем жрал персики.
-Проснулся?-прочавкал Якуб.-Тогда пошли домой.
Моше еле дотащился до дома Узиэля, по дороге думая был ли бред про Индию сном или нет. Остатки мозгов и Шаалтиэлевой науки говорили, что нет. Его опоила старая ведьма Салима, ему изменили внешность, заставили представиться чужим именем и заключить сделки с богатыми купцами Ниджарана. В общем, в случае если всё откроется или что-то пойдёт не так—это верная смерть, причём скорей всего—весьма замысловатая.
Не доев сытный ужин он лёг на циновку возле очага и почти сразу провалился в трухлявый, тёплый, знобкий сон. Его немножко поносило туда-сюда мутными теченьями, а потом он вдруг проснулся и сразу вспомнил о видении.
Может ли быть, что сам Элиягу и привиделся ему как жуткий старик? Моше поморщился: поверить в подобное он был не готов. Старик, скорее всего, плод его воображения, отразившего образы разума, наконец взявшего верх над утомлённым и больным телом, которое раньше было слишком сильным и потому непроницаемым для видений. Это было кривое отражение увиденного в Ниджаране. Вопрос в том, как и где теперь искать настоящего Элиягу. Как сделать так, чтобы свободно бродить по базару?
Моше было так приятно лениво и неторопливо рассуждать о чём-то волнующем и тайном, как в былые времена, что он постепенно погрузился в блаженное, полусонное состояние между явью и сном.
Вдруг где-то наверху раздался дикий рёв и громко шваркнула в стену дверь, разморенного Моше подбросило и швырнуло к холодной стенке, где он и застыл, с ужасом глядя вверх и нервно трясясь. С невнятным рычанием наверху лестницы вдруг появился расхристанный Узиэль, покачался, поводя вокруг налитыми кровью глазами и, то ли с воем, то ли с рыданиями, почти скатился до середины лестницы и повис на перилах, вытаращившись в пространство.
-Я не могу тут больше! Не могу! Я не могу тут оставаться! Я задыхаюсь в этой выгребной яме, полной злобы и грехов! Я ухожу! Прочь отсюда! Якуб!-заорал он вдруг дурным голосом. На крик из-под лестницы пошатываясь со сна вышел Якуб.-Зови Натана, собирайтесь! Мы уезжаем отсюда навсегда, с этой проклятой помойки!-Узиэль резко выпрямился, расставил руки и заверещал, чуть не загремев вниз и заливаясь радостным хохотом:-И уезжая мы подожжём этот поганый дом!
-Слава Богу!-почёсывавшийся Якуб мгновенно проснулся и побежал вглубь дома с воплем:-Натан, ленивая шкура, быстро ко мне, мы уходим! Барух а-Шем!6 Уходим!
-Уходим!-заливаясь безумным смехом и закинув голову Узиэль со страшной, счастливой ухмылкой кружился по комнате скрестив руки на груди, в задних комнатах стоял грохот и раздавались вопли. Моше неуверенно отошёл от стены, раздумывая, не помочь ли ему в сборах или лучше куда-нибудь спрятаться, как вдруг страшный стук потряс входную дверь.
Кто-то бил и бил, словно кувалдой, так что казалось что весь дом трясётся. Оба «шакала» вылетели из задних покоев с саблями в руках, Узиэль медленно уковылял на несколько ступенек вверх по лестнице, сверля дверь пронзительным взглядом.
-Моше, открой!-рявкнул Узиэль и Моше сам не заметил как подошёл к двери и откинул крючки и задвижки, впрочем, не забыв отпрыгнуть в сторону.
Дверь распахнулась от удара настежь, но в неё не влетели и не ворвались, а величественно вошли несколько человек. Первые четверо, одетые в кольчуги, плавно разошлись в разные стороны держа руки на рукоятях сабель, высоченный и худой господин с длинной, чёрной бородой, одетый в длинный, богатейший синий халат вышел на середину комнаты и громко произнёс довольно ехидным голосом:
-Именем халифа я, кади Ниджарана, велю заключить под стражу торговца по имени Узиэль, его помощников Якуба и Натана, а также вступившего с ними в сговор и вместе с ними сбежавшего зятя Рабби Шаалтиэля из Хаджарины по имени Моше, обвиняющихся Рабби Шаалтиэлем в краже ценных вещей из его дома!
-Где этот поганый неблагодарный щенок?!-проревел человек вставший по правую руку от кади и Моше сразу узнал голос Шаалтиэля. Его будто ударили дубиной по голове: ноги подкосились, глаза застлало пеленой и он осел на холодный пол. Значит «шакалы», как он и предполагал вначале, таки прихватили что-то из дома. А похищения никто не видел. Просто какой-то страшный сон.
-Отец, я невиновен, меня похитили!-вскрикнул Моше слабым сдавленным голосом.
Шаалтиэль расслышал, резко развернулся, мгновенно оказался рядом и вздёрнул Моше на ноги, впившись в его лицо горящими глазами, а руками похожими на огромные птичьи лапы-в его плечи.
-Как ты мог?! Как же ты мог, паскудник?!-страшно прошипел он, брызгая слюной.
Тут сверху лестницы раздался жуткий, визгливый смех и Узиэль заорал:
-Меня, под стражу?! Ха! Да ты помнишь ли вообще как колдовать, мокрица?!
Потом он звучным, не своим голосом проговорил несколько слов, в которых Моше сразу узнал Имена Ангелов Третьего Неба и комната наполнилась тьмой, криками и ругательствами. Шаалтиэль выпустил Моше и тот упал на пол, продолжая с ужасом глядеть вверх. Тьма вокруг оказалась скорее очень густым туманом, через который едва-едва просвечивали факелы на стенах, огонь в очаге и были видны тени и силуэты.
Вдруг раздался голос Шаалтиэля, и недалеко справа в тумане вспыхнул яркий огненный столб, жар от которого тёплой волной обдал Моше и пошёл дальше, истончая туманную плёнку. В мутном воздухе, как через грязную воду, Моше увидел стоящего на огненном столбе Шаалтиэля, растопырившегося наверху лестницы Узиэля, стоящего в растерянной позе под лестницей кади, «шакалов» с саблями наголо и обнаживших оружие стражников в кольчугах, которых стало уже восемь.
Теперь голоса двух колдунов прозвучали одновременно. Стена за спиной Шаалтиэля треснула и потолок начал оседать, но тут вдруг непонятно откуда взявшаяся огромная рыжая собака прыгнула на спину Узиэлю и они вместе с грохотом покатились вниз по лестнице.
Узиэль приземлился на четвереньки и замотал головой чтобы прийти в себя. Туман окончательно рассеялся. Собака почему-то оказалась под Узиэлем и не шевелилась. Она так и не пошевельнулась, когда Узиэль с трудом поднялся, кряхтя и упираясь в собаку руками, причём часть собаки потянулась вслед за его руками, а пара клочков налипли на рукава.
Это была просто охапка рыжей шерсти и больше ничего.
В этот миг наконец очнулись стражи и трое гурьбой кинулись на торговца. Двое перехватили сабли поудобнее и стали теснить яростно отбивашегося Якуба вверх по лестнице, ещё двое с саблями подступили к Натану, но тот тут же умчался в задние покои и им пришлось его догонять. Трое стражей с разбегу врезались в Узиэля, опрокинули его на пол, он заревел как медведь и началась свалка с ударами, задушенными воплями и мельканием ног и рук. Кади молча, часто и шумно сглатывая, смотрел на всё это не трогаясь с места, он был явно ошарашен колдовским поединком и плохо соображал.
Кто-то подхватил Моше за шкирку и как котёнка поднял вверх. Оказывается, о четвёртом злоумышленнике вспомнил восьмой стражник, видимо самый осторожный или ленивый.
Через несколько минут пыхтящий, хрипящий, бурый от напряжения и измятый Узиэль был связан и поставлен на ноги, сверху привели также связанного, раненного в правую руку Якуба, а затем-тоже связанного, но совершенно целого Натана.
Кади осторожно вышел из-под лестницы, деликатно прокашлялся в кулак и раздражённо, но подчёркнуто вежливо обратился к мрачно глядящему в угол Шаалтиэлю, под которым уже давно не было огненного постамента.
-Могу ли я надеяться, уважаемый, что «чудеса» со стороны кого бы то ни было закончены?
Шаалтиэль мрачно кивнул не поворачиваясь.
-Ну, что ж,-продолжил кади уже более бодро и обращаясь ко всем-Вот мы и взяли эту шайку. Посадим мерзавцев в яму, а завтра...
-Господин мой,-хрипло отозвался Шаалтиэль, быстро шагнув к невольно отшатнувшемуся кади и отвешивая низкий поклон,-Я смиренно и почтительно благодарю вас за заступничество. Но смею нижайше просить о снисхождении для моего зятя и прошу отдать мне его на поруки. Этот бездарный остолоп и впрямь мог дать себя похитить или завлечь обманом.
-Ваше добросердечие, Рабби...,-усмехнулся кади.-Впрочем, я понимаю—родная кровь и всё такое, особенно у иудеев... Но я считаю, что в любом случае, украл он или только был глуп и наивен, вашему зятю должен быть преподан хороший урок, который он запомнит на всю жизнь. Вообще никогда не лишне напомнить о почтении к старшим и уважении к властям, заставить поразмышлять о своей жизни. Так что эту ночь пусть молокосос посидит вместе со своими дружками в яме, ничего с ним не случится—не во рву же с крокодилами!
-Пожалуй,-буркнул Шаалтиэль и стражники вывели четверых узников на улицу.
Моше ожидал выйти в глухую, безмолвную ночь, но ошибся: сразу с нескольких сторон раздавался шум. Особенно со стороны находящегося за два дома от них строения, где полыхал пожар. Пожар тушили совсем немного людей, видимо в основном обитатели дома и близжайшие соседи, не желавшие, чтобы огонь перекинулся на их дома, остальным на чужую беду было наплевать.
Шли они довольно долго. Узиэль и «шакалы» не переставая ругались, кади и стража с факелами шли молча, не обращая внимания на их ругань, тяжело вздыхал Шаалтиэль, и Моше старался на него не смотреть. Он сгорбился и мелко дрожал, то ли от ночного холода, то ли от переживаний.
Судя по обилию полуразрушенных и заброшенных зданий, они вышли на окраину города далеко от базара. Не менее разрушенным и заброшенным показалось Моше похожее на крепость здание, куда их ввели, отворив незапертые и немилосердно заскрипевшие ворота даже без привратника. «Видимо,-подумал он,-в этом проклятом городе не слишком часто пользуются тюрьмой. Не успевают». Ему должно быть показалось, но корридоры, по которым их вели были полны дыр и лишены крыши. «Это не кади!»,-подумал Моше холодея. «И не Шаалтиэль?»,-подумалось ему невольно. Да нет, ерунда, как он мог не узнать тестя?! Просто действительно тюрьма в городе не ремонтировалась, видимо и впрямь за ненадобностью.
Их вывели в маленький? полный мусора дворик, два стражника с трудом вынули круглую решётку, открыв отверстие тесной ямы, третий принёс прислонённую к стене шаткую деревянную лестницу и спустил её вниз. Узиэля, Моше и «шакалов» развязали.
-Ну вот,-благодушно произнёс кади,-здесь они и проведут ночь, а завтра на суде посмотрим. Не волнуйтесь, почтенный Рабби, тут нет ни скорпионов, ни ядовитых жуков, стража проверяет каждый день.
Глядящий в землю Шаалтиэль мрачно кивнул, четверо один за другим спустились в тёмную яму. Моше лез последним и медленнее всех, он тоже не поднимал глаза от земли и был до краёв полон горькой ненавистью незаслуженно обиженного человека, до последнего расчитывавшего на прощение. Лестницу убрали, шаги удалились и наступила давящая, молчаливая тьма.
-Ну, что?..,.-начал было Моше обличительную речь, но на него тут же зашипели с трёх сторон.
-Хочешь жить—до утра ни слова!-тихо прикрикнул Узиэль.
-Убьёте меня—вас завтра вообще всех казнят!-полушёпотом огрызнулся Моше.
-Да заткнись ты ради!... Пожалуйста!-завопил шёпотом Якуб и заехал Моше кулаком точно под вздох. И как он угадал, собака?!
Пока небо над решёткой не стало сизым они молча сидели, тесно прижавшись друг к другу, согнув спины и обняв руками колени. На рассвете Узиэль тихо велел им встать и размять затёкшее тело. Затем он и Якуб подставили руки, Натан встал на них, уцепился руками за ржавые прутья и, перебирая ими, откинул видимо не слишком тяжёлую решётку в сторону. Странно, подумал Моше, ямы для узников должны бы быть поглубже. Узиэль и Якуб подвинулись к стене, Натан уцепился за край ямы, подтянулся и вылез. Через пару минут они все стояли во дворике. При слабом свете разрушения больше бросались в глаза чем ночью.
-Может не стоит сбегать из–под стражи?-спросил Моше неуверенно.
-Мы не были под стражей, дурак,-устало ответил Узиэль. Он еле стоял на ногах и Якуб осторожно поддерживал его под руку.-Посмотри вокруг: это что, похоже на тюрьму?! Чей-то заброшенный дом, яма явно вырыта для хозяйственных нужд.
-Но кади... Стража... Шаалтиэль!...-растерянно пролепетал Моше.
-Какой к шайтану Шаалтиэль!-отмахнулся торговец отворачиваясь.-Подшутили над нами какие-то шутники, грязные твари, я им кишки выну и ослиные засуну когда найду! Домой пошли!
Натан подхватил хозяина с другой стороны, и они пошли в сторону небольшой двери. Поражённый Моше, спотыкаясь, брёл следом. Когда они вышли на узкую улочку перед «тюрьмой» он снова не выдержал:
-Но ведь Тайное Знание...
-В помойке даже маги помойные, так что ничего удивительного,-хихикнул Узиэль не оборачиваясь.-Сильные, но помойные. Шутнички! Глаза вырву!
Моше чувствовал, как его мозг превращается в труху.
-И часто у вас так шутят?-скептически спросил он спины впереди лишь мельком равнодушно подумав, что сейчас его размажут по камням за надоедливость.
-Часто,-гнусаво откликнулся Якуб.-Жизнь скучная, тяжёлая. Так что то шуточный поджог случится, то ненастоящие кушиты высадятся, то ещё какая-нибудь ерунда.
Его явно считали идиотом.
Через час они доковыляли домой и Узиэль, приказав всем отсыпаться, уполз к себе наверх.
На следующий день для Моше началась нервная и заполошная жизнь. Он стал помощником в одной из лавок Узиэля, причём выяснилось, что в делах не связанных с искусством обмана, в обычных делах, он бестолков ничуть не менее. Зато через недельку его издёрганая душа начала поростать корочкой. Искусным торговцем он не становился, а настоящим ниджаранцем-пожалуй: научился злобно огрызаться, уворачиваться от ударов, если не осуществлять, то хоть задумывать всякие пакости. И однажды, когда над ним в очередной раз начал насмехаться один из ошивающихся на базаре бездельников, он очень ловко ткнул его своим костлявым кулаком в горло, заслужив вопли одобрения от окружающих, а затем и заступничество Якуба.
Как-то раз, вспомнив слова вакиля о зазывале, Моше наудачу начал громко орать всякую непристойную ерунду, складывая её в стишки и рифмуя с названиями товара. Через пару дней, когда окружающие начали довольно часто смеяться над его воплями, Узиэль, посверлив его диким взглядом, произвёл Моше в зазывалы и чуть не пинком выгнал вон из лавки, чтоб не путался под ногами, а приносил пользу, какую может.
Моше стал каждый день бродить по базару, особенно вечером, расхваливая товары Узиэля и осторожно вглядываясь в лица пожилых людей. Закатное солнце заливало сереющие прилавки, медленно умирали овощи и фрукты, свечки и фонарики высасывали из них последнюю жизнь. Каждый день с Моше приключалась какая-то дикая история, то дурацкая, то опасная.
Однажды, когда Моше как всегда слонялся по вечернему базару, к нему быстро подошёл одетый в белое невысокий пожилой человек. У него была гордая осанка и круглая, короткая, совершенно белая борода, Поджатые губы, чуть сощуренные подслеповатые глаза и слегка крючковатый нос складывались в выражение высокомерного презрения, вполне подходящего для подобного места и для Мудрого, общающегося с быдлом. Сердце у Моше дёрнулось. Правда говорил незнакомец с чудовищным провинциальным акцентом, что на еврейском, что по-арабски, но в Ниджаране это была не редкость и совершенно ничего не значило. Довольно нудным голосом белобородый представился Исраэлем и спросил, красивый и разборчивый ли у «молодого господина» почерк. Почерк у Моше всегда был хоть куда, во всяком случае на еврейском, арабском и персидском, о чём он скромно и сообщил. Исраэль, несколько скептически поджав губы, тем не менее обильно похвалил собеседника за образованность, которую, якобы, изначально прочёл на его лице, и признавшись, что у него почерк просто ужасающий, предложил Моше за неплохую плату стать при нём писцом, на что тот тут же радостно согласился.
Исраэль вёл его куда-то за собой и рассказывал, что из-за почерка у него уже давно начались неприятности: он изучал низвергающиеся на землю силы Звёзд и, благодаря познаниям в магии, умел собирать их в особые сосуды, стенки которых покрывал Великими Именами и заклинаниями на Святом Языке, а затем использовал их, чтобы помогать людям. Так вот, звёздные силы почерка не разбирают, на них влияют общие очертания букв и намерение Знающего. Но разве объяснишь это невеждам! Если им кажется, что сосуд с силой не принёс всего, чего ожидалось (а ожидалось всегда больше, чем осуществилось), то они сразу же обвиняли в этом почерк заклинателя, вызвавший непонятливость Высших Сил. Поэтому странствующий мудрец Исраэль нанимал писцов, последний сбежал от него неделю назад по пути в Ниджаран.
От услышанных рассказов и рассуждений у Моше заныло под ложечкой от ощущения близкого, только руку протянуть, Великого Тайного Знания. Конечно, Исраэль не был Элиягу, но так было даже лучше, спокойнее. Зато он был бродячим магом, настоящим Учителем. Да каким! С этих пор Моше зажил новой жизнью, той, о которой только робко мечтал, живя у Шаалтиэля.
Не было грязных баб и нищих бродяг-ишмаэлитов: Исраэль имел дело и с простыми людьми, не только с богачами, но это были опрятные и вдумчивые люди, ловящие каждое его слово. И не было в Знании Исраэля низвержений в бездны, не было мира, населённого странными и страшными существами, всякими ангелами и демонами. Только сплетения лучей, пронизывающих землю, разноцветные светопады, мир точного и спокойного разума.
-Молитвы и заклинания никак не могут воздействовать на то, что приходит с неба; это только другие народы и некоторые глупцы из нашего народа думают наоборот,-поучал Учитель нудным голосом с нотками высокомерия.-Единственное, что мы можем, то есть Избранные Знающие, это собрать нисходящую на землю силу в сосуд, подставив его в вычисленное место, или найти и собрать силу, задержанную ситом почвы или какой-то вещи, потому что, как я уже говорил, всё в мире подобно ситу с разной величиной и частотой дырок или собирающему сосуду. С помощью этих сил можно сделать очень многое, потому что, как известно, многое зависит от звёзд. Нет ни демонов, ни ангелов, это всё влияние звёздных сил на человеческую фантазию, которая и создаёт страшные образы.
Наконец-то Моше слышал то, что хотел, что часто думал и сам, на что искренне надеялся.
Они путешествовали из дома в дом, останавливаясь в некоторых на ночлег. Учитель быстро стал популярным, часто он вещал перед собирающимися послушать о его учении, занимался вычислениями и устанавливал исписанные Моше горшки (вернее «сосуды», Учитель не любил слово «горшок») в углах комнат и на чердаках—ради рождения ребёнка, увеличения богатства, на удачу, для здоровья и прочего. Не обходилось, конечно, без глупостей и недоразумений, но Учитель всегда с пренебрежительной поспешностью выходил из ситуации.
Например, однажды их пригласил торговец, заявлявший, что в его доме постоянно перестукиваются и шепчутся демоны. Он мурыжил их два часа, таская по дому и застывая в разных местах с поднятым указательным пальцем и закаченными под лоб глазами, восклицая: «Вот! Слышите?!». Стук был явно у него в голове, а не в доме. Исраэль добросовестно побеседовал с ним о влиянии вредных звёздных лучей на воображение, закопал под порогом входной двери горшок «Ловец духов», правда, велев Моше приписать там пару заклинаний, должных вправить заказчику мозги.
Ещё он учил Моше видеть силы Звёзд. А поскольку Моше был пока неспособен сделать это по-настоящему, он примерно объяснял ему, где должна течь какая сила и как она должна выглядеть, чтобы он пока только воображал нисходящий свет, пока воображение не повлияет на разум и глаза взаправду не откроются. Ах если бы Шаалтиэль так делал! Теперь Моше бродил по базару в поисках сил, сидел в закутках и грезил светопадами. Здания, напоминавшие куски засохшей халвы, и грязное лезвие неба прикрыли сияющие занавеси звёздного света, страшный базар пропал за их переливающимся пологом, в душе Моше настал мир и покой. Тем более, что на него ложился отблеск славы Учителя, и он потихоньку наливался почётом, как плод соком. Правда, на Моше иногда накатывало, тогда он и Исраэля начинал считать старым дураком, но это, видимо, было неизбежно.
Как-то раз, когда после их знакомства прошло уже довольно много дней, они остановились в доме еврейского купца среднего достатка. Моше, как он часто теперь делал, вышел из дома подышать вечерним воздухом. Возвратившись в дом, он наткнулся на хозяина дома.
Щуплый хозяин стоял в узком проходе между комнатами, навалившись плечом на стену и пусто глядя перед собой. Моше покосился на него и попытался осторожно обойти, но был ухвачен за грудки неправдоподобно твёрдыми клешнями и прижат спиной к стене.
-Мы уходим, понял?!-прошипел хозяин ему в лицо, брызгая слюной и глядя в глаза сумасшедшими, дрожащими зрачками.-Все, вон из города! Нет у меня больше сил! Не-ту! Разве нет других мест, а?! Где можно хорошо и тихо жить, не бояться, не трястись день и ночь, не рисковать за каждую монетку головой, а?!
-Да, ага...,-стуча зубами кивал Моше. У него подкашивались ноги, он не верил ни своим глазам, ни ушам.
-Буди своего Исраэля, быстро и тихо, собирайтесь,-вдруг деловито и спокойно сказал хозяин.-Брать только самое необходимое. Это будет как Песах!-его лицо вдруг исказилось безумным весельем и он быстро убежал вглубь дома, голося во всю мочь: «Песах! Песах!».
«Ой, мама!» подумал Моше и шатаясь отправился следом будить Учителя. Когда он деревянным голосом сообщил тому новость, Исраэль не задал ни одного вопроса, быстро покидал всё что нужно в узелок, и они вышли в переднюю комнату, полную взбудораженных, растрёпаных домочадцев и узлов. Как всегда в окружающей суете Моше впал в подобие оцепенения, забился в уголок и там и сидел всё время, словно ожидая удара, и, встрепенувшись только тогда, когда вбежал хозяин дома и заорал, что пропала его шкатулочка с фамильными драгоценностями, без которой он не может уехать. Начали перерывать узлы, затем с топотом перетряхивать весь дом. Через некоторое время стало плохо неизвестно кем и кому приходящейся старухе, и женщины стали хлопотать вокруг неё. Когда хозяин, обводя комнату безумными глазами, заявил, что шкатулочку украли и надо всех обыскать, с улицы с грохотом ворвались два раба, кричащие, что во дворе и за воротами объявилась огромная стая шакалов, судя по капающей из пастей пене—бешеных, они готовятся напасть на ослов и лошадей и если их не разогнать—перегрызут животных. Мужчины, похватав и повыхватывав у кого что было, кинулись к выходу, но его перекрыл своим телом хозяин, визжа, что пока не найдутся драгоценности из дома никто не выйдет. Поднялся дикий вопль и почти драка. Потом было решено уважить хозяина и не выходить, а стрелять в шакалов с крыши и кидать головёшки, горящие тряпки и прочее. После долги скандалов и поисков были найдены два лука, один—без тетивы, и два колчана—полный и полупустой. Почти все умчались на крышу, оттуда стали долетать крики, ругань, грохот двигаемых жаровен. Через некоторое время им стали вторить вопли снаружи, и прибежавший с крыши раб рассказал, что ветер занёс пару стрел и горящие тряпки во двор соседей, и те решили, что на них нападают. Правда, через несколько минут недоразумение выяснилось. С улицы ещё долго раздавался шакалий вой, вопли, до головной боли пахло дымом.
Пока всё это происходило, Моше был как в тумане. Бестолковая суета кончилась только к утру, все разбрелись кто куда и повалились спать, забыв о поездке, но заснуть он не мог—неожиданно проснулась голова.
Получается, что время от времени некоторые жители Ниджарана делают вид, что покидают город. Что за обычай?! Моше долго пытался понять, зачем им это притворство, но происходящее было выше его понимания. Зато он вдруг ясно осознал, что это было не единственное притворство, увиденное им в последнее время. Оно тут было везде, с первой минуты.
Несколько дней после «исхода» Моше ходил по базару, пристально и подозрительно вглядываясь в окружающих и вылавливая подтверждения всеобщего обмана. Все эти перекошенные лица в шрамах и злобное поведение у людей, которые, при ближайшем рассмотрении, не делают ничего опасного и плохого! Вся эта дикая торговля с неуклюжим обманом и со сказочными выдумками, ни одна из которых не удаётся, а купцы живут и покрывают убытки засчёт совершенно честных сделок! Все эти постоянные драки, дикие и необузданные, с воплями и визгами, но заканчивающиеся парой лёгких ран! Зачем?! Он старался незаметно заглядывать в глаза и ему казалось, что он видит в них, на дне, будто лужицы скрытого смысла. Только в лице Исраэля не было скрытого смысла, он был совершенно серьёзен и не выглядел имеющим тайные комнаты в душе. Моше чувствовал, что его голова словно преврацается от умственного усилия в горшок...простите, сосуд, с едкой болью.
Причём кто-то или что-то подыгрывает людям, думал он, мешая уйти вон из города. Другая часть города? Знающие, притворяющиеся чиновниками, совершающие поджоги, натравливающие зверей и кушитов?
Выяснить что происходит не было никакой возможности: спрашивать у горожан не имело смысла, это было понятно, не участвовать не получиться-заставят, это тоже было понятно. Моше осторожно и намёками спросил Учителя, но тот только рассеянно покачал головой. Не знает? Не хочет говорить?
В очередной раз бродя по базару Моше загляделся на пожилого торговца сухими фруктами. Тот сидел в полной мух полутьме за лотком, держа на коленях какую-то книгу, и его мятое, курносое лицо, освещённое дрожащим светом тонюсенькой свечки, вдруг приобрело выражение такого задумчивого благородства, что взгляд Моше прилип к нему намертво.
И ещё Моше почему-то заворожило мелькание мух в удушливо-сладком, тёмном воздухе. Небось во всей округе в лавках ни одной мухи нет, все сюда слетелись. Интересно, окрестные торговцы доплачивают ему за это?
Заметив, что на него смотрят, торговец вздрогнул, его плоское лицо стало хищно-неприятным, и он произнёс нараспев отвратительным, тонким голосом, глядя мимо Моше:
-Чего смотришь, скот? Глаза выдавлю.-И под желтоватой кожей угрожающе заиграли желваки.
A Моше вдруг всё понял, словно ему в живот и голову попала холодная молния. Вдруг всплыло услышанное и прочитанное раньше и быстро сложилось в законченную мысль.
«Он же ничего не умеет, это просто убийство живой души!»
«...если один не отдаст сына в войско, второй, так и пойдёт: не будет войска».
Ниджаран-зловонная помойка, стоящая среди удивительно мирной страны.
«Силы нечистоты подобны собакам или змеям, и мудрый знает, как отвлечь их от ларца с драгоценностями, чтобы забрать его»,-было написано в одной книге.
«Тьма играет с пленёнными в ней искрами Света, заставляя их отдавать ей свой Свет, ибо нет у неё собственной силы...»,-прочёл он где-то ещё.
Знающие приходили жить на самом страшном в мире Базаре, столь ужасном, что смягчить его ужас приходил иногда сам Пророк Элиягу. Они жили тут чтобы отвлечь на себя гнездящуюся вокруг нечисть, отвлечь от стоящих вокруг городов, целых королевств. Может поэтому давным давно здесь и построили базар. И Базар играл с ними, отнимая силы души. Он хотел играть беспощадно и гнусно, но они кидали ему своё игрушечное, шутовское зло, как куски гнилого мяса бешеной собаке. Зло, само себя сводящее на нет и почти не имевшее последствий. Сводящее жизнь в самой Бездне до неудачной шутки. Только он был неумел, а неумелых тут ждала смерть. Почему же он всё ещё жив? Благодаря заслугам Учителя? Какого из них?
Через какое-то время Исраэль заявил, что они должны оказать очень необычную помошь одному очень влиятельному человеку, и для этого им скоро придётся отправиться довольно далеко в пустыню, чтобы собрать там очень редкую звёздную силу. При этом известии у Моше в душе без всякой причины что-то нехорошо заворочалось. Но он был слишком увлечён другими мыслями, так что скоро забыл о сказанном.
Ещё несколько дней спустя, пришибленный своим открытием, Моше накупил на перепавшие от Учителя монетки всякой дешёвой снеди и питья и сел перекусить на заполненные людьми вытертые коврики под поставленым большим кольцом навесом. Круг внутри кольца был занавешен разноцветными плотными тканями. Вдруг Моше увидел, как шедший мимо очень бедно одетый человек уронил несколько мелких монет. Он быстро подобрал монеты и кинулся к прохожему:
-Господин, ты уронил.
-Ничьё7,-тускло ответил прохожий, глядя мимо Моше водянистыми глазами.
-Совсем недавно,-сказал Моше улыбаясь,-я бы очень обрадовался этим деньгам. Они позволили бы мне уехать. А теперь они мне не нужны.
-Так брось их на землю, выполни заповедь,-так же тускло и глядя мимо сказал прохожий. Лицо его было заморожено-задумчивым, а голос ровным. Он был полон смертной тоской.
Человек, выполняющий подобную заповедь в таком месте, был сумасшедшим или праведником. Моше уже хотел уронить монеты под ноги и продолжить разговор, но тут раздался истошный вопль:
-Вот они, мои денежки! Не потерял - стащили!
Вокруг Моше и прохожего быстро сомкнулось кольцо из типичных ниджаранских подонков.
-Это та самая банда, играющая в «эфкер». Отличный способ передавать украденное сообщнику,-протянул кто-то из них равнодушно.
-Я не крал,-твёрдо сказал прохожий, становясь белым как мел.
-Мы не банда! Господ «собирающих дань» вряд ли заинтересуют несколько жалких монеток...-немного льстиво начал Моше, но ему не дали закончить.
-По-шёл!-и с этими словами кто-то схватил его сзади и швырнул как котёнка головой в занавесь. Моше пролетел сквозь ядовито-жёлтую ткань и больно рухнул на четвереньки уже внутри отгороженной площадки, сильно толкнув сидевших там и получив в ответ пару таких ударов, что на несколько минут он ослеп и оглох.
Когда он пришёл в себя, оказалось, что с этой стороны, по краю площадки, тоже идёт кольцо навеса, постелены вполне приличные коврики и на них, на мягких подушечках сидят... Нет, часть присутствующих выглядели вполне как люди, зато другая часть с людьми быть спутана ну никак не могла. Значит, и похожие на людей людьми, скорее всего, не были. Стоял страшный шум, все переговаривались друг с другом и орали как резаные.
В центре усыпанной песком площадки огромный рыжий мангуст размером с собаку бешено дрался с коброй локтей в восемь-десять длиной. Страшная тварь, уже с немного порваной шеей, была густо-винного цвета, вся гладкая, блестящая и даже прозрачная, только зубы были у неё снежно-белыми, чуть запачканными чёрной кровью, тонкими струйками текущей по бокам мангуста из нескольких порезов. Мангуст подпрыгнул, впился в шею извивающейся и колотящейся о песок змеи, и стал шумно пить её кровь. Моше чуть не стошнило от страха и отвращения, он сидел весь подобравшись и боясь пошевелиться. Резко пахло вином.
Нахлебавшись, мангуст хлопнулся на землю, перекувырнулся и откатился к краю, отдуваясь и шмыгая носом. Его измазанная вином мордочка была очень похожа на человеческое лицо и он обтирал её похожими на руки лапами. И ещё его крупно знобило, видимо из-за яда, проникшего в кровь через порезы. Змея шипела и мерзко извивалась, зрители одобрительно вопили и хохотали.
Чуть поодаль, слева, колыхнулась синяя ткань и трое давешних головорезов ввели прохожего: двое держали под руки, третий нёс в вытянутой руке монеты. Они вышли на середину площадки, несший монеты, цыкнул на дёрнувшуюся было к прохожему змею, и та тут же резко отпрянула на место.
-Почтенные!-звучно сказал он, перекрывая шум,-мы наконец схватили одного из воров!-Наступила полная тишина, тяжёлые взгляды сдавили пленного со всех сторон.-Ведь человек, не отдающий положенной платы, вор, верно? Вот четыре монеты, отданные этим человеком на заповедь. И ни одной он не отдал нам!-Говорящий замолчал, видимо ожидая ответа от собравшихся, но те молчали, по-прежнему сверля взглядом полумёртвого человека, буквально висящего на руках сопровождающих. Отголосок обложившего его ужаса как холод из погреба прошёлся по волосам и лицу тоже едва живого от страха Моше.-Ты фанатично, день за днём придерживался своих правил, хотя пришёл в чужой монастырь,-с усмешкой обернулся держащий монеты к прохожему.-Теперь и мы не станем с тобой считаться.
Он швырнул монеты и они исчезли в песке, держащие прохожего за руки отпустили его, и все трое отошли к навесу. А прохожий, вопреки ожиданиям Моше, не упал, а остался стоять вытянувшись как суслик, только что руки держал по швам.
Змея медленно поползла к нему, оставляя на песке влажную полоску с винным отливом. Застыв в нескольких шагах от человека змея вдруг ударила и прохожий полетел на песок. Никто не кричал, царило полное молчание, только, казалось, позванивает грязное лезвие нависшего над головой неба. Человек с трудом приподнялся, но змея мгновенно обвила его, сдавила, раздался хруст костей и совершенно не вяжущийся с этим холодным человеком жуткий стон, и это было особенно страшно. Змея тут же отпустила человека, чуть отползла, разглядывая валяющееся на песке сломанное тело, а потом вдруг жадно дёрнула головой, нанося укус.
В этот миг Моше получил страшный удар по голове и потерял сознание.
Когда он очнулся, было уже совсем темно. Он лежал на коврике, под навесом с внешней стороны и чувствал себя совершенно пустым, будто высосанным. Вокруг почти не было людей, но недалеко от него сидели трое и, лениво переговариваясь, жрали при свете слабенькой свечки. Разглядеть их было невозможно, и голоса были незнакомыми. Один из них вдруг сказал:
-Сделочка-то с Индией тю-тю.
-Чего вдруг? Такую суету подняли!-спросил второй, облизывая пальцы.
-Индийский торговец оказался поддельный,-ответил первый.-Купцы пошли к гадалке на масле гадать на удачу сделки, к самой Соньядиде, та посмотрела в свой кувшин и всё им открыла. Оказывается жирная Салима заворожила какого-то нового подручного Узиэля, превратив в индийца.
-И что теперь?-с интересом спросил третий.
-Старая ведьма сбежала из города, оставив письмо, где во всём обвиняет этого парня,-ответил первый-И вакиль тоже говорит, что его обманули. Узиэль с присными закрылся в доме и боится выйти, говорят кади готовит штурм, а то и собирается просто сжечь всё это колдовское гнездо. А подручного везде ищут, сам понимаешь зачем.
Моше тихонько приподнялся и попытался отползти, но наткнулся на лежащий рядом холодный, твёрдый труп. Прохожий лежал рядом с ним, у него было белое, почему-то очень высокомерное лицо. Моше подавил тошноту и ужас и, тихо выкатившись вон из-под навеса, кинулся бежать.
Следующие несколько часов он бездумно шатался по ночному базару. Всё было ясно и он чувствовал себя окаменевшим, будто смерть постепенно вливалась в него и превращала в неживое. Он видел как убивает Базар надоевшие игрушки или тех, кто отказывается с ним играть. Теперь Базар вынес приговор ему, его срок закончился. Слова Исраэля о поездке в пустыню были первым шагом: нечисти будет даже забавнее прикончить непокорного Учителя и надоевшего Моше в своей вотчине—пустыне. История с Салимой-второй шаг. Откуда Базару знать, что он обо всём догадался? Услышав новость он должен был как заяц удариться в бега, и, возможно, опять через пустыню. А вакиль молодец—сразу включил его, никчёмного, в игру, иначе ему и дня бы тут не прожить, неумехе. Может Узиэль его затем и послал к вакилю.
И всё-таки Моше решил бежать через пустыню, уж очень невмоготу было умирать тут, на заплёванной и залитой помоями земле, среди грязных, выщербленных стен, среди гнусных рож. Бежать, не дожидаясь Учителя, одному. К тому же у него появилась ещё одна мысль, гордая и величественная, мужественная и... В общем, очень правильная.
Чтобы бежать из города, надо было нанять проводника с верблюдом. На широкой, поросшей сорняками площадке, заполненной вьючными животными, бегающими носильщиками и лениво пьющими кофе погонщиками, Моше нанял за два золотых человека, обещавшего отвезти его домой. Как пригодились, проклятые! Правда, на один из золотых пришлось купить еды и воды, оставив другой для оплаты задатка, но Моше был уверен—Шаалтиэль выручит. Ещё он купил длинный и острый нож, единственное оружие, которым он смог бы хоть как-то воспользоваться если что.
Потом он пошёл к дому Узиэля. Там, конечно, не было никакой осады и шума. Может купцы что-то и открыли, и даже что-то предприняли, но явно не то, что им приписывали сплетни.
А вот то, что Узиэль был дома, было настоящим чудом. И хорошим знаком.
Узиэль был непривычно тихим и подавленым, сидел сгорбившись на огромной подушке и глядел в пол. То ли тени так легли, то ли Моше был в подходящем настроении, но сейчас он бы назвал это лицо «благородным».
Моше медленно и с достоинством, как подобает обречённому, поделился своей жертвенной мыслью с бывшим хозяином. Где-то с середины лицо у того стало кривиться, постепенно возвращаясь к своему обычному выражению, и совсем к нему вернулось, когда Узиэль наконец поднял голову и, перебив Моше, устало спросил:
-Ты что, совсем дурак?
Дальнейший разговор ничего не дал. С горьким разочарованием Моше смиренно попросился переночевать перед отъездом в пустыню и, получив равнодушное разрешение, отправился заканчивать укладку припасов в мешок.
Он вернулся в дом Узиэля уже в темноте. Молча кивнул отперевшему дверь Натану и тут же устроился на любимом месте возле очага.
Волнение, да что там—смертная тоска и дикий страх, долго не давали ему уснуть. Наконец он рухнул в муторный и тяжёлый сон, как в колодец со стоялой водой.
Неожиданно проснувшись, Моше почувствовал, что лежит на спине, не на циновке, а на очень жёстком ложе. В тёмной комнате стояла жара и сильно пахло свечами, факельной гарью, благовониями, потом и ещё какой-то гадостью, вокруг плавали слабые отсветы и было много людей. Это был не сон.
Моше лежал с полуприкрытыми глазами, боясь пошевелиться, чувствуя, как на него с бормотанием накладывают всё новые и новые руки, наполняясь чужой тяжестью как чаша старыми и частично фальшивыми монетами. Было тяжело лежать, тяжело дышать, всё тело тупо ныло, а душа лежала внутри сырым камнем и придавливала к ложу, не давая встать. И где-то глубоко внутри тлела радость: Узиэль согласился! Сделал вид, что отказывается, а потом согласился! Его жертва принята: люди пришли как встарь, отдать свои грехи обречённому на смерть в пустыне. Он так и знал, что обряд не умер вместе с разрушением Храма, что что-то такое сохранилось. Он так и сказал Узиэлю с печальной и гордой улыбкой: «Позволь мне снова стать «мулом» и облегчить ваше тяжкое бремя». Он ни на что больше не способен, так пусть хоть унесёт с собой грехи многих горожан и так поможет им в сражении! Это почти то же, что умереть во славу Веры. Интересно, Узиэль расскажед когда-нибудь Шаалтиэлю?
За этими мыслями он и не заметил, как заснул. А проснулся уже только ранним утром, твёрдо зная: это был не сон.
День был равнодушно-солнечным и ярким, на верблюжьей площадке стояла жуткая, равнодушная суета, будто подчёркивая этим неважность близкой смерти Моше. Вокруг валялось столько тюков и мешков, будто полгорода снималось с места. Погонщик смотрел волком, никак не мог наговориться с приятелями, всё время куда-то отбегал, и Моше страшно боялся, что он откажется ехать. Сам Моше впал в тревожное оцепенение, из которого его вывел толчок: всё было готово, мешки приторочены, погонщик желал получить задаток и ехать. Моше дал ему монету, влез на верблюда, и они отправились.
Через несколько часов природа стала больше соответствовать смертной тоске Моше: задул горячий ветер, мир заволокло серо-жёлтой пылью, небо с шорохом тёрлось о землю. Дышать стало нечем, в воздухе висел песок, кости плавились от муторного жара, солнце превратилось в слабый блик на медном небе. Как ни странно, Моше почувствовал одновременно облегчение и дикий страх.
Верблюд вдруг резко отшатнулся в сторону и с диким рёвом понёсся, сменив направление. Моше чуть не сбросило на землю, погонщик, ругаясь, пытался заставить животное развернуться, но верблюд ревел всё истошнее и опрометью бежал куда глаза глядят. Оглянувшись, Моше тоже заорал от ужаса—песок справа от них извивался десятком молниеносно ползущих огромных змей и было совершенно непохоже, что это только ветер и песок. Погонщик тоже заметил змей и, страшно закричав, погнал и без того бегущего из последних сил верблюда.
Через некоторое время твари исчезли, причём и ветер стал дуть не в одну сторону, а беспорядочно. Погонщик старательно отводил глаза: ему явно не хотелось думать, что ветер и песок сыграли с ним шутку. Ещё долго верблюд бежал быстрее, чем обычно, пока не лёг на песок.
Погонщик даже не пытался его поднять, просто сел рядом. Воздух наполнился чёрной рябью, будто в воздухе летала саранча, они сидели, согнувшись, прикрыв лица тряпицами, слушали вой ветра и шорох песка.
Чуть потемнело и похолодало. Верблюд поворочался и встал на ноги, осыпав их тучей песка. Погонщик осмотрел животное и подошёл к Моше:
-Значит так, я потерял из-за бури дорогу. Нам надо сложить вместе наши запасы и брать из них поровну, только самую малость. И ещё: я хочу получить сейчас вторую часть платы.
Всё было ясно.
-Но ведь каждый покупал припасы на свои, почему...-начал Моше на всякий случай. Погонщик захохотал в ответ:
-Сволочь! Я знал, что ты жадная и лживая сволочь, просто хотел проверить! Хотел вывести тебя отсюда, но теперь... Незачем делиться с такой мразью, не может быть никаких обязательств перед такой тварью!-и он выхватил нож, медленно надвигаясь на Моше. Тот тоже достал нож из-под одежды, выставил его вперёд и, чуть пригнувшись ждал. Его рука дрожала, но страха он уже не чувствовал. Погонщик остановился, поглядел на нож, оглянулся на верблюда и, ухмыльнувшись, сказал:
-Я сейчас посмотрю, что у тебя в мешках, воду и еду заберу. Посмеешь подойти—убью.
Он действительно отошёл к верблюду, Моше понимал: забери погонщик его еду и воду и он погибнет в пустыне, но он не мог заставить себя подойти, предпочитая медленную и постепенную смерть быстрой и верной. Тем не менее, страха не было, только смертная тоска и отвращение. И ноги отказывались идти. И было противно представлять, как сталь войдёт в его плоть, а отвратный погонщик будет измываться над его безжизненным телом, или того хуже—над ним раненным.
Погонщик быстро вытряхнул один из мешков Моше на песок, размотал тряпки и завыл как шакал: вместо припасов под его ногами лежала грубая золотая статуя женщины с ребёнком на руках, лица у обоих ничего не выражали. Выпотрошив второй мешок, погонщик некоторое время стоял молча: в мешке оказалась ещё одна золотая статуя, изображавшая задумчивого, кучерявого старика с раскрытой книжкой.
-Так вот в чём дело! Вот почему буря и змеи! Ты вёз идолов!-поражённо простонал погонщик.-Будь же ты проклят! Сдохни ты в этой пустыне!
И, произнеся эти страшные слова, он взобрался на верблюда и медленно уехал. Ноги у Моше подкосились, и он сел на песок. Так он и сидел с окаменевшим лицом, впитывая наступающие сумерки, пока не почувствовал вокруг себя движение.
На некотором расстоянии от него из песка торчала группа невысоких камней в форме конуса с закруглённым верхом, словно стёртые зубы. Мало того, что ему начало казаться, будто он сидит в чьей-то открытой пасти, так ещё от камней явно исходило ощущение тяжёлых и пристальных взглядов. Моше отодвинулся назад и чуть в сторону, но и сзади и с боков кто-то смотрел. Там тоже выросли редкие кучки стоящих рядком конусообразных камней. Ну, точно пасть, в которой зубы растут даже из нёба. Она медленно захлопывается, вот что такое эти надвигающиеся сумерки! Моше весь сжался, ёрзая и быстро оглядываясь. Ему показалось ещё, что камни потихоньку вылезают из песка, становятся выше и придвигаются ближе.
От страха, напряжения и ветра у Моше заслезились глаза, в них заплясала рябь, и стало совершенно отчётливо казаться, что камни шевеляться. И они действительно шевелились. Теперь было отчётливо видно, что это похожие на людей фигуры, закутанные в тёмные ткани, внутри которых происходило медленное шевеление. И шорох песка не заглушал их громкое перешёптывание. Моше зачем-то поискал холодной рукой нож, но тот исчез в песке. Он всей кожей ощутил пришедшую смерть, гораздо более страшную, чем он ожидал.
Моше перебрал читанные когда-то заклинания, но в себя как в мага он ни на грош не верил. Тогда на язык, как волшебный меч в руку, прыгнула молитва «Слушай Израиль», последнее оружие любого иудея и, заодно, в случае неудачи, лучшая отходная. Он заставлял себя не смотреть, действует ли молитва, но сильно в этом сомневался.
Вдруг раздался новый шум: смесь людских криков, верблюжьего рёва, лошадиного ржания и тяжёлых ударов копыт о слежавшийся песок. Моше вскинул голову и увидел, как из облака тёмной пыли вылетают распластавшиеся в скачке десятки коней и верблюдов с всадниками на спинах. На одном из передних верблюдов, упираясь ногой куда-то в шею, стоял во весь рост человек, крича и размахивая над головой то ли огромной горящей саблей, то ли бичом, то ли ухваченной за хвост молнией. Дикий визг атакующих всадников стелился навстречу низкой песчаной позёмке, размётывая её во все стороны. Мимо уха Моше свистнула стрела, и сзади зашипели от боли и злобы.
Они уже были совсем близко к нему, эти закутанные, шевелящиеся и ломкие фигуры без лиц, рук и ног. Стрела угодила в ближайшую, и в месте раны её бок осыпался песком. Часть тварей, наклонившись вперёд, словно шли против ветра, потянулись к всадникам, вокруг засвистели стрелы, шипение слилось в один звук. Всадники были уже рядом, оцепеневший Моше стал узнавать их одного за другим и чуть не рухнул без чувств, уже от удивления. На верблюде с огненным бичом в руке стоял Шаалтиэль, его невозможно было не узнать. Бич резал тварей пополам, и они рассыпались смесью искр и песка. Рядом правил верблюдом держащий копьё Якуб, а Натан стрелял из лука, как и скачущий недалеко от них на своём тонконогом коне Узиэль. Огромный торговец, дравшийся во дворе вакиля, сидящий верхом на крепком пегом коне. налетел на одну из тварей и пластал её двумя своими саблями, тёмный песок летел во все стороны, конь слушался колен, но бился и стонал от страха. Знакомые, знакомые, знакомые, они накатывались из пустыни волной, сметая нечисть.
Скоро ни одной твари не осталось, с десяток последних на глазах Моше ушли в песок. Оглушённый Моше стоял в окружении всадников, тупо глядя перед собой.
-Укравший идолов Яаков, настигнутый Лаваном,-ехидно произнёс спокойно севший в седло Шаалтиэль, по толпе прошёл смешок, и Моше неожиданно отмер.
-Живо, уносим ноги!-Шаалтиэль одним движением подхватил ученика и втащил его на своего верблюда.
-Оставьте меня, я же нечист от ваших грехов!-закричал Моше.
Тут уже все засмеялись по-настоящему.
-Какое самомнение!-просипел опять совершенно больной, хлюпающий лиловым носом Узиэль.-Да от пары только моих грехов тебя бы разорвало как надутую лягушку, сопляк! Якуб, прибери золото!
-Это был не сон!-упрямо заорал Моше против ветра, когда они уже скакали прочь. Вдали, за пеленой, появился мигающий огоньками огромный караван, окружённый конными наёмниками-ишмаэлитами, а сзади в темнеющем небе собиралась тучами тёмная гадость, то ли буря, то ли что похуже.
-Конечно не сон!-проорал в ответ скакавший рядом Узиэль.-Просто в каждом деле, а особенно в ритуале, важно намерение, а когда головы заняты десятком плутней, собственным желудком, похотью и кучей всякой подобной дребедени о каком сосредоточении может идти речь! Одна видимость! Зато на наше сборище слетелась вся нечисть города, ошалевшая от радости, что мы все совершаем страшный грех да ещё превращаем тебя в такое лакомство для них! А утром они все ринулись в пустыню, занимать места. Так что где им было заметить, как во время погрузки идолов для индийской сделки, конечно, совершенно случайно проходившей на той же стоянке, курнувший гашиша Якуб от ошаления, впрочем, в основном напускного, перепутал твой мешок с одним из наших.
Услышав это, Моше так захохотал, что его душу чуть не унесло ветром.
-Зато у целой толпы появился хороший предлог оставить город—погоня за тобой,-громко сказал сидящий впереди Шаалтиэль.-Мы подняли крик, что ты украл статуи и ринулись следом. Караван ведь уже был готов к отправке, хотя сделку чуть не сорвала гадалка Соньядида. Но не сорвала—слишком много с другой стороны стоит людей, занимающихся...хм, тем же, чем мы. А нечисть пока забавлялась с тобой, растягивая удовольствие.
-Почему же они не почувствовали, что на мне нет грехов?-удивился Моше.
-Потому что их в избытке на золоте, из которого выплавляли статуи,-усмехнулся Шаалтиэль.-Так что ты помог выйти из города целому отряду Знающих, выйти, чтобы набраться сил и привести новых. На чём, впрочем, твоё служение, на которое ни я ни ты, между прочим, не давали своего согласия, и заканчивается.-Он немного помолчал и тихо закончил:-Великая армия та, где удачно сражаются даже беспомощные.



Сноски:
1. Шедим (ед.ч-шед, ж.р.-шеда)-демоны в еврейском фольклоре, часто не связаны со злом и имеют нейтральный характер, тогда это просто потусторонние существа.обратно
2. Ишмаэлиты - мусульмане, потомки Ишмаэля.обратно
3. Кади - судья у мусульман.обратно
4. Парасанг (или «фарсанг») - древняя и очень популярная среди евреев мера длины, 4500 м.обратно
5. Вакиль - торговый представитель и координатор у мусульман.обратно
6. «Барух а-Шем!» - слава Б-гу (евр.).обратно
7. «Ничьё» или «эфкер»-оставленное или забытое (евр.)—вещь, объявленную оставленной, мог забрать любой, это не считалось воровством, поэтому одним из лучших способов подачи милостыни считалось как бы случайно «терять» деньги в местах, где их смогут подобрать бедняки.обратно

Следующая сказка ->
Уважаемый читатель, мы заметили, что Вы зашли как гость. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо зайти на сайт под своим именем.


Другие сказки из этого раздела:

 
 
 
Опубликовал: Бустанай | Дата: 10 марта 2011 | Просмотров: 2396
 (голосов: 2)

 
 
Авторские сказки
  • Варгины Виктория и Алексей
  • Лем Станислав
  • Распэ Рудольф Эрих
  • Седов Сергей Анатольевич
  • Сент-Экзюпери Антуан де
  • Тэрбер Джеймс
  • Энде Михаэль
  • Ямада Шитоси
 
 
Главная страница  |   Письмо  |   Карта сайта  |   Статистика
При копировании материалов указывайте источник - fairy-tales.su